- Наше влияние, все мои действия лишь сдвинули на пару дней те или иные события, но отменить их итог оказалось не под силу. Видно, есть какие-то законы, по которым движется история, и они неумолимы. Теперь остается только Забайкалье - может, там нам удастся закрепиться.
- Ты имеешь в виду ДВР, о которой мне рассказывал?
- Да, это наш последний шанс. Приморье в истории само пожелало императора, но было поздно. У нас есть полтора года - красных нельзя пускать в Забайкалье!
- Что ты хочешь сделать?
- У нас надежная дивизия - ее хватит для штурма Иркутска.
- А чехи?
- Мы их должны взять за горло, чтоб они не вмешались. И отнять золото, без него не удержимся.
- И как это сделать?
- Часть сил, с батальон, отправим на Култук по тракту. Там разоружаем охрану и минируем один туннель. И если чехи дернутся - рвем его к чертовой матери. А сами уничтожаем все суда в Лиственничном, переходим через Байкал и занимаем оборону по побережью. Не думаю, что до этого дойдет, - чехи не самоубийцы пешком топать, ведь награбленное не увезешь.
- Так, - задумчиво протянул император и почесал пальцем переносицу. - Так вот почему ты на санях полсотни пудов тола везти приказал. Рванет так же, как в Ачинске…
- Так точно! Надеюсь, что этот аргумент подействует на чехов. И опять же! Взрыв в Ачинске произошел на день позже, но произошел ведь! Изменение не существенное, но оно есть. Так и в Иркутске может чуть иначе пойдет, ведь тогда в прошлом, вернее будущем, не решились на его штурм…
- Дойти до него нужно вначале, нам пока топать и топать. - Император прилег на кровать. - Туши свет, Сеня, надо поспать. Полночь скоро, а мы перед рассветом выступаем…
Назарово
(1 января 1920 года)
- Вставай же, Семен! Но только тихо-тихо. Есть очень важные новости. - Голос Шмайсера достучался до разума Фомина, а крепкая рука немца растормошила размякшего во сне офицера.
- Что случилось…
Договорить Фомин не успел - жесткая ладонь прикрыла ему рот. А немец склонился и стал шептать на ухо.
- Есть телеграф из Красноярска. Передано, что восстание Политцентра в Иркутске жестоко подавлено прибывшими из Забайкалья бронепоездами и войсками полковника Арчегова. Досталось и чехам - их корпус подписал соглашение с Сибирским правительством Вологодского…
- Что?!!!
- Не ори! Людям еще спать и спать! - прошипел Шмайсер.
- Этого быть не может! Чистейшей воды дезинформация! - Фомин машинально глянул на часы - половина четвертого, он спал ровно четыре часа.
- Я тоже так думал, но проверить надо?! Вот и поляки из Ачинска умотали, так что буксы на вагонах горели. Записи свои подзабыли. Хоть на польском, но читаемо, благо переводчики есть.
- Как ты их раздобыл?
- А мои егеря на что? Взвод конных на станцию и в город днем отправил, информацию собрать, а они у меня толковые и способные. Сам выпестовал! - с откровенной гордостью прошептал Шмайсер.
- Царя разбудишь! - прошипел Фомин и задумался - новости шокировали. А Шмайсер принялся шептать прямо в ухо:
- А знаешь, друже, как эта Сибирская армия еще именуется?
- Нет. А как?
- Императорской. И вернулись там к чинопроизводству до марта семнадцатого. Вот так-то! Наш "фон" Бимман со мной согласен - он тут по своей линии всех подряд шерстит.
- Ни хрена себе, попил водички, - потрясенно сказал Фомин. Он окончательно проснулся и знал, что уже не уснет. Новости ошарашили кипятком. Капитан к фантазиям не склонен - он уже год негласно занимал должность начальника разведки дивизии и ни в чем подобном уличен не был. И главное, что Бимман, то есть полковник Георгий Николаевич Юрьев, тоже чистокровный немец, взявший фамилию жены в пятнадцатом году на волне германофобии, от которой Петербург Петроградом стал, с ним был в том согласен.
Это сразу заставляло задуматься - бывший помощник полицмейстера, а сейчас начальник Шмайсера по разведке, контрразведке и прочим "грязным" делам был расчетлив и к "пустышкам" совершенно равнодушен. Даже в отступлении, где бы ижевцы не проходили, он занимался вербовкой агентуры, оставляя ее на будущее.
- Надо Мики разбудить…
- Да не спит он, - чуть слышно хихикнул Шмайсер, - сразу проснулся и теперь подслушивает нас.
- Я не подслушиваю, а осведомляюсь, - тихо произнес Михаил Александрович и присел на кровати. Спросил нарочито равнодушно:
- Так что нам делать, барон?
- Первым делом надо разбудить денщика, принести горячей воды и наточить бритву…
- Это зачем? - дружно выдохнули "Михайлов" и Фомин, воззрившись на немца так, словно тот спятил.
- Побрить тебя, ваше величество. Пора настала в царственный вид приводить, мундир сменить, а золотые погоны генерал-лейтенанта я тебе давно раздобыл, даже две пары. И униформу соответствующую, не босяком же русскому царю ходить.
- С чего ты решил? Ты же раньше настрого запрещал мне бриться!
- Сменилась ситуация, появились новые для нас вводные. В Красноярск вошли минусинские партизаны, коих поднимают на восстание этими листовками. Прочти, государь, очень интересно, прямо захватывающе.
Михаил Александрович взял в руки листок бумаги, который ему сунул Шмайсер, зажег свечку и принялся читать, беззвучно шевеля губами. Потихоньку его лицо вытянулось в гримасе бескрайнего удивления.
- Как это понимать прикажете? "За царя и советскую власть"?! Меня признали Троцкий и Ленин, и лишь Колчак упрямится?! Что это за чушь?!
- За этой, как ты сказал, чушью стоят двадцать тысяч штыков - сила нехилая, а по местным меркам мощь неимоверная. Пора большевикам своей демагогии отведать, пусть она как бумеранг к ним вернется.
- Ты хочешь…
Фомин недоговорил, задохнулся словами. Ну и Шмайсер, ну и сукин сын. Предложение был восхитительным, но в нем имелся только один недостаток. Один, но решающий.
- А если это не более чем слухи? И в Иркутске господствует Политцентр, а не это новоявленное Сибирское правительство? - Михаил Александрович тоже уяснил, где слабое звено.
- Тогда будем прорываться с боем. А красных "тепло" встретят одураченные ими крестьяне.
- Нужно тебе срочно легализоваться, Мики. Сейчас каждый час дорог! - На помощь Шмайсеру пришел Фомин. - Под твое начало все встанут с охотой, у отчаявшихся людей сразу появится надежда. Грех не воспользоваться моментом, а это хороший шанс. И Ачинск брать - он ключ ко всему.
- Надо собрать на площади всю бригаду, все другие части, всех селян. Ты им скажешь, что, видя людские беды и все такое, решил взять на себя власть и даруешь народу все…
- Как все?!
- Все, что захотят, то и даруешь. Пусть налоги не платят, обещай все. Но только пусть за тебя встанут. И про Сибирскую армию скажешь, что идет на помощь. И то, что Ленин и его шайка обманывают…
- Про большевиков сказать можно, но такое обещать я не смогу, это же ложь, как эта листовка.
- Мики, не будь чистоплюем! - Фомин напал на императора с другого бока. - Нужно спасать людей, спасти хотя бы Сибирь! Ты же слово дал, что наши смерти не забудешь?!
- Ты же не лгать будешь, а вещать. Но про сроки говорить зачем? Нам, главное, удержаться. Если Арчегов не придет, пойдем до Байкала. Если же идет примем бой здесь, захватим Красноярск В городе огромные склады и артиллерия. И спасем всех беженцев - пути на Красноярск забиты эшелонами, а там женщины и дети. А для начала попробуем Назарово поднять - село богатое, народ здесь зажиточно живет. Затем на Ачинск двинемся - нельзя его красным оставлять - иначе третья армия в окружении погибнет.
- В селе солдат и обозников из разных дивизий тысячи три народа. Половина на ногах крепко держится, можно в строй ставить. Еще Барнаульский стрелковый полк полковника Камбалина подходит, - шепот Шмайсера был преисполнен надежды и лихой веселости.
- Сотни три штыков наберется? - сразу спросил Фомин, цеплявшийся за любое пополнение.
- Полторы тысячи человек, из них чуть больше тысячи штыков. Хороших солдат. Они с Алтая отходят. Нужно срочно брать полк под свое начало. Решайся же, государь?! Наша дивизия за тебя насмерть встанет!
- Хорошо. Но смотрите, друзья, под монастырь не подведите! - после долгой мучительной паузы отозвался император. Затем вытащил свой чемодан, открыл его, порылся и извлек две пары золотых погон и сверкающий золотистый сверток адъютантских шнуров.
- Мне их покойная жена сделала, еще в Брасово, - император тяжело вздохнул, словно выталкивая из себя слова. - Я их сберег. И для вас хранил! Не примете - смертельно оскорбите. Возьмите.
- Это же штаб-офицерские, а я капитан, - растерянно вымолвил немец, держа в руке погоны.
- Флигель-адъютант, на них мой вензель, жена вышивала. Ты чего молчишь, Семен Федотович?
- Так трудновато себя генерал-майором ощущать, ваше величество! Но плох тот полковник, что не мечтает стать генералом.
- Это выше, намного выше обычного генерал-майора. Это погоны генерал-адъютанта, вензеля мои, аксельбанты соответствующие. Ну, господа?
- Благодарю, ваше величество. Отслужу. - Глаза циника Шмайсера чуть подернулись влагой. Он начал прикреплять новые погоны к старой шинели. Этой же операцией занялся и Фомин. Вот только радости он не чувствовал от свалившегося на плечи генеральства. Зато пятая точка прямо отчаянно вопила, что спал он четыре часа в последний раз, и больше такого не предвидится.
Шмайсер вышел за дверь, и через пару минут вернулся с заспанным денщиком. Тот моментально проснулся, когда узнал, для чего его привели. И сразу засуетился с нескрываемой радостью - споро натащил горячей воды, наточил бритву и принялся с мастерством опытного цирюльника приводить императора в соответствующий вид.
Свежеиспеченный флигель-адъютант принес какой-то баул, извлек новую генеральскую шинель на красной подкладке и великолепную каракулевую папаху. Затем достал из резко похудевшего мешка новенькое обмундирование, причем довоенное, из отличного сукна.
И, насвистывая под нос, стал прилаживать на китель и шинель золотые генеральские погоны с тремя звездочками. Фомин радостно выдохнул - все немец предвидел, как и то, что императору ходить в затрапезном виде, даже две пары погон где-то упер. Ибо покупать такие вещи Шмайсер стал бы только под страхом смерти…
- Господа офицеры! - Отчаянная команда кого-то из опомнившихся штабных хлестанула кнутом. Все с оторопелым видом посмотрели на Семена Федотовича, вернее, на его широкие плечи, в золотом сиянии генеральских погон с императорскими вензелями.
Но тут в освещенную залу вошел совершенно преобразившийся император, побритый, в генеральском мундире. Все разом впали в столбняк, даже всегда решительный генерал Молчанов. Некоторые усиленно заморгали, кое-кто потер глаза, словно хотели отогнать видение.
- Генерального штаба подполковник Ефимов! Приказываю немедленно вступить в должность начальника штаба Ижевско-Воткинской дивизии.
- Есть, ваше императорское величество! - Невысокий худощавый офицер с русой бородкой щелкнул каблуками.
- А вам принять второй батальон от полковника Ефимова. - Император повернулся к высокому крепкому капитану.
- Есть, ваше императорское величество!
- Викторин Михайлович! Прошу вас немедленно построить дивизию и все подразделения, что стоят в Назарове. Прикажите собрать местных селян - мне нужно поговорить с людьми.
- Есть, ваше императорское величество!
Фомин заметил, как радостно блеснули глаза молодого генерала. Видно было, что Молчанов испытывал чудовищное облегчение, ведь многомесячный затянувшийся маскарад был в тягость не только всем ижевцам и воткинцам, но и ему тоже. Но маска окончательно сброшена - и лица собравшихся офицеров и солдат озарились надеждой…
Глава первая
Но бывает день один…
(2 января 1920 года)
Кемчуг
- Пся крев! Эти гусситы обрекают нашу дивизию на истребление, пан Казимир. - Офицер в мундире польской армии, в наброшенной на плечи шинели, медленно прошелся по салону вагона, в ярости похлопывая перчатками по ладони левой руки.
- Я их понимаю. - Сидящий за столом Казимир Юрьевич Румша, бывший полковник русской императорской армии, ныне ставший командующим пятой польской дивизии, которую именовали Сибирской, чуть улыбнулся краями губ. Вот только радости совсем не было в этой ухмылке полковника, одна злоба на вчерашнего союзника.
- Я их прекрасно понимаю, - повторил Румша. - Польша лишится нашей дивизии, зато пшекленты гусситы получат три своих. Прекрасный аргумент для решения проблемы Тешинского княжества. Курва маць!
Поляки были сильно недовольны созданием Чехословакии, ведь в Версале в ее пользу, не думая долго, обкорнали соседей. От побежденной Германии отрезали Судеты, в которых на одного чеха приходилось по пять немцев, а от новообразованной Речи Посполитой нагло оторвали Тешин, где проживавшие испокон веков поляки доминировали над "братьями" чехами.
- Дальше Иланской наши эшелоны сейчас не пройдут, там создана порядочная пробка из их поездов. - Полковник Валериан Чума, командующий всеми польскими частями в Сибири, остановился и уселся за стол.
- Они отказались пропустить даже семь эшелонов с семьями, ранеными и больными. А генерал Жанен приказывает нам ждать, пока с полковником Арчеговым не будет заключено соглашение о пропуске всех чешских составов за Байкал.
- Это как бальзам на душу, - Румша хихикнул, - надеюсь, что ушлый казак ограбит их эшелоны основательно. Пусть чехи от жадности удавятся.
- Чему радуешься?! - грубовато резанул Чума. - Распотрошив двести чешских поездов, он примется за наши пятьдесят, если мы все же доберемся до Байкала. И нам придется отдать добро, лишь бы выбраться из этой Сибири, где сопли в носу замерзают.
- А может, и не придется, - задумчиво протянул Румша. - Может быть, мы все сохраним и в накладе не останемся. Да еще колчаковского золотишка вытянем из Сибирского правительства.
- Как?! - Чума оторопело посмотрел на собеседника. - Что ты имеешь в виду, пан Казимир?!
- Плюнуть на чехов и Жанена и попытаться договориться с русскими напрямую. Я еще не уверен, но в штурмовом батальоне все жолнежи клянутся, что в Ачинск сегодня ночью вошла Ижевская дивизия и отбила наступающий авангард красных. Это позволило нашим бронепоездам и батальону уйти на станцию Чернореченскую, где расположился штаб генерала Каппеля. Теперь части третьей белой "армии" - Румша иронично надавил на последнее слово - смогут вырваться из ловушки!
- Допустим, - отозвался Чума, - но впереди Красноярск. А мы с эсерами уже заключили перемирие за пропуск наших эшелонов. Взять его штурмом колчаковцы вряд ли смогут - ты сам видишь, какой бардак у них творится. Нет, они обречены.
- Не спеши их хоронить, Валериан.
- Что ты имеешь в виду?
- Знаешь, кто командует белыми в Ачинске?
- Нет! Я только приехал из Красноярска и еще не в курсе.
- Сам император Михаил Александрович! Вот так-то!
- Ох ты, - Чума даже привстал с кресла. - А не новый ли Лжедмитрий он, часом? Кто знает…
- Нет, это исключено. Два офицера его уверенно опознали. Кроме того, у местных селян на стенках имеются портреты царской семьи. Вон там, на столике, один лежит, я специально взял.
- Пся крев, - снова выругался Чума, но в голосе послышалось облегчение. - Это был заговор, и мы его проморгали. И чехи… Ведь войска Арчегова именуются Сибирской императорской армией - а это неспроста.
- И рвутся сюда, - подытожил Румша, - чехи очищают для их прохода один путь. Потому и движение на восток застопорилось…
- Пан полковник. - Дверь в салон отворили, и на пороге вырос поручик. - Срочные депеши из Иркутска. Только что расшифровали.
- От Сыровы?
- Нет, пан полковник. Хотя переданы чешским шифром. Вам от полковника Арчегова. Так же, как и генералу Каппелю. Третья депеша для передачи русскому царю Михаилу от премьер-министра Сибирского правительства Вологодского.
- Давайте сюда! - Валериан Чума протянул руку и жадно впился глазами. Не столько прочитал, а буквально проглотил текст и тут же протянул листы Румше. Тот читал медленнее, но по мере прочтения лицо полковника непроизвольно вытягивалось от удивления.
- Что нам теперь делать? - задумчиво вопросил Чума, но в голосе офицера явственно слышалось нескрываемое облегчение.
- Принимать предложение Арчегова. Это единственный выход, другого просто нет. И поможет нам матка Бозка Ченстоховска…
Красноярск
- Господин генерал, красный начдив Лапин на проводе, - капитан Полонский, адъютант генерала Бронислава Зиневича, сильно тряхнул своего начальника за плечо. Тот открыл глаза - но смысл сказанного не сразу добрался до разума. Но когда все же достиг его, генерал тут же сорвался с места, как ошпаренный кипятком таракан.
Полонский брезгливо сжал губы - за последние дни генерал полностью утратил уважение всех офицеров, став безвольной марионеткой Евгения Колосова, главы новоявленной эсеровской власти в Красноярске.
Истеричный и желчный эсер умел говорить хорошо подвешенным языком и хуже того - убеждать. На своем любимом коньке - настоящем рассвете Сибирской государственности, если "общественностью" будет установлена "демократическая" власть, он вовлек генерала в восстание против Колчака. Еще бы - убрать "контрреволюционного правителя", взять власть в свои руки и убедить красных, что "розовый" Красноярск станет для них союзником, и потому нет нужды на него наступать.
Разагитировав разложившиеся сибирские части, эсеры вовлекли их в переворот. Вот только через три дня вся затея стала трещать по швам. Солдаты им не захотели подчиняться, а когда Зиневич стал убеждать, как "сын рабочего и крестьянина", его просто послали на извечные три русские буквы, силой выпроводив из казарм.
Полонский усмехнулся - надо же, выискался сынок двух папашек. Теперь гонористый поляк относился к патрону со скрываемой брезгливостью, как один шляхтич может презирать другого, замазанного грязью и дерьмом. События последних дней его еще больше убедили в том, что он сделал большую ошибку, поставив не на ту "лошадь". Тем более что вчера в Красноярске стало известно, как полковник Арчегов распотрошил Иркутский Политцентр, нанеся при этом поражение чехам.
Создание Сибирского правительства во главе с Вологодским окончательно добило химеру "розовой власти". Вот только договориться с Иркутском у Колосова не вышло - премьер-министр пригрозил отдать его под суд вместе с Зиневичем за содействие большевикам. А в присланной позднее телеграмме Арчегова эсерам и предателю генералу (уже за измену Сибири!) настоятельно предложили самим вернуть ситуацию к "статус-кво", чтоб уберечь жизни от знакомства с виселицей.
В последней отчаянной попытке хоть как-то сохранить уже не власть, а саму жизнь Колосов связался по телеграфу с командиром 30-й стрелковой дивизии красных, что подходила к Ачинску. И те вышли сейчас на связь - в соседней комнате застрекотал телеграфный аппарат, поползла бумажная лента. Разговор вел сам Колосов, а генерал только читал адресованные им комдивом Лапиным слова…
- Завтра мы возьмем Красноярск. Белые окружены. Ни на какие соглашения мы не пойдем, - голос Зиневича дрожал от нескрываемого страха. Еще бы - с востока грозят петлею, отступающие по Транссибу колчаковцы просто расстреляют как изменника, а партизаны Щетинкина, что подошли к городу с юга, грозят перебить всех "буржуев", а генерала сварить в котле.