Эх, не так я хотел начать свою новую жизнь, совсем не так! Планировал дойти до финишной ленты хоть немного, но с чистыми руками и спокойной совестью, но не вышло. Планида, что ли, моя такая? В прошлой жизни, в студенческие годы срок чуть не отмотал за спекуляцию, теперь в нынешней в туже яму, тем же местом? Не хочется, но при спокойном обдумывании возникшей ситуации и бесстрастном анализе других вариантов счёл данный вариант для себя более-менее приемлемым. В России-матушке, мать её, ведь живу, в социалистической стране, где по какому-то странному капризу власть предержащих не предусмотрены разнообразные гранты и благотворительные фонды для юных гениев и талантов, за которых я бы легко сошел. Повышенная стипендия, 'ленинская'? Не смешите, а? На выплачиваемые стипендиатам суммы прилично питаться не было никакой возможности, не говоря уж об остальном! Да и позволю себе вам напомнить, что не студент я, а ученик третьего класса 'б' и пусть маленький и худенький, но кушать-то всё равно хочется. А также посещать библиотеки, приобретать справочники, покупать ручки, стержни с синей пастой, тетради общие, да и линейку логарифмическую, млин, купить мне надо! Тригонометрические функции вычислять на ней буду. Не продаются, к сожалению, в магазинах СССР 1978 года CASIOfx-p600HV для инженерных расчётов, не заполнена данная товарная ниша. А то, что продаётся и на что без слёз смотреть невозможно, ведь тоже денег стоит и немалых! Целых сто десять рублей цена аппарата всего с восемью разрядами и этой страшной штукой под названием БЭ-26 легко, до прояснения как у Ньютона, прибить можно. Плюс одежда, обувь, носки и трусы, а зарплата у матери всего девяносто шесть полновесных 'деревянных' рублей и одевать меня, так как мне хочется, у неё нет ни какой возможности. Денег на обеды у нас в семье и то толком нет, бутерброды мне с собой мать даёт. Советуете сходить ей в горком и, отстояв энное количество времени и попав на приём, выпросить для меня бесплатное питание? Вам унижаться приятно? Нет? Ну и маме тоже. Поэтому я беру бутерброды на обед, завтрак в школе бесплатный, так как рано мне ещё матушку в задумчивость вводить – откуда, у её кровиночки, неплохие суммы в карманах появились? Одной шелковой рубашки с туфлями ручной работы хватило на три вечера беспрерывных расспросов. Кое-как отбрехался, на найденный, на улице, кошелёк сославшись. Ох, как матушка на меня тогда посмотрела – со стыда готов был провалиться! Потом помолчала, по голове погладила и, поцеловав в лоб, тихо, с жалостью, посетовала: 'Во всём в отца пошел – такой же непутёвый…..'
Эх, мама, мама….
Сердце захолонуло тогда состраданием, в горле комок шершавый вырос, ногти кожу ладоней чуть не проткнули. Что же за сволочи у нас всегда наверху сидят, что же это за твари такие людоедные, собственный народ в полную нищету загнавшие! Народ, что на своём хребте волочёт и волочёт всех своих вождей в светлое завтра. Недоедая, в тряпье, что лишь по недоразумения зовётся одеждой и живёт по заветам социализма, работая, строя, выполняя пятилетку в три года и с осуждением смотрит на нечистых на руку сограждан, сам живя на зарплату лишь половину месяца, а потом униженно занимающий у более хитровы…х или удачливых соседей 'пятёрку до получки'?! За что вот ему такое счастье?
Ну да Бог им всем судья, нашим великим кормчим, слезаю с трибуны, не о них речь, а моей новой семье. Не оговорился. О семье.
Матушка моя, ангельской души человек, связалась шестью годами ранее с очередным проходимцем, и теперь в нашей однокомнатной 'хрущёбе' носятся, ссорятся и мирятся, замышляют каверзы против старшего брата, плачут и смеются две близняшки-растеряшки, пятилетние сводные сёстры мои. Марина и Алина Олины. Два картавых солнышка с василькового цвета глазами и задиристым норовом. Люблю их. Так люблю, что глотку перегрызу зубами любому, кто посмеет их хоть чем-то обидеть!Ну и соответственно при наличии такого фактора моральная дилемма о чистых руках и спокойной совести как-то блекнет и тихонько забивается в тёмный угол.
А я беру в руку остро отточенный карандаш и рисую на вырванном из тетради листочке кружок и вписываю в него одно слово: 'Деньги'. Потом пишу под кружком вопрос – где взять? И сразу же строчу следующий – как взять? Поставил себе задачу и начинаю искать пути её решения.
Решу, обязательно решу, дайте только срок!
Глава третья.
В закутке за гаражами ветер почти не выдувал тепло из-под тонкого пальто, в которое кутался Гера, но ему всё равно было очень холодно. Холодно, больно, обидно и страшно. Холодно от пронизывающего до костей ледяного ветра. Больно по причине разбитой губы, сломанного носа и наливающейся тяжелой сине-багровой опухолью под левым глазом, а обидно из-за отобранного товара. Страшно же Гере становилось при мысли о том, как с ним поступит Сова.
'Убьёт, точно убьёт! Товара ведь на целых две сотни отняли да ещё на словах кое-что передать велели, а Сиплого он лишь за полсотни могилу себе рыть заставил! Сиплый, крыса, конечно, сам виноват – все вырученные с продажи кассет 'филки' на себя спустил и свою марамойку, а потом божился, что менты из седьмого райотдела деньги отмели, но как он плакал, как он плакал! В ногах валялся, у Совы ботинки всё облизать норовил, но тот только рукой махнул – закапывайте и на Сиплого посыпались твёрдые комья земли. Достали потом Сиплого из могилы, разумеется, Сова сам и велел, но вот только глаза у Сиплого были уже совсем мёртвые. Пустые глаза, без мысли, без жизни. Сова ему в эти оловянные пуговицы заглянул, поискал там что-то, а потом, помолчав и закусив губу приобнял Сиплого за плечи и, наклонившись тихо шепнул ему в ухо:
– В церковь сходи, Костя, Богу помолись – он добрый, он простит. А я злой, я не прощу, и лучше для тебя будет из города уехать. На стройку комсомольскую.
И такой запредельной жуть от голоса Совы потянуло, что невольно подслушавший его слова Гера обмочился. Не полностью, сдержаться сумел, чуть письнул в штаны, но ну его на фиг такое от Совы услышать в свой адрес. Лучше сразу ноги в руки и на ближайший поезд, куда подальше, на самую дальнюю стройку комсомольскую, чем потом идти как пластмассовый робот на батарейках, механически переставляя негнущиеся ноги. Сиплый так и шел, не по живому.
– У, суки, красные!
Гера от бессилия зарычал и с размаху ударил кулаком по обледенелой железной стенке гаража. Грохнуло гулко, обвалился с крыши снежный нарост. Выступили капельки крови на разбитых костяшках. Он лизнул языком солёные красные капельки и замер, прислушиваясь. Кто-то шел по заметённой снегом тропинке, и снег скрипел под его ногами.
'Вот и всё'.
Руки Геры безвольно опустились, плечи сгорбились, и он беспомощно уставился на тёмную щель прохода в ожидании появления приближающегося человека.
– Здорово, морда толстая! Эк как тебя от мороза приколбасило! Чистый, мля, снеговик, только морковки и метлы не хватает! Давно меня ждёшь?
Появившийся из темноты веселящийся Длинный глубоко затянулся и щелчком отправил куда-то в сумрачное вечернее небо окурок. Гера проводил взглядом рукотворный метеорит и шумно выдохнул:
– Длинный! Длинный, тут такое дело…. Сова если узнает…
Он пытался сказать что-то еще, но не выдержал и заплакал. Заплакал надрывно, дёргаясь всем телом, с хлюпающим красной юшкой сломанным носом, размазывая слёзы, сопли и кровь по бледному лицу.
– Так, Гера, давай, б…ь, соберись! Ты чего как бикса тут развылся? Что случилось, говори толком!
Но Гера лишь взахлёб рыдал и нечленораздельно мычал сквозь частые всхлипы. Длинный смотрел на избитого приятеля и прикидывал, как поступить – вести этого рыдающего жирдяя сразу к Сове или сперва зайти с ним в пельменную на Мира? Время нормальное, семи ещё нет, сегодня там Татьяна на смене и у неё обязательно найдётся под прилавком припрятанная бутылка хорошей водки. Заставить выпить жирдяя – в себя пусть придёт, вон как трясёт его! И накатить грамм по полста самому – для храбрости, так как всё равно, хоть и не хочется, придётся вести Геру к Сове, дело-то явно непростое и очень серьёзное. Гнилое по ощущению, дело.
Я смотрел на стоящих передо мной понурившихся Геннадия Селькова и Антона Кошкина – Геру и Длинного и ждал, когда эти орлы наберутся храбрости начать рассказ о своём горе. Хотя, какие они орлы! Оба в снегу по самые воротники, алкоголем прёт за километр, глаза в сторону отводят, только что ножкой по бетонному полу не шаркают. Гера сильно избит и его левый глаз уже полностью заплыл. Медным пятаком тут уже не отделаешься, гематома качественная и, скорее всего, лопнули глазные сосуды. Кто же его так? У кого смелости хватило тронуть моего человека? Ладно, сам расскажет!
Злился я на них – сидел, ни кого не трогал, справочник по химии конспектировал и вот на тебе, на ночь глядя припёрлись две 'матушки' ровно в половине одиннадцатого. Топтались, сопели и курили в подъезде минут пятнадцать, не меньше. Табаком здорово тянуло в квартиру. Алинка с Маринкой притащили с кухни табуретку и подглядывали за ними в глазок, периодически сменяясь и докладывая мне оперативную обстановку. Потом, наконец, решились позвонить. Длинный протянул руку к дверному звонку и тут я открыл дверь.
Злился я на них – сидел, ни кого не трогал, справочник по химии конспектировал и вот на тебе, на ночь глядя припёрлись две 'матушки' ровно в половине одиннадцатого. Топтались, сопели и курили в подъезде минут пятнадцать, не меньше. Табаком здорово тянуло в квартиру. Алинка с Маринкой притащили с кухни табуретку и подглядывали за ними в глазок, периодически сменяясь и докладывая мне оперативную обстановку. Потом, наконец, решились позвонить. Длинный протянул руку к дверному звонку и тут я открыл дверь.
М-да, не ожидал того эффекта от своего появления – парней как тараном от двери отнесло. Гера испуганным зайцем метнулся по подъездной площадке, сунулся к выходу, но на полпути сменил направление и, обтирая плечом штукатурку на стене, вернулся на место. Длинный держался получше – лишь отшагнул назад и нервно вздрогнул.
Так, играть в молчанку и сверлить парочку взглядом мне надоело. Завтра в школу, портфель не собран, сёстры не уложены спать, а эти господа хорошие, похоже будет молчать до второго пришествия.
– Кто, что, где, когда? Длинный, рассказывай!
– Димыч, тут такая замутка, короче, образовалась нездоровая…..
Так, Димыч, не Сова. При таком начале рассказа мне стало ясно, что случившееся довольно важно и, оборвав движением ладони начавшего говорить Длинного, я приказал:
– Снег отряхнуть, в квартиру зайти! Быстро!
Не дело серьёзные вещи обсуждать на подъездной площадке – звукоизоляция у дверей советских квартир никакая.
Я отпил чай и покатал в ладонях тёплую кружку. Действительно, проблема и проблема с большой буквы. То, что отобрали товар и побили моего человека, это мелочь. Наши доблестные стражи порядка, сиречь милиция, уже осуществляли пару раз подобные демарши, и чуть побив и отобрав пару блоков дефицитного 'Мальборо' или фильдеперсового 'Кента' и рублей тридцать – пятьдесят отпускали мой персонал. Это дело житейское, заранее запланированные потери. Работа у людей такая, план, разнарядки и прочее, начальство строгое. Азамат меня предупреждал об этом и он же договорился о размере ментовской доли. Но в данном конкретном случае работала не милиция, и не сержанты с рядовыми ППСниками били Геру и отбирали у него товар. Другие люди Геру били. Неумело били, но жестко, старались – я такие вещи сразу замечаю.
– Он назвал своё имя, Гера?
– Да, Сова. Владимир Пугин, командир комсомольской дружины.
– Напомни мне ещё раз, что он велел тебе передать на словах и в этот раз постарайся не мямлить, а повторить слово в слово!
– Он… Он сказал – Гера в задумчивости наморщил лоб и завёл глаза к потолку. Я терпеливо ждал.
– Он сказал:'Комсомольский привет тебе, спекулянт и преступник, Сова!' – при этих словах Гера дёрнулся и испуганно посмотрел на меня. Я успокаивающе приподнял над пластиковой столешницей стола ладонь. Гера продолжил:
– Мы объявляем тебе беспощадную войну и клянёмся, что ни одна твоя поганая 'шестёрка' не сможет больше спекулировать в нашем городе и нарушать законы нашей страны! И совсем скоро мы найдём тебя и покараем….
– Со всей революционной беспощадностью….. – продолжил я фразу Геры и со стуком поставил допитую чашку на стол.
– Ага. Почти так, Сова.
Гера удивлённо хлопнул единственным зрячим глазом и уткнулся в свою кружку с чаем. Я развернулся к Длинному:
– Так, Антон. Завтра обойдешь всех наших и дашь им задание – узнать всё об этом юном Робеспьере местного разлива. Как выглядит, сколько лет, где живёт, где учится, что ест, чем срёт и какого цвета у него трусы. Всё понятно?
Я внимательно посмотрел на Длинного. Понял по взгляду, что не подведёт, в лепёшку разобьётся, но сделает. Приятно осознавать, что твои предположения верны и подтянутый ещё год назад Длинный всё же стал верным мне человеком. Не правой рукой, нет, еще не совсем дотягивает, но мой, мой со всеми его потрохами. Я перевёл взгляд на Геру:
– Гера! Идёшь завтра в поликлинику в семнадцатый кабинет. Врача зовут Ольга Мартынова, скажешь от Артура Алексеевича ты. Запомнил? Хорошо. Получишь у неё без вызова ментов больничный и отдохнёшь пару недель. Думаю, что твоё родное ПТУ как нибудь переживёт твоё отсутствие.
– Хорошо, Сова, схожу. А ты что будешь делать?
– Я? Я буду думать.
– Не…. Я об этом…. Пугине. С ним ты, что делать будешь?
Гера на секунду замолчал, и словно бросившись в холодную воду с высокого берега, выпалил драматическим шёпотом:
– Убьёшь? Или как Сиплогов могилу живьём закопаешь?
Длинный судорожно фыркнул в чашку и, подавившись чаем, сдавленно закашлялся. Я похлопал его по спине и холодно произнес:
– Антон, проводи Геру домой, будь любезен. Видишь, человек не в себе, заговаривается. Возможно, у него сотрясение мозга и я думаю, что ему просто необходима твоя помощь.
Длинный понятливо кивнул и начал торопливо вставать из-за стола.
Я сильно растёр вдруг заболевшие виски кончиками пальцев и посмотрел на настенные часы – три пятнадцать утра. Выпить ещё чаю? Да ну его к чёрту! От этого недоступного многим дрянного псевдо 'Липтона' меня уже подташнивает – пью пятую или шестую кружку, точно не помню. На уроки завтра, то есть уже сегодня не пойду – буду отсыпаться. Досижу до утра – смысла ложиться спать уже нет, накормлю близняшек завтраком, провожу их в школу и дождусь маму. Она вернётся с ночной смены, поест нажаренных мной тостов с горячим чаем, погладит устало меня по голове и отправит спать. Почему я не пошел в школу она спрашивать не будет – за прошедшие два года мама смирилась с тем, что я фактически стал главой семьи и не будет ни чего говорить. Не пошел в школу – ну и не пошел, значит так надо. И волноваться и спорить с сыном по этому поводу бессмысленно – посмотрит серьёзно своими зелёными глазищами в упор и тихо скажет:
– Мама, не волнуйся – всё будет хорошо. Я обещаю.
Да, именно так и скажу. И обязательно всё будет хорошо, это непреложная истина. Я не позволю никакому крысёнышу с комсомольским значком на лацкане под громкие выкрики трескучих лозунгов, с античеловечными принципами на перевес, вторгнуться в моё маленькое отечество и вытоптать мои поля, разорить мои сады и сжечь мой дом. Не позволю.
И всё-таки, кто же натравил на меня этого волчонка? Липцев, этот не допи…ар Фредди или старый аджарец Гунто? Кто мне позавидовал, кому я перешел дорогу? Или…. Или кто оказался настолько умным, что смог просчитать меня и мои планы и испугался? Кто?
Старый уголовник Гунто по прозвищу Князь на это не способен. Вечно мрачный, хитрый и по-звериному жестокий, он не способен на многоходовые комбинации. Его уровень – гоп-стоп, квартирные кражи, обкладывание данью барыг, разборки в своей среде, многочасовые качания 'рамсов' и в итоге банальное – 'бритвой по горлу и в колодец'. Не любит он сложностей, да и ума несколько недостаёт для этого. Обычный горный 'зверёк' волею военкомата изъятый со своей скалы и начавший свой преступный путь с банального побега с призывного пункта. Потом кража в магазине, сопротивление при аресте, первая ходка на 'общак', поддержка 'воровских традиций', красная полоса в личном деле, ПКТ и через несколько лет просим любить и жаловать – Князь, кандидат в 'воры в законе'. Жестокий, хладнокровный, но не очень умный. Нет, не он. Не позволит себе Князь связаться с 'комсюком', ему проще будет отправить ко мне двух 'торпед' и забыть о том, что был, жил, дышал и путался под ногами некий Сова. Князя – вычёркиваем.
Липцев Олег Дмитриевич? Директор оптовой базы 'Плодовощторга', два высших образования, лощёный и холёный джентльмен, презрительно оттопыренная губа, очки в золотой оправе, одно развалившееся уголовное дело, дура-любовница и неимоверный апломб. Тоже не он. Этот наоборот довольно умён и любитель многоходовок – торгаш, это у них в крови, но вот его непробиваемая уверенность в собственном превосходстве над всеми его партнёрами, когда-нибудь сыграет с ним дурную шутку. Во мне он ни противника, ни соперника не видит. Знает, учитывает в своих раскладах и гешефтах, но….
'Дима Олин? Это тот самый ершистый мальчик, которого вы, уважаемый Артур Алексеевич рекомендовали мне для сбыта мелких партий дефицита? Тот малыш, у которого глупое птичье прозвище Сова, сын матери-одиночки? Он, разве, ещё никого не ограбил и не убил? Ха-ха! Да, что вы говорите!'.
Ничего я, пока, не скажу вам Олег Дмитриевич, спите спокойно. Кушайте с аппетитом, тискайте на даче свою грудастую куклу Жанну, которая давно нашептывает на ухо красавчику Григорию инфу обо всех ваших делах. Вас я также вычёркиваю.
Фредди, Фредди. Мой лысый, вечно потеющий, с маслеными глазками слащавый приятель с тщательно скрываемой любовью к юным мальчикам. Вот ты мог. Ты ведь вряд ли забыл, как задушено хрипел и по твоему красному от прилива крови лицу текли слёзы, а связки твоей вывернутой руки неприятно похрустывали и были готовы вот-вот порваться. Такое не забывается. Также ты всё никак не можешь забыть о потери почти пятидесяти процентов рынка сбыта 'жвачки' и своих побитых 'мальчиков', что вдруг решили сунуться на мою территорию с поганой румынской косметикой. Это для тебя был удар. Мощный, пробивающий мышцы пресса, боковой в туловище. Вроде бы, что такое жвачка? Кусок жевательной пластинки с клубничным, апельсиновым или ментоловым ароматизатором в красивой упаковке. Банальный бубльгам. Стоит копейки, продаётся за рубли и в этом-то вся суть. Блок 'жвачки' DubbleBubblе илиBubbleYumв Клайпеде можно купить за пятнадцать рублей и в нём ровно двести пластинок. А вот у нас в городе всего одна пачка, где пять тоненьких пластинок, продаётся за один рубль ноль-ноль копеек. Почти триста процентов прибыли без малого. Вот и считайте, сколько он потерял.