Я вернулся к Бреун, продолжил трапезничать. Вдруг все застонало, заорало: ребята пеленали шайку, но вижу, вскочил один - он из русских, по кличке "Лизун", и чуть не смотался. Я, вроде падая, подставил ему ногу, он не успел опомниться, как наручники затянули запястья. Бреун спрашивает меня: за что он тебя ударил?
- Да, пьяный дурак!
- О, в этих диких местах лучше не появляться.
Разумеется, мы оставили еду и наблюдали, как всю эту братву затаскивают в воронок. Потом поехали в Андижан, заехали в автобазу. Загнал я автомобиль в ряд под "загрузку и разгрузку", а ее позвал побродить по городу.
Она спрашивает:
- А где здесь добывают уран?
Я переспросил:
- Чего, чего… уран?.. Да нет здесь никакого урана. Это где-то на севере страны, - говорю, - а что это такое: как золото или серебро?
- А я и сама не знаю, - соврала она. Потом сказала: - Я схожу в парикмахерскую, наверное, здесь есть? - и ушла.
Прождал я ее до вечера. К вечеру пришла и говорит:
- Звонила дяде, в Самарканд, а там кто-то другой - и ответил грубо: "Твой дядя парашу обнимает".
- Женился, что ли?
Но об уране ни слова, стрижка осталась при ней. Я ей говорю, что завтра пораньше едем в Сталинобад, так что отсыпайся. Но вдруг она делает другое предложение:
- Поедем лучше в Чимкент, надоело здесь все.
- Почему?
- Жара, - отвечает она, - и сильная милиция.
- В Сталинобад мне ехать надо обязательно, это мое задание, да автомобиль надо подремонтировать: что-то плохо тянуть стал движок. Оттуда будем ехать, заедем в Самарканд.
Она живо переспросила:
- А в Денево заедем?
Я говорю:
- Обязательно, этот поселок нам по дороге.
Утром часов в семь мы выехали из Андижана, через час Бреун сильно уснула, я увидел - из сумочки торчит плотный лист бумаги. Я его тихонько вытянул и посмотрел - на этом листе вся схема товарной станции Андижана и отмечено на одной из линий тридцать два крестика. Так как особо интересного в этом было мало, я засунул этот лист назад в сумочку. Еще выезжая из Чимкента, я с Александром Васильевичем договорился, что я свой автомобиль поменяю в Сталинобаде на новый, номерные знаки я уже вез с собой. Мой старый автомобиль вероятней всего, всем бандитским группировкам уже присмотрелся. Километров за двадцать пять нас остановила ГАИ, и меня пригласили в свой автомобиль "для проверки документов". Разумеется, это были оперативники КГБ Таджикистана, которые меня предупредили, что Бреун получила какие-то документы в Андижане, и, не исключено, оружие, поэтому сейчас будет обыск автомобиля и изъятие всего, что требуется. Ты будешь стоять под охраной милиционера, вместе с Хелен Бреун. Только я вышел из их автомобиля, ко мне подвели Бреун, и оставили нас с милиционером. Она меня спрашивает:
- Чего они ищут?
- Обвиняют нас, что мы везем два килограмма наркотиков.
Милиционер нас одернул:
- Прекратить разговоры! - и добавил: - Обыск закончен, дама может сеть в автомобиль, шофер, садись в нашу машину.
Я сказал ей:
- Садись и сиди спокойно, наркотиков у нас нет, все это чепуха.
Когда я сел в автомобиль ГАИ, они меня спрашивают: "Ты знал, что у нее четыре паспорта и на разные фамилии?" Я, разумеется, знал - так и сказал, конечно, знал. Они мне рассказали, как подъехать к авторемонтному заводу, но с ней ходить в лабораторию не надо. Во-первых, это далековато, а, во-вторых, ее в лабораторию не пустим. Там уже знают, что она туда приедет, там ждут ее сообщники, их запеленают, а ее не тронут. Пистолета у нее не оказалось. "Ты сразу, как автомобиль поменяют, повесят новые номера, бери ее - и в путь, переночевать лучше всего в Пахтаабаде, - посоветовали мне. - Мы не хотим, чтобы она видела, когда будут пеленать всю банду. От Пахтаабада за тобой будет следовать ЗИС-5, шофера сам узнаешь, но делай вид, что вы не знакомы. К Самарканду и Красногвардейску подъезжайте, не останавливаясь. Александр Васильевич просил вернуться с ней в Чимкент. Самаркандские и бухарские бандиты не все оказались арестованными, и если они вас заметят, то постараются тебя уничтожить".
Когда меня отпустили, автомобиль ГАИ рванул с места в обратном направлении.
Мы с Хелен Бреун направились в Сталинобад, это километров сорок пять-пятьдесят, подъехали к авторемонтному заводу. Так как завод был военным, то Бреун заинтересовало, что за груз мы везли для военных. Я сказал, что это запасные части и резинотехнические изделия как оплата за ремонт автомобилей.
Она спрашивает:
- А долго они будут ремонтировать?
- Если "подмазать", то за день-два сделают и сделают хорошо. Бреун быстро достала три тысячи:
- На, подсунь, чтобы побыстрее отсюда уехать. Машину отдай, и мы с тобой сходим на один завод.
- Нет, я идти никуда не имею право, пока не сделают машину, да еще и рано, целый час, пока придут рабочие завода. Я постараюсь с ними договориться, чтобы они часам к четырем дня, может быть, и сделали. Если так, мы сразу уедем.
Бреун тогда заспешила:
- Давай я схожу еще на один завод, посмотрю, без меня не уезжай, мне уже надоела эта пыль и жара. Так хочу в Грузию к тете, отдохнуть и забыть обо всем этом кошмаре, об этой милиции.
Она живо пошла, не спросив даже, как попасть к тому заводу. Значит, Бреун здесь не новичок, она уже успела побывать здесь, возможно не однажды, - отметил я про себя. Я нажал кнопку сигнализации проходной завода, мне открыли дверь. Я попросил главного инженера, мне дали номер телефона квартиры. Набрал телефон, слышу:
- Подполковник Митрохин слушает!
- Вы скоро будете на заводе по особому заказу?
- Здравия желаю! Заказ готов, сейчас появлюсь, а где ваша спутница?
- Она пошла на какой-то еще завод. Понятно? Ее, как кошку, весной тянет на крышу.
Минут через пятнадцать Митрохин появился в проходной завода, он был немного старше меня, но даже часовые на проходной почувствовали, что ко мне он относится не как к шоферу.
- Перекусить с дороги успели?
- Да пока нет, - говорю, - давайте вначале о делах, а потом о прочем.
- Я сейчас, одну минутку. Лейтенант Скобцов, подойдите сюда!
Ба… гляжу, Женька шагает!
- Вы знакомы? - спрашивает подполковник.
- Немного, - говорю я.
Поздоровались мы, и Скобцев говорит:
- Ведь мы думали тебя тогда в Бухаре насквозь проткнули.
- Да нет, говорю, все как на собаке зажило через две недели.
Пошли посмотреть автомобиль, а их стояло штук 15, все новые. На выбор взяли одиннадцатую по счету, с козырьком и металлической кабиной. Автомобили все были в полной боевой готовности, резина ярославская, одно загляденье. Сел я, сделал кружок по заводу - идет хорошо. Перекинули ящик в кузов, переложили все вещи из одной кабины в другую, закрыли мою новую полуторку и пошли перекусить. Я знал, что Бреун задержится, но не очень долго, так как "гаишники" предупредили, что ее в лабораторию не пустят. Мы успели покушать, поговорить о мелочах, да и вспомнить нам с Женей Скобцевым было что. К двум часам дня я выгнал автомобиль из ворот и стал прохаживаться по тротуарчику около завода. Бреун появилась почти в пятнадцать ноль-ноль, черные сумерки уже нависали над городом.
Я спросил:
- Как дела?
- Хорошо, погуляла по городу, на завод этот не пошла, но зато зашла подстричься.
За последние дни я стал замечать: все чаще у Бреун стали проступать темные волосы и все заметней было видно то, что блондинка она временная. А здесь смотрю, все подкрашено - норвежка ни дать ни взять. Я предложил переночевать в Сталинобаде, а утром уехать.
- Нет, нет, - запротестовала она, - лучше где-нибудь в поле вместе с шакалами поспим, но не здесь. Поедем отсюда, зайдем в магазин, возьмем на дорогу что-нибудь покушать и немного спиртного, что-то так захотелось, - проговорила она, глядя на меня с сатанинкой в глазах, - когда мы вдвоем, мне жизнь хочется продлить до бесконечности. А когда поедем?
Я забежал в проходную, пожал руки ребятам и сказал: "Предупредите, что мы выехали, ночевать будем за Пахтаабадом и рано утром сразу отчалим без остановки в Чимкент". Вышел из проходной с пропуском - для отвода глаз, будто бы пропуск и был причиной моего захода на проходную. Подъехали к магазину, взяли лепешек штук пять или шесть, бутылку коньяка, около двух килограммов колбасы и поехали. Отъехали километров шесть от Пахтаабада - стоят на обочине семь или восемь автомобилей. Хелен предложила: "Мы здесь переночуем, все же не одни, вон мужики уже ужинают". Я остановил свою полуторку, по ней сразу видно было, что новая. Подошел к шоферам, один из них оказался моим знакомым из Джамбула.
- Что, - говорит, - с иголочки получил?
- Да. Мы, наверное, вместе с вами переночуем.
С шоферами были три женщины, я сказал, что как раз и у меня женщина.
Подошел к своей машине, взяли мы с Бреун свои продукты и влились в общую компанию, "обмыли" коньяком наш автомобиль, покушали и по машинам.
Проехав от Казахстана почти полторы тысячи километров, мы теперь были в другом климате. Здесь на таджикских просторах, под Пахтаабадом, очень быстро темнело и, несмотря на конец декабря, стояла нестерпимая жара. Потому и спать на земле было опасно, там какого только яда не имелось: и змеи, и каракурты, и скорпионы, я уж о фалангах не говорю!
Утром, рано, часов в шесть, сразу после первого урчания двигателя сзади стоявшего автомобиля, мы проснулись и решили ехать, умываться здесь было негде. Все автомобили двинулись почти одновременно, первым шел автомобиль ЗИС-5 с ташкентскими номерами, коптил на всю степь. Так как наша машина была новой, да к тому же ящик-муляж в кузове пустой, то, чуть надавив на газ, мы обогнали всю автоколонну. Хелен сразу предупредила: "Давай в Самарканд и вообще в другие города заезжать не будем, что-то не хочется. Мы лучше приедем в совхоз, отрепетируем и поставим пьесу "Ревизор", ведь нам давали слово, что без нас ее ставить не будут.
Так мы и поехали, дважды останавливаясь на заправку автомобиля и столько же раз на дозаправку собственных желудков. Средняя Азия с ее неповторимым климатом и на этот раз подкинула сюрприз. По мере преодоления дальних расстояний снова менялся и климат. Проехали Ташкент в дождь, но в Сарыагачском районе Казахстана нас встретили град и гололедица на дороге.
Хотя и был конец декабря, но в это время в Казахстане обычно еще тепло. Нам пришлось остановиться, и все, даже опытные шоферы, боялись такой дороги, а я с гололедицей столкнулся вообще впервые, после того как сел за руль. Простояли мы до утра. Утром осмотрелись и ахнули: сколько "смельчаков" оказалось по кюветам. Откуда-то появились тракторы на гусеничном ходу, некоторые начали вытаскивать из кювета автомобили, некоторые пошли прямо по асфальту в ту сторону, в которую нам и надобно было ехать. Мы посмотрели на дорогу и поехали вслед за тракторами. Хотя и стало пробиваться солнце, дорога все равно была, как зеркало. Когда же мы подъехали к перевалу "Казуртский", то там тоже техники было полно, и уже в кюветах, и на дороге. Рабочие с машин лопатами сыпали соль - дорога таяла. Где-то через час-полтора сотрудники ГАИ разрешили движение, строго регулируя скорость и дистанцию. К вечеру мы приехали в Чимкент, но тоже с остановками, местах в трех. Два дня пробыли в Чимкенте: Бреун поселилась в гостинице, я успел встретиться с Александром Васильевичем, проанализировать прошедшее время, действия Бреун. Вдруг Александр Васильевич мне сказал:
- Она из Сталинобада дважды выходила по телефону с разговорами в Цхакая и Тбилиси. Ребята, которые прослушивали разговор, а он велся на английском языке, ее ждут и в Цхакая, и в Тбилиси. Тебя благодарили за работу в Средней Азии, мы же из ее данных передавали туда дезу. Работа еще впереди, - и, грустно задумавшись, проговорил: - Наверное, мы и рождены с тобой для такой работы, но все же… ты трижды выкарабкивался с того света - так нельзя!
Я даже оторопел:
- Где… когда это было?
- Спина не болит?
- Да, - говорю я, - заросло давно, чуть пятнышко осталось.
- Нет, нет, будь поосторожнее, - сказал Александр Васильевич, - у тебя приписное свидетельство в военкомате есть?
- Не знаю я.
- Чувствую, тебе придется побывать опять солдатом, да еще призывником… Чуть не забыл, шеф просил поздравить тебя с очередной звездочкой старшего лейтенанта - Спасибо, - говорю, а сам и не представляю, что это такое.
- Хелен Бреун постарается незаметно исчезнуть из-под твоей опеки и улететь либо в Грузию, либо в Москву, и мешать ей мы не будем. Мы же с тобой, помнишь, еще в 50-м пытались обмозговать, где сыграет свою основную роль в шпионском спектакле Бреун? Сейчас я твердо уверен, что она улизнет сначала в Грузию, а оттуда в Турцию, а Турция и Англия - это одно и то же.
Я не стал убеждать старшего коллегу, каким был Александр Васильевич, но сам подумал: "Не ради всех мук и неудобств, которые Бреун перенесла со мной в кабине полуторки, ее сюда направили". С сентября 1948 года, когда я стал ее опекуном, она практически не оправдала не только надежду ее хозяев на нее, но и затрат тоже. Грузия - это не последняя сцена для этой любительницы художественной самодеятельности. С ее самолюбием ей нужны другие подмостки, с морем цветов или крови, громом оваций или фомом от взрывов авиабомб.
Как только позволила дорога, мы с Хелен отправились "домой", как она вырази¬ лась. Подвез я ее к дому Якова Маера, она достала десять тысяч рублей и сунула мне в багажник.
- Завтра встретимся? - спросила она.
- Ты же сказала, что начнем репетировать "Ревизора". В клубе и встретимся. Я неделю в автобазе не появлюсь, должен же я отдохнуть?
Нежно распрощавшись с ней, я уехал.
Начали мы действительно репетировать пьесу "Ревизор". Встретили новый тысяча девятьсот пятьдесят второй и проводили пятьдесят первый год вместе.
Однажды, немного подвыпив под Новый год, когда мы с ней прогуливались, она призналась:
- Я не ожидала раньше, что так влюблюсь в тебя, даже не представляю своего существования без тебя.
- Я, - говорю, - тоже такого мнения, но ведь я в армии еще не был. Придется, хотим мы этого или нет, расстаться на 3–4 года.
- Я сразу приеду к тебе туда, где ты будешь служить!
- Да тебя там сразу офицеры отберут. Я буду рядовой подневольный солдат, а ты красивая вольная птица.
Тогда проговорили мы всю ночь с ней о нежности и любви, я частично стал догадываться, почему в ее работе стали происходить сбои. Так, по словам Александра Васильевича, от нее по телефону и из г. Миха-Цхакая и из Тбилиси требовали срочно выехать туда, а она не спешила выезжать. Встретившись с Александром Васильевичем, я ему все это рассказал, не утаив ни одного слова, сказанного Хе¬ лен Бреун в новогоднюю ночь. Он не стал смеяться надо мной. А только спросил:
"А как ты думаешь, она права?" Я ответил: "В каждом человеке есть свои слабости.
Но я лично любую любовь на личную любовь к своей Родине СССР ни за что и ни на кого не променяю! Родина для меня это все! Слова Хелен Бреун - это временный пыл заблуждений, я сам давно это заметил, но ее слабость я всегда использовал для достижения своей цели - верности служения Родине!"
Он меня обнял и дрожащим голосом сказал: "Ты же ничего в жизни кроме холода и голода не видел, откуда в тебе такая силища? Спасибо!"
Время, как хороший сон, бежит незаметно: проснулся, а этого счастья, которое видел во сне, уже нет! У меня время наоборот стало тянуться медленно, мне надо¬ ело играть лицемерно-влюбленного, я ждал конца спектакля. Я знал, что он будет интригующим, этот спектакль, но закончится не здесь. Раза два мы ездили в Ташкент с Хелен Бреун, и однажды, покушав в ресторане "Октябрь", на выходе из него, мы встретили "дядю" Хелен Бреун, которого должны были арестовать в Самарканде. Я не показал вида, что удивлен; обнялись, как старые знакомые, но в уме у меня промелькнуло: вот он и пришел, день нашего расставания с Хелен Бреун.
"Дядя" сразу начал нас возвращать в ресторан: "Пойдем, проведем несколько ми¬ нут вместе". Хелен Бреун была бледна, как стена после вторичной побелки, но я быстро поправил это положение. Говорю Хелен: "Вы пока с дядей проведите время в ресторане, я смотаюсь в Янгиюль, это два, от силы два с половиной часа, и подъеду к вам. "Правильно", - подхватил "дядя". Тогда Бреун говорит: "Я кое-что возьму из кабины, не подумай, что я тебе что-то не доверяю". Она подошла к кабине, тысяч двадцать рублей сунула под сиденье и пошла: "До встречи!"
Кто же такой был этот "дядя"? Это бывший житель Одессы, Ташкента, Алма-Аты - Лев Вайнович. Хелен Бреун подошла к ресторану, утерла глаза платочком, не оглянувшись на меня, вошла в ресторан. Я постоял минут пять и поехал в Янгиюль, хотя делать там мне совершенно было нечего. Едва закончились трамвайные пути, я развернулся, заехал на почту, связался с Александром Васильевичем и все ему доложил. Он поблагодарил меня и сказал: "Ты возвращайся сюда, а с ними в том же самолете полетят Курбатов и Хаджиев, ее фотография и фотография ее "дяди" есть у них и у работников Ташкентского аэрофлота тоже".
Итак, Хелен Бреун после ресторана (а это было двенадцатого февраля пятьдесят второго года) и до двадцать третьего марта я больше не видел. Из Ташкента я заехал к Александру Васильевичу в Чимкент, и сразу мы на моей "полуторке" поехали в Ивановку, в Тюлькубасский райвоенкомат. Автомобиль я оставил в автобазе, даже никого не предупредив.
В марте 1952 года я был призван в армию, в г. Миха-Цхакая, в строительную часть, шофером. На третий день меня отпустили в увольнение в город Цхакая, в котором Хелен и ее "дядю" "пасли" со дня прилета их в Тбилиси Курбатов и Хаджиев. К слову скажу, что они меня уже навестили в части и все мне рассказали. Город Миха-Цхакая был небольшой сам по себе, но в нем жило много военных, постоянно работала и танцплощадка, и кинотеатры. Ребята видели Хелен: и в кино вместе с "дядей" и на танцах, где она была одна и очень быстро ушла. Было точно установлено ее местожительство в Цхакае. И известно, что она ездила однажды в Батуми на встречу к Барамии вместе с "дядей". Барамия появлялся в Цхакае, и Бреун с ним уезжала в Тбилиси. Я слушал и думал: "Да, эта пьеса похоже подходит к своему основному содержанию - за Тбилиси появится Москва". Первый свой день увольнения я провел как турист в по¬ темках в тайге. Города совсем не знал, ходил один и все подмечал: небольшой базар¬ чик, пиво на разлив, вино-водочный магазин, торговля вареной кукурузой и виноградным вином на улице. Здесь и орехи, и еще что-то, ранее мне мало знакомое. Кинотеатр, танцплощадка, волейбольная площадка, иду дальше и… глазам своим не веря, в десяти шагах от меня стоит как вкопанная Хелен Бреун! Думаю: "Узнала меня или нет?" Я за последнее бездельное время так растолстел, что, глядя в зеркало - сам себя едва узнавал! Я остановился, она зашагала ко мне:
- Ты это или нет? Если ты, то как здесь оказался?
Я стыдливо смотрю на свои кирзовые сапоги и солдатское убранство: