Ох, проводи-ка меня, батя, да на войну,
Да не серчай, но чует сердце - быть беде,
Ты дай-ка, батя, я в последний раз прильну
Щекою к мокрой бороде.
Голос красиво играл в пахнущем майскими травами теплом вечернем воздухе, а я думал совсем о другом.
Песни песнями, а ведь еду-то на ВОЙНУ…
Глава вторая
1
"Социализм - это учет и контроль!" - так, кажется, говорил видный теоретик марксизма, а по совместительству вождь мирового пролетариата и мой теперешний современник товарищ Ульянов-Ленин.
Так вот. Армия - это учет и контроль, помноженные на русский авось и приправленные русским же народным раздолбайством.
Особенно ярко все это осознается в тот момент, когда ты, взяв голову в руки и напрягая мозговые извилины до полного перегрева, распределяешь жалованье по роте.
Картина маслом - сижу на бревнышке, а передо мной импровизированный стол из двух патронных ящиков, поставленных друг на друга. На столе ведомость на десяти листах - весь списочный состав 10-й роты, числом двести тридцать пять голов, не считая двух офицеров - меня и ротного.
Означенный ротный - расфуфыренный польский индюк (хотя, надо признать, индюк бойцовый), усвистал куда-то в тыл - "по бабам", оставив младшего офицера (то есть меня любимого) на хозяйстве.
И вообще мой "тройной Казимирский" считает, что занятия с личным составом, хозяйственная канитель и прочая проза военной службы - это ниже его достоинства. Даже ротную кассу мне отдал, ибо на то и есть младшие офицеры, чтобы начальство не обременяло себя рутиной.
Вот и сижу - мучаюсь. Занимаюсь, так сказать, распределением материальных благ.
По правде сказать, я этим не один занимаюсь. Рядом со мной примостился ротный фельдфебель - Кузьма Акимыч Лиходеев. Замечательный дядька годов около сорока. Крепкий, почти квадратный, с шикарными "тараканьми" усами на добром улыбчивом лице. Солдаты его уважают и обожают - у него и по службе не забалуешь, и по жизни не пропадешь.
Тут же, прямо на земле, расположились четверо взводных унтеров. А за моей спиной маячит ротный каптенармус - унтер-офицер Копейкин, которого на эту должность выбрали за одну только фамилию и по местному обыкновению зовут "артельщиком".
Спрашивается, зачем для раздачи денег созывать такой консилиум?
А это и есть та самая вышеупомянутая проза военной службы. Жалованье одного солдата - два рубля с копейками. А ведь еще есть ефрейторы, унтеры. И у всех выплаты - тоже с копейками. Проблема в том, что полковой казначей выдает деньги на всю роту скопом и в основном ассигнациями. Вот и получается, что есть купюры по рублю, трешки, пятерки и десятки, а то и четвертной дадут. Мелочи же - кот наплакал, и ту приходится выцарапывать с боем.
Выходит, что деньги надо раздавать "артельно", то есть на несколько солдат общая сумма. Сиди теперь и решай, а как самый образованный, еще и высчитывай - кому сколько.
Бяда…
- Филимон, - это я Копейкину. - Сколько ты там мелкой деньги припас?
- Чятыре целковых да тридцать одну копеечку, вашбродь!!!
- Молодец! Тащи все сюда! Делить будем.
Полк уже некоторое время стоит в тылу и активно пополняется и снаряжается.
Чего-то ждем.
Чего ждем - никому не известно, но всем понятно.
А по значительной концентрации в округе других воинских частей понятно особенно: скоро наступление. Опять же распутица прошла. Здесь, в северной Польше, на границе Мазурских болот, это немаловажный фактор.
Так что попал я удачно, есть время осмотреться и втянуться.
Мое прибытие к месту службы прошло без особой помпы.
Представился командиру батальона - высокому флегматичному блондину. Он порасспрашивал меня о моем военном и гражданском образовании. Поинтересовался, не сын ли я Александра Николаевича фон Аша. Спрашивал, где мы жили в Москве и тому подобную ерунду.
Тем временем появился мой непосредственный начальник - поручик Казимир Казимирский. Высокий, как все гренадерские офицеры, темноволосый, с ухоженными и напомаженными усиками на породистой шляхетской физиономии. Наперекор уставу он носил при полевой форме золотые галунные погоны, белые перчатки и шпоры на высоких кавалерийских сапогах. Форма, сшитая из дорогого сукна, сидела на нем безукоризненно.
В общем, "франт шел по бульвару из театра…".
В процессе дальнейшего общения мне было сообщено, что я принимаю должность младшего офицера 10-й роты прославленного (георгиевские ленты, георгиевские трубы и какие-то непонятные "мальтийские знамена") Московского 8-го гренадерского полка и типа должен соответствовать.
Я сделал вид, что проникся.
После чего мы с Казимирским отбыли в роту.
Уже в полной темноте солдаты под руководством каптера поставили мне палатку, в которую я и завалился спать, укутавшись в шинель.
Проспал до подъема мертвецким сном без сновидений.
- Следующий. Подходи! - гаркает Лиходеев.
- Так. - Я сверяюсь со списком. - Четвертый взвод! Акимкин, Белов, Воскресеньев и Гусев! Вот вам записка, кому сколько причитается. Кому деньги давать?
- Акимкину!
- Получай. - Отсчитываю положенное. В ведомости - в трех экземплярах под копирку - чернильным карандашом напротив означенных фамилий ставлю "галки".
- Дальше.
- Следующий. Подходи! - вновь орет над ухом ротный фельдфебель.
И вот так полдня, до самого обеда.
2
Последние несколько дней я нахожусь в состоянии перманентного шока. Причем только я отхожу от шока по одному поводу - как тут же появляется новый.
Источников непрерывного напряжения моей нервной системы два, причем равноценных.
Во-первых, я в шоке от необходимости управлять ротой. Учитывая, что прежде я ничем крупнее отделения морпехов не командовал, а тут, считай, две с половиной сотни подчиненных. Сами понимаете.
Конечно, Лиходеев мне здорово помогает - золото, а не мужик. Но все равно тяжко.
Во-вторых, "неизвестно-какой-хренов" шок от несоответствия местного окружения моим представлениям о данном времени, почерпнутым из исторических книг и мемуаров. Почти каждый день сталкиваюсь с чем-то, чего в известном мне варианте истории не было и быть не могло.
Например, в первый же день ротный каптенармус Копейкин вручил мне казенный противогаз и каску. Противогаз как противогаз - что-то подобное я видел на картинках и старых фотографиях. А вот каска сразила меня наповал. Вместо привычного "русского Адриана" у меня в руках оказалось нечто, весьма напоминающее "стальной шлем РККА образца 1936 года", виденный мною в музее, только гораздо менее "ушастый" и с имперским гербом на лобной части.
И это только цветочки.
На утреннем построении роты, когда поручик Казимирский любезно представил меня личному составу, меня ожидал новый удар судьбы. Морально я был к этому готов - модернизированный наган и штатный браунинг уже дали какое-то представление об уровне вооружений. Но оружие доблестных московских гренадер превзошло все мои ожидания.
"Единый трехлинейный карабин образца 1907 года" - модернизированная "мосинка". Укороченный ствол, новая, более удобная форма ложа и приклада, рукоять затвора, загнутая книзу, на курковой части затвора - кольцевой прицел, как у английского "Ли-Энфилда". В придачу - ножевой штык с десятидюймовым клинком. В общем, венец эволюции.
В каждом взводе по ручному пулемету. "Ружье-пулемет системы Бертье - Федорова образца 1914 года" со складными сошками под стволом и вертикальным рожком магазина сверху. Сделано грубовато, но в целом неплохо.
Кое-кто из солдат вооружен дробовиками. Обладатели "траншейного ружья Браунинга модели 1905 года" выделяются "охотничьими" патронташами крест-накрест, дополнительной гранатной сумкой и кинжалом-бебутом вместо штыка.
До нормативов образца 1945 года, конечно, далековато, но для 1917-го - мечта…
Может быть, я чего-то не понимаю, но, по моему скромному мнению, подобный прорыв в организации армии и обеспечении ее вооружениями без какого-либо "постороннего" вмешательства абсолютно НЕВОЗМОЖЕН. Даже учитывая ту самую "роль личности в истории", которую у нас сыграл Николай II Кровавый, а здесь исполняет Александр IV Реформатор.
Я настолько погрузился в размышления по данному вопросу, что прослушал всю "торжественную" речь командира роты и очнулся только после команды "разойдись".
У меня появился ординарец.
Вообще-то, в теории, у каждого офицера должен быть денщик - нестроевой солдат, который в атаки не ходит, а занимается хозяйством командира. Знаменитая военная реформа 1908 года, не перестающая меня удивлять, несколько урезала офицерские привилегии. Теперь денщик полагался не по званию, а по должности. Командиру роты - положено, а мне вот - не положено.
Поэтому у меня - ординарец.
Ординарца мне "родил" Лиходеев после того, как "тройной Казимирский" приказал ему это сделать. Буквально так и сказал:
- Лиходеев, где хочешь, но роди господину прапорщику ординарца!!!
- Слушаюсь, вашбродь!!! - гаркнул бравый фельдфебель и, четко повернувшись через левое плечо, рысью унесся к палаткам личного состава - "рожать".
Через четверть часа он вернулся, притащив на буксире долговязого темноволосого парня с ухоженными маленькими усиками на курносом лице.
- Савва Мышкин, Кондратьев сын! - отчеканил "новорожденный", вытягиваясь передо мной во фрунт.
Родом Савва был из города Мышкина Ярославской губернии. С двенадцати лет в Москве. Сначала мальчиком в лавке, потом помощником приказчика. На ответственную должность был выбран Лиходеевым за сметливость, прошлые умения и добрый характер.
Хороший паренек. Мне понравился.
3
Командир батальона Иван Карлович Берг приказал провести в ротах полевые занятия и стрельбы. Как мне потом шепнул подпоручик Литус, младший офицер 9-й роты, обычно комбат так реагировал на какой-либо непорядок по службе. В данном случае катализатором послужило то, что повозка с обедом из офицерской столовой опоздала на полчаса.
Обед привозили прямо в судках к штабу батальона, где собирались все офицеры. Ели за вкопанным в землю большим дощатым столом под парусиновым навесом. Солдаты питались от полевых кухонь, каждая рота отдельно, по месту расквартирования.
Сегодня полковые кашевары припозднились, поэтому начальство решило пресечь расхлябанность, но почему-то именно в наших рядах.
Рассевшись за столом, офицеры принялись за еду, приправляя и без того вкусные блюда приятным разговором.
Я с удовольствием пообщался с уже упомянутым Генрихом Литусом - румяным блондином со светлым пушком на верхней губе, подразумевающим усы. Мы как-то очень быстро познакомились и перешли на "ты".
- Скажи, Генрих, а что Берг подразумевает под "занятиями"?
- Дадут пострелять по мишеням, по две обоймы на ствол. Стрелять надобно поотделенно, без пулеметчиков - они занимаются сами. Потом проверка состояния оружия, снаряжения, обмундирования. - Подпоручик пожал плечами. - Не знаю, Саша, что тебе еще сказать. Может быть, потом батальонный результаты стрельб спросит. И все!
- А если не спросит?
- Не спросит сам - пришлет адъютанта. Он запишет - и тогда совсем все!
- Хм. Понятно…
- Что понятно?
- Понятно, что ничего не понятно! - вздохнул я.
Глаза у Литуса округлились, он покраснел, с трудом проглотил очередной кусок гуляша и захихикал, прикрывая рот рукой. В общем-то обычный для моего времени грустный каламбур вызвал весьма бурную реакцию.
Впрочем, реакцию вполне ожидаемую.
Я очень быстро оказался в полку в записных остряках. Этому способствовало то, что, зная массу шуток и анекдотов из своей прошлой жизни, по неизменной привычке очень часто применял их в качестве присказок или комментариев. А поскольку в большинстве случаев все эти приколы были моим сослуживцам внове, просьбы рассказать какую-либо соответствующую случаю шутку случались довольно часто.
Вот и теперь, заметив смеющегося Генриха, офицеры, до сих пор занятые пересудами о стратегических перспективах текущего 1917 года, обратили на нас свое внимание.
- Так! Что тут у нас! Барон, вы опять о чем-то несерьезном? - шутливо обратился ко мне начальник Литуса, командир 9-й роты штабс-капитан Ильин.
- Что вы, господа! Всего лишь смиренные рассуждения о превратностях судьбы!
- Не поделитесь своими умозаключениями?
- Мы с господином подпоручиком пришли к выводу, что в жизни каждого должна быть хотя бы одна любимая женщина… Главное, чтобы жена о ней не узнала…
После секундной задержки мои сослуживцы взорвались хохотом! Обычно невозмутимый Берг даже промокнул салфеткой уголки глаз, слезившиеся от смеха.
- Нет, ну каков… - восхищенно приговаривал потешавшийся вовсю Ильин.
- Вы, помнится, рассказывали какую-то презабавнейшую историю про британцев? Не напомните ли подробностей? - вмешался батальонный адъютант подпоручик Цветаев.
- Один англичанин спрашивает другого: "Извините, сэр, ваша лошадь курит?" - "Нет! А в чем дело?" - "Тогда, сэр, мне кажется, что у вас горит конюшня".
Сидевшие за столом офицеры вновь захохотали.
Вот так и живем.
- Подходим поотделенно, получаем огнеприпасы - и марш на стрелковую позицию. Лиходеев, проследи! - Стоя перед ротными шеренгами, я как раз закончил объяснять солдатам суть предстоящих занятий.
- Слушаюсь, вашбродь! - Фельдфебель козырнул и, повернувшись лицом к строю, скомандовал: - Ро-о-та-а! На-а-а-ле-во-о-о!!! Бего-о-ом, марш!!!
Мой незабвенный ротный опять куда-то свинтил, сказавшись штабной надобностью. Теперь я проводил сверхплановое полевое занятие без его трогательного участия.
Конечно, по здравом размышлении это даже хорошо. Если стану делать что-то не то, под руку никто вякать не будет. А вот "что-то не то" я вознамерился делать с самого начала.
Дело в том, что по местным понятиям гренадерский полк - ударное подразделение, заточенное под прорыв обороны противника. Взводы вооружены и организованы так, чтобы образовывать готовые штурмовые группы. Вот мне и захотелось посмотреть, на что они способны. В принципе гренадерские части стараются пополнять обстрелянными солдатами и унтер-офицерами, но процент новобранцев из учебных полков все же велик. В моей роте это пятьдесят человек - почти каждый пятый. А главное, очень интересно было понаблюдать за действиями опытных солдат, узнать, каковы их повадки и методы ведения боя.
Я тоже принял участие в стрельбах. Сперва пострелял из нагана, потом взялся за браунинг.
Наган, конечно, хорош, но отдача сильная, перезаряжать долго, и усилие на спусковом крючке великовато. А браунинг - удобен, скорострелен и перезаряжается быстро. Отдача терпимая, и бьет точно. Буду тогда наган вторым стволом носить - пригодится.
В целом рота отстрелялась неплохо, хотя обнаружилось, что мой ординарец отнюдь не снайпер: едва-едва в мишень попадает. Надо будет ему карабин на дробовик сменить - парню меня в бою прикрывать. Так оно надежнее будет.
Потом, пока личный состав готовился к смотру, собрались с унтерами, поговорили по душам. Чтобы солдат поучили, как по полю боя двигаться, как укрываться, как врукопашную биться.
Заодно я вопросики всякие практические позадавал. И, видать, правильно задавал. Потому что унтер-офицеры - сплошь бывалые мужики за тридцать (многие с нашивками сверхсрочников) - по мере продвижения разговора оттаяли ко мне, и беседа вышла весьма конструктивной.
Под конец я решил проверить их в рукопашном бою.
- Савка, - окликнул я своего ординарца. - Ты колышки заготовил?
- Так точна, вашбродь!!! - Он протянул мне пару коротких кольев, которые я хотел использовать как имитацию ножей.
- Ну кто мне покажет, как действовать, когда в траншее на вас германец с тесаком кинется?
- Это как? - опешил старший унтер Наумов.
- А так! - Я бросил ему деревяшку и встал. - Вот я. Патроны у меня кончились. А ты на меня с траншейным ножом прешь! Ну нападай!
- Эвона как… - Наумов поднялся, перехватил колышек поудобнее, но остановился в нерешительности. - А ну как задену я вас, вашбродь?
- Нападай, говорю!!!
Унтер бросился на меня, замахиваясь "ножом" сверху, и… со всего маху плюхнулся на траву после броска через бедро. Его деревянный клинок остался у меня в руках.
- Вот так вот… - Я бросил деревяшку на землю рядом с поднимающимся Наумовым. - Видать, и вам есть чему у меня поучиться.
- Ловко вы, вашбродь! - высказался за всех Лиходеев, задумчиво покручивая кончик длиннющего уса.
- Я с детства уссурийским казаком учен. И учен на совесть. А теперь и вас учить буду, ну и сам учиться понемногу. Ладно. Фельдфебель, командуй оружие к осмотру. Гляну, как наши олухи стволы содержат!
- Ро-о-та-а! - Лиходеев вскочил на ноги и заорал во всю глотку: - А-аррружи-я-а-а к осмотру-у-у!!!
Ближе к вечеру я стал свидетелем самого настоящего воздушного боя. С севера над нашим расположением появился аэроплан и, еле слышно стрекоча мотором, стал описывать растянутые круги.
- Эвона! Германец прилетел, - задрав голову и придерживая фуражку рукой, изрек Лиходеев, сидевший вместе со мной на бревнышке у моей палатки. Мы проверяли результаты бурной хозяйственной деятельности Фили Копейкина.
- Бомбить будет?
- Не! Это, вашбродь, разведчик. Покружит, поглядит да и улетит восвояси.
- Ну-ну…
Неожиданно сверху со стороны солнца на немца спикировала размытая тень. Затрещали пулеметы. Германский аэроплан начал крутить виражи со снижением, уворачиваясь от атак русского истребителя. При этом немец уходил в сторону линии фронта - отрывался.
Не помогло.
Через пару минут наш летчик подловил противника и начал палить по нему практически в упор. От германского разведчика отлетели какие-то куски, потом одно крыло надломилось, и он, беспорядочно вращаясь, рухнул вниз.
Из-за деревьев мы не могли видеть, куда он упал.