- Но она вправду нам помогла! - весело напомнил Гаевский. - Действительно выяснила, где ты, и даже примерный план тюрьмы у нас был. Мы вошли как бы с черного хода. Дальше повезло, но…
- Но это могла быть ловушка, - меланхолично заметила Мари.
- Мы бы вырвались, - засмеялся Гаевский. - Ну, или как минимум ты. Зато знали бы точно, кто такая Бочетти. А теперь вопрос остался открытым.
- Можно мне что-нибудь съесть? - спросил соскучившийся Байсаков. - Хоть что-нибудь.
- Сначала расскажи, кто ты, - потребовал Гаевский. - Я для Мари переведу, а Джине пока знать необязательно.
Байсаков повторил начало своей истории, уже слышанное Остужевым: через Азовское и Черное моря увезли его турки в Истамбул. Там его продали мамлюкам в Египет, где почти год Иван пребывал в рабстве. Мамлюки любили его за невиданную физическую силу и постоянно предлагали принять ислам и записаться в их войско. По словам Байсакова, мамлюки держат в руках весь Египет и давно поработили египтян. Вроде бы они подчиняются турецкому султану, только он сам их боится и никаких приказов не отдает. Творят мамлюки в Египте что хотят, и одно время Байсаков всерьез думал об их предложении.
- Только тоска взяла, - закончил он. - Вспомнил снежок белый, лес, зайчиков-белочек… Заскучал по Сибири. Ну, и двинул на север. Там море. Попросился по-христиански к итальянцам на корабль, выручайте, мол, от мамлюков бегу. Они и приняли. А уж потом я от Неаполя все на север шел и вот сюда добрался. Языка-то не знаю, заплутал, поди, малость. Далеко Россия-матушка?
- Далеко, - кивнул Гаевский. - Но это ничего. Доберись до Польши, а там уж тебе рукой покажут.
- Вынюхивает! - фыркнула Мари, глядя в окно на гуляющую Джину. - Я чувствую, как она вынюхивает Клода.
- Или ты сумасшедшая, или самая умная из нас, - как всегда, беспечно предположил Гаевский. - Ну, в любом случая я тебя люблю, сестричка. Без тебя мне было скучно. Александр все-таки немного нудный. Война ему не нравится!
Мари, посмотрев на несчастного Байсакова, без слов поняла его и принялась готовить ужин. Гаевский, слова которого проигнорировали, попробовал надуться, но, поскучав немного, изменил решение и пошел помогать.
- Я тоже могу готовить, - сказал Иван. - Сыр порезать или еще что-нибудь такое.
- Сиди, отдыхай, - распорядился Остужев. - А я пойду прогуляюсь.
Джина ждала его уже давно. Она действительно была очень хороша в роли улана. Но Остужев запретил себе любоваться. Он должен был понять эту женщину, потому что теперь от этого зависела не только его жизнь, но жизнь его юных друзей. Он медленно подошел, остановился рядом, оперся о ствол дерева.
- Ты меня любишь? - просто спросила она.
- Да, - признался Александр. - Но не знаю, могу ли я тебе верить.
- Я понимаю. Ты умен, Саша, ты честен и благороден - все эти качества я хотела бы видеть в себе, но их нет… - Джина теребила пуговицу, и Остужев уже не мог думать, смущается она или изображает смущение. Он любил ее и хотел упиваться этим чувством. - Но, может быть, я еще не все в жизни потеряла? Саша, я могу только просить. Вытащи меня из той грязи, в которой я оказалась. Я уже сама себе не верю. Я боюсь.
- Кого? Наполеона или Колиньи?
- Обоих! - В ее глазах появились слезы. - И тебя тоже. Я боюсь узнать, что ты думаешь обо мне на самом деле. Ты сказал, что любишь, но не знаешь, верить ли мне. Но я тоже не знаю, могу ли тебе верить! У тебя есть друзья и убеждения. У меня нет ничего и никого. Ты знаешь, чего я сейчас хочу?
Остужев покачал головой и подумал, что он хочет только одного - оказаться с ней вдвоем далеко-далеко, все равно где, лишь бы все эти страшные и отвратительные события остались на другом краю земли.
- Я хочу, чтобы ты увел меня в спальню, Саша, - сказала Бочетти. - И если ты сейчас скажешь мне "уходи", я уйду. А можешь ничего не говорить. Я сама все пойму.
Он даже улыбнулся. Джина вела себя так, будто у него был выбор. Она в самом деле не понимала, как он ее любит, и это делало ее почему-то еще более привлекательной. Александр взял ее за руку и повел. Они прошли мимо готовящих ужин друзей, и никто не сказал им ни слова.
- Как ты думаешь, она ему там ничего не сделает? - спросила Мари, когда пара поднялась по лестнице.
- Смотря что ты имеешь в виду! - рассмеялся Гаевский и покосился на печально хлопающего глазами, ничего не понимавшего Байсакова. - Но довольно странно было бы помогать спасти его, чтобы потом убить.
- А ты уверен, что она сама знает, чего хочет? - Мари хлопнула рукой о стол и посмотрела на Ивана. Тот кивнул. - Ты все время пытаешься все просчитать, Антон. Молодец. Только женщину просчитать невозможно.
А наверху творилось волшебство. Александр был слишком влюблен, чтобы подумать, где научилась Джина всему тому, чем он наслаждался. И это к лучшему, ведь именно сейчас к нему неожиданно пришла лучшая ночь в его жизни. Возможно, она была лучшей и в жизни Джины. И ничто не говорило о том, что она добивается каких-то целей, ни одна тень не проскользнула на ее лице.
Мари оставила остатки ужина на столе, и под утро Александр и Джина были приятно удивлены. Они молча сидели друг напротив друга и уплетали за обе щеки сыр, помидоры, зелень… Все подряд. Курицы оставалось совсем немного, и тарелка долго ездила с края на край стола - каждый хотел угостить другого. Наконец Джина подошла к Александру и заставила съесть птицу, тонкими пальцами запихивая кусочки ему в рот. Если бы его спросили, чем он готов заплатить за это блаженство, он бы, не задумываясь, ответил: всем.
Потом они снова ушли наверх. Проснулась Мари, неслышной тенью метнулась за ними и немного постояла у двери. Ей не нравилась Бочетти, девушка чувствовала что-то недоброе, но сформулировать какую-то мысль, чтобы донести ее до Александра, не могла. Мари спустилась и обнаружила голодного Байсакова, рыщущего по кухне. Общаться они не могли, но Мари снова все поняла без слов. Она показала ему, где хранятся запасы пищи, и Иван долго по-русски ее благодарил. Мари занялась приборкой, делая вид, что не обращает на Ивана внимания, но легкая улыбка все же появилась на ее губах в это утро.
Наконец, позавтракать пришел и Антон, который на первую половину ночи сам себя назначил часовым. Ничего подозрительного он не увидел и не услышал, что его сильно успокоило - в глубине души он тоже боялся, что привел в этот затерянный в лесу домик змею.
- Клод как-то даст тебе знать, когда появится? - тихо спросил он у Мари.
- Нет, ему пришлось плотно залечь на дно. Колиньи выследил меня в обозе. Боюсь, Баррас рассказал ему все. Когда появился Дюпон, они обложили его. Клоду пришлось уйти, но об этом домике он знает. Я оставила тут ему несколько знаков, чтобы не торопился входить, если что-то случится. Но когда его ждать… - Мари загрустила. - И ждать ли?
- Брось с утра нюни распускать! - Антон повернулся к Байсакову. - Ваня, расскажи еще про мамлюков.
- Что рассказывать? - пожал могучими плечами жующий Байсаков. - Конница у них очень страшная, а пехоты нет. Но конница когда летит, саблями машет, улюлюкает - очень жутко. Спроси лучше Мари: хотела бы она увидеть Россию?
Антон смерил его долгим, тяжелым взглядом, но Иван, кажется, даже не понял, что Гаевский имел в виду. На лестнице послышались шаги, и появились Джина и Александр, держащиеся за руки.
- Я хочу кое-что сообщить, - сказал Остужев. - Решать будем вместе.
- А я не желаю решать, должны ли вы теперь пожениться! - хмуро ответил Антон, все еще поглядывая на Ивана. - Лучше даже вообще нам ничего не сообщай.
- Нет, я не о том. - Александр обнял Джину. - Я о Колиньи. Джина знает его тайное убежище, как раз на тот случай, если Бонапарт объявит на него охоту и все обернется против него. Колиньи сейчас никому не может доверять. Джина должна прийти туда в течение трех дней, сейчас второй.
- И почему же он доверяет нашей графине, как по-твоему? - Мари отставила прочь чашку кофе. - Никому не доверяет, а ей доверяет.
- Потому что я работаю на него уже почти десять лет. Потому что я неплохо умею хранить тайны… Раньше умела, - поправилась Бочетти и улыбнулась счастливому Александру. - И потому что кто-то должен был приносить ему еду и новости. Если бы я не была уверена, что за мной не следят, я бы не пришла, и он в этом уверен - так уже было не раз. Вы воюете командой, а на нашей стороне никто никому не друг. Арки обманывают всех, так же ведут себя и люди. Арки думают, что мы им служим, на деле же мы следовали своим интересам и старались использовать арков.
- И в чем же были твои интересы? - спросил Гаевский, хрустя яблоком. - Мне вот кажется, ты просто игрок по характеру.
Александр строго посмотрел на него, и Антон ухмыльнулся.
- Деньги, - ответила Бочетти. - Но мои деньги у Колиньи. Он говорил с арками, потом объяснял мне, что делать, и обещал, что однажды я получу все сполна и даже больше. Он выгодно вкладывал мои средства, я знаю это точно. Теперь-то я понимаю, что он и не собирался отдавать их мне, и отпускать меня тоже не собирался. Но я готова проститься с этими деньгами. Я хочу сменить сторону. Я хочу быть с вами и заслужить ваше доверие, как заслужила доверие Александра.
У Мари появилось такое выражение лица, будто она только что прожевала целый лимон. Заметивший это Байсаков с укоризной посмотрел на Бочетти.
- Так что дальше? - спросил Антон. - Ну, убежище. Ну, может быть, он там. Но у нас нет приказа от руководства. То есть приказ имеется: ничего не делать без приказа.
- А теперь самое интересное! - Остужев хлопнул ладонью по столу. - Почему Бонапарт ищет Колиньи, почему хотел арестовать? Колиньи готовил ловушку, собирался напасть на генерала и отобрать предметы силой. Есть вероятность, что это ему удалось.
Гаевский, престав жевать, повернулся к Мари. Девушка покачала головой.
- Сначала надо проверить. Посмотреть Бонапарту в глаза. А он уже покинул Милан. Пока будем за ним гоняться, срок пройдет, и искать Колиньи в этом секретном месте не окажется никакого смысла.
- Именно поэтому надо решить: пойдем ли мы туда, и если да - то кто пойдет? - посерьезнев, объяснил Александр. - Нас четверо. Как только он нападет, я смогу ему достойно ответить. Мари, допустим, идти ни к чему. Джина и Антон прикроют меня сзади. Если там нет Колиньи, то не о чем и говорить. А если есть и с предметами… Это будет большая удача.
- И где это место? - поинтересовался Гаевский.
- Не так уж далеко отсюда. В горах, к северу, - пояснила Бочетти. - Но мы можем пойти и вдвоем с Александром. Я даже думаю, что это правильнее всего.
За домом раздалось недовольное ржание. Антон посмотрел на Ивана.
- Господин Байсаков! Кров и хлеб хорошо бы отработать. Ты там что-то говорил про конницу? Вот нам лошадок накормить и напоить надо.
Байсаков посмотрел на Александра. Он кивнул, и Иван Иваныч покорно отправился выполнять те обязанности, которые был способен исполнить.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
СЧАСТЬЕ, ГОРЕ, СЧАСТЬЕ
Карета катилась по изменчивой горной дороге, легко вниз и с понуканием лошадок вверх. Кнутом взмахивала Джина, Александр просто сидел рядом и одной рукой держал вожжи, а другой обнимал любимую. Может быть, не ночью был пик его счастья, а вот в этот момент? Даже цель, с которой совершалась эта поездка, не могла омрачить такого дня. Итальянка молча прижималась к нему, а Остужев рассказывал о России, о Карле Ивановиче, о своих чувствах к ней… Им оставалось ехать еще около часа.
- Я действительно хочу, чтобы все получилось, как мы задумали, - вдруг сказала Джина.
- Я тоже! - беспечно воскликнул Александр. - Мы все этого хотим, и все у нас получится! Не может в такой чудесный день что-то не получиться!
В карете дремали два юноши и девушка. Одному из них, Байсакову, в силу незнания французского и делать-то больше было нечего, как дремать. Когда он заявил, что непременно желает ехать со своими новыми товарищами, его предупредили, что, возможно, будет заварушка. На заварушку Иван немедленно согласился, сказав, что после мамлюков он уже никого не боится. Другой юноша скорее делал вид, что дремлет. Антон хотел болтать с Мари о пустяках, подшучивать над ней, смеяться. Но девушка была настолько недовольна их поездкой, что после нескольких безуспешных попыток разговорить спутницу он зло изрек: "Уж лучше бы осталась и не портила всем настроение. Все равно заняться нечем, а жизнь идет!" Мари или обиделась, или сделала вид, что обиделась, Гаевский никогда не знал, что с ней творится на самом деле.
- Вон тот лес! - Джина ткнула вперед кнутом, когда они оказались на пригорке. - Туда не доехать, но в том-то и дело. Когда Колиньи действительно считает, что нужно спрятаться, то, как зверь, уходит от людей. Однажды я попробовала пойти с ним, но это оказалось для меня просто невозможным. Он даже костер запрещал разжигать.
- Ты любила его? - будто проснулся Александр. - Когда-нибудь?
Джина почувствовала, как его рука на ее плечах напряглась, и горько покачала головой. Да, она любила Колиньи. Может быть, прежде, а может быть, и сейчас. Любила и ненавидела. Но разве можно сказать откровенно мужчине о другом мужчине? У нее был слишком богатый и слишком печальный опыт на этот счет. С мужчинами нельзя быть откровенной. С женщинами - тем более. Так говорил Колиньи. Так думала она.
- Нет, не любила. Я его использовала - сначала мне так казалось. А потом вышло, что он использует меня.
- А когда он рассказал тебе про предметы и арков?
- Колиньи? Рассказывать такое мне? - Она ласково боднула Александра головой. - Да ни за что на свете! Я кое-что подслушала, кое-что поняла сама, а потом поговорила с ним напрямик. Забавно было! Я просто слышала, как он думает: убить ее или нет?
- Зачем же ты так поступила? - искренне расстроился Александр.
- Не знаю. Я не всегда понимаю, почему поступаю так, а не иначе, - рассмеялась Бочетти.
Спустя полчаса они покинули карету и, оставив с лошадями Байсакова, пошли в лес. Джина предупредила всех, что Колиньи хорошо умеет прятаться. Нужно было найти его землянку. Они рассыпались цепью и шагали с пистолетами наготове, стараясь ступать неслышно. Так продолжалось довольно долго, но землянку пока никто не отыскал. Наконец решено было сделать привал и перекусить. Все расселись на корнях большого старого дуба, а Александр отошел чуть в сторону, заглянуть за показавшийся ему подозрительным холмик.
- Не стреляй! - Колиньи возник словно из-под земли и приставил к его груди два пистолета. Точно так же, с двумя пистолетами в руках, шел Остужев, и теперь их стволы уперлись в грудь врага. - Умрем, так вместе. Но сначала поговорим?
- Зачем тебе это? - спросил Александр, глядя в его разноцветные глаза.
- Хотел поговорить о Джине. Ты влюбился всерьез, да? - Колиньи говорил, улыбаясь, и шрам на его щеке извивался, как змея. - Остужев, ты был бы интересным противником, будь постарше лет на десять хотя бы. К тому времени ты бы уже знал, что Джине нельзя доверять.
- Так это ловушка? А что будет с ними? - Александр скосил глаза на друзей. Все в порядке, они делили продукты и разливали в стаканы вино. - Они же совсем дети!
- Уже не совсем, - возразил Колиньи. - Играя во взрослые игры, дети быстро взрослеют. Тела у них еще детские, а вот соображают, боюсь, получше тебя. Ты же физически взрослый, а разумом ребенок, Остужев. Что заставило тебя поверить Джине?
- Это ловушка или нет, черт возьми?! Я вот-вот спущу курки!
- И умрешь тут, в этом чудесном лесу. Есть здесь сосна, высокая такая, красивая. Я забираюсь на нее, когда скучно или когда кого-нибудь жду. С нее очень далеко видно. Я заметил вашу карету давно и вас на козлах узнал. Но время было, поэтому я сидел на сосне и все думал: уйти мне, или принять бой, или, может быть, пристрелить Джину, а потом уже уйти - чтобы тебе было веселее жить, ты понимаешь? - Он снова осклабился. - И вот сидел я, сидел и увидел эскадрон гусар. Французских, как ты догадываешься. Что они тут делают? Кто мог им рассказать, где меня искать? Или я сам, или Джина.
- Я тебе не верю! - Остужев снова взглянул на ничего не подозревающих друзей. - Зачем ей было нужно говорить Бонапарту?
- Да потому что она влюбилась в этого коротышку-корсиканца при первом же знакомстве! - Колиньи перестал улыбаться. - Да, я просил ее сблизиться с ним по возможности. Он уже тогда казался мне нужным человеком. Но она влюбилась, сразу, я это видел. Я знаю Джину… А потом она узнала, что ты его друг. И захотела сблизиться с тобой. Сбежала от меня в Ниццу. А потом ей выпал случай… Только она знала, что Бонапарт относится к ней не лучше, чем к какой-нибудь портовой шлюхе. Он любит мадам Богарне. А у Жозефины есть кое-что, и Джина об этом знает.
- Она написала мне письмо! - тяжело дыша от невыносимой ревности, произнес Александр. - Письмо о том, что…
- Я приказал ей его написать. Приказал сблизиться с тобой, а иначе расскажу кое-что о Джине Бонапарту. Я ведь уже понял, кто прострелил мне ногу в саду за домом Жозефины. Я хотел отомстить, мне нужно было как-то оттянуть тебя от Бонапарта. Хватило бы письма, найденного при обыске, и Джину он бы сразу отпустил… - Колиньи окончательно помрачнел. - Откуда ты знаешь, может быть, я ее тоже люблю?
- Зачем ты говоришь это все мне?
- Да так, на прощанье. Вдруг больше не увидимся? - Колиньи надавил пистолетами на грудь Александра и развернул его так, чтобы их обоих было хорошо видно. - Эй, Джина! - крикнул он. - Послушай меня, несчастная сумасбродная кошка: Бонапарт не любит тебя и никогда не будет любить! Так кого из нас ты пытаешься предать?
Она выронила бокал, быстро схватила пистолет и вдруг направила его на голову Гаевского, который едва не подавился куском от неожиданности.
- А может быть, Колиньи, я хочу, чтобы и ты умер, и он, и я тоже? - Голос Бочетти вибрировал от какого-то запредельного нервного напряжения. - Да, я люблю Наполеона, этого великого человека! И хочу, чтобы умерли все его враги! Александр, еще секунда, и…
Гаевский прыгнул, уходя из-под выстрела, но Джина отреагировала мгновенно, и мальчишка рухнул в траву с простреленной спиной. Второй пистолет итальянки тут же оказался направлен на Мари. Спустить курок она не успела, пуля вошла ей прямо в сердце. Остужев видел перед собой дымящийся ствол и не мог поверить - это он выстрелил. Если бы Колиньи в этот момент решился, то убил бы Александра и ушел безнаказанным. Но француз сделал иной выбор.
- Антон! - Мари бросилась на колени, зажала рану. - Его надо перевязать, помоги мне! Быстрее, Саша!
Он пошатнулся, как пьяный, повернул голову и обнаружил, что Колиньи перед ним уже нет. Что это за проклятая игра? Что это за удивительный, непредсказуемый мерзавец? Колиньи удовлетворился тем, что Остужев сам выстрелил в собственное сердце, и решил не добивать.
- Саша!
На ватных ногах он добрался до Мари, помог ей хоть немного унять кровотечение Гаевского. Остужев все время поглядывал на труп Джины, чтобы убедиться: он действительно застрелил эту несчастную женщину, сошедшую с ума от любви к Наполеону? Если бы хоть как-то можно было все вернуть, он предпочел бы умереть сам.
- Что случилось, что? - прибежал Байсаков, вооруженный кнутом. - Кто его так?
- Отнеси Антона в карету, - тихо приказал Александр. - Мари, иди с ним. Я сейчас буду.