Что касается агентурной разведки, то либо британских агентов в Мурманске просто не было, либо у них не было возможности своевременно сообщить о походе германских крейсеров. Мощных и компактных радиостанций для разведчиков в те времена еще не существовало, а с курьером донесение от Мурманска через Петроград, Советскую Финляндию, Швецию и Норвегию до самого Лондона могла путешествовать вдвое больше времени, чем требовалось эскадре Хиппера для выхода в Атлантику. В общем, в Лондоне обо всем узнали лишь по факту присутствия германских бронированных хищников в водах, где проходили основные трассы транспортов, следовавших в порты Британской империи.
Задача, поставленная перед эскадрой гросс-адмиралом Тирпицем, была проста. Требовалось перебить все горшки на этой атлантической кухне, нанеся как можно больший ущерб торговым перевозкам между Британией и США, а также загнать в порты английских рыбаков. Голод – это тоже оружие, тем более что Британия, в свое время привыкшая к изобилию импортного продовольствия, в том числе и русского зерна, с самого начала войны была вынуждена ввести карточную систему.
Шестнадцатого числа, сразу после того как эскадра миновала Датский пролив, адмирал Хиппер отдал короткий и ясный приказ – топить все встреченные корабли без предупреждения. Русских и германских пароходов в этих водах быть не должно, а все остальные – пусть пеняют на себя. Ведь это или корабли Антанты, или же ее невоюющих сателлитов. Если подводные силы Германии уже начали неограниченную войну, то почему Хохзеефлотте должен оставаться в стороне от этого богоугодного дела? Планы британской идеальной блокады, призванной уморить Германию голодом вместе со всем ее гражданским населением, требовали достойного, и в то же время асимметричного ответа.
Получив этот приказ, эскадра начала галсами прочесывать море, рассыпавшись веером по океану. Первый каботажный пароход под британским флагом, тихо шлепавший в направлении Исландии, был в тот же день потоплен "Гинденбургом" неподалеку от Фарерских островов. Несколько выстрелов из 150-миллиметровых противоминных орудий, и старая галоша нырнула в воду, как будто ее никогда и не было. Не спасся никто – Северная Атлантика очень сурова к людям, внезапно оказавшимся за бортом.
На следующий день, семнадцатого числа, "Зейдлиц" обнаружил небольшой грузо-пассажирский трансатлантик 2-го класса, следовавший из Галифакса в Ливерпуль, и, неожиданно вынырнув из тумана, в упор расстрелял его из орудий главного калибра. И опять океан скрыл все следы. Радист успел подать сигнал SOS. Но его судно перевернулось, и подробностей произошедшего в британском адмиралтействе так и не удалось узнать. Впрочем, этот сигнал не особо встревожил английских адмиралов – в это время года не было исключено фатальное столкновение с айсбергом наподобие того, что погубило "Титаник". И опять после этой атаки не выжил ни один британский моряк или пассажир трампа. Но для четырех линейных крейсеров все это было мелко, очень мелко.
Главную свою цель эскадра фон Хиппера поймала вчера, двадцатого числа. На рассвете линейный крейсер "Фон дер Танн", чья позиция находилась на правом фланге эскадры, обнаружил дымы крупного конвоя, состоящего из нескольких десятков судов, и начал преследование. Следом за ним по тем же координатам сходящимися курсами устремились "Зейдлиц", "Дерфлингер" и "Гинденбург". Вот это была настоящая цель для эскадры линейных крейсеров. Намечалась грандиозная бойня, после которой британское адмиралтейство должно было наконец понять весь ужас происходящего.
Плетущийся со скоростью восьми узлов – суда равнялись на скорость самого тихоходного парохода – конвой был настигнут германскими линейными крейсерами около полудня. Эфир тут же взорвался криками о помощи. Тридцать четыре торговых судна эскортировал один большой четырехтрубный броненосный крейсер типа "Дрейк", а так же два двухтрубных бронепалубных крейсера типа "Пелорус" и несколько больших мореходных миноносцев времен русско-японской и англо-бурской войн. Противолодочные корветы должны были присоединиться к конвою значительно позже, уже перед входом в зону действия германских подводных лодок, которые во время Первой мировой еще не оперировали в центре Атлантики.
Такой эскорт смог бы с грехом пополам отбиться от пары вспомогательных крейсеров или от легкого крейсера типа "Кенигсберг-II", но никак не от четырех линейных крейсеров, полукругом охвативших конвой, словно стая волков, окруживших овечье стадо. Фактически все эти люди и на кораблях эскорта и на судах конвоя были уже мертвы. Пока "Гинденбург" главным калибром разделывал на металлолом броненосный четырехтрубник, остальные корабли эскадры Хиппера приступили к "избиению младенцев", стремясь утопить как можно больше транспортов до наступления темноты. В ход шли как фугасные снаряды главного калибра, так и шестидюймовки противоминной артиллерии. Суда горели, тонули, взрывались… От взрыва одного из пароходов, груженого взрывчаткой, значительные повреждения корпуса и надстроек получил линейный крейсер "Дерфлингер", слишком близко подошедший к опасной жертве. Почти полторы килотонны в тротиловом эквиваленте – это совсем не пустяк.
В британском адмиралтействе началась паника, но было уже поздно. Конвой со множеством ценных для воюющей страны грузов можно было списать по графе "убытки". Страшно было не только то, что были потоплены корабли, погибли моряки и были потеряны грузы, но и то, что агентство Ллойда тут же до небес взвинтило страховые ставки, и перевозка грузов через Атлантику на гражданских судах стала убыточной.
А перед германскими линейными крейсерами теперь стояла другая задача. Им нужно было или попытаться поймать еще один конвой, на этот раз южнее Ирландии, или же начать прорыв домой, в Вильгельмсхафен, ибо свою основную задачу они уже выполнили. Адмирал Хиппер решил не жадничать – в самое ближайшее время в море ожидалось появление британских линкоров, а повреждения "Дерфлингера", требующего среднего ремонта, сковывали эскадру.
После недолгих раздумий адмирал Хиппер принял единственно верное решение и, развернувшись на норд, эскадра стала удаляться от места побоища. Теперь ей требовалось незаметно проскочить в родной Вильгельмсхафен, где немецких моряков уже ждали семьи, а офицеров – и любимый кайзер с орденами за их дальний и успешный поход.
23 февраля 1918 года. Карская область. Крепость Карс.
Командующий корпусом Красной гвардии полковник Бережной Вячеслав Николаевич.
Уф, похоже, заканчивается наш очередной тур по здешним "горячим точкам". Выехав седьмого из Тифлиса, мы с Божьей помощью без особых приключений добрались до Карса. Здесь мне ранее бывать не пришлось. В нашем времени эта территория принадлежала Турции. Сейчас это Карская область России, отвоеванная у турок во время войны 1877–1878 годов.
За эти тридцать с лишним лет русские благоустроили этот край, построили трехсоткилометровую железнодорожную ветку Тифлис – Карс. А самое главное – укрепили Карс, превратив его в самую мощную русскую крепость в Азии. Генерал Деникин, немного знавший о положении дел в здешних местах, рассказал, что к началу войны в крепости было на вооружении девять восьмидюймовых пушек, пятьдесят восемь шестидюймовых, тридцать – 107-миллиметровых и около пятисот полевых пушек и мортир. А также в апреле 1914 года в Карсе был сформирован свой авиаотряд.
На протяжении всей войны Карс являлся тыловой базой Кавказского фронта. Согласно справки Военного министерства, которую нам подготовили перед отъездом, на складах в Карсе в данный момент находились более шестисот полевых орудий, десятки тысяч винтовок, десятки автомобилей, а сами склады были под завязку забиты боеприпасами и обмундированием.
Однако дела на Кавказском фронте обстояли, мягко говоря, скверно. После февраля 1917 года с фронта началось повальное дезертирство. И если пехотные части "самодемобилизовывались" стихийно, то казачьи части уходили в родные станицы организованно, сотнями и полками.
Единственное, что спасало фронт от полного развала, так это то, что турецкие войска после целой серии сокрушительных поражений не рвались снова идти в наступление. К тому же, после заключения с Германией Рижского мира кайзер отказал Турции в военной и финансовой помощи и отозвал из султанской армии своих военных советников. Боеспособность турецких войск резко упала, а от боевого духа аскеров не осталось и следа. Турки дезертировали из боевых частей сотнями, несмотря на то, что жандармы в тылу, поймав тех, кто самовольно покинул фронт, без особых церемоний вешали их на первом же дереве, или, по старинке, рубили головы.
Как рассказал мне генерал Деникин, командующий фронтом генерал от инфантерии Михаил Алексеевич Пржевальский – кузен известного путешественника – делал все возможное, чтобы спасти фронт. И не его беда в том, что солдаты и казаки не хотели воевать.
– Поймите меня правильно, Вячеслав Николаевич, – горячился Деникин, – ведь и я в свое время находился в таком же положении. Как можно воевать, когда перед наступлением собирается солдатский комитет и принимает решение: такой-то полк в бой не пойдет! Это просто черт знает что! Тут даже Наполеон с Суворовым ничего не смогут поделать.
– Антон Иванович, – вступил в разговор Фрунзе, до того молча слушавший нашу беседу. – Мы прекрасно знаем, что творилось на фронтах во времена недоброй памяти "главноуговаривающего" Керенского.
Но ведь сейчас совсем другие времена. И вы прекрасно видите, что корпус Красной гвардии под командованием товарища Бережного не знает такой напасти, как дезертирство и отказ от участия в боевых действиях. И мы должны не только удержать фронт, но и добиться того, чтобы Турция вышла из войны. Сил для этого у нас вполне достаточно.
– Да, все это так, – кивнул генерал Деникин. – К тому же у нас есть один немаловажный фактор – помимо русских войск на Кавказском фронте против турок воюют, причем отлично воюют, четыре армянские бригады. Они сформированы из добровольцев и дерутся выше всех похвал. Их можно понять – если русские солдаты и казаки, покидая фронт, возвращаются в свои родные деревни и станицы, то армянам уходить было некуда. К тому же они защищали свои семьи, зная, что с ними сделают турки, если им удастся прорвать фронт и захватить армянские села.
– Насколько я помню, – сказал я, – наиболее храбрым и талантливым среди армянских командиров является Андраник Озанян. В молодости, правда, он занимался террором, но потом стал защищать с оружием в руках армянские села, и за участие в восстании против турок в Сасунской области весной 1904 года получил прозвище Андраник Сасунский.
Кроме того, он принял участие в Первой Балканской войне, сформировав армянский отряд и сражаясь с турками в составе болгарской армии. С началом Первой мировой войны он получил разрешение сформировать армянскую добровольческую дружину из армян, не имевших российского подданства, а также российских армян, не подлежавших призыву. Позднее она отличилась, действуя в составе русских войск Кавказской армии. Сам Андраник Сасунский за личное мужество в бою был награжден Георгиевской медалью IV степени, Георгиевскими крестами IV и III степени, орденами Святого Станислава II степени с мечами и Святого Владимира IV степени.
– Помимо всего прочего, – добавил генерал Деникин, – Андраник Озанян, в отличие от некоторых своих соплеменников, настроен прорусски и не грешит безудержным национализмом и сепаратизмом. Тем, кто, видя развал Кавказского фронта, посчитал, что Россия, по их словам, потерпела поражение и никогда уже не поднимется, Андраник Сасунский сказал: "Мне больно, когда вы думаете, будто Россия распалась, умерщвлена раздорами и не очнется раньше, чем через пятьдесят лет. Но вам следовало бы помнить, что стопятидесятимиллионный здоровый, обладающий богатыми потенциальными возможностями народ не может умереть, он жив".
– Как я понял, – сказал Фрунзе, – Андраник Сасунский, в отличие Закавказского комиссариата, полностью признал советскую власть и правительство товарища Сталина. Он недавно прислал телеграмму в Петроград, подтверждая верность армянских добровольческих дружин новому российскому правительству.
– Ну вот и отлично, – подвел я итог нашему небольшому совещанию. – А пока нам надо принять решение, что нам дальше делать. Антон Иванович, вы готовы принять командование Кавказским фронтом?
– Генерал Пржевальский – хороший военачальник и храбрый солдат, – задумчиво произнес Деникин. – Но, боюсь, что все происходящее на фронте подорвало его волю к победе. А воля к победе, как вы все знаете, крайне необходима полководцу для победоносного завершения войны. Поэтому я предлагаю такой вариант – я принимаю командование Кавказским фронтом, а генерал Пржевальский, если, конечно, он согласится, станет моим заместителем.
– По-моему, это неплохое решение, – согласился Фрунзе. – Пусть все будет именно так. А вы, Антон Иванович, начинайте сразу же готовиться к переходу в наступление. Турция должна получить удар такой силы, который окончательно лишил бы ее всяких иллюзий по поводу итогов этой войны. Каковы будут условия мира – решать будут политики, а вам же, как человеку военному, надо сделать все, чтобы наши позиции на будущих мирных переговорах были предпочтительнее турецких.
– На том и порешим, – сказал я. – А пока будем готовиться к прибытию в Карс. Ведь как раз там пройдет передача командования. Потом можно будет отправиться в Эрзерум. Железную дорогу Сарыкамыш – Эрзерум – Мемахатун построили на бывшей турецкой территории уже во время войны.
…Поезд, стуча колесами по стыкам рельсов, въехал на территорию вокзала. Карс был похож одновременно на европейский и на азиатский город. В нем мирно соседствовали мечети и христианские соборы, узкие кривые улочки с проспектами, на которых стояли особняки в стиле классицизма и модерна. Там же находились кинотеатры и памятник русским солдатам, павшим при штурмах Карса в 1828, 1855 и 1877 годах, работы скульптора Микешина. Но это все я увижу потом. А пока надо подготовиться к встрече с командованием Кавказского фронта.
Через вагонное окно я увидел на перроне высокого седоватого генерала в черкеске и понял, что это генерал Пржевальский. Рядом с ним стояло несколько генералов и полковников. Духовой оркестр грянул марш. Паровоз громким гудком ответил ему. Лязгнули тормоза, раздалось шипение выпускаемого пара, и поезд остановился.
Я набросил на плечи свою зимнюю камуфляжную куртку – снаружи, если верить градуснику, было –16 градусов – и жестом предложим моим спутникам двигаться к выходу.
Начинался новый этап установления Советской власти. Сколько нам их еще предстояло?
25 февраля 1918 года. Полдень. Германская Империя. Армейский полигон недалеко от Эрфурта.
Присутствуют:
Император Вильгельм II,
Генерал от инфантерии Эрих фон Фалькенхайн,
Главный инженер опытного отделения Инспекции автомобильных войск Йозеф Фольмер.
Зима в Германии обычно напоминает российскую позднюю осень. Холодно, мокро и грязно, с серого неба сеет мелкий дождик, время от времени переходящий в мокрый снег. Грязь и слякоть – стоит сойти с мощеной дороги, как сапоги по щиколотку вязнут в жирной липкой грязи.
Но именно такие условия как нельзя лучше подходили для испытания новой боевой машины, спроектированной и построенной инженером Фольмером в рекордно короткие сроки. По меркам тех времен выглядел новый панцеркампфваген А7V-M не очень внушительно и по производимому впечатлению сильно уступал своему предшественнику A7V, больше похожему на массивный самоходный металлический ящик. Но это только для незнающих людей.
Приземистая боевая рубка с наклонным лобовым листом была изготовлена из прямых броневых плит, соединенных клепкой, и сзади переходивших в еще более низкий моторный отсек. Гусеницы были крупнозвенными, с подвеской на винтовых пружинах, как на A7V. Короткую морскую пушку "восемь-восемь" сместили вправо, чтобы освободить слева место для водителя. Там же, на левой стороне рубки располагалась небольшая цилиндрическая пулеметная башенка с одним МГ-08. Сзади, за рубкой, в крыше моторного отсека располагался длинный гребень выхлопных патрубков мерседесовского мотора. Из-за того, что ширина танка почти на метр была больше высоты он казался пригнувшимся, как пехотинец, готовый пойти в атаку под шквальным пулеметным огнем.
Генерал фон Фалькенхайн дважды обошел вокруг заляпанной грязью машины, внимательно осмотрел выстроившийся в ряд экипаж: командир, водитель, стрелок-наблюдатель, наводчик, заряжающий, после чего зачем-то пнул гусеницу начищенным до блеска сапогом.
– Отлично, герр Фольмер, – задумчиво произнес он, – примерно так я себе это и представлял. А будьте добры, теперь расскажите нам с его величеством о возможностях и характеристиках вашей новой машины.
– Да, да, мой добрый Йозеф, – оживился кайзер, – расскажите нам, пожалуйста, все и поподробней.
– Кхм, ваше величество, – смущенно сказал инженер Фольмер, – панцеркампфваген А7V-M собран из листов броневой стали, закаленной по методу господина Круппа. Вес машины – двадцать тонн. Экипаж, как Вы сами видите, пять человек. Вооружение – одна морская пушка "восемь-восемь" с длиной ствола в тридцать калибров и один пулемет МГ-08. Лобовая броня – наклонная, противоснарядная, двадцать миллиметров, и на расстоянии пятисот метров держит шрапнель на удар из пушки Шнайдера калибром в семьдесят пять миллиметров.
Борта и корма имеют противопульное бронирование в десять миллиметров, крыша имеет толщину в пять миллиметров и предназначена для защиты экипажа и механизмов от шрапнельных пуль. Двигатель Мерседес, мощностью двести шестьдесят лошадиных сил, скорость машины по шоссе двадцать пять километров в час, по пересеченной местности от восьми до двенадцати. Преодолеваемый брод – глубиной до полутора метров, стенка – высотой до метра, окоп – шириной более метра двадцати. Подъем – более двадцати пяти градусов. Вес машины позволяет ей проходить по всем существующим типам временных и капитальных мостов. Вес относительно предыдущей модели сократился в полтора раза, а мощность двигателя выросла в те же полтора раза.
– Замечательно, Йозеф, это значит, что ваши машины смогут пройти везде, где пройдет немецкий солдат, а наша кавалерия вполне сможет сопровождать их на рысях, – потер руками кайзер и повернулся к генералу фон Фалькенхайну: – Не так ли, Эрих?
– Да, именно так, ваше величество, – кивнул генерал. – Но, наверное, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Герр Фольмер, будьте добры, покажите нам вашу машину в деле.
– Яволь, герр генерал, – кивнул инженер Фольмер и махнул экипажу рукой. Солдаты встрепенулись, а потом ловко, словно обезьяны, забрались на крышу машины и один за другим скрылись в больших люках на ее крыше. Пронзительно взвыл двигатель, выбросив из выхлопных патрубков едкие сизые клубы бензинового угара, от которого кайзер громко чихнул, что, впрочем, осталось почти незамеченным из-за ужасающего шума, издаваемого двигателем танка.
Немного прогрев мотор на малых оборотах, водитель тронул машину с места и повел ее к началу испытательной трассы, а генерал фон Фалькенхайн указал кайзеру на стоящую неподалеку небольшую деревянную вышку.
– Пойдемте, ваше величество, – сказал он, – посмотрим на это представление со всеми удобствами, так сказать из ложи. Конечно, стоило бы пригнать сюда взвод штурмовиков, чтобы они смогли продемонстрировать взаимодействие на поле боя боевых бронированных машин и нашей замечательной германской пехоты, но, думаю, что это у нас еще впереди.