- 'Ведьмой' меня прозвали. Мама, когда я ей сказала, что иду в школу воздушных стрелков, потащила меня к нашей колдунье. Я - комсомолка, но отказать матери... Меня напоили каким-то отваром, я ничего не помню, что происходило, но мне сказали, что меня заговорили, что я не умру, пока не покажу своё имя. А когда под Куусамо нас сбили, все выбросились на парашютах, командир и штурман попали к финнам, а мой парашют не хотел спускаться, и меня ветром оттащило на нашу сторону за линию фронта. Ребята достали шила, и мы напились, поминая моих. Я, по пьяне, всё и разболтала. А после того, как в третий раз сбили, у Рыбачьего, через пятнадцать минут нас вытащили катерники из воды, но и командир, и штурман были уже мертвы, а у меня ещё билось сердце. Теперь все верят, что я заговоренная. А свою смерть отдаю другим. Почему Вам рассказала? Так всё равно расскажут. Не лётчики, так бабы. Они у нас на язык шустрые.
В комнате вкусно запахло птицей. Килли стояла, помешивала супчик, добавляя туда какие-то коренья, листики, собранные ею в тундре по дороге.
- Ты - местная?
- Нет, я из Карелии, но жила недалеко отсюда, возле Кеми.
- А где стрелять научилась?
- Отец охотником был, и я каждый год ему помогала. Одна я дома росла, мама болела, и детей больше не было. До этого было трое, но все умерли от голода. А Вы откуда?
- Из Ленинграда.
- А у нас говорили, что из Казани...
- Работаю там, но первый год.
- У Вас отбоя не будет от местных женщин. Очень многие хотят, как можно быстрее, уехать отсюда. А мне нравится в тундре! Можно, я Вашу винтовку буду брать? Очень бой хороший! Дичи здесь много!
- А местное начальство ругаться не будет?
- Насколько я знаю, сейчас Вы здесь самый старший.
- Вот как?
- Все говорят. У меня готово!
Она поставила мне большую миску с супом из рябчика, а сама пристроилась на тахте и ела там, как я не уговаривал пересесть за стол, она не соглашалась. Она немного странная, по-русски говорит с лёгким акцентом, чуть растягивая слова, и, иногда неправильно ставит ударения. Другой народ, со своей культурой, своими привычками. И суп не напоминал ничего из того, что я пробовал из дичи. За счёт абсолютно других приправ. Кто она по национальности я не спросил, да и толку-то! Я не разбираюсь в северных народностях. Карелка, финка, саамка, большой разницы не вижу. Говорят, совсем разные, но я не улавливаю пока этой разницы. После ужина я заполнял карточки испытаний, все борта были на вылете, возвращаться будут после пяти утра. Килли ушла куда-то с посудой, затем появилась снова.
- У Вас бельё чистое есть? Сауна готова.
'Помыться? Вообще, это идея!' Я полез в рюкзак. Сауной оказалась землянка в двухстах метрах от склада, возле небольшого чистого ручья. Но без предбанника, раздеваться надо снаружи, под комарами. Меня сначала удивило, что Килли начала раздеваться тоже, потом вспомнил, что у 'них' так принято. Натоплено было здорово! Я, правда, предпочитаю пар жару, но, в таких условиях и это сказка. Сказал об этом Килли.
- Баня есть в городке, но только по субботам. Мы сами вырыли эту баньку, чтобы отогреваться после полёта. В воздухе промерзаешь до костей. Борисов, крайний командир, тоже не любил жар, у него тут банка и веники припрятаны, сейчас достану. Только я вниз пойду, я пар плохо переношу. А Вы - парьтесь!
Она достала банку, налила горячей воды туда. Там плавали какие-то веточки, травы, листья. Я плеснул на камни, вот это дело! Запарил веники и прошёлся по себе ими. Черт возьми, как приятно. Выскочил из баньки и лёг в ручей. Потом заскочил обратно.
- Странные вы люди, русские! Что в этом хорошего? Я один раз пробовала, так мне плохо стало!
- Так это если перепаришься! Для этого в воду и прыгаем.
- Нет-нет! Она холодная! Я не для этого греюсь! Только дрова переводите!
Разубеждать я её не стал. Пусть моется, как привыкла. Я завершил мытьё, сбегал ещё раз к ручью, и начал вытираться и одеваться. Мошка достала, сразу липнет.
- Меня не ждите, - послышалось из-за приоткрывшейся двери, - мне ещё здесь убираться!
По дороге я нашёл штук восемь больших белых грибов, принёс их в дом. Но, появившаяся Килли резко запротестовала против их присутствия в комнате.
- Их нельзя есть!
- Что, ядовитые? Не может быть! Это белые.
- В тундре они бывают и ядовитыми, нет, матросы их едят и сушат, но как можно есть эту гадость?
Я похохотал над Килли, но вынес их на крыльцо. Утром их уже не было, наверное, часовые себе забрали. Лег спать, пока машины в воздухе, но проснулся не от рева двигателей, а от того, что кто-то тихонько плакал. В комнате темно из-за маскировки, зажёг свет.
- Килли, ты чего?
- Нет-нет, товарищ кап-два, ничего. Это я от обиды. Извините, что разбудила! - послышалось с топчана.
Я прошёл в прихожую, присел на тахту.
- Кто тебя обидел? Я?
- Да нет, Григорьев и остальные. Все воюют, а меня кухаркой сделали.
- Сегодня у полка вылетов не было.
- Не было! - всхлипнула она. - Нет, Вы меня не обидели, и даже руки не распускали. Любят у нас поддразнить. - и тут она заревела ещё больше, вспоминая что-то свое, былое. Как женщина она мало меня заинтересовала, девчонка ещё совсем. Всхлипывая, она рассказывала о том, что было в течение этих восьми месяцев, пока она на флоте. Все обиды, приставания, насилие, все, что происходило с ней и остальными. Ей требовалось высказаться, и решить свою судьбу, так как она отчётливо поняла, что в полк её больше не возьмут.
- Ну, не получается у меня, как у всех! Страшно? Конечно, страшно! Ведь никакая я не заговоренная, и кровь у меня такая же, как у всех. Вот только всё насквозь отморозила в море. Даже не забеременеть, чтобы уйти из полка. А я так хотела этого зимой. Дернуло меня всё рассказать тогда, сатана перкеле. Когда Борисов, всё-таки, меня в экипаж взял, я думала, что всё изменится. Бабник он был, и насильник, ему нравилось, когда всё это делается через силу, а сам, как мужик, совсем слабый был. И жинка от него через это и ушла, видели её, наверное, в финчасти работает. А я не сопротивлялась, и у него ничего не получалось. Он так злился! И, в первом же вылете нас сбили, хоть я и двух мессеров завалила. А теперь что делать? Все будут говорить, что я Ваша 'ППЖ', а Вы на меня даже и не смотрите. Все и так сторонились, а теперь совсем хана.
'Да, всё понятно! О времена! О нравы!' Зная, что впереди шансов уцелеть мало, все старались жить на всю катушку, не оборачиваясь назад и не загадывая дальше следующего вылета. Четкие разграничения существовали только по иерархии: спит с начальством: 'ППЖ', спит с кем-то из лётного состава: 'Своя', спит с младшим по званию: 'Б'. Вся градация! Примитивно, но... Такова жизнь. Бог с ним, не будем изображать праведника и импотента.
- Пойдём. - сказал я Килли.
- У меня морда зарёванная.
- Ничего.
Она подбежала в умывальнику и пару раз плеснула себе в лицо. Легла рядом и прошептала:
- Можно я всё сделаю сама? У меня так давно никого не было!
Я не ответил. Она повернула меня на спину, и села сверху.
- Только не надо ничего делать! Я сама!
Я чуть помог ей только тогда, когда она дошла до конца.
- Я смогла показать своё имя! - сказала она минут через десять после этого. Дыхание у неё было бурным, несмотря на то, что прошло много времени. Я провёл ей пальцем по спине.
- Ещё! - попросила она, изменившимся голосом. - Всё! Хватит! - и мгновенно уснула. А мне пора было вставать, где-то далеко послышался гул моторов. Когда я вернулся, Килли и 'Тигра' в комнате не было. Появилась только в 10, принесла глухаря и трех тетеревов. Мордашка смущённая, подошла ко мне, и смущенно потянула за пуговицу гимнастерки:
- Спасибо! Знаешь, как моё имя? Килликка - 'женщина'. Я сегодня ей стала. Впервые в жизни.
Через неделю, один из стрелков прибыл на вылет пьяным в стельку, и Килли ушла на вылет вместо него. Борт вернулся, потопив транспорт в 2000 тонн. В кабине стрелка на ремнях висело маленькое худенькое тело мертвой Килли, лучшего воздушного стрелка Северного Флота.
Состав группы по окончанию испытаний поменялся: Пе-8р, уничтожив восемь подводных лодок и шесть транспортов противника, ушли на завод на смену двигателей, и назад больше не вернутся. Они малоэффективны для такого рода деятельности. Их переоборудуют в стандартные бомбардировщики и передадут в линейный полк. Производство Пе-8 прекращено, завод переходит на выпуск Пе-12 двух модификаций. Пе-12, который проходил государственные испытания в Москве, прилетел к нам, в составе звена, с ним ещё две машины, уже серийные. Бомбардировщик и ракетоносец. В конце июля нами была отмечена активность немцев в районе Маточкина Шара. Там появились немецкие подлодки. По итогам испытаний ракетоносцы имеют сейчас смешанное вооружение на борту: от двух до 4 ракет, 20 глубинных и 16 обычных 250 кг бомб, около 9 тонн нагрузки. Целей для ракет мало. Лишь однажды ребята обнаружили на переходе крупный одиночный корабль и две подводные лодки, которые, прижимаясь к паковым льдам, шли к мысу Желания. Началась 'большая охота'. Вопрос был согласован со Сталиным. Он сказал: 'Пропустите его в лёд и там постарайтесь его остановить'. Наши борта четверо суток, сменяя друг друга, ждали, когда 'Адмирал Шеер' войдёт в лёд. У немцев был самолет-разведчик на борту. В районе мыса Желания лодки встали к припаю, немцы катапультировали самолёт и начали вести ледовую разведку. Наш 01-й успел потопить две лодки в районе Маточкина Шара, а 03-й ещё три у Карских ворот. Всего лодок было задействовано семь. 2 августа был перехвачен и уничтожен 'Кондор', который шёл к 'Шееру'. Наконец, 3 августа 'Адмирал' вошёл в Центрально-Карский массив. Стоит описать обычную для тех мест погоду: сплошная облачность высотой 200-300 метров до нижней кромки, толщина покрова больше трех километров. Под облачностью полярный день, берег окутывает туман. Пригодных аэродромов нет. Лёд слабый, сесть можно только дома. Лыжного шасси нет. Мы выкрутились только потому, что в составе экипажей были такие асы-полярники, как Водопьянов, Ляпидевский, Мазурук и Черевичный. Ну и за счет приводов и приборов, конечно!
Себя мы не обнаружили, так как были над облаками. Когда 'Шеер' прошёл 50 миль, 'ноль первый' ударил бомбами по лодкам у Желания, а затем пустил ракету по 'Шееру'. Довернул на него и по радиолокационному прицелу отбомбился 250 кг бомбами. Палубу и башни такие бомбы не пробьют, но осколками повредят всё, что только возможно на мачтах и надстройках. Водопьянову повезло: потом стало известно, что одна из бомб пробила решётку трубы и взорвалась в дизель-генераторном отсеке, вызвав пожар и уничтожив ГРЩ (главный распределительный щит). Ракета пробила четвёртое машинное отделение, и полностью вывело его из строя. Крейсер зажало во льдах, так как он вынужден был остановить машины из-за аварии на ГРЩ. После восстановления питания, продолжить движение не удалось: произошла подвижка льда и проход, обнаруженный 'Арадо', закрылся. Сам самолёт был уничтожен взрывами фугасок. Началась ледовая эпопея 'Шеера'. Через 4 дня, он вышел на связь с адмиралом Редером, сообщил, что атакован из-за облаков с невероятной точностью. Остался без хода, просит помощи. Из Альтен-фьорда к нему на помощь вышли 'Хиппер' и 'Лютцов' в сопровождении 6 эсминцев. Мы зафиксировали это, и следили за его переходом. Наш флот немцы ни во что не ставили, поэтому рванули на полном ходу напрямую к мысу Желания. 'Хиппер' сходу вошёл в ЦКМ, так как мы пропустили беспрепятственно 'Кондор', который дал ему данные по ледовой обстановке. А 'Лютцов' остался у мыса Желания. Когда до 'Шеера' оставалось 15 миль, Мазурук атаковал 'Хиппер' одной ракетой. Зашёл с другого борта и ударил второй, так как корабль не остановился и начал передачу кодом, затем Мазурук прошёл с кормы и высыпал 250-тикилограммовки. 'Хиппер' встал. Из перехваченных УКВ переговоров стало ясно, что ход он потерял, РЛС выведена из строя первым ударом, но немцы знают, что их атаковали ракетами и бомбами. Видимо, кто-то из сигнальщиков увидел полёт ракеты. Хотя, оба командира считают положение безнадёжным, но, предпринимают усилия по освобождению кораблей из ледового плена, путём подрыва льда зарядами. 'Лютцов' попытался дать ход, но 'Единичка', под командованием Водопьянова, атаковала его всеми 4 ракетами, а возвращавшийся Мазурук добавил ещё две. Тут зашевелились англичане и двинули свою эскадру в направлении мыса Желания. И Сталин дал команду топить всех. В 'Двойку' и 'Четвёрку' загрузили двухтонки с перегрузом, по восемь штук в каждую. После сброса первой же бомбы капитаны первого ранга Хартманн и Меендзен-Бокен, дали SOS и сообщили о капитуляции. А вице-адмирал Кюмметц назвал их трусами! Сам он сохранил восьмиузловой ход, и ещё час оставался на плаву, пока 'двойка' Ляпидевского двумя бомбами не поставила окончательную точку в его карьере.
К нам прибыл адмирал Кузнецов, который взял на себя командование операцией по пленению экипажей двух 'карманных линкоров', вызволению их изо льда и буксировки в Молотовск. По дороге, он решил лично поблагодарить и поздравить лётчиков отдельной группы с удачной операцией. А мы готовились к удару по Хаммерфесту. Разведотдел Карельского фронта, наконец, получил данные агентурной разведки о месте стоянки 'Тирпица'. Он стоит в гавани Хаммерфеста под скалой у аэродрома. На длинных тросах установлены маскировочные сети. Немцы пригнали три плавучих дока и собираются ввести линкор в них. Сведения достаточно достоверные. Человек, передавший их, давно работает с нашей разведкой. Но, доставка сообщения заняла много времени. Вокруг Хаммерфеста три крупных аэродрома немцев. Почти одновременно с Кузнецовым, прилетел вице-адмирал Головко, с которым в прошлый раз у нас не всё сложилось. В этот раз, он не вмешивался в работу, наоборот, помогал её проводить, и был всегда во взаимодействии. Поэтому, на вопрос Кузнецова о том, насколько хорошо помогает нам флот, я ответил положительно. Кузнецов задал вопрос, почему мы не объявляли о победах над подводными лодками?
- Не было необходимости, товарищ адмирал. Если бы мы объявили об этом, надводные корабли не вышли бы в рейд. Требовалось выманить их в море, так как искать их днём над Норвегией небезопасно. Особенно на новых машинах. Сейчас испытания завершены, есть успех, будем развивать его. Осталось найти стоянку 'Шарнхорста'. Но, он где-то южнее. А скалы в Норвегии крутые и дают многочисленные радиолокационные тени. Сегодня готовимся атаковать 'Тирпиц'.
У машин, действительно кипела работа. Всем машинам подвешивали двухтонные бомбы. Для этого у ракетоносцев снимали задний барабан. Две в люк, две под крылья. И две ракеты с осколочно-фугасной БЧ, чтобы подавить немецкие РЛС флак-дивизионов.
- Облачность не помешает?
- Нет, поможет. Если что, нырнём в неё.
Мы прошли в штаб группы, большую землянку с хорошим перекрытием, и там показали маршрут: из Оленьего до Кваненгена, там поворот на Хаммерфест.
- Зачем такой большой крюк?
- Тут по пути следования только один аэродром противника. По нему ударит 2 гвардейский. Нанесёт удар под облаками. Мы пройдём незамеченными. Дальше будем находиться вне зоны действия РЛС противника. Затем ложимся на курс, которым стоит 'Тирпиц', согласно данным разведки. Есть семь точек, где можно выполнить обсервацию, и точно привязать все к навигационной и радиолокационной картам. С этой стороны 'Тирпиц' скалами не прикрыт. У Альтен-фьорда снизимся до нижней кромки облаков, чтобы уменьшить рассеивание. Первой пойдёт 'двойка', следом 'единичка', если обнаружит радар, отстреляется по нему. Затем 'четверка' и 'тройка'. Вероятность того, что попадём по 'Тирпицу', и не одной бомбой, достаточно велика. На 'тройке' есть ОФБ-100 в носовом люке. Это 'подарок' аэродрому в Хаммерфесте. Он на горе, почти параллелен стоящему 'Тирпицу'. Плюс, если данные не верны, то с этой стороны будем хорошо просматривать всю гавань. Если облаков не будет, значит, снижаться не будем. И есть вероятность того, что этот сектор РЛС противника не просматривается, антенн кругового обзора у них нет. - доложил штурман группы Аккуратов.
В этот момент начали запускать моторы 'Ил-4' и истребители прикрытия. Начался 'рабочий день'. Несмотря на планы, оба, командующий и нарком, остались на аэродроме в ожидании результатов. Алакурти прошли без помех со стороны противника. Под облаками шёл жестокий бой между немцами и нашими. Все машины набрали 12000 метров, собрались в плотную коробочку. О чём и доложили условным сигналом.
- Теперь полтора часа ждать, товарищи адмиралы. Ещё один аэродром у немцев только в Серк-Йозене. Наши будут обходить его за сто двадцать километров.
Принесли обед, Головко что-то сказал адъютанту, тот принёс ему портфель. Оттуда он достал бутылку с золотисто-синей этикеткой 'Navy Rum'.
- Вот, Николай Герасимович, адмирал Фрейзер презентовал.
- Его ж матросам выдают!
- Он сказал, что его пьют все на Ройял Флиит.
- Ну, давай попробуем. Что он сказал по поводу трех линкоров?
- Спросил, почему его не дождались, а утопили 'Лютцов'.
- И что Вы ответили?
- Что рассмотреть повреждения возможности не было, поэтому опасались, что, как и 'Тирпиц', починится и уйдёт в последний момент.
- Да, нормально, и резонно. Что ещё говорил?
- Хватит ли у нас сил довести капитулировавших немцев до базы?