Напротив, если я их возьму, получится с точностью до наоборот – тогда у Шеина будет возможность маневрировать, пока все силы Карла будут прикованы к ним. Насколько долго это продлится – трудно сказать, но месяц, а то и два защитники островных крепостей должны продержаться, если главный воевода позаботится о возведении дополнительных укреплений, запасах провианта, боеприпасах и прочем.
Значит, надо брать.
И опять меня выручила погода. Холода, пока мы были заняты Хапсалусом, резко пошли на убыль, но зато начались метели, поэтому версия о том, что Емеля, соблазнившись ровным льдом, решил сократить путь, но заплутал, ибо не видно ни зги, прошла. Ни у кого и в мыслях не было, что они лазутчики, тем более что как раз совсем недавно в боевых действиях между Швецией и Речью Посполитой установилось недолгое затишье. Кроме того, огромную роль вновь сыграл спиритус вини.
Ну и горазды эти ландскнехты жрать водку!
Затем была Лихула – последний эстляндский город, после мы вступили в ту часть Лифляндии, что еще принадлежала Карлу, и как гром среди ясного неба обрушились на Пярну, ставший Перновом, где благодаря строгому инструктажу тоже все обошлось без приключений.
А вот Годунов, с которым мы после совместного взятия Падиса и Хапсалуса вновь разделили наших людей, такими беседами перед отправкой передовой группы стал пренебрегать, за что и поплатился. Это произошло не сразу. Лоде и Куйметсу он взял без приключений, а вот на Вейсенштейне произошла осечка.
К тому времени псевдокупцы попросту обнаглели и, решив, что столь малый город они могут взять собственными силами, принялись действовать самостоятельно. К тому же было неправильно выбрано место для засады – царевич заупрямился и, не став слушать эстонского проводника, вознамерился устроить людей покомфортнее и поближе к городу.
В Вейсенштейне приметили скрывающихся в ложбинке людей, почуяли недоброе, посчитав, что это ляхи, которые собираются захватить город, и усилили бдительность, поэтому взять его нахрапом прибывшим с обозом нашим людям не удалось. Правда, открыть ворота они сумели, так что группа захвата все-таки успела ворваться, но дальше завязался бой на улицах.
Оправдываясь передо мной, Федор заметил, что это просто роковой город для их рода, поскольку тридцать с лишним лет назад здесь же при штурме погиб его дед Григорий Лукьянович, больше известный как Малюта Скуратов, а теперь вот…
Я хмуро поглядел на его тщательно забинтованную правую руку на аккуратной черной перевязи – чувствуя свою вину, он тоже рванулся в гущу боя, схлопотав шальную пулю, – и язвительно поинтересовался:
– А для полутора десятков погибших гвардейцев он тоже оказался роковым или все-таки эта гибель на чьей-то совести?
Тут ему крыть было нечем.
Увы, но этот прокол обошелся достаточно дорого, сыграв существенную роль как в моей дальнейшей судьбе, так и в судьбе самого царевича, да и всей Руси. Дело в том, что, по моим первоначальным расчетам, мы должны были успеть вернуться в Москву незадолго до свадьбы Дмитрия. Но бой на улочках Вейсенштейна, вновь ставшего Пайдой, помимо людских потерь с нашей стороны имел еще один негативный нюанс – полностью блокировать защитников города не удалось и несколько человек удрали.
Хорошо еще, что я узнал о произошедшем довольно-таки быстро. Как раз в это время моя часть гвардейцев взяла Феллин, расположенный верстах в шестидесяти южнее, так что двух гонцов из Вейсенштейна, направлявшихся в нашу сторону, мы задержали буквально через день, когда уже выступили по направлению к озеру Вирцерве. Хеллик, правда, называл его как-то иначе, то ли Выртсярв, то ли Выртъер… словом, какой-то выверт – действительно, язык вывернешь.
Я сделал все возможное, чтобы не допустить утечки информации и полностью перекрыть южные рубежи, на которых предполагал остановиться. Первым делом были посланы гонцы к Ратману Дурову с требованием растянуться во всю длину, перекрыв не только расстояние до этого озера, но и далее, аж до границ Руси. Одновременно мои люди ускакали и во Псков, к Темиру Засецкому, чтобы он немедленно выдвигал стрельцов своего полка в направлении юго-западнее Дерпта.
Словом, отсечь кордонами ту часть Лифляндии, которую предстояло завоевать, у меня получилось. А вот внутри нее самой перехватить других беглецов из Пайды, рванувших на восток в сторону Дерпта и по пути предупреждавших всех людей в бургах о неожиданном нашествии, увы. Нет, разъезды вдогон были посланы, но поймать их удалось лишь под самым Дерптом, а до того пришлось задействовать всю дипломатию и представителей взятых городов, которых я таскал за собой. К тому времени их у нас с Федором насчитывалась аж целая дюжина, включая двух представителей бывшего Ревеля – шведского генерал-губернатора и еще одного человека из магистрата этого города.
Любопытно, что генерал уговаривал сдаться с особым азартом. Может, рассчитывал, что король скостит ему наказание, если он таким вычурным образом поспособствует ослаблению Речи Посполитой, поскольку нас за серьезных соперников он вообще не считал, полагая даже взятие Колывани чистой случайностью – повезло с погодой, вот и все.
Ну да, помню, в свое время мне довелось читать об этом в книжках про Отечественные войны. Что французы, что позже немцы в один голос ссылались на генерала Зиму, воеводу Мороза и прочую русскую зимнюю нечисть. Но я не возражал. Недооценка врагом наших людей и воевод – это просто замечательно, и ей надо радоваться, а не пытаться доказать обратное. Более того, исходя из такого понимания нашей победы мы позже, даже если шведский король откажется выкупить своего опростоволосившегося губернатора, непременно порекомендуем государыне Ливонии все равно проявить благородство и отпустить его в Швецию – нам такие люди, как он, в стане врага весьма сильно пригодятся.
Пусть слушают дяденьку и прут на нас дуром.
Пока же генерал вовсю витийствовал, рассказывая явившимся на переговоры защитникам очередного города, как русские честно соблюдают все свои обещания.
Ему верили – хоть и враг, но все-таки авторитет, – но пока колебались, совещались, время шло. Прибыв под Дерпт, я с прискорбием констатировал, что отстаю от намеченного графика аж на неделю и на свадьбу Дмитрия, которую тот обещал всячески оттянуть, но никак не позже начала Масленицы, мы с Годуновым уже не успеваем, пускай даже понесемся налегке, без обоза.
Хорошо хоть, что финал операции "Зимняя молния" получился удачным, то есть бескровным. Глядя на мощные крепостные стены Дерпта, ставшего Юрьевом, можно было лишь радоваться, что перехват беглецов из-под Пайды удался, иначе не знаю, сколько пришлось положить бы людей при штурме этой твердыни.
Вот почти и все – можно вздохнуть спокойно. Отныне весь водный торговый путь, идущий из Пскова через Эстляндию, в наших руках. Начинался он от Чудского озера, далее по реке Эмбах, на которой и стоит Юрьев, в озеро Вырт… словом, которое с вывертом. Потом из него в устье реки Тянассилма, вверх по течению до другого озера, и далее все реками, реками, реками, пока не настанет черед последней, названной, как и город, Пярну, которая впадает в Балтийское море.
Остались пустяки, и после взятия Юрьева я отправил полусотню ратников, которую доверил Груздю, за Ксенией. Пришла пора забирать мою суженую из монастыря, благо что впереди были лишь Оденпе, что в переводе означает "Медвежья голова", если верить словам Хеллика, да пара городков помельче, которые Мария Владимировна должна была преподнести в дар Дмитрию. Мы не мешкали, буквально через два дня покинув Юрьев. Правда, планировали через день, но и тут образовалась заминка – пришлось учинять суд над стрельцами. Одна троица была повинна в ограблении какого-то местного бюргера, а еще двое – в изнасиловании пары горожанок.
Очень не хотелось отправлять их на плаху, особенно грабителей, которые и прибарахлились-то так себе, тем более что за всех троих просил Засецкий, но закон есть закон. Немного подумав, я отправил вперед Годунова – ни к чему царевичу быть замешанным в казнях, а сам вместе с двумя другими судьями, которыми согласно указу Дмитрия о местностях на военном положении стали Засецкий и Дуров, все-таки вынес смертный приговор, сумев убедить в его необходимости обоих стрелецких командиров.
– Ныне простим, значит, назавтра жди следующего случая, причем похуже, – пояснил я угрюмо глядевшему на меня Темиру.
Что же касается взятия Оденпе, Нейгаузена и крохотного Мариенбурга, то тут тоже все прошло тихо и аккуратно.
Еще денек у меня ушел на выполнение обещания Хеллику. Мы лихим наскоком взяли поместье, из которого так и не вернулась его мать, разоружили его обитателей, после чего, оставив в близлежащей деревне Хеллика, я вывел своих людей из бурга, отправившись дальше. На следующий день в бург вошла стрелецкая полусотня, имеющая приказ осесть в нем. К тому времени в живых там никого не было – местные эстонцы вырезали всех подчистую.
Вообще-то Нейгаузена и Мариенбурга для подарка Дмитрию вполне хватало, но из-за моей заминки с Хелликом Годунов, ушедший с ратниками вперед, по собственной инициативе взял Мариенгаузен, очень уж заманчиво лежавший всего в нескольких верстах от границы с Русью.
Подумав, что бог любит троицу, я махнул рукой – пусть будет, подарим и его. Но на будущее строго-настрого предупредил царевича, чтоб больше ни-ни, поскольку он стал намекать насчет Усвята и Велижа.
– Вначале Усвят с Велижем, а там и на Полоцк глаз положишь, – сказал я.
– А королева ими Дмитрию поклонится, – нашелся Годунов.
– У нас и без того все шито белыми нитками, – мрачно заметил я. – Нет уж, пусть Дмитрий как-нибудь потерпит, а коли ему приспичит, сам их и берет. Лучше давай подумаем о другом…
Прикидывали недолго. По моему раскладу выходило, что, как ни торопись, на свадьбу Дмитрия мы все равно не успеваем. С другой стороны, я твердо нацелился на торжественный въезд царевича в Москву и дальнейшие празднества по этому поводу, а какое может быть веселье и всенародные гулянья в дни Великого поста?
Получалось, следует поторопиться, чтобы успеть до него.
Решили поступить следующим образом. Я выезжаю налегке, прихватив с собой всего сотню гвардейцев, и на всех парах жму в столицу, но появляюсь там тайно, никому не открываясь, за исключением самого Дмитрия, с которым и договариваюсь об организации торжеств по случаю наших громких побед. К тому времени должен подкатить и Федор – согласно моим подсчетам, спустя три дня после меня – но уже с обозами, пленниками, остальными ратниками и, разумеется, с сестрой, которую буквально накануне доставил из монастыря Груздь.
В тот же самый вечер в Мариенгаузен приехали еще двое – Бохин и мой братец. Визит последнего меня слегка удивил. Вообще-то я ожидал лишь дьяка, которому предстояло возглавить посольство королевы Ливонии к императору Руси. Выяснилось, что Александр отпросился у Марии Владимировны попрощаться со мной, поскольку государыня не просто оставила его у себя, но сейчас собирается отправить его во главе посольства в Речь Посполитую, вот он и приехал ко мне, чтобы поблагодарить за все благодеяния и испросить моего благословения.
– Только попроси ее, чтобы она для вящей солидности дала тебе какое-нибудь баронство, – посоветовал я ему.
Братец потупился и залился густым румянцем, скромно вымолвив, что милостью королевы за особые заслуги перед нею уже удостоен титлой герцога Лифляндского.
Так-так. Кажется, я догадываюсь, что это за особые заслуги. Ай да Шурик! Оказывается, не я один такой шустрый.
Сам герцог лишь смущенно краснел и явно не собирался вдаваться в подробности, да я и не собирался его ни о чем расспрашивать, чтоб зря не смущать. Однако в баньке мне бросился в глаза пяток пожелтевших пятнышек на его шее – остатки страстных поцелуев, и последние сомнения отпали – уж очень знакомая манера. Любит кое-кто в порыве страсти кусаться…
Глава 38
Сцена из "Ревизора"
Мы мчались, делая по две сотни верст в день, так что сократить опоздание сумели, хотя все равно прибыли лишь на второй день после венчания Дмитрия – оно прошло в субботу, а мы появились в столице в понедельник, двадцать четвертого февраля.
Бохина я временно разместил в Кологриве. Там же оставил почти всех гвардейцев, взял с собой лишь десяток. Вместе с ними рано поутру я и въехал в город под веселый перезвон колоколов, словно Москва каким-то неведомым образом узнала, что по ее улочкам гордо шествуют герои Прибалтики. Признаться, я удивился, но, как пояснил один из ратников, который был сыном попа и даже имел прозвище Попович, сегодня отмечается большой церковный праздник – день чудесного обретения главы Иоанна Предтечи, отсюда и колокольный звон.
Мне тут же припомнился один из рассказов дядьки. Кажется, он выезжал под Псков тоже именно в этот день – счастливый и полный радостных надежд, и я в очередной раз подивился странному совпадению наших с ним судеб. Правда, сбылось далеко не все, о чем он мечтал, но у меня-то совсем иное дело – основное уже за плечами, так что беспокоиться не о чем.
Все гвардейцы, сопровождавшие меня, были строго-настрого проинструктированы: пока ни о чем никому не рассказывать – рано. С этой же целью – максимальное соблюдение тайны – я, быстренько сполоснув лицо ледяной водой, которую из-за спешки даже не велел подогревать, и переодевшись в кафтан понаряднее, не пошел в царские палаты, а подался на соседнее подворье, к Басманову. Пусть он втихую доложит государю, что я появился. Думается, для встречи со мной Дмитрий, как бы ни был занят всякими забавами и увеселениями, минуту-другую улучит.
Увы, но застать Петра Федоровича в тереме не получилось. Оказывается, государь ныне до обеда затеял игру в снежки, и боярин занят бережением его царственной особы. Послав за ним холопа вместе с Дубцом, чтобы Басманов сразу понял, что к чему, я не стал тратить время даром и… повелел подавать завтрак, – с утра во рту ни маковой росинки.
Дворский, шокированный столь нахальным поведением, в очередной раз попробовал что-то вякнуть, но я ласково заметил, что ныне со мной лучше не спорить, и вообще глупо повиснуть на воротах терема из-за такой пустяковины, как десяток кусков мяса, несколько пирогов и кувшин сбитня. Тот посмотрел на суровые лица стоявших за моей спиной ратников, среди которых наиболее колоритно выглядели Оскорд и Одинец, прикинул, что и впрямь глупо, и расторопная челядь принялась накрывать на стол.
Надо сказать, что боярин подоспел довольно-таки быстро – я даже не успел поесть. И был он не один, а с Дмитрием, который бросил все свои дела и, распорядившись, чтобы продолжали резвиться без него, тоже сорвался на встречу со мной.
Государь оказался ласков, первым делом искренне посетовал, что меня не было на свадебке, которая получилась весьма веселой, и принялся расспрашивать, что и как. Я не спешил вываливать хорошие новости, начав с плохих, и сокрушенно протянул:
– Ты же сам ведаешь, кесарь, что в тех краях черная смерть появилась. Уж больно жалко людишек своих стало – если сейчас на Эстляндию обрушиться, так и они, чего доброго, хворь поганую подхватят.
– Да оно-то понятно, – кивнул несколько помрачневший Дмитрий. – Ты об ином поведай – почто так долго обратно добирался? Коль не вышло, так сразу бы и возвертался – глядишь, и обвенчался бы вместе со мной, в один день.
Я опешил и растерянно уставился на него. Это как же так?! То он мне ставит обязательное условие, что без Эстляндии лучше домой не приходи, и вдруг меняет гнев на милость и соглашается на наше с Ксенией венчание без ничего.
– Нешто я не понимаю, что на все божья воля, – продолжал он, не замечая моего недоуменного лица. – Признаться, я так и помыслил, что успеешь приехать в срок. А там повинился бы передо мной, я простил бы да согласие на венчание дал.
Стало немного обидно. Выходит, все зря? У меня, между прочим, три с половиной десятка человек погибло. Выходит, они тоже понапрасну свою жизнь отдали? Но я тут же взял себя в руки. Ничего не зря. Эстляндия-то наша, изрядный кусок Лифляндии тоже, да и мне теперь виниться ни к чему.
Последнее я даже озвучил вслух, вызвав удивление у Дмитрия, которое, по мере того как я продолжал рассказывать, сменилось на восторженную радость. Не в силах ее сдержать, он кинулся обниматься, после чего засыпал меня вопросами – как и что, – а получая на них ответы, дивился все сильнее.
– Тридцать пять человек погибло?! Всего-то?! – то и дело всплескивал он руками. – Да ты какой-то колдун, коли возмог таковское, да притом еще и людишек сохранил! Нет, ну ты слыхал, Петр Федорович?! Ай да князь, ай да удружил с подарком к свадьбе!
– Еще бы воевал, да пищаль потерял, – счел возможным пошутить я и поправил Дмитрия: – В одном только ты ошибся, государь. Мой титул теперь звучит чуть-чуть длиннее. – И пояснил, что отныне он в моем лице имеет дело со светлейшим герцогом Эстляндским. Да и князь Хворостинин вместе с дьяком Бохиным ныне тоже бароны.
Дмитрий в ответ усмехнулся, иронично заметив, что более Марии Владимировне отдариваться нечем, вот она и награждает всех титлами. К тому же чин думного боярина, который он мне на днях объявит, будет куда как круче.
А вот с соблюдением тайны до прибытия царевича у меня не вышло. Впрочем, этого и следовало ожидать – при столь нетерпеливом характере удержать в секрете такие новости хотя бы пару дней для государя – вещь невозможная в принципе.
Оправдание своему неуемному желанию он нашел мгновенно. Дескать, лучше всего, если послы от королевы явятся в его палаты именно завтра, пока Годунов отсутствует. Если не упоминать имени главнокомандующего вовсе, то окажется, что воевал Эстляндию с Лифляндией исключительно первый воевода Марии Владимировны князь Мак-Альпин да второй воевода – Христиер Зомме, барон Нейшлосский. Тогда маскировка помощи Руси будет куда лучше. Однако, заметив неудовольствие на моем лице, он торопливо поправился, что насчет торжественного въезда царевича в Москву я могу не сомневаться – все будет как положено, но потом.
Что до маскировки, то тут у меня было иное мнение – не думаю, что среди иноземных послов сплошь дурачки с дебилами и недоумками, но спорить не стал. Торжественная встреча обеспечена, а это главное. В остальном же пусть будет так, как хочется Дмитрию.
Получалось, что день отдыха у меня только сегодня, а уже завтра на правах первого воеводы королевы Ливонии придется присутствовать на приеме государем ее послов. Но чтобы не было неожиданностей, я заранее известил Дмитрия о содержании грамотки, в которую Бохин уже вписал названия городов, намеченных в дар государю.
– А Феллин и Юрьев? – недовольно надул он губы.
– Ты же сам говорил, что следует соблюдать осторожность, дабы никто не смог заподозрить Русь и ее государя в излишней корысти, – напомнил я.
Дмитрий не нашелся с ответом и, резко сменив тему, принялся обсуждать порядок почетного въезда в город ливонского посольства. Слушая его, я лишь диву давался – ужас какие сложности.
Однако Власьев, на чьи плечи Дмитрий взвалил всю практическую организацию встречи, невзирая на ограниченность во времени, успел все сделать в лучшем виде. Даже Бохин, долго служивший в Посольском приказе и знающий толк в подобных мероприятиях, довольно покряхтывал, глядя на тот почет, которым нас окружили.