Над "Забиякой" взвился красный флаг - сигнал открытия огня другим кораблям. Находившийся в одной из шлюпок уроженец Шлезвига, служивший теперь боцманом на 'Удальце' Гюнтер Стеллер, координировавший работу постановщиков целей, в этот миг крепко сжал древки своих флажков. Ему, морскому волку, ходившему и в Африку, и к турецким берегам, стало не по себе. Разумеется, он знал характеристики орудий, изготовляемых в Сибири, но восемь кабельтовых - это расстояние очень серьёзное. На такой дистанции открывать огонь глупо - ядра упадут в море, не долетев до врага. Но у сибирцев ядер вовсе не было, вместо них ангарские комендоры использовали снаряды, коими пушки снаряжались с казённой части, а не с дула, как в европейских и османском флотах. Не все корабельные комендоры были опытны, что Стеллера немного нервировало. Он надеялся, что и сибирские снаряды не долетят до цели. Хотя просоленному морской водой, опытному и многое повидавшему боцману не пристало бояться падающих снарядов.
- Ядрам не кланяться! - коверкая слова, заорал Гюнтер в рупор, снова перепутав ядра со снарядами. - Грести ровнее! Не бойся, может, не убьёт!
Одновременно с удачной шуткой, а боцман считал себя завзятым остряком, на баке 'Забияки' появилось белое облачко. Спустя пару секунд неподалёку от ближнего из мишеней-щитов с шипением поднялся столб воды и раздался запоздалый орудийный грохот со стороны корвета.
- Mein Gott! - в изумлении воскликнул Стеллер. - Если так пойдёт дальше, сегодня рыбы останутся без корма!
После первого выстрела начали стрелять и остальные орудия, пристреливаемые индивидуально. С ровными промежутками во времени вокруг мишеней то и дело вырастали новые водяные столбы. Дальним рокотом звучали выстрелы. Десять минут промелькнули, словно несколько мгновений - орудия одно за другим замолкали, израсходовав свою норму учебных болванок. Флотилия и плоты-мишени к этому моменту окончательно разошлись на контркурсах. Теперь оставалось только подвести итоги плановых учений морской пехоты и комендорских команд.
Спустя час с небольшим старший артиллерист флотилии Савватий Феофанов докладывал о результатах стрельб капитан-командору Сартинову и офицерам, собравшимся в кают-компании флагмана:
- Комендорским командам удалось добиться около пятидесяти процентов попаданий, что ненамного меньше результатов прежних стрельб, производимых на параллельных курсах. И это... - немного смутился помор, добавив:
- Предлагаю поощрить команду гребцов боцмана Стеллера двойной порцией наливки.
Офицеры с готовностью рассмеялись, Адрей Сартинов встал и, пожав крепкую руку Савватия, сказал с улыбкой:
- Предложение твоё одобряю, Савватий Михайлович. Составь список отличившихся, а сейчас держи!
Сартинов протянул Феофанову нашивки лейтенанта флота и наручные часы, после чего торжественным тоном сказал:
- Благодарю за службу! Хороша молодёжь!
- Служу Руси Сибирской! - гаркнул Феофанов.
Вечером офицеры-первоангарцы собрались на песчаном пляже, где под шашлык из косули и ягодную наливку обсудили перспективы дальнейшей службы. Главным предметом обсуждения стали вовсе не новости, привезённые Сазоновым от берегов Сахалина и Эдзо, а инициатива Игоря Матусевича по дальнейшему продвижению владений Сибирской Руси на юго-восток - к южным берегам Уссурийского края, их бухтам и заливам, к устью реки Туманной. Последняя служила естественной северо-восточной границей корейского государства Чосон династии Ли. Бассейн реки Уссури, чьё название на языке живших на её берегах ороков значило 'стрела', и Приморье были практически безлюдными, лишёнными какой-либо власти ангарцев или маньчжур, которые за несколько лет потеряли контроль над множеством даурских, нанайских и дючерских князцов. Русские помогли им в этом, обеспечив туземцам свободный доступ к необходимым им товарам - железным орудиям труда и оружию, бытовой утвари. Покупали дауры и предметы роскоши, украшения, стёкла и кое-какую мебель. Кроме того, ангарцы прекратили практику выплаты автохтонами дани Цин и обеспечили им защиту от маньчжур. Плюс к этому дауры, нанайцы и прочие получили возможность служить в полках и эскадронах под началом своих же князей, получая от русских оружие и доспехи. Воин таких подразделений вырастал в глазах соплеменников и пользовался непререкаемым авторитетом среди них. Особенное положение и доверие со стороны людей Сокола имели дауры-землепашцы, многие из них приняли веру русских, а молодёжь с успехом училась в школах, образованных при церквях. Дауры уже служили во всех частях Сибирской державы - от Ангарского Двора в Енисейске до поста на Сахалине и вот тут, в устье Туманной, на корейской границе.
Владея практически полным положением дел в областях, соседних с его воеводством, Матусевич получал информацию от разведчиков даже из Мукдена, где недавно удалось подкупить ещё одного чиновника средней руки, советника фудутуна, снабжавшего их новостями, приходящими из новой столицы империи Цин - Пекина. До этого чиновника был другой, меньшего ранга, подкупленный даурским князцом, который регулярно приезжал в Мукден якобы с данью. Князь рассказывал маньчжурам о силе северных варваров, о кишащих на реках боевых кораблях, вооружённых множеством дальнобойных пушек. Маньчжуры слушали рассказы о закованных в железо тысячах всадниках и несметных полчищах аркебузиров. Благодаря купленному дауром чиновнику Матусевич всегда знал о намерениях маньчжур отправить какой-либо отряд или речной корабль на северо-восток, к владениям Сибирской Руси. Естественно, что тот отряд всегда встречали и конные латники, и убийственно меткие аркебузиры, а корабль всякий раз сталкивался с канонерками. Ангарцы оставляли в живых часть воинов врага, чтобы те смогли принести очередную печальную весть в Мукден. Оттого в старой столице маньчжур укреплялась уверенность в том, что поступающая им от туземцев информация о несметной силе царя северных варваров верна. Постоянно разрушаемая ангарцами Нингута была, наконец, оставлена, а жившие в округе туземцы уведены вглубь Маньчжурии и поселены близ Мукдена и Гирина. Маньчжуры спешно укрепляли Гирин и строили палисадные укрепления вокруг этого города. В Мукдене поговаривали, что скоро придётся приводить войска из Пекина, ослабляя контроль над китайцами в самый важный момент противостояния с остатками войск, верных китайской династии Мин.
Последним серьёзным выпадом Цин стал июльский поход более чем трёхтысячного войска на Наунский городок, причём самих маньчжур в нём было едва ли не половина. Матусевич позволил им доплыть до городка, не показывая, однако, что об их продвижении ему известно. Селения на пути врага на время обезлюдели - дауры, жившие там, заблаговременно ушли в леса, чтобы избежать мести маньчжур за смену ими сюзерена. Наун, состоящий из нескольких даурских деревень, находился на некотором удалении от основных транспортных путей ангарцев, но был заранее укреплён по своему периметру по указу из Сунгарийска. Этому благоприятствовали окружающие городок сопки, на которых были организованы замаскированные огневые точки, в том числе гнёзда на два имевшихся пулемёта. Они простреливали наиболее опасное направление - дорогу от пристани, ведущую к главным воротам Науна. Защищала Наун и батарея из четырёх миномётов. Обороной руководил старший лейтенант артиллерии Ян Вольский, ребёнком прибывший в Ангарию вместе с родителями - переселенцами из Литвы. Сейчас это был один из лучших молодых офицеров Матусевича. Впоследствии Ян получит за этот бой повышение - звание капитана и перевод в оперативное подчинение сунгарийского воеводы для последующей работы над планом занятия и обороны Нингуты. Кроме того, по приказу Матусевича к городку заблаговременно подошли два эскадрона латников и батальон корейского полка под руководством принца Ли, переброшенный к Науну из Сунгарийска на лодии, буксируемой на пароходе "Алмаз". На расстоянии двухдневного перехода корабль повредил винт и остановился для ремонта, батальон же прибыл к Науну пешим порядком.
Вокруг городка были распаханные поля, на которых уже созревали рожь и овёс, цвёл картофель. В тот день на реке и у сопок клубился туман, моросил мелкий, нудный дождик. Отряды стрелков, заняв позиции на сопках, облачились в кожаные плащи, а всадники с угрюмыми лицами молча мокли за первой линией домов Науна у главных ворот. Шум дождя и только - не слыхать ни звона железа, ни лошадиного всхрапа.
Маньчжурам дали беспрепятственно высадиться. Они не стали разбивать лагерь, видимо, надеясь организовать стан в Наунском городке, и, построившись в боевые порядки, начали обходить поселение с флангов. Вытянувшись в подобие громадных чёрных змей, маньчжуры огибали две передние к ним сопки, прикрываясь до поры лесом. Небольшая часть маньчжур глубже ушла в тайгу, чтобы упредить возможную засаду. Впереди латников и гордости маньчжурского войска - лучников шли неорганизованные отряды дючер и нанайцев - они должны были завязать бой и дать время маньчжурам на решающую атаку. Только их и пропустили в опустевший город, а после... Туземцы дрогнули от гулких миномётных хлопков и следующего за ними режущего звона множества вынимаемых из ножен палашей. Рейтары, ожидавшие авангард неприятеля, безжалостно вырубили их за несколько минут. Немногие из дючер успели тогда спастись в паническом бегстве. Одновременно с рейтарами атаковали врага и наунские стрелки-дауры, чьи позиции находились на сопках, и корейцы, ожидавшие приказа на открытие огня в лесном массиве, окружавшем Наун. Ручные гранаты и убийственно меткий огонь в упор дезорганизовал воинство неприятеля, бой распался на отстрел небольших отрядов маньчжур, не утративших боевого духа и пытающихся сопротивляться. Без потерь со стороны корейских стрелков не обошлось - враг опасен, даже если победа над ним неминуема. Принц Бонгрим подпустил маньчжур слишком близко, доведя дело до совсем необязательной рукопашной схватки, в которой неприятель силён. Потом он получит резкое замечание от Игоря Матусевича за отступление от плана боя, разработанного Вольским.
Продолжали рваться мины. Ухая при выстреле, они со свистом пролетали над полем и с треском разрывались близ скоплений воинов неприятеля, пытающихся забраться на корабли, создавая ещё большую панику и дезорганизируя немногочисленных стойких бойцов, оборонявших посадку, побуждая и их к паническому бегству. Позже огонь батареи был перенесён на берег и причалы - там тоже была устроена кровавая баня. Всё было кончено, когда рейтары врубились в беспомощные толпы обезумевших от страха маньчжур, окончательно их рассеяв. Дауры и корейцы потом пинками сгоняли их на берег реки из леса. Немногих пленных, годных к тяжёлому физическому труду, доставили в Сунгарийск, остальным выжившим ангарцы дали возможность уйти восвояси, чтобы рассказать очередную страшилку мукденскому дутуну.
- Что будет, когда они займутся нами всерьёз? - проговорил Матусевич после разбора боя, проведённого Яном Вольским по прибытии в Сунгарийск. - Как только ситуация в Китае станет более-менее стабильной, нам придётся туго.
- Быть может, они захотят-таки мира? - Мирослав Гусак, прохаживаясь у огромной, во всю стену, карты, остановил свой взгляд на Нингуте. - Мы каждый раз даём им по зубам, как только они собирают новое войско и пробуют высунуть нос.
- Как знать, как знать... - задумавшись, произнёс тогда воевода. - Скоро у нас будет несомненный козырь.
А на берегу Туманной продолжался долгий разговор. Уже темнело, с моря потянуло солёной прохладой, взоры товарищей были обращены к костру, в котором потрескивали сухие сучья. Шашлык давно был съеден, но наливка ещё оставалось.
- Давай, последняя... - разлив остатки, Васин убрал пустую бутыль толстого стекла в рюкзак. - Короче, Матусевич доказал Ангарску целесообразность и, более того, возможность захвата и удержания покинутой маньчжурами Нингуты, - вздохнув, проговорил он.
Отблески костра плясали на невозмутимом лице Олега, и было неясно, одобряет он дальнейшее продвижение Ангарии в земли маньчжур или нет.
- Ну а ты что думаешь-то? - спросил майора Сазонов.
- Правильно Игорь делает, от Нингуты обозу до корейской границы посуху три дня пути, - хмуро кивнул Васин. - А там спуститься по реке - и привет, Туманный! Да и огромного крюка давать не надо.
***
Нингуту заняли в начале сентября. Отрядам, высаживавшимся с парохода и канонерок на песчаную отмель близ разрушенных причальных мостков, никакого сопротивления оказано не было. В самой Нингуте оставались лишь несколько маньчжур, да и те были древними стариками, и, казалось, даже не заметили произошедшего. Развалины былой крепости лежали на земле бурыми грудами, заросшими высокой травой и колючим кустарником. Там же были обнаружены сгоревшие остовы нескольких строений, по всей видимости, казарм и складов, возведённых близ руин. Они были сожжены, вероятно, перед уходом последнего цинского гарнизона. Первым делом ангарцами были приведены к присяге те немногочисленные семьи дючеров и дауров, которые, по их словам, ранее прятались в лесу, чтобы не быть уведёнными в Маньчжурию уходившими отсюда солдатами Цин. Дауры-разведчики из Сунгарийского полка, прочесывая местность в течение двух с половиной недель, привели к Нингуте ещё некоторое количество местных жителей, ушедших в леса. За время рейда дауры не встретили ни одного вражеского солдата. Более того, разведка не выявила никаких следов присутствия маньчжурских отрядов в нижнем течении Хурхи и её притоков. На обратном пути к Нингуте они повстречали ещё одну партию корейских солдат из города Хверёна, тайно посылаемых ваном Кореи в войско своего сына. Отряд лучников и аркебузиров сопровождал офицер Ли Минсик, заместитель Сергея Кима, куратора корейских формирований Сибирской Руси. Таким образом, численность корейских отрядов возросла до двух тысяч бойцов, и уже впору было формировать войско из двух полков или полноценную бригаду. Корейцев отвезли в тренировочный лагерь под Сунгарийск, где они поступили под начало Сергея Кима и офицеров воеводы Матусевича. Обыкновенно ван Ли Инджо отправлял на север хороших солдат, всецело ему преданных, якобы для выполнения карательных операций, проводимых по просьбам маньчжурской администрации Пекина. В этот раз корейцы должны были разрушить несколько поселений нанайских и дючерских родов за их отпадение от верности Цин. И каждый раз сеульские послы перевозили через Амноккан к Мукдену вести о том, что очередной отряд, посланный на усмирение варваров по просьбе Цин, бесследно пропал в тех землях. В этот раз на Сунгари ушло пять с половиной сотен воинов.
Обратным рейсом канонерки привели ещё несколько лодий со стройматериалами - обработанным лесом, камнем, кирпичом, мешками с цементом и прочим. Пока это складировалось и прямо на землю, и в спешно возводимых для этого помещениях. По замыслу Матусевича Нингуте отводилась очень важная роль - она должна будет стать краеугольной крепостью, прикрывающей Уссурийский край и будущие порты на юге этого региона.
Ангара. Осень 7154 (1646)
Промозглым октябрьским днём во Владиангарске встречали долгожданный караван, который был сформирован ещё в Карелии полковником Смирновым. Сделав двухдневную остановку в Енисейске, где люди получили отдых после подъёма по Енисею, и забрав там два десятка мужиков с двумя мальчуганами, охочих до 'службишки онгарской', за что местному воеводе было уплачено сполна, 'Гром' вскоре огласил окрестности пограничья протяжным гудком, появившись у причала ворот в Русь Сибирскую. На этот раз с мостков на крепкие доски причала сходили не только привычные прежде русские крестьяне, мастеровые или ремесленники, нанимавшиеся теперь в ангарских факториях с письменного дозволения дьяка Ангарского приказа и уплаты немалой пошлины, взимаемой с представителя Сибирской Руси, но и пленённые воинами Смирнова шведские солдаты. Большая часть из них, правда, была финнами, поставленными под ружьё королевскими офицерами. Четыреста пятьдесят полоняников оставили на лодиях, пока таможенный пост проходили добровольные переселенцы с Руси, числом до двух сотен. В тот же день, после прохождения таможни и мытья в бане, они получили комплект новой одежды, документы и семейные направления на поселение, которые выдавалось в зависимости от того, чем именно поселенцы могли помочь своей новой земле, каким мастерством они владели либо какое ремесло могли бы освоить. Пообедав в гостевой столовой, без малого двести человек вскоре отправились вверх по реке, к порогам. Там переселенцы должны будут пересесть на подготовленные к их приезду многоместные крытые повозки. Утомлённым долгой дорогой людям оставалось до конечной точки совсем немного, лишь несколько дней пути.