Волков задумался. Самое слабое в любой цепи - это звенья. Кто его знает, быть может и вправду не зря Сталин свои чистки затевал. А ну как решит кто-то из комиссаров безопасности попросту убрать пришельца из иного мира куда подальше? Например, на тот свет, откуда в свое время так удачно вернулся Ростислав Каманин - его ближайший соратник и друг. Вряд ли служители Закона будут настолько любезны и рассеяны, чтобы вернуть обратно и Волкова Андрея Константиновича - человека неопределенного возраста и занятий.
- А нельзя ли, товарищ старший майор, напрямую обратиться наверх? Если не к Иосифу Виссарионовичу, то хотя бы к Берии.
- Хлопотно это. И рискованно. Допустим, вы окажитесь в состоянии убедить того же Лаврентия Павловича, а вот после как ко мне будет относиться мое начальство, через которого я молча перепрыгну?
- Да поймите вы! - вскочил Волков, - моя ценность относительна. Как личности и как носителя информации. А вот ценность вот этого прибора для Советского Союза превышает все разумные границы! Таких вещей лет пятьдесят еще не будет! Здесь хранится одной информации на миллиард фунтов золотом!
- Да верю я вам! - отмахнулся Кречко, - и не хуже вас понимаю ценность этого "ящика Пандоры". Хлопотно это все! Но попробовать, в принципе, можно. В надежде на "авось".
После того, как собеседники попили чаю, старший майор предложил сходить на завтрак в железнодорожный ресторан - единственное, по его словам, место в городе, где можно позавтракать и после не мучиться изжогой. Волков поблагодарил благодетеля, но стеснительно заметил, что не желал бы вводить уважаемого Ивана Михайловича в расход.
- Да бросьте вы! - скривился Кречко, - вы хотя бы представляете, какие у меня доходы? К тому же, безмерное уважение к людям нашей профессии буквально заставляет снижать цены работников общепита.
И решительно пресек все дальнейшие возражения. А ресторан на вокзале оказался и впрямь хорош! Особенно тем, что в нем утром практически не было посетителей. Но, даже, несмотря на это, их усадили за столик спецобслуживания и подали меню.
- Хорошо, что народу нет, - заметил Иван Михайлович, изучая стандартный лист писчей бумаги с накарябанным отвратительным почерком списком блюд.
- Да! А здесь, в принципе, часы пик бывают?
- Разве когда латыши с поляками наезжают. Тогда случается, - старший майор ГБ понизил голос, - дело в том, Андрей Константинович, - что с продовольствием в стране… мягко говоря, не очень. И довольно неловко чувствуешь себя, когда рубаешь какой-нибудь шницель по-венски, а в окна детишки голодные пялятся. Я, конечно же, могу раздать им содержимое своего бумажника… но ведь его на всех не хватит!
- Наверное, не стоит за завтраком обсуждать положение страны! - кашлянул Волков.
- Увы, вы здесь совершенно правы. Официант!
Заслышав командирский голос, из подсобки выбежал вертлявый молодой человек в белом переднике.
- Если вы думаете, что я нагуливаю аппетит, - прогудел Кречко, - то вынужден вас разочаровать. Голоден я давно!
- Сию минуту, господин полковник! - подобострастно кивнул официант и убежал.
- Деревня! - пробурчал старший майор ГБ, - хотя, звания так часто меняют, что немудрено попутать! У нас уже вот в третий раз за последние пять лет. Сам скоро забуду: майор я, аль полковник.
Скоротопом официант притащил на спецстолик в два приема комплексный командирский завтрак: пятьдесят граммов водки в хрустальных стопках, овсяную кашу с жареными колбасками, маринованный перец и по стакану чая с булочкой.
- Приятного аппетита! - пожелал он, удаляясь.
- Типа, чтоб вы подавились! - снова пробурчал Кречко.
- Да что вы в самом деле, Иван Михайлович? - удивился Волков, - выспались плохо?
- Спал я точно, не очень. Просто, на роже у этого шельмеца написано: "Чтоб тебе икалось всю дорогу, товарищ старший майор!" Германия! Вот где обслуга на уровне! Заходишь в ресторан, так офицеры младше по званию встают всегда. Несмотря, на что "ихь бин руссиш оберст".
- А ля натюрэль оберст! - подтвердил Андрей Константинович, который успел слопать половину овсянки и уже доедал колбаски, - "Настоящий полковник" - песенка была у нас такая.
- Русская или немецкая?
- Что за вздор? Русская, конечно!
Заплатил по счету Кречко смешную сумму - двенадцать рублей. Подмигнул шельме-официанту, передал благодарность шеф-повару, своему земляку из-под Ровно. Предложил Андрею Константиновичу прогуляться по городу, поболтать о том, о сем. Волков согласился. В самом деле, не лежать же день на "панцер-ваффе", как Кречко в шутку обзывал кровати. Да и погулять по городу, который является ровесником таких "долгожителей" как Киев и Новгород было просто интересно. Раньше Андрей Константинович никогда здесь не был, поэтому превратившийся в гида Кречко много рассказывал и показывал: Софийский собор - памятник архитектуры союзного значения, иезуитский коллегиум, собор Свято-Ефросиньевского монастыря.
- Памятники величайшим заблуждениям человечества! - сказал Иван Михайлович, глядя на купола Святой Ефросиньи.
Волков иронично посмотрел на него.
- Скажите, товарищ Кречко, а что дает вам основания судить о заблуждениях. Вполне возможно, когда-нибудь марксизм-ленинизм тоже признают лженаукой. И совершенно по делу, кстати…
- Вздор, батенька! - огляделся по сторонам Кречко, - учение Маркса всесильно! Наш Великий вождь товарищ Сталин в своем выступлении на пятнадцатом съезде…
- Бред! Полный бред! Хватит говорить шаблонами! Если я говорю что-то утверждающе, уважаемый Иван Михайлович, то это значит - сообщаю факты. А против фактов, знаете ли, голых цитат мало.
Кречко тупо уставился себе под ноги и несколько минут играл желваками.
- Изыди, Сатана! - наконец изрек он, - если бы я не уверовал, что вы прибыли из будущего, то расстрелял бы вас на месте. Вы просто убиваете мою веру в дело партии.
- Партия в конце-концов сама расстреляла в народе веру в себя, - возразил Волков, - но ни вы, ни нынешнее поколение не виновато. Гниение обострилось гораздо позже, после смерти Иосифа Виссарионовича. Когда не было кому проводить в ее рядах чистку. Ведь партия - что куча картофеля. Если вовремя не перебрать - сгниет вся. Гитлер, для примера, в 1934 году основательно подчистил ряды своих верных штурмовиков из СА. Если быть точнее, отрезал головы селедкам. И такие меры становятся почти необходимостью… что с вами?
- Сталин умрет? - спросил Кречко. Он невидящими глазами смотрел в никуда, олицетворяя несозданную скульптуру "Человек, у которого отняли Веру".
- Конечно, умрет! - убежденно ответил Андрей Константинович, - он ведь живой человек. У нас даже поговаривали, что его отравили партийцы. Чтобы больше никаких чисток не проводил. И вот после этого КПСС загниет вовсю!
- Нужно срочно предупредить Лаврентия Павловича! - оживился энкавэдэшник, - он не допустит. Скорее пойдемте, мне необходимо к прямому проводу! Нет, по телефону слишком опасно! Я должен…
Волков улыбнулся и взял своего собеседника за плечо.
- Погодите. Никуда не нужно бежать. У нас в запасе почти пятнадцать лет. Иосифу Виссарионовичу предстоит еще множество дел провернуть: великих и не очень. Стать, между прочим, одной из самых грандиозных фигур двадцатого века!
- Уф! - вытер со лба пот Кречко, - а ведь вам, паршивец, удалось напугать старшего майора госбезопасности. Скажите, вы там у себя по аналогичному ведомству не работали?
Ему ответом был смех Андрея Константиновича.
- Ну, во-первых, - ответил он, - "у себя" - это где? Я во всем Трехмирье "у себя". Даже дети рождались в двух мирах - на Гее бог миловал. Во-вторых, подобные ведомства у нас были, но я их работы практически не касался. Курировал разведку иногда, был грешок… я ведь все понимаю, Иван Михайлович. У вас куча вопросов, но ответы на некоторые вы просто боитесь услышать.
Кречко поджал губы.
- А вы не боитесь? Представьте, что вам сообщат точную дату вашей смерти. Неужели не страшно?
- Я, Иван Михайлович, - человек из трех миров, - дату моей смерти сообщить не может никто. Возможностей не хватит. В крайнем случае, при моем блате, меня даже могут вернуть с того света. Бывали прецеденты. Хотя бы моего приятеля Переплута взять… был такой профессор когда-то.
- Переплут? - оживился Кречко, - вспоминаю я одного Переплута! И впрямь был профессором физико-математических наук. Его мои придурки осенью расстреляли, а я такого штыря от Николая Ивановича получил… если бы его не перевели в наркомат водного транспорта, то я бы мог уйти вслед за этим Переплутом.
Волков заметно оживился. Мир и впрямь - гораздо теснее, чем мы думаем.
- Не об Афанасии Поликарповиче ли мы говорим? - уточнил он.
- Точно, он! - убежденно произнес Кречко, - так что, его вернули с того света?
- Ну, тело не вернешь. Психоматрицу вернули и закрепили на новом мозге. Вот такие вот дела. Забыли только память стереть, так что он все прекрасно помнит.
- Да! - Значит, саботажники и там встречаются, - протянул старший майор, тыча пальцем в небо, - а где этот "прохвессор" нынче?
- А нынче вашим службам до него не дотянуться - на Гее он. Работает фаворитом у Софьи Алексеевны… ну, и ученым попутно. Выводит страну в передовики. Кстати, Европа сильно недовольна.
- Англия и Франция? - продемонстрировал знакомство с предметом Иван Михайлович, - эти всегда недовольны. Несмотря на то, что мы были союзниками в мировой войне.
- "Случайная половая связь", - как говорит один мой знакомый ветеринар! Англоговорящие всегда были притчей во языцех.
- А у вас там? - осторожно поинтересовался Кречко.
- А у нас… а у нас Гайдар в газетке и Чубайс в розетке, - пошутил в рифму Волков, - а некоторые, как я слыхал, даже на оленеводах такие бабки делают, что Альбион трепещет. Это вы не обращайте внимания - я ругаюсь.
Они гуляли до обеда. Когда встал вопрос о дальнейших планах, Иван Михайлович вспомнил, что приглашен к столу местного первого секретаря райкома партии. Пусть товарищ Волков не беспокоится - здесь можно приводить с собой приятелей. Правда, в малом количестве, но в большой расход они товарища Кравченко не введут. Андрей Константинович понял, что отказываться - значит, навлекать на себя подозрения. Согласился, конечно.
Первый секретарь Полоцкого райкома партии жил на противоположном конце города, и наши герои добрались туда пешком почти целый час. Товарищ Кравченко обитал в просторном четырехкомнатном доме с семьей: супругой и тремя детьми, а также на его попечении была старуха теща. Волкова представили обществу как все того же красного комдива из Ленинградского военного округа Иванова, товарищ Кравченко был очень польщен. Такого рода знакомства снова входили в моду, ибо время кадровых чисток в армии уже миновало. Значит, красный комдив и впрямь был верным ленинцем, раз его не затронул "страшный тридцать седьмой".
За столом "Иванов" вел себя расслабленно: сиживали и не за такими столами, обедали и не с такими людьми. Под конец даже рассказал пару бородатых анекдотов на постороннюю тему, чем окончательно расположил к себе товарища Кравченко и его семейство. Обедали долго - часа два. Один раз даже Кречко попросил разрешения воспользоваться телефонным аппаратом и предупредил отдел, чтобы за ними прислали машину к пяти часам. Разомлевшим товарищам краскомам не хотелось в воскресный вечер топать пешком. На улице разгулялась метель, и даже "эмке" с цепями на колесах пришлось несладко.
Курьерский поезд "Вильно - Москва" прибывал в половине седьмого, и времени для того чтобы собраться было достаточно. К тому же, русская пословица на этот счет говорит приблизительно следующее: нищему собраться - только подпоясаться. А в те героические времена более семидесяти пяти процентов населения слонялось за чертой бедности. Афишировать достаток еще было не принято. Это касалось всех: и крестьян, и рабочих, и слуг народа вместе с цепными псами, охранявшими их от того же народа.
Старший цепной пес Кречко достал из массивного сейфа папку с бумагами и ноутбук Волкова, который тот прицепил на старое место - на левой стороне его полушубка располагались специальные крючки. Хитрый прибор был почти не заметен под одеждой. Иван Михайлович придирчиво осмотрел бывшего генерала: зимой многие старшие офицеры носили полушубки, так что одежда Волкова подозрений не вызывала, разве что чуть иной покрой; папаху пришлось заменить - в ней Андрей Николаевич чересчур был похож на "ваше превосходительство" - удовлетворились офицерской треухой, которую отыскал дежурный среди "реквизита" в кладовой. Остроносые сапоги Волков отстоял - на складе подходящих по ширине стопы не отказалось. Хоть и ворчал Кречко на неуставную обувь, зато по качеству пошива она давала сто очков вперед стряпанным фабричным способом офицерским сапогам.
- Главного имперского сапожника работа! - бахвалился Волков, - ни кусочка эрзаца! Обошлись они мне в три рубля с полтиной - настоящее сокровище!
- Сокровище? А что в Империи можно было на три рубля купить? - спросил Кречко, с усилием надавливая на саквояж, чтобы застегнулась пряжка.
- Много чего. Две коровы, например. Лес на небольшую избу, штуки три топора плотницких, питаться два месяца можно было неплохо!
- А почему только три топора? Вроде, нехитрое приспособление…
- А потому, что сталь дорога. Вот, когда уральское железо станет поступать по железной дороге, тогда цены снизятся. Тьфу ты! Это ж уже прошедшее время… или нет - мир другой ведь.
Кречко поморщился. Он предпочитал не думать о концепции параллельных миров и не вспоминать, откуда именно взялся его собеседник. К Андрею Константиновичу он испытывал искреннюю симпатию, но вполне возможно, что ему об этом чувстве еще придется пожалеть. Кто его знает, чем вся эта история закончится! Попробуй пробиться на прием к главному комиссару государственной безопасности! Это вам не к Марлен Дитрих в гримерную вломиться с пучком роз - тут пути нужно знать. И пути такие имелись, чего кривить душой! Однокашник его, Петька Крючков, близко знаком с порученцем при Лаврентии Павловиче. Понятно, за просто так Петька и жопу от стула не оторвет, но ему можно пообещать что-нибудь экстравагантное. Он, насколько Иван Михайлович помнит, является ценителем кубинских сигар. А сигары те можно приобрести у одного скупщика на Волхонке…
- Не пора ли? - глянул Андрей Константинович на часы, показывающие без пяти шесть. Часы Волкова являлись дополнительным доказательством его слов. Банальная "Электроника - 55", запасы которой были на Гее воистину неисчерпаемыми. При последнем посещении Земли, в Минске они приобрели оптовую партию в тысячу штук и пять тысяч батареек; некоторые из них сохранили работоспособность и через десятилетие.
- Да, вы правы! - кивнул Кречко, отвлекаясь от своих мыслей, - присядем на дорожку - и в путь. Нас ждет столица!
Опустившись на стулья, они отдали дань старой традиции, а затем поднялись. Волков первый покинул гостевую комнату; Кречко же окинул цепким взглядом интерьер, проверил стол и тумбочку на предмет забытых вещей, а затем решительно щелкнул выключателем. Сюда он больше не ездок!
Глава 2
13 ноября 1938 года Альбрехт Зееман, двадцатилетний оберфенрих был разбужен вестовым из казарм. В этот воскресный день Альбрехт рассчитывал проваляться в кровати хотя бы до восьми часов утра, но за окном было еще совсем темно. Его мать, фрау Зееман суетилась на кухне, пытаясь приготовить кофе с бутербродами, а отец сидел в гостиной и читал вчерашнюю газету. Он был труппфюрером СС и в эту ночь дежурил в районной штаб-квартире - в соседнем доме.
- Что случилось, гефрайтер? - спросил Альбрехт у вестового.
- Проверка, херр оберфенрих, - равнодушно ответил тот. Ему еще предстояло доставить депеши по нескольким адресам, поэтому он нетерпеливо "бил копытом", - херр оберст в половине девятого проводит смотр. Распишитесь, херр оберфенрих!
Альбрехт черканул свою подпись в бланке, получил запечатанный конверт и кивнул на прощание посыльному. На часах было шесть тридцать. Утренний туалет занял у него всего пятнадцать минут - белокурое лицо истинного арийца еще не ведало бритвы, а коротко стриженая голова не нуждалась в расческе.
- Служба, сынок? - ласково спросил старик Зееман (ему еще не было и сорока пяти), - позавтракаем вместе?
- Да, папа. Времени еще - вагон.
- Отлично! У тебя, насколько я помню, завтра экзамен на присвоение первого офицерского звания?
- Да, отец. Если все будет хорошо, то завтра к вечеру я буду лейтенантом.
- Я очень за тебя рад. Будем коллегами.
Разменяв шестой десяток, булочник Зееман ввязался в авантюры нового имперского канцлера. В 1933 году он вступил в ряды штурмовиков, а затем перекочевал в элиту - охранные отряды, больше известные в народе как Schutzstaffeln, либо просто и коротко - СС. Единственного сына Альбрехта он пристроил в отряды "Юнгфольк", а дочери остались при фрау Зееман. В те демократические времена для женщин подразумевалась известная свобода действий между тремя литерами "К": Die Kirche, die Kueche, die Kinder - Церковь, Кухня, Дети.
За пять лет Отто Зееман дослужился до высокого звания труппфюрера и питал надежды уйти на пенсию гауптштурмфюрером. Но не собственной карьерой он жил - все свои надежды и помыслы он связывал с Альбрехтом. Именно его сыну предстояло стать полноправным членом Новой Германии, страны без евреев и славян, и мира, где гегемония чистокровных арийцев не будет вызывать ни малейшего сомнения.
Сорок пять лет Отто прожил, не ведая столь сильной надежды на светлое будущее немецкого народа, существовал между булочной и своей квартиркой на окраине Дрездена - центра некогда баснословно богатого курфюршества. Его супруга Берта металась между тремя литерами, а он, работяга, метался между домом и булочной. Да и той же Кирхой. Не намного бюргер имел больше свободы, нежели его фрау. С приходом к власти Гитлера все поменялось. Он сумел вселить в свой народ надежду, а это немало. Оставалась малость: сделать сказку былью, и первые успехи у Адольфа на этом поприще уже были. Весенний аншлюс Австрии и осенняя аннексия Судетской области Чехии при полном попустительстве Англии и Франции, откровенно боявшихся фюрера - это ли не успех!
- Что там, в газетах? - осведомился Альбрехт, усаживаясь на жесткий стул напротив отца.
- Речь Черчилля в Палате общин по случаю появления там "миротворца" Чемберлена.
- И что?
- "Не думайте, что это конец. Это только начало расплаты. Это первый глоток. Первое предвкушение той горькой чаши, которую нам будут подносить год за годом", - процитировал Отто Зееман конец речи. Альбрехт в это время поедал бутерброд с салями и запивал кофе. Он заметил с набитым ртом:
- Этот Черчилль - он не дурак.
- Конечно, нет. Дурак - Чемберлен. Будь на месте английского премьера Уинстон Черчилль-нашему фюреру пришлось бы гораздо труднее.
- Он бы что-нибудь придумал.
- Конечно! Нашему фюреру палец в рот не клади. Поел, сынок?
- Да, отец! Матушка, спасибо!
- Тише, Альбрехт, девочек разбудишь, - ласково укорила его вошедшая в столовую Берта, - дай поспать в воскресный день нашим "юнгефрау". Ведь до мессы еще далеко.
- Прошу прощения. Издержки военной службы.
- Тебя проводить, Альбрехт? - спросил Отто.
- Не нужно, папа. Ты лучше ложись отдыхать - всю ночь не спал ведь.