Думаю, очевидно, что подобные разговоры с наиболее влиятельными чинами империи только подчеркивают мое возросшее влияние при дворе.
Кроме того, хочу отметить, что его императорское величество уже дважды похвалил меня за старание и однажды даже спросил у меня совета по части письменных принадлежностей. В целом должен заметить, что Николай Александрович довольно приветлив со мной, хотя этого нельзя сказать про всех, с кем он общается. Иногда его резкие выходки и зачастую жестокие шутки над провинившимися придворными заставляют меня бояться за свою шкуру. Так, не далее как неделю назад молодой государь процитировал своего великого предка Петра Первого и назвал всех лакеев шпионами, которые плохо слышат и еще хуже пересказывают услышанное. Одновременно с этим, прислуживающий ему за обедом слуга, услышав, о чем идет разговор, запнулся о ковер и, потеряв равновесие, уронил с подноса столовый нож прямо под ноги сидевшему за столом государю. На что Николай Александрович отреагировал самым спокойным образом, мимоходом прокомментировав, что зарезать его столовым ножом тем более не стоит пытаться. И выждав короткую паузу, рассмеялся, попросив всех признать, что его шутка про шпионов была весьма хороша. При этом я совершенно точно слышал, что несколько лакеев упало в обморок, а еще несколько ужасно переменились в лице, тем самым дав новый повод для сплетен. Возможно, в анекдоте его императорского величества была немалая доля истины.
Глава 11
СОСЛОВНАЯ
Смоленская область, село Степанчиково, N-го уезда.
- Шапки долой! Шапки снять! - краснея от натуги, орал тщедушный староста, пулей проносясь перед собравшейся толпой.
Иван неторопливо снял шапку, весело глядя на кричащего сухого старика. "Ишь носится как наскипидаренный, едрена вошь. Выслуживается. Откуда только голосище такой".
- Сейчас царский манифест читать будут, - подал голос стоящий по соседству кум.
"Конечно, будут. С какого ляда бы всю деревню собрали, как не за этим", - подумал Иван и покосился на крестного, приходившегося ему родным дядей по отцовской линии.
Дядю Ваня любил. Пусть тот и был немного глуповат, зато добрейшей души человек. К тому же здоров как бык и силы на пятерых. По две подковы за раз ломал. А если к вышесказанному добавить, что этот, считай, единственный Ванин родственник в деревне, души не чаял в своем племяннике… Нет ничего удивительного, что эти двое оказались в толпе рядом.
Было солнечное январское утро. Валивший всю ночью снег белым полотном укутал скованную морозом землю. Яркий свет, отраженный от высоченных, по самые окна, снежных сугробов, немилосердно бил в глаза.
Иван ждал, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Сплетни о скором оглашении царского указа ходили уже давно. Да что там! В некоторых деревнях по соседству указ еще осенью зачитали. Вот только ходили упорные слухи, что в деревнях барина Курочкина, что неподалеку, вороватые приказчики указ подменили. Почти вся добрая землица барину отошла. Всем окольным крестьянам было ясно как божий день - не мог царь такой указ подписать! Царь завсегда радеет о своих крестьянах. Где ж это такое видано, чтоб его именем такое непотребство творилось? И так малые земельные наделы урезались, да к тому же худшие обрезки общине выделялись! Царь, он ведь милостив, понапрасну мужика забижать не будет. Хотя за дело, вестимо, накажет. Ну, так оно и понятно! Какой же царь без строгости.
"Как бы и у нас указ не подменили, - с тревогой думал Иван. - Эвон морду какую себе чинуша отожрал. Такой подменит и не поморщится. Общине соседской вон только обрезки плохонькие пораздавали, все лучшее себе захапали, ироды. Эх, знал бы про то царь, уж он бы этому князю…" - Иван с силой сжал кулаки.
Все мужское население деревни стояло, переминаясь с ноги на ногу на трескучем морозе, растирая уши и дыханьем согревая мерзнущие руки. Наконец приехавший для оглашения манифеста чиновник поднялся на специально выкаченную для него телегу, развернул лист и, прокашлявшись, начал.
- Божией милостью Мы, Николай Второй, император и самодержец всероссийский, царь польский, великий князь финляндский… - начал зачитывать полный титул императора чиновник. - Объявляем всем нашим верноподданным…
Когда зазвучало имя царя, Иван тихо перекрестился, краем глаза отметив, как крестится спохватившийся кум.
Все, казалось, замерло. Даже ветер утих. Не скрипел под ногами снег, не шуршала одежда, не лаяли собаки. Деревня будто вымерла. Было что-то фантастическое в этой замершей в абсолютной неподвижности толпе.
Иван не знал грамоты, не знал счета, не знал многих слов. Да и не нуждался в этом. Он вообще мало чего знал и видел. Вся его жизнь протекала вокруг родной деревни. Но сейчас он, как никогда ясно, понимал главное. Человек на телеге зачитывает его судьбу, судьбу деревни, судьбу всей общины. Будет ли село жить сыто и привольно или ему предстоит тяжелый труд на бесплодной земле и голодные зимы. Иван весь превратился во внимание. Затаив дыханье, почти не дыша, он чутко ловил каждый звук. Сердце гулко билось в груди от жгучего желания навсегда запечатлеть каждое слово.
- …все общинные земли, пользуемые оной (общиной), нашей волей милостиво закрепляются за общиной безо всякого выкупа. Общинные же лесные угодья определяются согласно следующему…
Дальше Иван не расслышал, хотя и стоял в первом ряду. Толпа зашевелилась, зашумела, все переспрашивали друг у друга, верно ли они разобрали.
- Иван, так что же это? И вправду землица вся наша? - спросил дядя, толкая его рукой в бок.
- Тише ты, не слышно ничего, - оборвал его Иван.
- Ваня!
- Да правда, правда. Тетеря глухая ты! Оглох, что ль?!
- Ты как с дядей разговариваешь?!
- Дядь Федор, ты, конечно, меня прости, - тут же сменил тон Иван, - но нельзя же так! Послушать-то дай царского посланца, чай манифест о земле читает!
Подождав, пока загомонившие крестьяне успокоятся, государев человек продолжил.
- Общинные недоимки в пользу казны милостиво нами прощаются, с чаяньем впредь такому не повториться…
Что тут поднялось… Толпа не умолкала минут двадцать. Даже староста, позабыв о своих обязанностях, о чем-то радостно говорил с сыновьями. Только чиновник застыл на телеге со скучающим видом. Очевидно, наблюдать такую картину ему было уже не впервой. Вот и не стал понапрасну рвать глотку в попытках угомонить разошедшуюся толпу. Наконец крестьяне начали успокаиваться.
- …Выказавшему желание выйти из общины, - продолжил чиновник, - оная обязана не позднее чем через три месяца выдать землю, согласно среднедушевому наделу, определяемому старостой или комиссией. Оный крестьянин становится частным лицом с правом покупки и продажи земли…
- Ваня, так что же это делается…
- Дядь, богом прошу, замолчи. Дай послушать, - но послушать Иван уже не смог. Поднявшийся в толпе шум не давал разобрать ни слова из надрывающего голос чинуши.
- …Такова воля наша. Быть по сему.
Управляющий слез с телеги, но бросившиеся к нему мужики тут же обступили его.
- А ну, ша! - отмахнулся он. - Грамотные в деревне есть?
- Осип, Осип, - послышалось со всех сторон.
- Значит, так. Осип, поедешь со старостой в город к главному управляющему государевыми угодьями в уезде. Он бумагу составит на общинные земли.
- А можно…
- Нельзя! Мне в другую деревню надобно. Вас много, а я один, - отрезал чиновник и, усевшись в сани, хлопнул извозчика по плечу. Двойка лошадей резво сорвалась с места и на рысях вылетела вон из деревни.
- Тьфу, едрить его кочерыжку! - сплюнул приземистый мужичок в стеганом тулупчике.
- Да, ну и хрен с ним, Осип! Гуляем! - хлопнув того по плечу, радостно заорал кум Ивана.
- Не тебе ж завтра по утрени с перепою в город ехать, - хмуро убирая тяжелую руку с плеча, буркнул он. И тут же непоследовательно добавил: - А-а, где наша не пропадала! Гуляем! - лихо сдвинув шапку вперед и хлопнув себя рукавицей по ноге, быстро развернулся и чуть не бегом бросился к своей избе.
- О, так бы сразу и говорил! - захохотали мужики. - Ты, Федор, - обратился седой, но еще крепкий крестьянин к Ваниному дядьке, - проследи, чтоб по утрени и впрямь Осип со старостой уехали. Хоть как, но в сани их посади. Если только тебя никто не перепьет, - добавил он, расхохотавшись.
Смех был радостно подхвачен всеми присутствующими. Перепить Федора считалось невозможным. Последние попытки победить могучего усача оставили уже бог весть сколько лет назад.
Веселье в Степанчикове развернулось размашисто, шумно и на широкую ногу. Вечно прижимистые крестьяне, позабыв природную скупость, тащили из закромов праздничные запасы. Не обошло вниманием это событие и поголовье птицы, с мелким рогатым и не очень скотом. И, конечно, не обошлось без драки. Ну, скажите, какая же пьянка на всю деревню без доброй драки стенка на стенку? Драчунов дружно поддержало все мужское население деревни, чтобы потом, утирая разбитые в кровь губы, с веселым смехом узнавать друг у друга, из-за чего весь сыр-бор. А затем, хотя никто его и не звал, пришло тяжелое похмельное утро.
Для Ивана, как, впрочем, и для большинства жителей села, пробуждение началось с истошного крика с улицы. Вскоре крик повторился с утроенной силой. Иван поднял голову и застонал. Перед глазами все плыло, голова трещала, во рту пересохло. Крик не прекращался, превратившись в сплошной поток ругательств.
- Что же ты творишь, ирод окаянный! Дубина стоеросовая! Федор, хватит меня по снегу катать! Тебе говорю! Федор! Федор! - крик прекратился. - Ну, все, сейчас лошадь запрягу и поеду, - уже тише добавил Осип.
Да, у дяди не забалуешь, допив ковш воды и снова укладывая голову на стол, с улыбкой подумал Иван, проваливаясь в угар пьяного сна.
* * *
- Кузя, вставай… Кузя… - нежный, но настойчивый голос, наконец, достучался до адресата и выдернул его из крепкого сна о чем-то очень приятном, о чем он тут же забыл, едва уселся на кровати.
- Ну вот, такой сон испортила! - спросонья недовольно в голос сказал муж.
- Тш-ш! Детей побудишь! - горячим шепотом ответила жена.
Посидев еще минуту на кровати в тщетных попытках вспомнить, что же он видел во сне Кузьма откинул одеяло с ноги и поднялся. Почесавшись и потянувшись, Тимохов захватил курительные принадлежности и вышел из комнаты.
- Здорово, Макарыч, - закуривая на площадке, бросил он выглянувшему соседу.
- Здоров будь, Кузьма, - сладко зевая, ответил Макарыч. Он накинул тулуп, вставил ноги в валенки и тоже вышел на площадку. - Захворать не боишься, босиком-то?
- Не дрейфь, Макруха! Живы будем - не помрем! - Глубоко затянувшись и выпустив струйку дыма к потолку, Кузьма обратился к другу: - Не забыл? Сегодня начальство на завод приезжает. Велено всем в чистое вырядиться да вести себя примерно, или на улицу выкинут к хренам собачьим безо всякого жалованья, - сквозь зубы сплюнул на некрашеный дощатый пол рабочий.
- Ага! Это они могут, - охотно согласился Макар. - Ладно, зябко здесь. Как будешь готов, стукни в дверь - вместе пойдем.
- Добре, Макар.
Кузьма в последний раз затянулся, на мгновенье прислушался к разрывающему ночную тишину заводскому гудку и вернулся в комнату. "Действительно зябко. Зато проснулся. В тулупе и валенках на площадке и заснуть можно", - подумал он.
- Ну, что стоишь! - горячим шепотом прикрикнула на него жена. - Ты есть-то будешь?
- А как же! - встряхнув головой и прогоняя так некстати лезущие в голову мысли, ответил Кузя. - Каша опять постная? - но, увидев полный грусти взгляд любимой, тут же с улыбкой добавил: - Не беда, была б еда! - и принялся за обе щеки уплетать кашу с хлебом. - Детям оставь, - на мгновенье оторвавшись от своего занятия, бросил Тимохов, видя, как Светлана потянулась к молоку. - Чай закончился? Воды теплой подай.
- Все, пора собираться! - тихо охнув, подскочила ненадолго задремавшая Светлана. - Вот обед. Хлеб с маслом. Масло последнее. Чай тоже еще в среду весь вышел. Так что деньги получишь, сразу домой иди. Зиновьевым еще двадцать копеек за крупу должны. А Михеевым пятнадцать за хлеб. Никуда не заходи. Макара не слушай, он тебя хорошему не научит. В кабак ни с кем не ходи, - застегивая тулуп, спешно давала последние наставления жена.
- Ладно, будет тебе учить! - взяв Светлану за плечи и немного отстранив, глядя в красные от недосыпа (или слез?) глаза, сказал Кузьма. Затем быстро обнял и вышел на коридор.
- Макарыч, выходь! - стукнув кулаком соседу в дверь, он не спеша принялся спускаться по лестнице. Несмотря на недавний завтрак, живот голодно урчал и, очевидно, не отказался бы еще от пары таких же порций.
- Ага, уже, - на ходу запахиваясь, вылетел сосед. - Успеваем?
- Первый гудок совсем недавно был. Успеем.
- Сегодня б лучше без опозданий. Получку еще урежут под это дело.
Дальше шли молча, берегли дыхание. Второй гудок застал их врасплох.
- Вот, сучий потрох! Что ж так рано, полпути еще не прошли! Бежим, а то не успеем!
Чем ближе Макар с Кузьмой подбегали к строящемуся заводу, тем больше встречали таких же, как и они, спешащих на завод людей.
- Что за…! Наверняка опять второй гудок раньше дали. Вот…! - не сбавляя ходу, выругался Макар.
Быстро строящийся Обуховым и Путиловым завод частично вступил в строй. Вторая партия заказанных из Англии станков уже прибыла и монтировалась рабочими в две смены. А первая уже вовсю работала, направляемая руками умелых Златоустовских мастеров. Однако квалифицированного персонала катастрофически не хватало. Одних старых мастеров, перевозимых в Петербург с семьями, явно было недостаточно. Вот и нанимали рабочих, откуда только могли. Впрочем, с неграмотной рабочей силой, точнее, с ее количеством проблем не возникало. Отмена крепостного права разом выплюнула из деревень огромное количество нищих крестьян, отчаянно ищущих счастья в городе. Вот как раз к таким крестьянам и относились недавно взятые на работу наши Кузя с Макаром. Идти им было особо некуда, образования никакого, случись с ними что или захоти они уйти, и на их место можно было легко набрать десяток таких же. Впрочем, на условия работы привыкшие к тяжелому труду деревенские парни не жаловались. Как не сильно жаловались и на нищенское жалованье - жили хоть и бедно, но голодать так сильно, как у себя в деревне, не приходилось. А завод развивался и рос не по дням, а по часам, питаемый безудержной энергией собранных инженеров-энтузиастов, организаторским гением Путилова, конструкторскими решениями Обухова и, конечно, каторжным трудом недавних крестьян. Со дня на день должна была произойти первая тигельная плавка. Завод, в будущем названный в честь одного из своих создателей Обуховским, начинал свою жизнь.
Отметившись на проходной, Кузьма с Макаром отправились к своим, еще только устанавливаемым станкам. За монтированием недавно прибывших английских механизмов семь часов прошли как два дня. Наконец работа была прервана перерывом на обед.
- Надеюсь, не приедет сегодня начальство-то, - блаженно рассаживаясь на лавке в столовой, ни к кому не обращаясь, бросил Тимохов.
- Ха! Да уже с два часа как прикатило! - бесцеремонно влез в разговор незнакомый вихрастый рабочий с другой бригады. - Заперлись на втором этаже в кабинете и сидят. Два адъютантика каких-то молоденьких из морского министерства да Обухов с Путиловым.
- Ну так, может, поговорят и отстанут?
- Мечтай! Молоденьким все выслужиться надо, найти что-нибудь. Ползавода оббегают, ноги в кровь собьют, а что-нибудь да найдут, - со знающим видом добавил рабочий, не забывая уплетать хлеб с репчатым луком. - Ого, с маслом! Богато живешь! - увидев извлекаемые Кузьмой бутерброды и не прекращая жевать, обронил вихрастый. - Небось непьющий?
- Пьющий, если нальешь, - хитро улыбаясь и не отвлекаясь от бутербродов, жидко смазанных маслом, отвечал Кузьма.
- Ишь ты какой, - цокнул языком вихрастый. - Айда в кабак, как деньги получим?
- Да, Кузьма, пошли! - подключился в разговор молчавший до этого Макар.
- А вот как деньги получим, так и посмотрим!
- Все-то ты так, Кузьма. Все в дом да в дом тянешь, - подключился другой рабочий бригады.
- Да ты б видал, какая у Кузьмы жена! Огонь! - с веселым, немного грубоватым смехом, подхваченным остальными участниками беседы, ответил за Кузьму Макар.
Рабочий день на новом, спешно строящемся заводе был установлен в четырнадцать часов. Начинаясь в пять утра и заканчиваясь в восемь вечера, он был разбит на два равных промежутка. Самыми тяжелыми и аварийными были последние два часа перед концом смены. За все долгие двенадцать часов напряженного труда не происходило столько несчастных случаев и происшествий, как в эти самые злополучные два часа. Уставшие работники получали увечья, зазевавшись у небезопасных станков, расшибались, срываясь с лесов, опутавших высокие стены на только достраивающихся уголках завода… А потом, уставшие и обессилевшие, вынужденные проводить в заводских стенах по пятнадцать часов в день, они приходили домой. Ели, спали и снова шли на завод. И так шесть дней в неделю, кроме воскресенья, единственного выходного.
- Смотри, начальство идет. Смотри, - поворотом головы указал на пробирающихся по заводу богато одетых господ Макар.
По просторному заводскому помещению шли Путилов с Обуховым, отвечающие на вопросы гостя. За ними на почтительном расстоянии шли с десяток человек, то и дело зажимающие нос, морщившиеся и чихающие от пыли.
Беседующий с заводским начальством господин не отличался крепким сложением, однако был высок и строен. Не производя, правда, при этом впечатления пышущего здорового человека. Хотя бледное лицо, уставшие глаза и высокий лоб придавали ему некую утонченную аристократичность. Только стрижка и чисто выбритое лицо выбивались из образа - короткие прически в моду еще не вошли. В отличие от топтавшихся позади мелких чинов, шедший первым адъютант грязи и пыли как будто не замечал. Он увлеченно разговаривал с Обуховым… и доувлекался.
- Вот…!!! - споткнувшись о положенный на полу кирпич, сочно выругался до этого внимательно слушавший Обухова адъютантик. - Долбаные кирпичи! - закончил он и тут же извинился. - Прошу вас простить мне мою невоспитанность.
- Да что вы, - взмахнул рукой Путилов, - пустяки. Никто не сомневается в вашем великолепном воспитании.
- Как говаривал мне мой дядюшка, воспитанный человек тот, кто, споткнувшись о кошку, назовет оную кошкой, - с усмешкой ответил адъютантик.
- Что кирпичи делают посреди прохода? - обратился Обухов к подскочившему инженеру.
- Разметка для креплений!
- Временно уберите. Мешают ходить, - распорядился Павел Матвеевич.
- Если нужны - пусть остаются, - тут же возразил адъютантик. И надо же, Обухов тут же его послушался. - Всем смотреть под ноги, - перекрикивая шум завода, приказал он своим сопровождающим, и высокое начальство пошло дальше.
- Кузьма, слыхал, что бають? Говорят, сам царь был!
- Лапшу с ушей сними. Разве ж цари так ругаются? Моряк!
- И то верно, - разочарованно вздохнул Макар. - А так царя увидеть хотелось…