Хорошо пошел, чувствую, как разливается тепло внутри, еще пару глотков вдогонку, для полной ясности ума. Это же не спирт, почему так в голове зашумело. Ой, сейчас опять брякнусь, скорей-скорей на диванчик головушку положить надо.
Через пару минут в голове прояснилось, шум и головокружение прекратились. Видимо, перенервничал. Какой человек в здравом уме сможет вот так спокойно все это переварить. Когда такое было, чтобы после ста граммов так улетал. Да ни в жизнь! И что за мысли проскакивают, никак хозяин этого тела просыпается. Надо все расставить по полочкам, кто тут главный, а кто на подхвате. Похоже, доминирую я, хозяин не в претензии от моего лидерства, но просит залить еще граммов сто, они вчера хорошо погуляли. Он отключился и ничего не помнит. Значит, не будет оспаривания моих действий, если что пойдет не так, думаю, он подскажет правильное решение. Я сделал еще пару больших глотков для прояснения и своего, и его сознания. Адмирал вчера неплохо погулял, и это перед самым выходом на боевое задание. Ну, нигде у русского без стакана и баб не обходится. Хотя он не чисто русский, но душой – на все сто или даже двести. И вот в этой голове два сознания начали препираться, кто тут должен быть на троне.
Кто я такой? Твое второе "я". Нет, я не чертушко и тем более не белочка, если ты подумал о том, что пора завязывать с возлияниями. Придется тебе уступить свое место мне. Что! Нет? Не хочешь уступать лидерство. Хорошо, давай, как говорится, сядем за стол переговоров.
– Хорошо!
– Вот и отлично. А теперь слушай и не думай, что сходишь с ума, хотя и не факт, или это я сошел с ума, и эта чертовщина мне мерещится. Так вот, я не знаю как, но по воле какой-то неведомой силы я, Михаил Николаевич Мосунов, тридцати пяти лет от роду, житель XXI века, то есть не я сам, конечно, а только мое сознание попало в тебя, и это случилось в тот момент, когда мы оба были с тобой в отключке.
Вы тут немного перебрали и вырубились, а я там шандарахнулся на улице, и головой об асфальт. И вот мое сознание теперь в твоей голове, я не помню точно, на сколько процентов задействован в работе мозг одного человека, на пять или пятнадцать процентов. Так что тут места еще хватает. Но у нас с тобой есть одна маленькая проблема.
– И что это за проблема?
– Ну как тебе это сказать. Раз я из будущего, то знаю, что будет, например, завтра или через месяц, а вернее, что происходило в это время, но в той временной реальности, из которой я прибыл. Теперь, когда меня сюда забросило, должно что-то измениться, да и мы с тобой должны повернуть ход истории по другому руслу, более благоприятному для России.
– Ну, ты и наговорил сейчас, что я ничего не понял.
– Короче, я знаю многое о том, что происходило в этом мире с древних времен и до начала XXI века. Конечно, не в полном объеме, а то, что усвоил в школе, да и в последующем, читая книги, исторические документы, смотрел познавательные телепередачи по ящику.
– А что это за ящик с телепередачами?
– Ты спрашиваешь, что такое телепередачи и ящик. Как тебе объяснить, это домашний кинематограф. Это будет еще нескоро, так что объяснения пропустим. Как я сказал, мне кое-что известно об этом времени, и я мог бы изменить ход истории чуть в лучшую сторону, чем она была впоследствии. Но я мало смыслю в командовании соединениями кораблей, а это тебе сейчас очень понадобится. Ты знаешь, как надо воевать на кораблях, но не знаешь, где и как можно подловить и хорошо надавать немцам за их пренебрежение к нашему флоту. И особенно это может произойти в самое ближайшее время. Так как твоя бригада скоро выходит в море.
– А тебе откуда это известно?
– Вот только не надо говорить, что это тайна. Для меня, появившегося почти через сто лет после этих событий, никакой тайны не существует. Да-да, я говорю о предстоящем выходе твоей бригады для обстрела Мемеля. Могу тебе сообщить все, что знаю, о предстоящем бое, совсем недавно читал о нем. Поведаю о ходе боевых действий на Балтике и Черном море, об ошибках, допущенных нашими адмиралами, в том числе и тобой. Обо всем, что случится потом в России. О твоей судьбе, которую ты можешь изменить. Загляни в мою память. В феврале 1917 года народ, уставший от войны и подстрекаемый разными социал-демократами, в том числе даже людьми из правительства, забастовал, на улицы вышло более двухсот тысяч человек. Беспорядки, нападения на полицейские участки, солдаты Петроградского гарнизона также выйдут из повиновения, будут убивать своих командиров, в городе начнется полная анархия. Люди из правительства, такие как Гучков, Некрасов, Родзянко, из военных – Алексеев, Рузский, эти предадут своего государя. Насчет последнего, надо бы его уже сейчас убрать из войск и отправить на пенсию, да выслать куда подальше. В последующем к столице и другим центральным городам не подпускать. Все эти названные ренегаты впоследствии будут настаивать на отречении государя, чтобы успокоить народ. На флоте то же самое, убийство офицеров, в первую очередь на тех кораблях, которые почти всю войну простояли в базах. Николай отречется в пользу брата Михаила, правда, это мало что изменит. Народ-то уже закусил удила, воевать отказывался, фронт еле держался. Тут большевики в авангард, пообещав народу, в случае захвата власти, завершение войны, заводы – рабочим, землю – крестьянам. И народ поддержал, армия и флот тоже. Большевики захватили власть. С немцами подписали позорный мир, фронты сразу рассыпались, все ринулись домой, с оружием. Немцы воспользовались ситуацией и заняли почти всю Украину, Белоруссию, прибалтийские губернии. Но народ землю не получил, впрочем как и рабочие своих заводов. А потом Гражданская война и миллионы погибших.
Дальше – страшнее, еще миллионы трупов. В 1939-м Германия развязала новую войну, еще более страшную и кровавую. Все сходятся во мнении, что она стала продолжением августа 1914 года. Немцы решили взять реванш за унизительный финал этой войны, когда они много чего потеряли. Правда, это уже другая история и случится еще не скоро. Хотя, если удастся ее немного изменить, в первую очередь предотвратить раскол общества, не допустить отречения Николая, довести войну с Германией до победы, а она обязательно наступит, тогда все, что произошло в моей реальности, может, и не случится, поскольку будущее России изменится к лучшему.
– Расскажи-ка мне о предстоящем выходе. Ты упомянул о бое, вот и расскажи, что знаешь.
– А, понятно. Тебе о бое конкретно? Что ж, изволь. Этот бой в наше время считается упущенной победой. Перестраховался ты немного с определением сил противника и упустил крупную победу.
Если бы кто-то посмотрел на то, как я разговариваю сам с собой, подумали, что адмирал спятил или его после вчерашнего чрезмерного возлияния посетила шустрая лесная зверушка – белочка.
Я начал передавать информацию, которую знал. Все касаемо той войны, революции и ее последствий. Особо подчеркнул, что от бездействия линкоров, простоявших почти всю войну в базе, будет много проблем. Нет, не с самими линкорами, а с их экипажами, которые от безделья подались в политику. Вот если бы эти корабли хотя бы изредка выходили в море, одержали там маленькую победу, пусть ничего не значащую в масштабах войны, возможно, они бы по-другому смотрели на эту войну. А так началось брожение среди матросов – одни выступали за прекращение войны, хотя почти всю войну пробыли в базах и, по сути, об этой войне ничего не знали. Другие хотели отсидеться за спинами товарищей и воевать не хотели. Третьим – да просто глотку подрать. Были и такие, что призывали за войну до победного конца, но в семнадцатом таких в экипажах линкоров было меньшинство.
Потом рассказал все, что знал как о его судьбе, так и некоторых сослуживцев. Было еще много всякой полезной информации. Потом пошел обратный процесс передачи его знаний в мое сознание. Произошел обмен информацией, наши сознания слились. Теперь мы были одно целое, со знаниями двух разных людей, двух эпох.
III
После того как в голове все устаканилось и пришло к логическому завершения, именно с этой секунды история этого мира начала пробивать себе новую дорогу.
"В горле что-то пересохло после всего этого, не помешает чайку попить", – возникла сразу мысль в моей голове.
– Эй, есть кто живой? Вестовой, каналья! Спишь.
– Никак нет, ваше превосходительство, – ответил появившийся матрос.
Он стоял около двери, вытянувшись в струнку. Было видно, что не первого года службы, на вид лет сорок, с нашивками старшего унтер-офицера морской службы (боцманмат). В сознании, по подсказке хозяина тела, всплыла фамилия Качалов, да это же мой вестовой.
– А по твоей, братец, роже видно, что дрых. Ладно, сделай-ка мне чайку, да покрепче.
Качалов так удивленно на меня посмотрел, пожал плечами:
– Будет сделано, ваше превосходительство.
Это потом я понял, почему так посмотрел на меня вестовой, обычно после хорошей выпивки я требовал не чаю, а рассолу или стакан вина. Через пару минут появляется. В руках поднос со стаканом чаю в подстаканнике, сахаром, наколотым мелкими кусочками, и тарелочкой со сдобными булочками. Чай я пил, как привык в своем времени, то есть с тремя кусочками и не вприкуску, как принято в этом времени, а растворив, и закусывая булочками.
"А булочки тут бесподобные, не то что наши резиновые или недопеченные. Сразу понимаешь, что все они сделаны руками и с душой, а не бездушной машиной", – отметил я первое различие наших миров.
Попивая чаек, я начал планировать свои действия на будущее, пока нахожусь здесь.
Первое: во что бы то ни стало одержать более весомую победу, чем в той реальности, после чего появится больше шансов изменить дальнейший ход истории.
Второе: написать докладные записки – одну адмиралу Григоровичу о реорганизации флота, другую командующему.
Третье: составить полный отчет Николаю II о том, что ждет страну, его самого вместе с семьей, если он будет продолжать в том же духе и не возьмет на время войны власть в свои руки, и как это сделать. Очень мне хотелось, чтобы не было последующих семидесяти лет крови, боли, унижения, разрухи, застоя. Ведь все равно почти все вернулось на круги своя, но страна многое потеряла. Теперь догонять и догонять. Самое обидное: мы уже находились на пороге победы в этой войне, еще год бы потерпели, и война закончилась поражением Германии. А так лавры победителей достались западным союзникам. Нам же – Гражданская война и разруха. Вот это я и хочу предотвратить.
Итак, сегодня, как я успел заметить, 17 июня 1915 года, и подготовка к выходу в море должна уже закончиться. Сейчас бригада должна догрузиться углем, получить последние уточнения касаемо предстоящей операции и к вечеру выйти на рейд Пипшер.
Стоп. 17 июня, а что у нас 17-го числа? Вот черт! Так еще сегодня у меня – у нас – день рождения. Вот ведь козлы, подгадали начало операции на такой день. Кто это так решил на мне отыграться? Ах да, это же не наши. Это же Вильгельм на завтра смотр в Киле своему флоту назначил. Похоже, поэтому-то я и отметил свой день рождения в ночь на 17-е. И видно, неплохо погулял. Я хоть не один был или один? Что-то опять мой сосед молчит, нет чтобы подсказать, с кем это я так надрался. Может, Прохора расспросить. Хотя нет, не буду, но с этого дня пьем только по минимуму и по великим праздникам.
Пока время позволяет, надо самому вспомнить все, что читал о последовательности той самой операции в моей реальности, и подкорректировать ее с учетом тех знаний из будущего в свою пользу. Вот только надо Прохору наказать одно поручение.
– Прохор, – позвал я своего вестового.
– Звали, ваше превосходительство?
– Да. Мигом предупредишь меня, как только прибудет катер со штаб-офицером. Договорись с сигнальщиками об этом.
– Будет сделано, ваше превосходительство?
На эту умственную работу у меня ушло более часа напряженной работы нейронов в сером веществе, которое, как я полагаю, находилось в моей голове. Ой! Извиняюсь, это не моя голова, а голова моего объекта, в которую я попал на подселение. Тут раздался стук в дверь, прерывая мои размышления о превратностях судьбы и планах на будущее.
– Войдите!
И тут же нарисовался вестовой Качалов.
– Ваше превосходительство! Вы просили предупредить вас в тот же миг, как только подойдет катер с берега со штаб-офицером. Он подходит.
– Так, братец, пригласи-ка ко мне флагманского штурмана Крыжановского, чтобы был у меня через десять минут. И как только освободится Павел Михайлович, пусть также зайдет ко мне.
А мы сейчас приведем себя в порядок и встретимся с посланником, капитаном второго ранга князем Черкасским. Чего-то нового из того, что я уже в общих чертах знаю, он не расскажет, но сделаю вид, что внимательно слушаю. "А князь-то в какой-то мере мой земляк, так как довелось ему родиться в Новочеркасске", – подсказала мне память хозяина этого тела.
Сейчас мы его озадачим. Интересно, если я ему прямо в лоб начну рассказывать о том, что почти год мы тут хреново воюем и надо что-то с этим делать, как он на это отреагирует. Я знаю, что он выступает за активные боевые действия на море, и он не один такой в штабе флота, да и на действующих кораблях сторонники у него найдутся, но вот среди адмиралов таких немного. Слишком давит синдром Цусимы.
Глава 2
Первый шаг
I
– Ваше превосходительство, можно войти?
– Входите, входите, Михаил Борисович. Рад вас видеть.
Мы пожали друг другу руки, как хорошие знакомые, все же мы с ним знакомы не один год.
– И с чем это вы, Михаил Борисович, сегодня к нам пожаловали?
– Да вот на время боевой операции я буду приписан к вашему штабу. А посему вам пакет от командующего флотом.
Черкасский протягивает серый объемистый пакет, обклеенный сургучом. Беру его и, повертев в руках, как бы спрашивая себя, а что мне с ним делать, кладу на стол.
– Я полагаю, вам известно, что находится в этом пакете? – спрашиваю князя.
– Да, я предупрежден. Тут последние инструкции по предстоящему делу.
– Что, опять какие-то изменения в планах предстоящей операции? Хорошо, сейчас подойдут мои доверенные офицеры, они в курсе этого похода, тогда и вскроем этот пакет. А пока, Михаил Борисович, прошу присесть. Пока ждем моих офицеров, не желаете чем-нибудь перекусить?
– Не извольте беспокоиться, перед тем как отправиться к вам, я отобедал.
– Тогда, может, просто чайку или коньячку?
– Что-то сегодня на коньячок меня не тянет, а вот от чаю не откажусь.
– Прохор! Приготовь-ка нам чаю и не забудь о господах офицерах, которых ты позвал.
Спустя мгновение появился Прохор с большим фаянсовым чайником и другими чайными принадлежностями и накрыл нам стол.
– Князь! Михаил Борисович, вот скажите мне, вы там все время при штабах. Мне вот интересно узнать, какие еще планы по уничтожению германских кораблей вы разрабатываете, кроме вот этой вылазки, что похожа больше на мышиную возню, чем на настоящую операцию. Вы там что-нибудь путное можете придумать? Пока на Балтике у германцев минимум сил, надо вдарить по ним так, чтобы у них от удивления яйца бантиком завязались. Вы что, сидя там, не понимаете, что немцы сами нам отдают инициативу, а мы держим свои линейные корабли в заливе и боимся нос высунуть оттуда?
– А что мы можем поделать, если государь запретил использовать линейные корабли, а что могут наши броненосцы, когда у принца их в два раза больше. Хотя их и вправду в несколько раз больше нашего, но и они, как и мы, не проявляют большой активности. У нас разве что только "Слава" да "Цесаревич" пыхтят, а остальные в базе отстаиваются. Даже "Павел" с "Андреем" в море не выходят. Да по большому счету мы все простаиваем в базах или стоим у минной позиции, ждем, когда это принц Генрих попытается проникнуть в Финский залив. Ты мне скажи, зачем он сюда полезет? В прошлом году ведь они предприняли попытку проникнуть в залив.
– Князь! Ну, ты и вспомнил! После того случая почти год прошел, и больше они ничего не предпринимали. Поняли, что свой флот мы в море не выведем и у их берегов не появимся. Не считая нескольких вылазок, в том числе и моей. А если начистоту, так они же тогда проникли в залив и почти наполовину прошли его. Не налети "Магдебург" на мель, они вполне могли нам хорошо напакостить, а потом так же незамеченными уйти. Да, с началом войны, когда адмирал Эссен был жив, мы еще что-то предпринимали, а теперь все заглохло. И опять, как десять лет назад, прячемся по базам. Ясно, у нас еще синдром Цусимы не выветрился.
– Михаил Коронатович, я не пойму, к чему ты клонишь?
– Надо уговорить царя снять запрет, пока у нас есть возможность нанести серьезный урон противнику. Надо почаще выходить крупными силами в море да пройтись вдоль побережья Германии и навести там шороху. А то у нас скоро такой возможности не будет. Германец сейчас нажимает на сухопутном фронте, рвется в глубь России. Помяни мое слово, скоро они начнут наступление через Курляндию по направлению к Риге. Для поддержки приморского фланга своих войск Вильгельм попросит своего братца задействовать весь свой флот Балтийского моря. Ты представляешь, что будет, если они возьмут Ригу?
– Это же двести верст от теперешней линии фронта. Не может такого быть, чтобы их так близко подпустили к столице.
– Что такое двести верст? За последнее время насколько мы отступили? Молчишь, вот то-то и оно. Так что, я думаю, к августу они выйдут к Риге. А у нас Ирбенский пролив не защищен. Там до сих пор ни одного орудия не поставили. Ладно, мин мы можем быстро накидать, но минные поля без прикрытия – это только до первого подрыва, а потом придут тральщики… И все, препятствия больше нет.
– Насчет прикрытия Ирбенского пролива, Михаил Коронатович, ты прав. Надо срочно установить на Цереле хотя бы одну батарею, да в районе Михайловского маяка вторую, чтобы они полностью пролив собой перекрывали.
– Вот на побережье, я думаю, ставить батарею не надо, так как ее противник с суши возьмет. А вот Церель – это другое дело, туда надо бы установить новые двенадцатидюймовые орудия, не менее четырех штук. Месяца через два кайзер перебросит свои дредноуты на Балтику, чтобы помочь своей армии взять Ригу и открыть ей путь на Петроград.
– Да с чего ты взял, что через два месяца германец дойдет до Риги. И не посмеют они сюда свои дредноуты перебросить и оставить англичанам Северное море. Насчет броненосцев еще туда-сюда, я могу предположить, но линкоры – это вряд ли.
– А ты что думаешь, если германец линкоры сюда перебросит, так англичане сразу бросятся побережье Германии бомбардировать или даже высаживать десанты? Да ни хрена они делать не будут, а останутся в своих базах и будут поглядывать: а что русские смогут противопоставить германской армаде? Еще и ставки будут делать, кто больше потеряет кораблей.
– Михаил Коронатович, я что-то тебя не узнаю, да и не слышал от тебя таких высказываний раньше.
– Высказывания как высказывания, а что ты хочешь, скоро год войне, и ты сам видишь, она пострашнее той, предыдущей. А что было сразу после нее? Смута и бунт. И все из-за чего? Да очень все просто: мы ее проиграли. А теперь представь, что будет после этой, если мы и ее проиграем, страшно представить. А мы ее можем и проиграть, если вот так будем воевать, прячась в заливе, а не наносить ударов по противнику. Обыватели и так ведут разговоры о никчемности нашего флота, простаивающего в портах. Надо, дорогой князь, хотя бы пару маленьких побед одержать, именно лицом к лицу с противником, а не минами. Хотя это тоже нужно, слов нет, и мы доказали этой зимой.