Вернувшись в кабинет, Агранов дал указание начальнику Оперативного отдела Воловичу лично подготовить материалы по "антисоветскому заговору группы Тухачевского". В оперативном деле собрали материалы опернаблюдения на маршала и его команду, донесения осведомителей особых отделов и французской резидентуры, добавили документы старых, проводившихся разведкой операций по "бонапартистской легенде". Получившееся досье представляло собой амальгаму действительных стремлений маршала к власти и тенденциозно подобранных, местами – вырванных из контекста разведопераций документов, свидетельствующих о его "вражеских" планах. Пленум такие доказательства должны были устроить.
Только после этого, Косиор созвал пленум ЦК.
* * *
Пленум начался 23 августа, "Правда" писала о нем непривычно кратко, только повестку и прения по последнему вопросу – о назначении XVIII съезда партии:
"Пленум обсудил следующие вопросы:
"Об усилении позиций СССР в сфере сотрудничества с иностранными государствами" (докладчики Литвинов, Мануильский);
"О положении дел в армии и оборонной промышленности" (докладчик Рудзутак);
"Дело тт. Тухачевского, Блюхера, Белова" (докладчики Косиор, Агранов);
"О проведении XVIII съезда ВКП(б) (докладчик Петровский);
Делегаты Пленума постановили провести XVIII съезд партии в ноябре 1937, приурочив открытие к 20-ти летию октябрьской революции…"
Первый доклад никого не заинтересовал. Литвинов доложил о заключенном с Францией договоре, не сказав ничего нового, его дипломатическое детище "политику коллективной безопасности в Европе" все прекрасно помнили, как и договор с той же Францией в 1935 году. Новые инициативы воспринимались всего лишь как продолжение этой линии. Совершенно шаблонным стало и выступление Мануильского о Коминтерне, с упором на испанские события. Рудзутак, стремящийся заработать очки перед Косиором, делегатов уже насторожил: резкой критике подверглась работа правительства и отвечающего за вооружения в НКО Белова. Доклад выглядел явно направленным против Тухачевского. Члены ЦК почуяли неладное. И следующий вопрос их не разочаровал, Косиор и Агранов обвинили Тухачевского, Блюхера и Белова в создании группы, организовавшей бонапартистский заговор в армии. Материалы Агранова пришлись кстати, придав обычной грызне за власть видимость объективности.
Защищать проигравших никто не стал. Продемонстрировав объяснимое единодушие, пленум принял решение об исключении из состава ЦК Тухачевского и Блюхера, снятии их со всех постов, немедленном аресте заговорщиков и предании их суду. Арестовали маршалов на выходе, чекисты подготовились. Войска Московского военного округа, были приведены в боевую готовность, но как выяснилось зря. Армия защищать Тухачевского не собиралась.
По обвинению в принадлежности к "бонапартистскому заговору Тухачевского" арестованы сам председатель СНК Тухачевский, Белов, Блюхер, и около двух десятков высших командиров из их окружения. "Бонапартистов" судили 2 сентября, приговорили к высшей мере и расстреляли вечером того же дня.
* * *
В армии на этот раз провели серьезные перестановки. Косиор знал Якира давно, и способности его оценивал здраво. Доверял он ему полностью, но осознавал, что стратегом тот не является. И в случае серьезной войны на главкома не потянет. Нет, с должности он снимать старого соратника не собирался, но вот дать ему в помощь "военспеца" – это было логичное, опробованное историей решение. В Красной армии еще с гражданской войны привыкли к наличию рядом с "пролетарским героем – командиром" незаметного начальника штаба, с основательными военными знаниями. И Косиор продавил назначение начальником Генштаба Шапошникова. Последний был грамотнейшим штабистом но совершенно аполитичным человеком, не принадлежавшим ни к одному из армейских кланов. Типичный "военспец", прекрасно подходящий к этой должности.
Его заместителями, разумеется, стали люди Якира – Федько и Василенко. Руководить Военной Академией поставили видного теоретика Свечина.
Начальником ключевого Управления начсостава вместо Фельдмана Гамарник предложил Урицкого, недавно ставшего начальником Разведуправления. Военную разведку вместо него возглавил вызволенный из сталинской опалы Уншлихт, в прошлом заместитель председателя ВЧК, заместитель председателя Реввоенсовета, в 1935 году задвинутый к Калинину в ЦИК. Сменилось и командование большинства военных округов. На Дальнем Востоке, для объединения и направления действий ОКДВА и Забайкальского округа создан Особый Дальневосточный фронт (ОДВФ) под командованием Уборевича. С целью отблагодарить Уборевича за поддержку и, одновременно, улучшить контроль в поддерживавшем Тухачевского округе. Кроме того, назначение Уборевича командующим наиболее крупного войскового объединения страны давало возможность рассчитывать на его содействие в дальнейшем.
Председателем СНК вместо Тухачевского, как и предполагалось всеми знающими людьми, назначили Чубаря, на его место, первым секретарем ЦК Украины – Зеленского.
* * *
В целом, пленум и перестановки в руководстве сыграли двойственную роль. С одной стороны, борьба с "бонапартистскими устремлениями" военных, безусловно, сплотили основную массу руководства партии, часть руководства армии и промышленности. В этом плане, Косиор получил весомую поддержку и набрал авторитет как партийно-государственный лидер. Однако, с другой стороны, перестановки в армии и расстановка на ведущие посты людей Якира-Гамарника, породили недовольство других армейских групп, в первую очередь, маршала Буденного и переведенного командовать Среднеазиатским округом командарма 2-го ранга Седякина, в прошлом штабс-капитана царской армии, прошедшего мировую и гражданскую войны, до этого бывшего начальником Управления ПВО. Не удалось привязать к действующему руководству и Уборевича. Возглавив Особый Дальневосточный фронт, он в ходе проведения мероприятий направленных на повышение боеспособности и мобильности войск столкнулся с противодействием местного партийного руководства, получив при этом поддержку уполномоченного СНК по Дальнему Востоку, обиженного Косиором Калинина. А вот поддержки Якира он не получил – секретари Дальнего Востока были друзьями брата Косиора.
Второй из оставшихся в СССР маршал, Егоров, назначенный в благодарность за поддержку вторым замнаркома обороны, теперь наоборот поддерживал Якира.
Расправа над бывшим соучастником заговора насторожила участника антисталинского заговора Мануильского, который, не будучи членом "украинской" группы и не курировавший серьезных вопросов в партии или государстве (как Агранов или Литвинов) начал опасаться опалы.
Вообще, репрессии проигравших схватку за власть – а именно так оценивались события в среде советского "широкого руководства", закончившиеся смертными приговорами, вызвали в верхах опасения в отношении Косиора. Выражать недовольство по поводу расстрелов "своих", представителей узкого слоя высшей элиты, осмеливались даже имевшему куда более весомый авторитет и гораздо крепче и дольше державшему власть Сталину, как это было лишь год назад, когда добившись расстрела группы Зиновьева-Каменева, вождь не смог продавить единогласную поддержку даже ареста Бухарина и его сторонников. Казни же конкурентов свежеиспеченным генсеком, еще недавно одним из многих, до сих пор считавших его ничуть не выше себя, представлялись чересчур обостряющими ситуацию. Косиору не ставили в вину майские расстрелы объявленных заговорщиками и убийцами Сталина "троцкистов Ежова-Кагановича", о том, что то дело сфальсифицировано, знали немногие, официальная косиоровская версия пока всерьез не ставилась под сомнения, и не вовлеченные в реальный переворот партийцы готовы были согласиться, что убийством Сталина, Молотова и Ворошилова, заявленные мятежники "начали первые" и пулю вполне заслужили. Но с Тухачевским дело обстояло иначе.
Открыто, разумеется, против Косиора не выступил никто. В конце – концов, репрессии коснулись в основном армии, среди партийных начальников Тухачевский поддержки не имел практически никогда, да и военного переворота в ВКП(б) действительно боялись все – так что, повод для реальной атаки против Косиора просто не вырисовывался. Но недоверие к генеральному зародилось, и "под ковром", без вынесения наружу, к новому вождю отношение стало меняться с прежнего положительно-нейтрального на насторожено-негативное.
* * *
За рубежом реакция оказалась сходной. Литвинов, конечно, на следующий день после пленума снявшего Тухачевского с должности, через французского посла в Москве передал сообщение Петэну о неизменности позиций в отношениях с Францией. Однако французы обеспокоились, их политика строилась в том числе на личных связях с Тухачевским, и его арест и связанные с ним изменения в руководстве страны они расценили как фактический переворот и новую замену близкого к правым "военного диктатора" левыми, коммунистами. Это выглядело ударом по просоветской политике Петэна-Лаваля, и в отношениях с СССР наступил период охлаждения.
Чтобы снять напряженность, Литвинов предложил провести встречу на уровне министров иностранных дел или премьер-министров, однако французы решили отложить переговоры до выборов во Франции и проведения съезда в Москве (который они рассматривали как некую аналогию парламента и парламентских выборов). Для формального и публичного подкрепления советско-французской дружбы, требующегося, тем не менее, обеим сторонам, в СССР с официальной военной делегацией в середине сентября был направлен де Голль.
Остальные страны, исчезновение Тухачевского с орбиты советской политики, скорее успокоило. Считалось, что Косиор в отличие от опального маршала не является сторонником активного вмешательства в международные дела, и ему понадобится определенное время на укрепление положения внутри страны. Поэтому, на события в мире события во Франции и СССР, повлияли мало.
ГЛАВА II
Пересмотр решения
1. Вновь открывшиеся обстоятельства
До съезда, на котором ожидалось закрепление победы Косиора оставалось три месяца. Заинтересованные лица ждали и готовились, в высших эшелонах власти шла не выходящая пока наружу, подковерная возня. Заключались союзы, складывались группы. Но участвовали в этой подготовке не все.
Мануильский, Калинин и Жданов выехали в отпуск, на Кавказ.
Оттертые от верхов, Калинин и Жданов от грядущего съезда ничего хорошего не ожидали. Они понимали, что в новый состав Политбюро не войдут, а чуть позже, скорее всего, потеряют и нынешние посты. Косиору они были не нужны, а возможностей для борьбы с ним не имели.
Калинин отнесся он к случившемуся спокойно, не видя за собой "грехов" перед косиоровцами, он рассчитывал, как старый большевик и ветеран партии уйти на какой-нибудь незначительный, но почетный пост – директором музея или института посвященного революции, например. Далеко от вершин, зато безмятежно. Поэтому отправился мирно в отпуск, и с ехавшим тем же поездом Ждановым общаться не хотел. Лично к нему бывший "Всесоюзный староста" относился хорошо, но попасть за разговор с ним под "кампанию по борьбе с "ждановцами", чего умудренный жизнью Калинин после съезда не исключал, не хотелось. Возраст не тот.
* * *
У Жданова положение складывалось хуже. Всего несколько месяцев назад один из четырех секретарей ЦК и руководитель Ленинграда, замеченный Молотовым и выдвинутый Сталиным, он давно подчинялся только самому генеральному секретарю. И в кланы не входил, зато понемногу создавал свой, ленинградский. Из людей, перетянутых из Горького, которым он руководил до этого, унаследованных от убитого Кирова или выращенных на месте. Но все это было лишь началом пути. Пока же Андрей Андреевич держался на верху только за счет вхождения в сталинскую "обойму". Им выдвигаемый и поддерживаемый, без вождя он оказался никому не нужным. Подвигами в Гражданскую войну он похвастаться не мог, дореволюционных заслуг не имел, и громким именем не обладал. Вес в партии ему придавало только положение проводника идей Сталина, чего против Косиора явно не хватало, а прибиваться к "украинцам" оказалось поздно, там своих кандидатов на ЦК и Ленинград хватало. В отпуске он планировал спокойно обдумать ситуацию и принять решение. Да и сидеть в Ленинграде, ждать съезда, было досадно, "подвешенное" состояние видели и подчиненные, и сторонники и враги. Отвечать на вопросы: "а что будет дальше?" не хотелось. Да и нечего отвечать, потому как, быть могло всякое. От перевода секретарем обкома в Сибирь или на тот же Кавказ, до ареста по обвинению в принадлежности к заговору Ежова-Кагановича. Шансов на успешную борьбу с Косиором не было, Жданов трезво оценивал свой уровень.
"Какого черта этому Ежову не сиделось? - подумал он. Секретарь ЦК, нарком. Но ведь несравнимая со Сталиным, да хоть и Косиором тем же, фигура. Вообще не понятно, на что они с Лазарем рассчитывали. Может, за ними действительно Троцкий стоял? Того как раз за несколько дней до заварушки грохнули. Потому может, и сорвалось у них".
Слухи о том, что за Ежовым и Кагановичем стоял убитый за неделю до переворота Троцкий, до хозяина Ленинграда доходили. Цену молве он, конечно, знал, как и то, что распускает слухи частенько соответствующее ведомство. Но версия представлялась логичной. Ни Ежов, ни Каганович на роль главы СССР не годились. А вот "Лев революции" вполне. И внезапное, перед самым путчем, убийство в Мексике бывшего второго человека в Советском Союзе, и непонятное Андрею Андреевичу бездействие заговорщиков после удачного покушения на Сталина – все работало на этот вариант. Срочная ликвидация Троцкого, в таком раскладе могла быть следствием получения чекистами информации о готовящемся перевороте, убийство Сталина и его окружения – безнадежной попыткой оставшихся заговорщиков довести дело до конца. Впрочем, сейчас это значения уже не имело.
* * *
Тем же поездом, в отпуск выехал и замнаркома внутренних дел, начальник ГУРКМ НКВД, комиссар ГБ 2-го ранга Бельский. Отправленный в 1934 году Ягодой "чекизировать" милицию, с поставленной задачей Лев Николаевич справился, сумев одновременно улучшить работу правоохранителей, и сейчас занимал свое место вполне по праву. В майских событиях он не участвовал, но и против Агранова никогда не выступал, сторонникам Косиора дорогу не переходил, и в целом за свою судьбу не опасался. Вопросы у него, конечно, возникали, рассказы о происходившем в ночь переворота на Лубянке он слышал, и в рассказах этих с официальной версией стыковалось не все. Но, зная не понаслышке, какая неразбериха может твориться во время серьезной операции, да еще в условиях цейтнота, в целом в официальной версии Бельский не сомневался. Предполагая, правда, что некоторые детали победы над блоком Ежова-Кагановича могли с объявленной линией и не совпадать. Последнее, впрочем, его не особо тревожило.
Замнаркома давно знал Берию, секретаря ЦК Грузии, и воспользовавшись августовским затишьем, решил съездить отдохнуть к бывшему коллеге.
* * *
В это же время, маршал Буденный, решив на время перемен в стране укрепить поддержку в армии, объезжал округа с инспекторской проверкой кавалерии. Буденный пользовался среди военных не меньшей поддержкой, чем Якир с Гамарником, а сослуживцев по Конармии он проталкивал вверх еще с 1925 года. При содействии, правда, Сталина и Ворошилова, ныне, увы, покойных. Но Косиор с Якиром менять его людей пока не осмеливались. Пока. Сейчас этого казалось мало, и потому бывший командующий 1-й Конной начал поездку с Северокавказского военного округа. Здесь он планировал обсудить майские перемены с командующим округом Кашириным и его начальником штаба Вакуличем, которые в армии считались входившими в достаточно влиятельную группу Седякина.