– В переулках секреты, а в темное время посты выставляем через каждые десять шагов. Да там, чуть поглубже, – он махнул рукой вдоль улицы, – вкруг кремлевской стены – разъезды. Не беспокойся, ни одна живая душа из Кремля не выскользнет. А как войско из Орды подойдет, сразу же штурм начнем. – Он кивнул головой в сторону Адаша. – Мне как Адаш твой сказал, что в Кремле Некоматовы люди прячутся, я все свое влияние на Дмитрия употребил, чтобы заставить его взять Кремль в осаду. Я же знаю, как это для тебя важно – наказать Некомата.
Сказаны эти слова были явно из благорасположения к великому воеводе, но Сашка все же не удержался, чтобы не восстановить справедливость.
– Почему только мне? А для государства неважно? Для самого великого князя разве неважно? Ведь именно из-за Некоматовых интриг Дмитрий стал ордынским царем на шесть лет позже, чем мог бы. Из-за Некоматовых интриг погибли многие тысячи русских людей… Так разве только я заинтересован в наказании Некомата?
– Все верно говоришь, Тимофей Васильевич. – Боброк вздохнул. – Но… Слаб человек. Подвержен порой страстям и желаниям греховным. Не все умеют, как ты, думать все время о государственном. Вот и Дмитрий хотел побыстрей княгиню свою да детишек увидеть. А тут этот Некомат, разрази его гром, понимаешь… Еще пару месяцев придется вне дома провести. Ведь я с великим князем, считай, семнадцатый месяц в походе. А ты, кстати, Тимофей Васильевич, тоже откуда-то домой вернулся?
– Путешествовал я. – Сашка почувствовал, что щеки его самым предательским образом покрываются румянцем. – Великий князь как отпустил меня боярыню Тютчеву спасать… Так мы после этого… путешествовали…
– Спас, главное?
– Спас…
– Ну да, Адаш мне рассказывал. А путешествие – дело хорошее… Я вот тоже попутешествовал… С царским войском.
Сказано это было тоном вполне нейтральным, можно даже сказать, доброжелательным, но у Сашки не оставалось ни малейших сомнений, что его только что отчитали как сопливого мальчишку. В прежние времена он бы возмутился. Да что там возмутился, схватился бы за оружие. Но то – в прежние времена.
– Хочу попробовать поговорить с двоюродным братцем своим Остеем, – буркнул Сашка, чтобы заполнить неловкую паузу. – Может, удастся образумить его.
– Попробуй. Но… – Боброк с досадой махнул рукой. – Говорил я с ним. Он из ворот выехал, и под самой башней мы встретились. Глаза горят, как у блаженного, и ересь несет какую-то. То ли пьяный, то ли совсем Всевышний разума его лишил. Но… Попробуй. Эй! – крикнул он, обращаясь к своим воинам. – Найдите-ка флаг, с которым я на переговоры ездил.
Через пару минут, вооруженные куском серо-белого холста, вздетого на копье, Сашка с Адашем, обогнув укрепление осаждающих, подскакали к ближней башне.
– Эй, кметы, – задрав вверх голову, заорал Адаш выглядывавшим из-за зубцов стены воинам, – здесь великий воевода Тимофей Воронцов-Вельяминов желает поговорить со своим братом Иваном Воронцом!
За зубцами началась какая-то суета, хотя ответа никакого не последовало. Прошло минут десять-пятнадцать, прежде чем на башне показался человек. Он выглянул меж зубцов и, улыбаясь, приветственно помахал переговорщикам рукой.
– Здравствуй, брат! Наконец-то ты вернулся! Сейчас распоряжусь открыть ворота.
– Постой, Иван! – остановил его Сашка. – Так поговорим. Зачем ты заперся в Кремле?
– Как же иначе?! К городу подходил враг наш – князь Дмитрий, незаконно присвоивший себе царский титул.
– Иван! – вновь обратился к нему Сашка. – Мы, Воронцовы, признаем его старшинство и его право на царский титул.
Эти слова брата явно разозлили Остея.
– Ты можешь говорить только за себя! – в негодовании вскричал он. – Если ты как представитель старшей ветви Воронцовых отказываешься от права на царский титул, то оно переходит ко мне!
– Послушай, Иван, – попробовал его уговорить Сашка, – я знаю, кто тебя подбивает на это. Не верь этим людям! Они лишь используют и выбросят тебя. Я знаю их людоедские планы!
– Ничего ты не знаешь! Они сделают меня великим! Москва станет столицей мира! Недолго уж ждать осталось!
– Через две недели сюда подойдет ордынское войско и возьмет Кремль! Опомнись, Иван!
– Через две недели я раздавлю его войско, а самого Дмитрия повешу вот на этой башне!
Сашка обернулся к Адашу. Тот лишь покачал головой и развел руки в стороны:
– Бесполезно.
Сашка вновь задрал голову вверх:
– Иван, последний раз тебя прошу, открой ворота и вели москвичам разойтись по своим домам. Обещаю тебе, что Дмитрий никакой вины на тебя не возведет.
В ответ на эту просьбу Остей взмахнул рукой, оборотившись назад:
– Эй, воины! Взять на прицел этих двоих! Пали́!
Переговоры закончились. Сашка с Адашем, не дожидаясь, пока по ним откроют огонь, взяли с места в карьер. Вслед им прозвучало несколько выстрелов, не причинивших никакого вреда.
Боброк встретил их улыбкой.
– Ну что? Поговорили?
– Да у него крышу напрочь снесло!
– Что снесло?
– Голова, говорю, у него больная, – пояснил Сашка. – А жаль. Нормальный человек вроде был. А попал под влияние этих некоматовских ублюдков, и все. Пропал человек.
– Другое жалко. – Боброк вздохнул. – Из-за этого сумасброда такой город погибнет. Жалко. Дмитрий так озлился, что поклялся город сжечь дотла, а Кремль срыть до основания. Скажу тебе по секрету: "Пока земля эта вельяминовская, ничего доброго для меня на ней вырасти не может". Это слова великого князя. А жаль… Городишко неплохой вроде бы начал складываться.
То, что между ним и Боброком сложились доброжелательные и в какой-то степени доверительные отношения, Сашка почувствовал еще во время еросалимского похода, но чтобы ближний Дмитриев человек передал его слова тому, против кого они и были направлены… да еще при свидетеле! Это уже высшая степень доверия.
– Послушай, Дмитрий Михайлович. – Великий воевода постарался сделать вид, что последних слов Боброка он не только не услышал, но и сказаны они не были. – Я же вот по какому поводу приехал… Матушка моя печалится, что племянник ее, великий князь и царь Тохтамыш, в чистом поле живет, в то время как теткин дом под боком. Просила спросить, уж не опалу ли на нее положил великий князь? А также нижайше просила пожаловать к ней сегодня на ужин. Я в лагерь заехал, а там – сонное царство. Как думаешь, стоит мне заезжать…
– Езжай спокойно домой, Тимофей Васильевич. Мог бы мне здесь и не разводить турусы на колесах. Передай матушке, пусть ждет. Будет у нее сегодня на ужине князь Дмитрий.
XVI
Рахман закончил обход постов и направился к дому, где для его воинов под гридню хозяйка отвела на первом этаже большую комнату. Уже совсем стемнело. Ночь была безоблачная, лунная. И это было хорошо, ибо, в отличие от великого воеводы, считавшего, что полсотни его воинов горазды отбиться чуть ли не от целого войска, Рахман успел перемолвиться парой фраз с Ведой, местной тушинской колдуньей, пришедшей к вечеру в хозяйский дом – проведать боярыню Ольгу.
– Ты, что ль, за старшего будешь? – спросила она у Рахмана.
– Ну я… – небрежно бросил он, еще не зная, с кем говорит.
– А великий воевода уехал?
– Уехал.
– И Адаш с ним?
– Ну… А ты кто такая? Что ходишь тут, вынюхиваешь? – спохватился Рахман.
– Веда я. Знахарка тутошняя. Боярыня Ольга за мной посылала.
Это была чистая правда. Боярыня Ольга действительно четверть часа назад посылала дворовую девку за знахаркой Ведой. По мнению Рахмана, не очень-то она и походила на знахарку. Была слишком молода (одних лет с боярыней Ольгой), толста, как бочка, наряжена, как богатая купчиха, и нарумянена да раскрашена, как срамная девка в Кафе. Разговор этот состоялся у крыльца, где рядом с часовым, охранявшим вход в дом, остановился Рахман.
– Ладно, – сказал он. – Сейчас проверим, та ли ты, за кого себя выдаешь.
Он поднялся в дом, нашел хозяйку и вместе с ней вышел на крыльцо.
– Да, это она, – заверила боярыня Ольга. – Заходи, Веда.
Проходя мимо Рахмана, знахарка остановилась и тихо ему сказала:
– Смотри в оба сегодняшней ночью, казак. Ох, нехорошая сегодня ночь. Самое раздолье для нечистой силы. – И пошла с хозяйкой наверх.
А у Рахмана от этих слов колдуньи аж пот меж лопаток проступил. То, что Некомат и его братия как бы не совсем люди, хлопцы и раньше болтали. Но одно дело байки бывалых вояк, рассказываемые у камелька под чарку доброго вина, и совсем другое, когда тебя колдунья предупреждает. Не стращает, нет. А именно предупреждает.
Ведь одно дело охранять жену хозяина от разбойников, татей и прочих лихих людей и совсем другое – от нечистой силы. А ведь боярыню Ольгу уже раз похищали. И именно отсюда, из тушинской усадьбы.
Рахман вытянул из-под рубахи висевший там на шнуре оберег, поцеловал его и, помолившись, спрятал обратно. После этого он трижды перекрестился, сплюнул на все четыре стороны и, трижды произнеся "Чур меня, чур", отправился делать дело. Храбрец ведь не тот, кто не боится, а тот, кто умеет перешагивать через свой страх.
Первым делом он нашел Епифания и попросил того привести попа – оружие святой водой окропить.
Великий воевода, уезжая, велел расставить четыре поста вкруг дома плюс пост у входа. Еще один пост выдвигался в глубь сада, к речке Сходне, а другой – к Волоколамскому тракту. Да в темное время распорядился конные разъезды отправить попарно вокруг всего имения. Остальные же воины сидели в гридне, дожидаясь своей очереди. Сидели, разоблачась, сняв доспехи и сложив вдоль стен оружие. Большинство – у стола, разбившись на несколько компаний. Играли в кости. Остальные дремали, завалившись на охапки сена, брошенные прямо на пол.
– Повечеряли уже? – поинтересовался Рахман у подчиненных, входя в гридню.
Один из них поднял чубатую голову, оторвавшись от игры, кивнул.
– Угу.
– Хорошо. А теперь – отставить игру, слушать меня. – Теперь уже головы подняли все, воззрившись на Рахмана. – Всем надеть доспехи и разобрать оружие.
В ответ на это тесные кучки игроков в кости и болельщиков распались, началось всеобщее неторопливое шевеление.
– А что такого-то? – раздался чей-то вопрос. Рахман не разглядел, кто спрашивал, но, судя по голосу, это был Басарга, считавший себя если уж и не самым умным, то что-то вроде того. – Никак тридевятьзаморский царь Кощей грозился прилететь на ковре-самолете, а с ним – тьма войска.
Сжав зубы, Рахман никак не прореагировал на эту подначку. Что с дурака возьмешь? А случись что с боярыней, великий воевода с него спросит, а не с этого балабола Басарги.
– Самострелы всем разобрать, здесь не оставлять, – распорядился он. – В доме остается десятка Алая. Да не в гридне сидеть, а встать всем у окон и за двором следить неотрывно.
– Так ведь вечер уже. Скоро темнеть начнет, так вообще ни зги не увидишь на дворе-то, – попробовал возразить десятник Алай.
– Ночь будет лунная, – заверил его Рахман. – Служба на всю ночь, без замен.
– Да скажи ты толком, чего ждать-то? – возмутился Алай.
Бывалые вояки, прошедшие не одну войну, сгрудились вокруг Рахмана, ожидая объяснений – с чего бы это такие предосторожности? Сказать таким, что он, Рахман, поверил в бредни местной ведьмы – засмеют. И потом будут насмехаться до самой смерти. Команду выполнят, конечно, но потом засмеют. Поэтому Рахман вполне разумно ответил:
– Так великий воевода велел. Особый ночной порядок. Сами знаете, что боярыню Ольгу уже раз похищали отсюда.
– Так ведь нас во-он сколько… – Это опять вредный Басарга. Но всем остальным хватило одного упоминания о великом воеводе. На Басаргу же можно было внимания и не обращать.
– Десятка Алая в доме, десятке Ермака занять конюшню, десятке Тюмченя – амбар. Темир, твоих людей – всех в секреты. Северная часть сада твоя. Проследи, чтобы у каждого с собой рожок был. Себя не выдавать. Спрятаться и ждать. При появлении противника подать тревожный сигнал и отходить к дому. Моя десятка прикроет секретами сад с востока и ягодник. Как стемнеет, на конюшне и амбаре пробраться на крышу и залечь там. Часть на крыше, часть внизу. Так у нас под обстрелом весь задний двор будет. Да… Передвигаться по двору быстро, нечего лишний раз светиться.
Дверь в гридню приоткрылась, и внутрь заглянул Епифаний.
– Рахман, привел…
В гридню вошел невысокий старенький попик.
– Освяти наше оружие, святой отец, – попросил Рахман. – Окропи его святой водой. Только быстро, времени у нас немного. Темнеет уже на дворе.
То, что Рахман пригласил попа, да не просто для того, чтобы молебен сотворить и причаститься Святых Тайн, но и оружие окропить, произвело на воинов впечатление. Рахман явно что-то знал. Знал, но им не говорил.
Попик быстро сделал свое дело, щедро полив смертоносную сталь святой водой. Воины потянулись на выход – исполнять порученное. Рахман вслед за всеми тоже вышел во двор, обошел воинов своей десятки, стоявших в этот момент на часах, и выдал им новые задания. После чего отправился проверять, как выполняется его приказ воинами других десяток. Когда Рахман вернулся к хозяйскому дому, ночь уже полностью вступила в свои права. Колдунья не наврала. Огромная кроваво-красная луна светила так, что никаких фонарей не нужно было. По крыльцу Рахман поднялся в дом. У раскрытых окон с самострелами на изготовку, как он и велел, застыли воины Алая.
– Все спокойно? – поинтересовался Алай.
– Пока да, – обронил в ответ Рахман и поднялся на второй этаж.
Постучался в закрытую дверь:
– Государыня…
– Входи, Рахман!
Толкнув дверь, он шагнул внутрь. В большой горнице, освещенной светом нескольких масляных светильников, боярыня Ольга, четверо ее дочерей и трое дворовых девушек рукодельничали, готовя, видимо, приданое старшей дочери.
– Государыня, мы там внизу все окна пооткрывали, чтобы видно было лучше. Так вы не удивляйтесь, коли вниз спуститесь. Но лучше и не спускаться, и на двор до света не выходить.
– Хорошо, Рахман. Мы вниз не пойдем. И девушки сегодня наверху лягут, – сказала она, имея в виду дворовых. – Внизу с вами только один Епифаний останется.
– Ночи уже прохладные. Так что, может, и холодновато вам будет, но…
– Я понимаю, Рахман. Делай так, как считаешь нужным.
– Покойной ночи, государыня.
Неуклюже поклонившись, Рахман вышел из горницы, аккуратно притворив за собой дверь. Он прошел к лестнице, наступил на первую ступень, ответившую ему смачным скрипом, и тут же замер, прислушиваясь. Звук рожка то ли почудился ему, то ли… Вроде как начал свою тревожную песню рожок и тут же оборвал. Рахман постоял некоторое время в этой неудобной позе, дожидаясь повторения сигнала, после чего споро сбежал вниз.
– Слышал? – спросил он у Алая.
– Не разобрал, – честно признался тот. – То ли рожок, то ли птица ночная крикнула.
Опершись о подоконник, Рахман встал рядом с Алаем, вглядываясь через раскрытое окно в крайние деревья сада. Непонятный звук был оттуда, с северной стороны. Рахман глянул вправо и влево от дома. Бойцы уже выполнили его приказ – разобрали часть соломенной крыши и выбрались наружу. И на конюшне, и на большом хлебном амбаре.
– Почудилось небось, – попробовал успокоить Рахмана и себя Алай.
Но стоило ему только произнести эти слова, как с севера вновь зазвучал рожок. На этот раз фразу "боевая тревога" он вывел от начала до конца. И тут же, следом за первым, но немного правее зазвучал еще один рожок.
– Всем – внимание, – скомандовал Рахман. – Враг на подходе.
Предупрежденный Ведой, он ожидал увидеть всякого врага, в том числе и легендарного Кощея, про которого трепался балаболка Басарга. Но то, что он увидел, поразило его больше, чем если бы на поляну перед домом приземлился трехголовый, огнедышащий Змей Горыныч. Сначала из сада выбежали Темир и двое его бойцов. Увидев друг друга, они встали плечом к плечу, образовав треугольник.
– Далеко, далеко! – вскричал Алай, имея в виду, что Темир и его парни собрались встречать врага там, куда надежно не доставали арбалеты ни с конюшни, ни с амбара, ни тем более из дома.
Словно услышав его слова, они бросились врассыпную, Темир побежал к амбару, второй боец к конюшне, а третий бросился к дому. И тут из сада на освещенную луной поляну выступил враг. Первые из них, размахивая оружием пустились вдогонку за Темиром и его людьми, но, оказавшись между амбаром и конюшней, попали под перекрестный огонь. Пятеро из них упали, остальные повернули обратно.
– Помоги нам Господь! – воскликнул Рахман, глядя на них.
– Ничего, ничего, не дрейфь, Рахман! – расхохотался Алай. – Наши стрелы их нутро, гляжу, не переваривает. Со всякими народами я воевал, а вот с великанами до сих пор не доводилось. Думал, что только в сказках они водятся. Что ж, померимся силами и с великанами.
Их враги действительно были велики ростом, раза в полтора выше обычного человека. Они были почти голые, как дикари. Редко на ком можно было увидеть штаны, в основном всю их одежду составляла набедренная повязка. Но главную опасность, с точки зрения Рахмана, представляли даже не размеры каждого из врагов, а их количество. Не желая рисковать зря, враг теперь накапливался на краю сада, готовясь к атаке.
– Дурак ты, Алай, – ответил ему Рахман. – Наша с тобой задача не силами мериться, а государыню охранить, чтоб ни волоска с ее головы не упало. А семи человек из Темировой десятки уже как не бывало.
Тут в дом вбежал один из Темировых кметов.
– Видали великанов? – выпалил он. – Это откуда ж такие взялись?
– Откуда б ни были, – небрежно бросил Алай. – Бить их надо, а не бегать от них.
– У нас команда была – отступить, – с обидой в голосе сказал боец и вопросительно глянул на Рахмана.
– Сколько их? – спросил Рахман, игнорируя немой вопрос.
– Я насчитал три сотни, пока не сбился, – ответил боец. – Идут двумя колоннами. Одна сюда. – Он указал пальцем на задний двор. А вторая охватом вдоль реки, чтобы выйти с другой стороны дома. Скоро небось на твоих ребят наткнутся.
Рахман достал сигнальный рожок, прошел к противоположному окну и подал сигнал отхода своим бойцам. Когда он вернулся к окну, у которого стоял Алай, великаны уже начали свою атаку. Тесной толпой, без всякого строя они хлынули на задний двор.
– Вообще-то они не горазды сражаться, – прокомментировал это действо сидевший в секрете кмет. – Хоть и здоровы они и силушкой Бог их не обидел, но оружием владеют хуже ребенка. Вот когда у него секира либо бердыш на длинной рукояти, тогда да. Надо осторожность с ними иметь. Да и чекан на длинной цепи…
– Хватит языком чесать! – прорычал Алай. – Берись за самострел!
У ворот конюшни и амбара уже кипели схватки, а с крыш атакующих щедро поливали стрелами.
– Стреляй! – скомандовал Рахман, когда атакующие приблизились к дому на убойную дальность.