– Посылай за Иоахимом. Живо… – приказал я шотландцу и повернулся к лейтенанту Гримальди. – Ну что, Винченцо? Как будем строить диспозицию?
Ломбардец, хотя и успел нажраться до практически невменяемого состояния, тем не менее мыслил достаточно трезво. Он вскарабкался на бруствер, поглядел на имперцев, затем обернулся и жалобно заявил:
– Как бы это, Жан… Может, мы почетно отступим? Прицепим оставшееся орудие к упряжке и отступим… Все равно герои… Сколько продержались…
– И не думай даже! – состроил я зверскую рожу.
– Ну, тогда… – Лейтенант развел руками.
– Стрелки – в промежутках между редутами за остатками палисада, спитцеры – по фалангам. Левая сторона – твоя, правая – моя. Ты это хотел сказать?
– Ну да… – Итальянец горестно вздохнул. – Вот уговаривала меня мама жениться, а я не послушал…
– Маму надо всегда слушать, Винченцо. Командуй давай… – посоветовал я итальянцу и, прикрываясь от солнца ладонью, постарался рассмотреть готовящих атаку имперцев…
Три колонны, примерно по сотне пикинеров в каждой, несколько десятков куливринеров и как минимум два копья конных риттеров. А у меня осталось в общей сложности вместе с ломбардцами – шестьдесят арбалетчиков, полсотни кутилье и сотня спитцеров… Какой-то не очень оптимистичный расклад получается. Отпевать себя, конечно, рано, но и поводов для оптимизма становится все меньше. Да ладно, никто меня в наемники не тянул, сам себя определил в них по глупости великой, поэтому нехрен плакаться…
Напинал арбалетчиков с кутилье и заставил утыкать разным дрекольем все подступы. Есть небольшая надежда, что германцы попрут атаковать в конном строю – будет им сюрприз.
Приметил своего пажа Иоста и подозвал к себе.
– Летишь сейчас к нашему кондюкто господину Бернару де Равештайну и сообщишь ему следующее. В результате артиллерийского противостояния удалось повредить и вывести из строя все вражеские орудия – общим числом двадцать, при этом нанеся значительный урон имперским канонирам и пехоте. При сем противостоянии наши потери – пять веглеров и до пятидесяти душ убитыми и ранеными. На данный момент атакуемы значительными силами в пехоте и кавалерии. Позиции за нами и сдавать их не собираемся. Понял? Повторяй…
Мальчишка вытянулся и отбарабанил донесение слово в слово.
Хороший у меня паж… Подобрал его как-то в Генте: парнишка трудился углежогом, и я, проезжая мимо, увидел, как его лупит мастер деревянной лопатой, причем совершенно не сдерживаясь, вот-вот дух вышибет. Вмешался, конечно, Франсуа припомнив… Маленько толстому уроду физию попортил, поставил на место, а потом выкупил Иоста за два сюрвейера. Просто так забрать не смог: притащился городской бальи со стражниками, и пришлось заплатить. Фландрия все-таки, на дворян шибко не оглядываются, при конфликте мог получиться жуткий шкандаль. Карл своих подданных строго-настрого запретил притеснять при прохождении армии. Да бог с ними, с монетами-то. Парень оказался сиротой, причем уже долго бедствовал. А мне как раз пажа не хватало, так что приобретение оказалось очень полезным. Иост мигом выучился всему нужному, оказался немногословным, очень сообразительным, старательным и аккуратным, и я пока еще ни разу не пожалел о решении его подобрать. Но, как ни странно это звучит, Франсуа он мне заменить не смог…
Франсуа…
Черт! Какой, на хрен, Франсуа! Франсуаза! Обвела меня девчонка вокруг пальца, как сопливого пацана. До сих пор злюсь, впрочем, без особых на то оснований. Просто так. Тоже подобрал, обогрел, приблизил… Даже привыкнуть успел. Тук вообще его за своего братишку почитал. До сих пор не знает, что Франсуаза девицей оказался.
И что? Гостили мы в кондадо Фуа, где парень Франсуа и остался, уже в качестве девицы Франсуазы де Саматан, фрейлины у Мадлен Французской, принцессы Вианской, Беарнской и Андоррской… Млять!.. Позорище!.. Не смог парня от девчонки отличить… Как так случилось? А вот сам не знаю и вспоминать не хочу…
Проводил грустным взглядом со всех ног улепетывающего мальчишку. Правильно я сделал, что его отправил. Выживет. А так, несомненно, ввяжется в свалку – парень боевой, и только бог знает, чем это закончится.
Мерно шагая, подошли спитцеры и сразу стали строиться в фалангу. Иоахим ван дер Вельде спрыгнул с коня, взял чехол с цвайхандером и отправил коня с учеником в тыл. Тоже, как и я, собрался пешим воевать. Ну что же – это правильно.
К нам подошел лейтенант Гримальди – он помахивал здоровенной двулезвийной секирой. Солидно и страшно выглядит ломбардец – правда, я не понимаю, как такому бухому можно рубиться…
Да и черт с ним. Собственно, какая мне разница – собирается, значит, знает как.
Тук остался верен себе – вооружился глефой. Сегодня, в честь своего назначения лейтенантом, он надел полный комплект миланского доспеха и выглядел более чем внушительно. Латы подарил ему я – еще в самом начале нашей истории. Снял с неизвестного кабальеро, зарубленного мною при стычке с отрядом Гийома де Монфокона. Ни дна ему ни покрышки – собаке дохлой…
Мое оружие известно. Тальвар и баклер с прикрученным граненым умбоном-шипом. Двуручником в пешем порядке я еще действовать не рискую. Вот подучусь – тогда… а пока только тальвар или эспада. Но тальвар в тесной сшибке предпочтительнее. Клинок шире и толще – меньше шансов сломать. Пора…
Прошелся вдоль строя, остановился и, секунду помолчав, выкрикнул:
– Мы же не собираемся жить вечно? Но и спешить в ад не будем! Все равно места для нас там готовы, и никто их не займет. Верно?
– Верно-о-о! – заорали рутьеры.
Не верю я в ритуалы и приметы… Совсем… Но если эта старая рутьерская поговорка помогает – готов ее орать перед строем хоть десять раз на день…
– Они двинулись… – хлопнул меня по плечу Иоахим.
– Для них же хуже.
Имперские кавалеристы, красуясь разноцветными значками, вымпелами и начищенными доспехами, постепенно приближались. Пока сдерживают коней – когда останется метров триста, рванут галопом, возьмут разгон, чтобы смести, разорвать и растоптать любого противника своими закованными в железо громадными дестриэрами.
За ними ровными шеренгами шагают пикинеры. Когда кавалеристы сомнут строй и уйдут клиньями в стороны – пикинеры завершат разгром, добив остатки сопротивления, если таковые еще будут.
– Святой Варфоломей! Что это они тащат? – вдруг ахнул Тук.
За рядами риттеров я тоже увидел две повозки, которые толкали впереди себя германцы. В повозках блестели бронзой уложенные в ряд стволы, прикрытые поверху большими деревянными щитами.
– Это, братец, органы… – ляпнул я шотландцу.
– Зачем? – вытаращился на меня Тук.
– С дерьмом нас мешать! Что непонятно? Десять кулеврин в рядок на повозке – стреляют залпом. Рибодекин называется. Долбаные дойчи…
Пулеметы средневековые, ёптыть… Достаточно опасное оружие – калибр, к счастью, маленький, вряд ли больше тридцати миллиметров, те же самые аркебузы, уложенные в рядок на повозку. Казнозарядные – значит, перезаряжаться будут долго. Как бы терпимо – остатки палисада нас укроют. Бить они будут метров со ста – ста пятидесяти, при перезарядке канониры покажутся из-за щитов, станут добычей арбалетчиков. Но посмотрим…
Вытащил из ножен тальвар – мелодично звякнули закованные в клинок стальные шарики, по серо-синей стали блеснули матовые солнечные зайчики, оттеняя узорчатую арабскую вязь. На клинке написано: "Это третье орудие богов выковал Рахман Чатхаборти для великого и славного раджи Камлала из небесного металла – подарка богов, упавшего с неба в год Ханумана". Эпично, да? Я держу в руках саблю, выкованную из метеоритного железа! Сюжет для легенды, однако… Не знаю, насколько это подарок богов, но сталь великолепна. При первом же приступе Нейса я ею прорубил шлем швейцарца, защитника города, почти напополам, а на клинке и царапинки не осталось.
Эту саблю подарил мне дворцовый сенешаль Робер де Бальзамон в кондадо Фуа. Мужественный старик, истинный кабальеро, верный друг. Один бог знает, встречусь ли я еще с ним…
– Готовься! Готовься! – закричали наблюдатели.
Германские рыцари пустили коней рысью – делиться не стали, ломбардцев проигнорировали, направились одной группой прямо на нас. Вроде и умно – сомнут, в брешь хлынет пехота и зайдет ломбардцам в тыл, – но одновременно и глупо. Сейчас поймут, почему…
Земля начала ощутимо подрагивать от ударов копыт десятков громадных, окованных железом лошадей…
– Залп! – рядом со мной послышалась команда Тука, и сразу же звонко щелкнули арбалеты. Потом еще раз и еще…
В первой линии рыцарей почти треть лошадей, как по мановению волшебной палочки, полетели кубарем по земле, давя и подминая под себя всадников. Я ясно различил протянувшиеся к риттерам черные росчерки арбалетных болтов. Вылетели из седла еще несколько всадников, затем еще, но лава неотвратимо приближалась. Полностью погасить атаку не удалось – арбалетчиков мало, да и не всегда болт может прошибить рыцарский и конский доспехи.
Грохот копыт стал заглушать все остальные звуки. Фаланга ощетинилась списами. Первый ряд упер их в землю, второй держал на уровне груди, а третий положил на плечи второму ряду. Четвертый держал пики почти вертикально – с легким наклоном в сторону атаки.
Еще несколько лошадей рухнули на кольях, но основная масса с ужасающим грохотом и треском врезалась в фалангу. Раздались яростные вопли и грязная брань. Истошно ржали кони. На долю секунды железный вал завис над спитцерами: показалось, что уже ничто не сможет остановить закованных в доспехи монстров… и – рухнул…
Проткнутые гранеными остриями лошади с истошным ржанием полетели на землю, ломая себе ноги и плюща всадников. Несколько риттеров, вылетев на полном ходу из седла, грохнулись прямо в середину фаланги, и их сейчас резали, как баранов, наши кутилье. Треть рыцарей каким-то чудесным образом уцелели при первом натиске, и теперь они, поднимая на дыбы своих дестриеров, пытались срубать древки пик.
Защелкали арбалеты, сквозь строй просочились кутильеры и стали рубить коням ноги, а затем резать глотки упавшим вместе со своими скакунами германцам…
Всё!
Глупость на поле боя порождает смерть!
Рыцарская конная атака умерла!
Из кровавой каши вырвался всего один всадник, и то его конь хромал на все ноги, а проскакав всего десяток метров, он и вовсе с жалобным ржанием рухнул на землю.
К нему сразу метнулось несколько кутилье – несколько ударов, протяжный стон… и наступила тишина, прерываемая лишь жалобным ржанием искалеченных лошадей.
– Кр-р-ровавый Кр-р-рест!!! – Над полем боя пронесся страшный рев рутьеров, прервавшийся грохотом рибодекинов, которые германская пехота успела подтащить на дистанцию выстрела.
Свинцовые шарики хлестнули по палисаду. Рухнули не успевшие вернуться в строй кутилье – резали кошельки и снимали доспехи с трупов. Жадность – она того… не способствует долголетию. Осел на землю молчаливый здоровяк Клаас из Гента по прозвищу Кувалда. Пуля попала ему прямо в глаз. Его неразлучный товарищ – Вернер по прозвищу Бритва, зажимая простреленное плечо, со стоном согнулся и повалился на залитую кровью траву…
Со стороны ломбардцев тоже раздавались крики и брань. Второй рибодекин установили как раз напротив них.
Стройные шеренги германских пехотинцев в белых ваппенроках с черным орлом на груди, печатая шаг и лязгая железом, стали неторопливо приближаться, выдерживая строй.
– Уильям, начинайте стрелять! – проорал я шотландцу и, спустившись с редута, встал в строй.
Опять последний и решительный… Когда оно уже закончится?.. Да никогда, наверное.
Не переставая лязгали арбалеты, но дойчи, спокойно перешагивая через своих упавших товарищей, неотвратимо приближались.
Пятьдесят метров…
Двадцать метров…
С позиций ломбардцев раздались лязг и грохот клинков о железо. Там уже сшиблись…
– Re-e-eich!.. – Германцы с воплем перешли на бег и с лязгом врезались в нашу фалангу.
Проскользнув между гранеными наконечниками, я вдавил острие тальвара в раззявленный рот пикинера, одновременно вбив шип баклера в горло его соседа по шеренге… С противным скрежетом сразу две пики ударили в кирасу. Повернувшись боком, соскользнул с них и косыми круговыми махами расчистил вокруг себя место. Принял на баклер удар тесака и срубил руку, державшую его. На обратном махе располосовал бородатую вражью морду и сразу покатился на землю, сбитый с ног чьей-то тяжелой, омерзительно воняющей по́том тушей.
По горжету лязгнул кинжал, а на руку с зажатым баклером наступил башмак из грубой кожи…
Чудом вывернулся и саданул навершием сабли в красную рожу германца, навалившегося на меня и раззявившего в вопле свою пасть, полную черных гнилых зубов. Сбросил его, встал на колени и получил сразу несколько ударов по спине. Молясь, чтобы кираса выдержала, рубанул наотмашь по чьим-то коленям. Заорал от отчаяния и встал на ноги. Крутнулся на месте, срубил руку с топором и распорол горло кнехту.
Попытался оглядеться и приметил лейтенанта ван дер Вельде, который каждым взмахом своего чудовищного цвайхандера прорубал целые просеки в германском строе. Рядом с ним отчаянно вертел глефой Тук и рубились спитцеры, уже давно сломавшие свои пики.
Все пошло вразнос…
– Стро-о-ой! Строй, сукины дети! Все в строй!..
Рутьеры, повинуясь команде, стали сбиваться в шеренгу и теснить шаг за шагом дойчей. Кутильеры подавали спитцерам брошенные и запасные пики и тоже становились рядом. Сбежали с редутов арбалетчики, расстрелявшие все болты, и присоединились к фаланге.
Вопли, треск, лязг металла, стоны и крики слились в сплошной гул, бившийся в такт ударам сердца.
– Впер-р-ред!!! Кр-р-ровавый Крест!.. – в диком непонятном восторге заорал я и плечом к плечу с остальными рутьерами врезался в дрогнувших и попятившихся германских кнехтов.
– Ur-r-ra-a-а!!! – Рубанул по шапелю убегающего кнехта, развалив ему голову почти пополам. Догнал второго и всадил между лопаток граненый шип баклера. Сбил в сторону палаш третьего и, снеся его ударом плеча с ног, воткнул кривой клинок тальвара дойчу в горло…
Внезапно в мозгах, полных эйфории и адреналина, мелькнула трезвая и очень страшная мысль… Рибодекины!
– Ло-о-ожись!!! – заорал на инстинктах современного человека, привыкшего живо шлепаться на землю при первой опасности обстрела, и сразу поправился, осознав, что рутьеры меня не поймут: – На-а-азад, вашу мать!.. Назад, на редут!!!
Грохот…
Клубы дыма…
Сильный удар в грудь…
Звон и темнота…
– Ты это куда собрался? Возвращайся и запомни: Арманьяки никогда не бросают незавершенные дела. – Невысокий плотный мужчина с бородкой клинышком, в готическом доспехе и котте с вышитым на ней геральдическим щитом с червлеными львами по четвертям на серебряном фоне, остановился рядом, строго, но добро посмотрел, потрепал меня по голове и скрылся в тумане.
– Ах, Жан… вечно ты спешишь… – Маленькая изящная девушка в богатом шитом золотом платье и с младенцем на руках рассмеялась, рассыпав серебряные колокольчики, тряхнула волной необычайно красивых золотистых волос и проведя ладошкой у меня по лбу, тоже исчезла в тумане.
– Иди ко мне… Ид-и-и… – Перед глазами появилось строгое, очень красивое женское лицо, обрамленное монашеской черной накидкой, и внезапно белый туман вокруг исчез, сменившись ударившим в глаза солнечным светом.
Я приподнялся на локтях и сразу застонал от тупой боли в груди…
Оглянулся по сторонам.
Трупы… Лужи крови… Мерзкий запах свежей требухи и дерьма…
Черт, черт, черт… Где я и при чем здесь мой отец, мать и Жанна… Твою же душу богу в качель…
– Он живой! Капитан наш живой! – раздалось рядом сразу несколько криков, и вместе с ними пришло осознание происходящего.
Уперся руками в землю, встал на колени, и сразу несколько сильных рук поставили меня на ноги.
– Назад, на редут!.. Они сейчас будут стрелять!..
– Дойчи отступили, капитан!
– Мы их разбили!
Оперся на подставленное плечо и, волоча за собой на запястной петле тальвар, поковылял в сторону редута. Дошел, сел, оперся спиной о фашины и увидел влетевшего на мост герольда. Точнее – персевана. Совсем юный парнишка осадил коня, спрыгнул на землю и, выдав из трубы затейливую трель, торжественно прокричал:
– Его светлость герцог Бургундии, Фландрии и Брабанта Карл Смелый повелевает вам отступить и вернуться в лагерь. Император Священной Римской империи Фридрихус Габсбург прислал парламентеров и запросил мира. Слава Бургундии!
Во как…
Не обращая внимания на служку герольда и практически не понимая, что он там лепечет, скосил глаза на свою кирасу…
Грудная пластина была проломлена насквозь. В дыре застряло небольшое свинцовое ядро…
Совсем маленькое…
Сантиметра три в окружности…
В меня попало ядро из кулеврины! Млять!!!
А я живой!!!
– …монсьор… монсьор… Победа! Мы победили…
Поднял голову и увидел своего верного эскудеро Уильяма Логана по прозвищу Тук. Шотландец улыбался во всю свою раскрасневшуюся грязную физиономию и что-то орал. Доспех на нем – такой красивый и щегольской еще с утра, превратился в некое подобие помятой и дырявой консервной банки. В откинутом на затылок саладе торчал обломанный арбалетный болт, пробивший гребень шлема, забрало выломано, а правый наплечник вырван с корнем, обнажив стеганый гамбизон и обрывки ремней… Но живой, братец Тук…
А где Иоахим? В памяти отложился "кадр", в котором лейтенант, воя волком от отчаяния, пытался вырвать из зарубленного германского латника свой намертво застрявший в нем цвайхандер…
– Где ван дер Вельде? – Поймал за котту первого попавшегося под руку спитцера и дернул к себе. – Отвечай, козлорогий, где Иоахим?
По потупившимся глазам все понял…
– Помоги… – Встал на ноги и с ужасом понял, что компании у меня уже нет. Вокруг толпится от силы двадцать человек, и еще столько же лежит за редутом… Окровавленные, страшно изрубленные, но, к счастью, живые… Компания умерла… Как до этого умирала четыре раза, по рассказам Гуутена… Умирала и возрождалась.
И возродится опять! Я это сделаю!..
Нащупал рукой рукоятку тальвара и вскинул клинок вверх:
– Кровавый Крест бессмертен!!! Да здравствуют рутьеры!!!
– Кре-э-э-эст!!! – В небо полетел торжествующий рев наемников, который неожиданно поддержала кучка оставшихся в живых ломбардцев и их лейтенант конт Винченцо де Гримальди. В изрубленном доспехе, истекающий кровью, но живой и, как всегда, пьяный вусмерть.