Чуть довернув, "Мурманск" получил возможность работать обеими башнями главного калибра и возобновил бой, благо так и не успевшая сняться с якоря "Чиода" в прицел ложилась идеально. Орудия третьей башни были уже заряжены бронебойными, во вторую подали фугасы. Залп! Второй залп дали уже одними фугасами, а после третьего залпа огонь прекратили – все же те, кто находился в рубке "Мурманска" были профессионалами, и азарт начала боя уже схлынул, уступив место точному расчету. Три залпа – этого более чем достаточно для ветерана, и тратить зря снаряды для того, чтобы разнести на заклепки этот плавучий антиквариат, было попросту нерационально.
Порядком устаревшая к началу этой войны "Чиода" была кораблем не очень хорошо защищенным и откровенно слабо вооруженным. Сто двадцать миллиметров – калибр, подходящий вспомогательному крейсеру, но уже мелковатый для полноценного боевого корабля. Правда, имеющийся на "Чиоде" бронепояс выгодно отличал ее от большинства японских коллег, однако броня эта сейчас могла считаться броней только по названию – все же за полтора десятилетия военные технологии шагнули далеко вперед. Естественно, что против снарядов, которые в клочья разнесли броню "Асамы", защита "Чиоды" не плясала, и град восьмидюймовых снарядов мгновенно нанес ей смертельные повреждения. Из восемнадцати снарядов, выпущенных "Мурманском" менее чем за полминуты, в цель попали четырнадцать. В первый момент кроме вспышек от взрывов ничего не наблюдалось, но через пару минут крейсер внезапно вспыхнул от носа до кормы, и ревущее пламя, вырвавшееся из-под палубы, весело устремилось к небесам.
Как ни странно, в этом аду кто-то еще не только выжил, но и пытался, порой, небезуспешно справиться с ситуацией. Да, команду "Чиоды" трудно было назвать первоклассной, как на кораблях Первого отряда, да и сам корабль, честно говоря, не блистал ни качеством постройки, ни техническим совершенством. Рожденный в период, когда принципы строительства боевых кораблей еще подбирались методом проб и ошибок, он просто не мог не вобрать в себя, наряду с удачными решениями, и решения откровенно тупиковые. К тому же крейсер, длительное время находившийся на стационерской службе, был фактически лишен возможности проводить полноценные учения. Подобное расслабление мастерства команде не добавляет, но японцы, как всегда, проявили изрядное мужество. Хотя они и не успели погасить возникший в недрах корабля пожар в зародыше, отчасти потому, что зародышей было много, и были они крайне интенсивными, а отчасти из-за того, что процесс развивался стремительно, и им просто не хватило времени, тем не менее, оставшиеся у них минуты чудом выживший в этом аду капитан "Чиоды" и его поредевшая команда использовали с толком. Изувеченный крейсер успел дать ход и, быстро оседая носом, уверенно направился к мелководью.
В известной степени можно было считать везением то, что почти все попадания пришлись в носовую оконечность крейсера, оставив неповрежденными рулевое управление и машины. Не меньшей удачей было то, что так и не выбранную якорную цепь оборвало взрывом снаряда, попавшего точно в клюз. Правда, из-за многочисленных пробоин и одна за другой выдавливаемых напором воды переборок крейсер стремительно садился носом, и скоро потерял возможность управляться, так как руль почти полностью оказался над водой, но это было уже непринципиально. Когда волны уже заливали палубу, днище корабля заскрежетало о камни, и "Чиода" остановилась, искалеченная, но не затонувшая. За борт с нее прыгали, стараясь погасить горящую одежду, японские моряки, а в машинном отделении дисциплинированно гасили топки и стравливали в атмосферу пар, чтобы холодная забортная вода, которая рано или поздно сюда доберется, не вызвала взрыв котлов.
Командир "Чиоды", контуженный и получивший многочисленные ожоги, но все еще, как ни странно, живой и даже всерьез не поцарапанный, стоял на чудом уцелевшем правом крыл мостика. Левый представлял из себя беспорядочное нагромождение скрученных железных листов и балок, боевая рубка, получившая еще после первого залпа русских прямое попадание бронебойного снаряда, была вывернута буквально наизнанку. Однако боги в этом бою пока берегли японского офицера, для того, наверное, чтобы он спас если не корабль, то хотя бы часть экипажа. Пожар, так лихо начавшийся, столь же стремительно и затухал, не найдя себе пищи, да и аварийные партии постарались, активно заливая горящие участки водой из брандспойтов, благо давление в линиях еще было, а рукава, пусть и посеченные осколками, могли обеспечить подачу. Севший на грунт и заметно накренившийся корабль сейчас возвышался над водой менее чем на метр. В принципе, это спасло его и от взрыва – вода затопила погреба, а те снаряды, что были поданы к орудиям (о чудо!), пока не сдетонировали. Вернее, может быть, какие-то из них и взорвались, но на общем фоне, когда в борт крейсера один за другим влетали русские восьмидюймовые "гостинцы", их слабенькие хлопки остались незамеченными. Сейчас оставшиеся на палубе матросы сбрасывали уцелевшие, но все еще горячие снаряды за борт – для полного счастья старому крейсеру не хватало только, чтобы они начали взрываться.
Прислонившись к изуродованному металлу, Муроками с неожиданной ленью думал о том, что для "Чиоды" война, похоже, закончилась. Вряд ли старый, изувеченный почти до неузнаваемости крейсер будут поднимать, хотя кто знает. В любом случае, он сделал все, что мог – спас корабль от практически мгновенного уничтожения, сберег часть экипажа, которая еще пригодится Японии, и даже, под занавес, успел хоть немного отомстить русским – одно из орудий, ведущее огонь до последнего, смогло-таки добиться попадания. Во всяком случае, вспышку пламени и столб дыма он видел ясно, а так как по русским в тот момент никто больше не стрелял, это делало артиллериста "Чиоды" единственным претендентом на авторство этого снаряда. Правда, вряд ли Муроками обрадовался бы, узнай он, что столь красочно взорвавшийся снаряд не смог оставить на броне русского корабля даже сколь либо заметной вмятины, но, тем не менее, заслуг его это ничуть не умаляло – он и впрямь сделал все, что мог. Единственное, что портило сейчас настроение выжившему в этой бойне офицеру, было ясное осознание простого факта: если один русский корабль смог в течение нескольких минут уничтожить два японских крейсера и, скорее всего, не остановится на этом, то бой против всего русского флота может оказаться для Японии самоубийственным. Проклятые западные варвары, похоже, обманули японцев, продав им устаревшее оружие и оставив для себя по-настоящему новые и совершенные корабли, и предельно убедительным доказательством этому факту служит тот монстр, который сейчас спокойно проходит на горизонте.
А между тем бой продолжался, плавно перетекая в новую, еще более опасную для японцев стадию. Более опасную потому, что их эскадра уже лишилась как минимум половины своей огневой мощи, и при этом следующей целью для русских орудий должна была стать "Нанива". Выбить флагмана – азбука любого сражения, как правило, это означает, что эскадра на какое-то время лишится управления. Так уже не раз было, или теперь надо говорить "будет", во время той войны в которую так беспардонно влез "Мурманск". Хотя бы даже во время сражения в Желтом море, когда у русской эскадры был шанс разгромить японский флот. Тогда адмирал Витгефт, которого никто не считал не то что талантливым флотоводцем, но даже и флотоводцем вообще, почти сумел сделать то, что не удавалось признанным авторитетам ни до него, ни после. Грамотный штабист и грамотный же тактик, он сумел, соответственно, построить бой таким образом, что не дал японцам реализовать ни одного имеющегося у них преимущества. В то же время, обмена ударами японцы не выдерживали, казалось, еще чуть-чуть, и они побегут, но… Случайный снаряд, нелепое везение, которое всю войну сопутствовало японцам, и храбрый адмирал, могущий стать новой гордостью русского флота, погиб, управление эскадрой нарушилось. Выигранное уже сражение превратилось в полный разгром и бегство в ставшую ловушкой гавань Порт-Артура. Сейчас картина имела шанс повториться с точностью до наоборот, потому что японский флагман, корабль старый, заслуженный, ветеран многих сражений, имеющий отличную, опытнейшую команду, но притом, в силу своих лет, отвратительно защищенный, неспешно вплывал в русские прицелы, представляя для артиллеристов "Мурманска" соблазнительную и притом крайне уязвимую мишень. Характеристики "Нанивы" были известны, и потому орудия были заряжены фугасами. По прикидкам, двух-трех залпов должно было хватить, чтобы отправить ее на дно.
Однако, как это часто бывает, все опять пошло не по сценарию. Пресловутый человеческий фактор – бич любого процесса, способный как спасти при явно проигрышных раскладах, так и запороть все, что угодно. В данном случае роль этого пресловутого фактора сыграли действия командира крейсера "Нийтака", у которого нервы то ли сдали от вида неспешно накатывающейся на них махины русского крейсера, то ли, напротив, оказались крепче, чем у многих.
Новенький, можно сказать, свежеиспеченный кораблик не имел такой подготовленной команды, как на "Наниве" или покойной "Асаме", да и сам он не блистал – обычный крейсер, не особенно большого водоизмещения, с посредственной артиллерией и защитой. Другое дело, что одним несомненным достоинством он похвастаться мог – его машины не были изношены, да и дно обрасти не успело, поэтому разгонялась "Нийтака" стремительно. Виртуозно отработав машинами, крейсер лихо развернулся и устремился в сторону своего многократно превосходящего по всем параметрам противника. Дистанция начла опасно сокращаться, и артиллеристы японского корабля, обнаружив, что могут уверенно дотягиваться до русских, открыли огонь с такой частотой, что на короткий момент превысили считавшуюся технически возможной максимальную скорострельность. Стреляли они, правда, из рук вон плохо, но один снаряд – баллистика, а сто – статистика, и броня "Мурманска" загудела от ударов.
Неизвестно, чего хотел добиться командир "Нийтаки". Возможно, он понял, какая опасность угрожает флагману, и хотел прикрыть его корпусом собственного корабля, а может, просто сообразил, что русские сейчас будут расстреливать их по очереди, и пытался в лучших самурайских традициях хотя бы дотянуться до противника перед смертью, орудиями или тараном – все равно. Достоверно установить это возможным не представлялось – мостик, боевая рубка, а с ними вместе командир японского крейсера, четверо его офицеров, двое рулевых и сигнальщик погибли, когда русские снаряды обрушились на их корабль. Однако программу-минимум они, в любом случае, выполнили – вместо того, чтобы бить по японскому флагману, "Мурманск" вынужден был обрушить всю огневую мощь на "Нийтаку".
В первый момент создалось впечатление, что с палубы корабля попросту смело все надстройки. С дистанции, на которую успел приблизиться лихой японский крейсер, всего-то около тридцати кабельтов, артиллерия "Мурманска" давала процент попаданий, мало отличимый от ста и, хотя идущая носом на противника "Нийтака" представляла собой не самую лучшую мишень, продольный огонь русского корабля был страшен. После второго залпа утративший всякое подобие управления крейсер, двигаясь по прямой, еще имел какие-то шансы достать русских, но "Мурманск" увеличил ход, и хлебающий воду изувеченным носом и быстро зарывающийся в волны крейсер прошел у него за кормой.
Однако, как ни удивительно, проблемы, доставленные упорным японцем, еще только начинались. И дело тут было не только и даже не столько в том, что за подаренное ему время Уриу успел создать из трех оставшихся у него крейсеров некое подобие строя. Ха! Помог бы японцам этот строй, хотя, конечно, подстегнутые опасностью они маневрировали так, что можно было залюбоваться. Хуже было то, что уже тонущая "Нийтака" успела с дистанции не более десяти кабельтов выпустить из чудом уцелевших аппаратов две торпеды, и шли они очень точно. Почти наверняка это была воля случая, который, как известно, слеп, но от этого было не легче. Маневр уклонения русские провели безукоризненно, вот только при этом курс его неминуемо вел навстречу японцам, опасно сокращая дистанцию. А повернуть от них было попросту невозможно – обладающий немалой массой, русский крейсер неминуемо вынесло бы на камни. Оставалось только дать полный ход и молиться, чтобы выдержала броня и не подвернулась под форштевень непрошенная мель.
Следующие минуты всем, кто был на крейсере, запомнились как один сплошной гром от бьющих по броне снарядов и поток осколков, казалось, даже не летящих, а льющихся вдоль палубы. Отвечать на этот обстрел могла только носовая башня. Она и отвечала в меру сил и скорострельности, разнеся ближайший японский корабль, которым волей случая оказался "Акаси", буквально на куски, и нанеся-таки "Наниве" десяток попаданий, от чего флагманский корабль адмирала Уриу, объятый пламенем, вынужден был искать спасения, приткнувшись к берегу. На прощание, уже уходя, кормовая башня в упор отсалютовала до того не обстреливавшемуся и потому счастливо избежавшему повреждений "Такачихо". Результат был ошеломляющим. Над кормовой частью крейсера вырос огромный столб огня и пара, а когда он опустился, над водой сиротливо торчал только нос того, что совсем недавно называлось боевым кораблем. Очевидно, снаряды, попав в машинное отделение, вызвали взрыв котлов, и старому крейсеру этого хватило. Эскадра контр-адмирала Уриу перестала существовать.
"Мурманск" прорвался сквозь строй вражеских кораблей, хотя и ему при этом изрядно досталось. Плотным огнем была разрушена одна из башен тридцатимиллиметровых орудий, в надстройках было несколько пробоин, к счастью, не угрожающих его мореходности. Корпус выдержал, башни, хотя и получили по несколько попаданий, не повторили той подлости, которую одна из них сделала в начале боя – очевидно, сотрясения от взрывов шестидюймовых фугасов были для них не столь опасны. Главное, не пострадал радар, за него Плотников опасался больше всего. Но – пронесло, японские снаряды счастливо миновали эту наиболее хрупкую на всем корабле конструкцию. Впрочем, столь небольшие повреждения были в немалой степени связаны с тем, что корабль к концу прорыва шел уже на тридцати узлах, а японцы менее всего ожидали, что такой гигант может идти со скоростью миноносца.
Кстати о миноносцах. Вот они, легки на помине. Стремительные узкие тени, как лемеха исполинских плугов разрезающие воду, вырвались из-за острова, пытаясь перехватить уходящий русский корабль. К чести молодых и отчаянных лейтенантов, стоящих на их мостиках, они не ошиблись в определении скорости русского корабля. Хотя, возможно, это было связано не столько с их профессионализмом, сколько с тем, что молодости свойственно по недостатку опыта не знать, что может быть, а чего не может быть ни в коем случае. Ну, идет корабль на тридцати, хотя нет, уже чуть больше, узлах – так что с того? Однако умение определить скорость противника еще не значит суметь попасть в него торпедой. Вернее, суметь-то они сумели бы, только вот кто же им даст? В ночной атаке, да против того же "Варяга", у них были бы шансы. Днем, против корабля, на много поколений более совершенного… Ну, это не смешно.
Идущий головным миноносец разнесло в клочья восьмидюймовым снарядом, ударившим в палубу прямо перед мостиком. Еще один миноносец увернулся – наверное, под впечатлением от увиденного, рулевой дернулся в сторону, и это спасло его корабль от прямого попадания. Однако снаряд, ударившись о воду в метре от миноносца, разорвался точно под килем, подбросив корабль в воздух и разломив его пополам. Несколько секунд после этого обломки еще держались на воде, потом кормовая части перевернулась и затонула почти мгновенно, напоследок продемонстрировав всем бешено хлещущий воздух винт. Обломок носовой части продержался на плаву чуть дольше и затонул на ровном киле. Спасся ли с этих двух миноносцев хоть кто-то, осталось для экипажа "Мурманска" тайной.
Третий миноносец, развив рекордную, скорее всего, даже выходящую за рамки проектной, скорость рванулся вперед, но тут одна из тридцатимиллиметровых башен развернулась в его сторону и дала короткую очередь. Со стороны казалось, что по кораблю хлестнула огненная струя, выпущенная из невиданного брандспойта. Миноносец распороло от середины корпуса практически до кормы, наискось. Паря машиной, он резко замедлил ход, а потом и вовсе остановился, медленно погружаясь с заметным креном на правый борт. Судя по суматохе, которая поднялась на его палубе, экипажу было приказано спасаться "по способности". Остальные миноносцы, круто переложив рули, отвернули, стремясь скрыться где-то среди островов. Вслед им не стреляли, а крейсер вновь снизил ход до десяти узлов.
– Ну что, господа офицеры, – усмехнулся Плотников. – Поздравляю всех вас с успешным началом русско-японской войны. По георгиевскому кресту мы все уже заработали.
– Сергей Федорович, это что, действительно…
– А у кого-то есть другие идеи? Можете высказать, я с интересом послушаю. Заодно нашим раненым лекцию прочитаете.
Угрюмое молчание было ему ответом. Плотников пожал плечами:
– Ну, раз иных версий нет, предлагаю высказаться, кто что может сказать по этому поводу. Как говорится, вопросы, просьбы, предложения?
Вновь молчание, но на сей раз не угрюмое, а просто напряженное – собравшиеся были слишком рациональны, чтобы задавать вопросы ради вопросов, поэтому все пытались вначале прояснить для себя ситуацию, а потом уже обсуждать ее.
– Как мы сюда попали?
– Не знаю, – не раздумывая, ответил Плотников. – Есть идея, но вначале ее необходимо проверить, а потом уже… – тут он замялся, – обсуждать.
– Что будем делать?
– Думаю, здесь все ясно. Наша страна ведет войну, неважно, в прошлом или в будущем. У нас – боевой корабль. Будем воевать, а конкретно сейчас устраивать геноцид транспортам.
– Каким транспортам?
– Транспортам с войсками, которые готовятся сейчас к высадке в Чемульпо. Сколько их не помню, но они там под охраной всего одного паршивенького авизо. Топим всех, а потом уходим в море и разбираемся с собственными повреждениями.
Обсуждение продолжалось минут пять, не больше, и с этого момента касалось исключительно практических вопросов, если конкретно, кого и как топить. Командир корабля оставался первым после Бога, а значит, его решение, даже если оно кому-то не понравилось, было априори верным. Да и поквитаться с японцами за ту войну, если честно, хотели многие. Был в процессе обсуждения, пожалуй, единственный инцидент, когда дали по рукам штурману, вздумавшему убрать прикрывавшие их бронеплиты. Конечно, вряд ли было в этом что-то страшное, но авизо все же – военный корабль. Может и залепить сдуру из своей пукалки. Так что дали по рукам, причем в прямом смысле слова, а потом долго смеялись – люди, первый раз в жизни воюя по настоящему, испытали определенный стресс, и сейчас он находил выход именно таким образом.