- А ты расскажи обо мне, - недобро усмехнулся Смотри тель. - Вон собор Святого Павла… - Он кивнул на окно, за которым, однако, никакого собора видно не было, далековато он располагался от дома Уилла. - Пойди к настоятелю и ра скажи: так, мол, и так, есть здесь один граф из Франции, который адским колдовством своим заставляет меня писать отличные пьесы для театра. Тебе, допустим, поверят. Даже что отличные - поверят. Только вряд ли качество пьес сыграет хоть какую-то роль. Время католических костров, как мы вспоминали, в просвещенной Англии закончилось, но время-то протестантских еще тянется, если иметь в виду любимое занятие церковников - охоту на ведьм. Мы с тобой неплохо будем смотреться бок о бок на горящей поленнице…
- Что ты такое несешь, Франсуа! - вскричал (другого, менее банального, слова и не подобрать!) Уилл. - Я не предатель!.. - замолчал, уставился в стену мимо Смотрителя, что-то пытался там высмотреть. Может, отблеск костра… А может, складывал очередные слова в очередные фразы - в уме. И сложил наконец: - Я ж все понимаю, Франсуа. Ты даришь мне возможность радости, потому что я теперь точно знаю: красиво складывать слова во фразы, чтобы они пели, смеялись, негодовали, кричали, плакали… да не перечислить всего!., это - сумасшедшая радость для меня. Я так чувствую, что сумасшедшая, потому что, когда писал, мне казалось: все, схожу с ума… Твой дар… не хочу даже думать, откуда он!., твой дар подарил мне мой дар. Спасибо за него Господу и тебе, Франсуа. Пусть этот дар останется со мной. Я потерплю, сколько надо. Мне очень не хочется терять его… А слава… Да что с нее взять? Деньги? Их почти не платят авторам, а что платят - на то не проживешь по-человечески. Аплодисменты? Так они - актерам. На улице узнавать станут? Ох, да меня и без того узнают, особенно - женщины… Только один вопрос, Франсуа, ответь. Я буду отдавать написанное Бербеджу, это понятно. А что я ему должен говорить? Кого мы назовем автором?
Наконец-то разумный вопрос. И вовремя.
- Как ты думаешь - кого?
Шекспир замялся.
- Если мне вес равно никто не поверит, будто автор - я, то, может, сыграть в открытую?
- Это как?
Смотритель понял Уилла, но нарочно переспросил: хотел услышать ответ именно от него. Даже не ответ - решение. Вступление к Мифу.
- Давай сыграем в игру со всем светом. Давай устроим так, что автор вроде есть, вроде я его знаю, но вроде и не знаю, а лишь прикидываюсь, что знаю, а всем говорю, что не знаю. И все мне не верят. Не верят, что знаю, и не верят, что не знаю.
Очень круто завернул.
- А попроще - никак? - полюбопытствовал Смотритель.
- Попроще? Можно. Давай назовем автора моим именем, но не совсем моим. Будто бы он - я, но и не я, потому что другое имя. Говорю же: игра.
- Какое имя?
- Мое. Шекспир. Но напишем не как оно у меня пишется, а как Потрясающий Копьем. Согласись: красиво.
- Соглашусь. Красиво, - сказал Смотритель, несколько потрясенный. Не копьем, конечно, но очередным естественным совпадением реальности и Мифа. - И это будет наша с тобой игра. Мы одурачим и Англию, и Францию, и весь мир - на сотни лет вперед!
- При чем здесь Франция и весь мир? - удивился Уилл. - Я про Лондон…
- Твое дело - писать пьесы, а Лондон - это уж я беру на себя. Зуб даю: Лондон у нас встанет вверх тормашками.
- Хочу посмотреть, - счастливо засмеялся Уилл. - А когда ты позволишь мне продолжить "Укрощение строптивой"?
- Завтра, друг мой. Завтра с утра. А пока пойдем-ка мы в хороший трактир, ну, например, в "Утку и сливу", и поедим как следует. Пожалуй, пообедаем уже, поскольку завтракать - поздновато. Пойдем, пойдем, не смотри на корзину голодным взором. У тебя вон даже стола нет. Не на коленях же нам тарелки держать.
- Тарелок у меня тоже нет, - сообщил Уилл.
- Тем более, - сказал Смотритель. - Помоги мне надеть эту сбрую… - он пнул носком башмака джеркин и золотую цепь на полу, - и - в путь.
4
Воспоминания - чудесный жанр! Они отвлекают вспоминающего от окружающей его действительности…
(приятной-неприятной, плохой-хорошей, богатой-бедной)…
и уводят в любое место и любое время - какое кому хочется, какое душа просит. Или какое более всего подходит к тому месту и тому времени, в коих и возникла вдруг необходимость (или потребность) вспомнить.
Кто-то может заметить, что Смотрителю пока и вспоминать-то особо нечего. Это неверно. Более того: слеп тот, кто так заметит. Ибо недлинная история взаимоотношений графа Монферье и актера Уильяма Шекспира, только-только вступившая в новый этап (теперь - творческий), есть, как уже упоминалось, лишь Начало (с прописной буквы) очень длинной (более двадцати лет!) истории, и в ней для Смотрителя важна любая мелочь…
(ну, вот даже монетки на мокром от пива столе, фокуснически сметенные с него ловким мальчишкой)…
ибо эти мелочи, уложенные в Историю (с прописной) Мифа о Великом Барде, о Потрясающем Копьем, станут храниться в анналах (архивах, фондах, подвалах etc.) Службы Времени, как наиценнейшие свидетельства точности оной Истории как науки. И не надо возмущаться логичным (хотя и странным на слух) выводом из вышесказанного, будто всякий миф…
(а История только из них и состоит, она - собрание мифов, бесконечное собрание бесконечно изменяемых временем мифов)…
и есть гарант точности, не надо орать, что это странно на слух, парадоксально, а значит, ненаучно. Миф, господа, - это всего лишь вольное, но весьма полное определение максимально трепетного и бережного отношения потомков к предкам. Ведь все, что когда-то происходило, случалось, совершалось ("кипело и пело", как писал некий последующий поэт) в нашем мире и на каких-то этапах Истории незаметно и естественно превратилось в не любимый наукой миф, как раз и помнит каждый смертный на Земле, а не только ее ученые мужи.
Вот и получается, что Служба Времени права: мифы - краеугольные камни Истории. Вынь их - она и рухнет. А кому это надо, а?..
Поэтому Шекспиру и вправду придется молчать всю жизнь. И о том, что Шекспир и Потрясающий Копьем - это один человек (если иметь в виду физические параметры), но, одновременно, их - двое (если иметь в виду огромную для века Шекспира мистическую составляющую). И о том, что Потрясающий Копьем - это некий литературный фантом, который тем не менее будет изо всех сил выдаваться сообщниками за реального человека, скрывающегося от мирской славы. И о его сообщнике графе Монферье, который ухитрился влезть к нему, Шекспиру, в голову и что-то там зацепить, повернуть, раскрутить, чтобы этот Потрясающий начал действовать не как фантом, а как реальный человек. И не надо искать в вышесказанном внутренних противоречий. Нет их! Фантом - это человек, а человек - это фантом.
Да, это тоже парадоксально и уж вовсе странно на слух, но и это - факт.
Вот он, факт, сидит напротив Смотрителя, пьет пиво, грустит. Смотритель-то понимает, что причина для грусти ох как имеется. Буквально: подарили детенку яркую и умную игрушку, но строго-настрого запретили кому-нибудь показывать. Мол, играй сам. В одиночку. В тиши и за запертыми дверьми. Кто не загрустит, любопытно?.. На его месте Смотритель тоже грустил бы, печалился, нос на квинту вешал (знать бы, как это - нос на квинту). Но - до поры. А потом понял бы неизбежное и смирился. И превратил бы изначально грустное в веселое и заводное. Потому что человек силен (если вообще силен, если он нормален) оптимизмом, в определение которого входит счастливое умение находить в темном - светлое, в грустном - радостное, в больном - здоровое.
- Скажи, Франсуа, - начал Уилл, ставя кружку на стол. - То, что я сегодня сочинил… с твоей помощью… это как?
Смотритель с удивлением отметил, что кружка…
(толстого темного стекла, отделанная серебряной полосой по днищу и ручке, с серебряной крышечкой, на которой сидела гордая серебряная птичка)…
осталась полной. Уилл просто держал ее, весь в смятении, но пива не пил. Хватило ему нынче всего одной, что сопроводила завтрак, плавно перетекший в обед? Выходит, хватило. Но как же непохоже это на вчерашнего Шекспира, который вообще не умел остановиться в выпивке! Может, менто-коррекция неведомо для Смотрителя и высоколобых спецов из Службы как-то побочно влияет на иные функции человеческого организма? На приязнь к алкоголю, например?.. Может, Уилл теперь - трезвенник и трудоголик? Коли так, то Смотритель сможет внести скромный вклад в научные разработки Службы, сможет их углубить и расширить, что радует.
Но вопрос подопечного стоило прояснить.
- Что как? - полюбопытствовал.
- В смысле - хорошо у меня вышло или плохо?
- Первый акт? Да что там хорошо? Гениально!
Смотритель не стал жалеть эпитета, тем более что текст, написанный Уиллом, как уже сказано, хоть и отличался от канонического, от вошедшего в "Великое фолио", от знаемого в двадцать третьем веке, но был предельно близок к нему. Уже сегодня близок. А о возможных последующих переделках тоже упоминалось.
- Я серьезно, - не поверил эпитету Уилл.
- И я не шучу, - вполне серьезно ответил Смотритель. - Ты написал прекрасный первый акт, персонажи у тебя живые, объемные, текст тугой, а второй акт, уверен, выйдет еще лучше, потому что я уже слышал кусочек из него - ну, слова Катарины… Могу себе представить, что будет завтра.
- А будет завтра?
Складывалось ощущение, что Уилл, обретший ту самую яркую и умную игрушку, готов был играть в нее по правилам дарителя (за закрытой дверью), но не был уверен, что даритель однажды ее не отнимет. Или - что она не сломается.
- Будет и завтра, и послезавтра, и годы впереди, - вполне искренне утешил его Смотритель, потому что утешение было не пустой фразой, но чистой правдой. - Ты ж не дурак, Уилл, ты ж должен понимать, что создать такого Потрясающего Копьем… кстати, твоя придумка, молодец!., который жил бы не день или год, а черт-те сколько… ну, может, сто лет, а может - полтыщи!., создать такого и обмануть весь мир - это, брат, стоит пары десятков лет нашей с тобой ценной жизни.
А почему ты считаешь, что ПК… - он вольно сократил имя до удобной аббревиатуры…
(что лет эдак через триста станет считаться прерогативой жителей Нового Света, американцев, любителей сокращать язык Шекспира устно и на бумаге до малопонятного минимума. А оказывается, и в шестнадцатом веке, и в метрополии имели место любители. Тот же Шекспир вот)…
притормозил от неожиданности, как бы прислушавшись к новоязу, сам себе кивнул согласно, повторив для закрепления: - что ПК будет жить так долго? Ну, мне это по душе. Тебе нравится. Ну, еще кому-то понравится, Бербеджу, например… поставит спектакль… А если народ на него не пойдет? Или пойдет и освистает? А если лорды… ты же их знаешь, они у нас такие театралы… если они не оценят? Они ж мастера кривить рожи…
- Считаю, - сказал Смотритель. - Я вообще хорошо считаю. В уме. И что у меня получается в итоге счета?..
- Что? - насторожился Уилл.
- Успех….
Смотритель был категоричен, хотя понятия не имел, как примет публика грядущий спектакль, поставленный (ну, Бербеджем, ясное дело) по грядущей пока пьесе никому не известного автора, прикрывшегося воинственным псевдонимом, так похожим на простую фамилию парня из провинциального Страдфорда.
Более того, этот парень и доставит ее Роберту Бербеджу. А подвернувшийся к месту граф Монферье, который лениво и мимоходом заглянет в скверно накорябанные страницы, ухватит на лету тонкий шарм написанного, бросит что-то вроде: как легко! как блистательно! успех гарантирован! - и пойдет мимо, а Бербедж не сможет не задуматься над мнением высокородного театрала и…
Ну, что "и" - легко додумать.
Завтра с утра жду тебя в моем доме, - сказал Смотритель Шекспиру. Не удержался от подколки: - Ты спросил: будет ли завтра? От тебя зависит, моп cheri, не опаздывай и не надирайся накануне.
Избави бог. - Уилл даже передернулся. - Ты же видел: одна кружка темного - и все. Теперь - только так.
Хотелось бы верить, все же скептически подумал Смотритель. Ему и вправду очень хотелось верить в то, что подопечный перестанет вести, мягко выражаясь, рассеянный образ жизни и сосредоточится на творчестве. С помощью графа Монферье, разумеется. Более того, отлично зная все вошедшее в Великое Фолио, Смотритель не сомневался в желаемом конечном результате своей работы в мире Шекспира. Но вот путь к нему… Он, подозревал Смотритель, вряд ли будет для него усыпан розами, а если и будет, то шипов в них обнаружится - несчитано.
А планы на вторую половину дня приходилась менять на ходу.
Смотритель собирался верхом отправиться в не слишком далекий Кембридж и навестить там своих недавних новых приятелей - двух друзей не разлей вода - Роджера Мэннерса, пятого графа Рэтленда, и Генри Ризли, третьего графа Саутгемптона, которые имели удовольствие в этом году завершать учебу в колледже Тела Христова. Но такое путешествие займет, как минимум, два-три дня, а как уедешь, если обещал подопечному Завтра? Нельзя. Непедагогично. Поэтому придется конный визит к милым мальчикам отложить на пару дней, подарить Уиллу Завтра и, если понадобится, Послезавтра, чтобы он завершил начатое, чтобы строптивая Катарина была наконец укрощена. А сейчас Смотрителю вполне разумно навестить философа и естествоиспытателя, некоего Фрэнсиса Бэкона, человека в нынешней Англии известного и, к радости графа Монферье, пребывающего ныне в Лондоне.
Что и сделал немедленно, если не считать часа, потраченного на то, чтобы завернуть домой и поменять черное с золотом на более удобное для жизни одеяние. Ну те же чулки, ну тот же берет, но джеркин - легкий, из тонкой мягкой ткани, темно-фиолетовый, практически без шитья, лишь по вороту и линии застежек шли неширокие полосы ткани черного цвета, легко прошитой золотой нитью. И - никаких жабо! Белый кружевной отложной воротник рубахи, выпущенный на круглый ворот джеркина, - все. Даже цепи не надел. А ведь с Бэконом он собирался встретиться не у того в доме, а на так называемом в родной графу Монферье Франции soiree, которое устраивал сам всемогущий Уильям Сесил, лорд Берли, первый министр Ее Величества королевы Англии и Ирландии Елизаветы.
Повод для soiree? Да никакого повода! Так, соберутся интеллигентные люди высоких родов, чуть выпьют, чуть закусят ("чуть" - понятие широкое, легко трактуемое) и поговорят неспешно… о чем?., скажем, о правоте постулата, утверждаемого как раз Бэконом: tantum possumos quantum scimus, что в переводе с языка древних римлян означает: возможно лишь то, что известно. Или еще проще и привычнее: знание - сила.
Так считал весьма прагматичный для своего века Бэкон, это отстаивал в своих выступлениях (устно) и публикациях (письменно). Природа, утверждал он, есть вселенная, которую человек не просто должен последовательно и настойчиво познавать, но и стремиться покорить, занимаясь наукой. Опыт - источник познания, а метод познания - индукция, ибо… (объяснение "ибо" - в вышеприведенной латинской цитате).
Кстати (или некстати - судите сами), даже умер философ, простудившись зимнею порой, когда проводил опыты по консервации куриных трупиков путем замораживания их в снегу. Так что прав и будущий гений, который скажет: опыт - сын ошибок трудных. Смерть - какая ошибка может быть труднее!
Но до того опыта было еще очень далеко, а пока лет-то философу исполнилось всего - тридцать два, в январе и стукнуло, как знал Смотритель, то есть граф Монферье был почти ненамного моложе большого человека, но Бэкон - это ого-го, это большая шишка на и без того довольно шишковатом месте…
(Елизаветинская Англия полна была шишками разного масштаба и разного, если можно так выразиться, внутреннего содержания: шишка - философ, шишка - дипломат, шишка - писатель… Прямо-таки хвойный лес, а не островное государство)…
а граф - это persona incognitus для здешних краев, всего лишь провинциальный французский дворянчик, славы и на своей родине не обретший. Вон и о его способности влезать в чужие мозги и управлять оными никто знать не знает, поскольку способность эта - вредная для благонравного общества, а потому (логично) - тайная.
И что бы французу ловить на означенном soiree? Да славу и ловить, как считал Смотритель. Если у графа (с его хилой биографией) за душой ничего особенного не было, то святая обязанность (дело, роль, предназначение) Смотрителя заключалась как раз в том, чтобы представить графа (то есть себя) перед английскими шишками как человека неординарного ума.
Сложно ли? Да ничего подобного!
Вот, например, Бэкон с его трепетным отношением к опыту как единственному методу познания природы. Прав он? Да, прав. Но кто утвердил, что опыт - это все? Что опыт - изначален? Старик Кант, например, который еще не только не родился, но даже не планировался дальними предками, утверждал (будет утверждать), что опыт есть следствие деятельности духа (то есть разума), а стало быть, опять (как цитировалось в скобках выше) "любовь - кольцо". Разум - опыт - разум.
В принципе, сказанное ничуть не противоречит идеям Бэкона. Но тут важна подача! Тут важен сюжет диалога (или все же полемики). Пусть философ увидит в наглых высказываниях француза покушение на его теории, пусть оголтело (или опрометью) бросится в пучину спора, пусть ищет аргументы и натыкается на встречные, пусть окружившие спорщиков (известного, родного и - неизвестного, заезжего) графы-лорды-камергеры ощутят смущение (а вдруг великий соотечественник в чем-то не прав?), возмущение (как смел этот французский петух поднять клюв на нашего гения?) и, наконец, облегчение, потому что спорщики в итоге придут к консенсусу. И ты прав, и ты прав, давай обнимемся и сдвинем бокалы.
И сдвинут. И обнимутся. А что еще нужно Смотрителю?..
Правда, самого Бэкона королева не слишком жаловала, но его тетушка была супругой сэра Уильяма Сесила, да и сам он (с подачи оного сэра Уильяма) был воспитателем (советчиком, наставником, учителем) и Эссекса, и Рэтленда, и Саутгемптона.
Да и кроме Бэкона, на означенном soiree будет полно полезного Смотрителю народа, и в первую очередь сам лорд Бейли, которому и рекомендовал графа еще пока не покойный Гиз. А дело графа - оправдать рекомендацию.
Маленькое отступление.
Если Смотрителю перманентно сначала и дискретно потом куковать рядом с Шекспиром до завершения его творческого пути…
(1612-й? Или позже? Жизнь покажет)…
то явившийся в 1603-м после Елизаветы на английский престол король Яков (или Иаков) сильно улучшит положение Бэкона при дворе. Пригодится доброе знакомство.
Кстати, пара слов о том, как он попал на это soiree. Одно из рекомендательных писем, привезенных графом в Англию, адресовалось как раз лорду Берли. Написал его один из Гизов, который, как знал Смотритель, погибнет через год - почти сразу после пришествия в девяносто четвертом году на французский престол Генриха Наварре кого, так что проверить рекомендации лорд не успеет.
Как делалось это письмо - объяснять вряд ли стоит, поскольку о возможностях Службы Времени уже пусть мельком, но вполне достаточно обронено.
Еще кстати.