- А не надо было против новой власти бунтовать, - вскинул вверх указательный палец купец. - Власть она завсегда знает, как нам жить правильней, и верно говорят жрецы Ягве, что все мы суть есть рабы помазанника божьего мелеха Хаима. Раз он отрекся от законов своего деда, принял новую веру и сказал, что все старое есть неприемлемо, значит, так оно и есть. А насчет того, что дромы здесь коренные жители, а мы пришлые, то сами бури слухи распускали.
Звенислав сидел за длинным столом в самом углу, пил слабо заваренный чай в прикуску с еще теплой лепешкой и слушал разглагольствования купчины. Злости в нем не было, понимал уже, что люди, в большинстве своем, все такие, похожие на дым, то есть, куда ветер подул, туда они и пошли. Так же и купец этот, наверняка ведь, когда у власти были бури, в самых благонадежных числился. Кстати, мысли его сразу же и подтвердились, когда расположившийся неподалеку от него пожилой караванщик, судя по татуировке барсука на оголенном предплечье, из племени калейрас, окликнул купца:
- Амрак, а ведь помнится мне, что ты в свое время просто мечтал с дромами из соседнего поселения породниться и, даже, как люди говорят, хотел имя сменить.
- Нет, не было такого, - вскочил борас и ударил по столу кулаком. - Ты думай, что говоришь Кулун? Мы с тобой знакомы всю жизнь, но за поклеп на честного рахдонского данника и ответить можно.
- Это как же? - калейрас был спокоен и явно издевался над купцом. - Донос на меня напишешь?
- Да хоть бы и так.
- Тогда кто же будет твои караваны водить, Амрак? Ведь ты не просто Кулуна из племени калейрас оговоришь, но и караванщика. После такого, никто твоих верблюдов с товаром по степи не поведет.
- Ладно, - сразу же отступил купец, - погорячился, с кем не бывает.
- И все-таки, - не унимался караванщик, - признай, что хотел на дромитке жениться.
- Ну, было, - взмахнул рукой Амрак, вновь садясь за стол, - как помрачение рассудка на меня нашло, но потом я одумался.
- Ага, - усмехнулся Кулун, - отец той девушки, как же ее звали, Мила, кажется, сказал, что дочь отдаст только за честного воина, но не за торгаша, да еще и нечистого на руку.
Купец побагровел, ничего не ответил и потребовал у служанки, молодой чумазой девчонки, вина. Больше в этот вечер Амрак не произнес ни слова, только напивался дрянным крепким питьем и все больше багровел. Видя, что его старый знакомец не желает продолжать разговор, калейрас подвинулся к Звениславу, расположился напротив него и спросил:
- Слышь, дром, а ты чего за племенную честь не вступился?
Прихлебнув чаю, парень ответил:
- Слова пустое, дела нужны. Можно убить этого купца, но он мне не враг, так, балаболка подвыпившая.
- Понимаю, - кивнул караванщик. - Сам-то откуда? Куда путь держишь?
- А с какой целью интересуешься, караванщик?
- Да, вот думаю, что ты из неблагонадежных.
Молча, Звенислав сунул руку за пазуху, достал из внутреннего кармашка бронзовую пайцзу нового образца, сделанную знакомыми фальшивомонетчиками мэтра Самбини еще в Норгенгорде, и положил ее на стол. Не прикасаясь к металлической пластине с выбитыми на ней закорючками и знаками, калейрас внимательно осмотрел ее и произнес:
- Хорошая подделка, дорожная стража и патрули не придерутся.
Никакой опасности для себя Ирбис не чувствовал, так же как и гнили в караванщике, а оттого и спросил прямо:
- А как же ты рассмотрел, что пайцза ненастоящая?
Оглянувшись, не смотрит ли кто в их сторону, калейрас вынул широкий нож, взял в руки пропуск и по краю его, с самого низа, сделал широкую зазубрину. После проделанного действа, он вернул пайцзу Звениславу и сказал:
- На каждом бронзовом пропуске такая должна быть. Кажется, что она случайна, зазубрина эта, а на деле же, ее еще на монетном дворе мелеха наносят, дополнительная защита. Тот человек, кто ее тебе делал, мастер хороший, но не из наших, не из степняков, иначе бы знал, как правильно все оформить.
- Хм, - удивился Звенислав, - но на входе в ям я предъявлял пайцзу патрулю, и все было в порядке.
- Говорю же, - голос караванщика был тих, - дорожная стража и патрули тебя пропустят, они этого и не знают, не по чину им, а вот на паромных переправах, там бы тебя сразу приметили, люди там осведомленные службу несут, а ты еще и дром, к тебе и внимание особое будет.
- Благодарю, - кивнул парень.
- Сам-то откуда и куда путь держишь?
- Из Штангорда, к Анхорским горам направляюсь.
- Гнедой полукровка, что у коновязи стоит, твой?
- Мой.
- Хорош жеребчик, только приметный очень, у дромов сейчас таких коней и не осталось совсем. Поменять не желаешь?
- Нет, не желаю.
- Как знаешь, - по-доброму улыбнулся калейрас, - только по дороге все одно, увидит кто-то из знатных вельмож и отберет.
- Ничего, вырвусь и в степь уйду, а там ищи-свищи меня.
- Ну, как знаешь, воин, - сказал калейрас и ушел.
Еще некоторое время Звенислав просидел за столом, слушая разговоры людей и, стараясь усвоить много новой для себя информации, которая могла пригодиться в пути. Потом, когда почти все уже разошлись, он вышел во двор, проверил своего Янды и, завернувшись в плотную конскую попону, улегся спать.
Поутру, проснувшись и позавтракав в помещении яма, Ирбис вновь тронулся в путь, бодрый конь нес его по утоптанной за тысячи лет широкой караванной тропе, пели птицы, солнце светило ярко и, в целом, все было хорошо. Только попадающиеся на пути настороженные патрули из борасов и калейрасов, не давали ему забыть, что он находится на вражеской территории и должен быть осторожен. Мимо него шли караваны из сотен верблюдов, везущие множество товаров, ехали местные кочевники на высоких арбах, запряженных волами, и проскакивали одинокие всадники, спешащие по своим делам.
Вот, в какой-то момент все неожиданно изменилось, впереди показались большие клубы пыли и кто-то из путешественников, выкрикнул:
- Быстрее с дороги, войско идет!
Звенислав сделал то же самое, что и все люди, окружающие его, съехал с проторенного пути на обочину, а затем отъехал еще чуть дальше, на небольшой островок молодой весенней зелени. Облака пыли приближались и замелькали лошади, с сидящими на них вооруженными людьми в халатах. Стройными колоннами по дороге двигались тысячи всадников, готовых хоть сейчас вступить в бой. Над головами их реяли войсковые бунчуки и кто-то, из стоящих неподалеку от Звенислава людей, выкрикнул:
- Сам этельбер Яныю с войском идет, смотрите все, вот она, настоящая мощь борасов, которые добьют дромов, посмевших восстать против мелеха Хаима. Слава этельберу Яныю! Слава мелеху Хаиму!
Борасы, которых было не менее пяти тысяч, прошли, а вслед за ними показались ряды тяжелой кавалерии, если судить по значкам, три тысячи воинов. Они продвигались неспешно и, горделиво сверкая начищенными кольчугами, ламеллярными кирасами, остроконечными шлемами с бармицей, красуясь палашами, мечами и саблями в богатых ножнах. Тот же голос, что только что славил этельбера и мелеха, чрезвычайно взволнованно прокричал:
- Это воины тархана Иегуды-бен-Назира, о горе нам! Мелех осердился на своих верных борасов! Когда мы вернемся домой, застанем ли мы в живых своих близких? Горе нам!
Надвинув на глаза развесистую войлочную шапку, дабы не показывать окружающим свою светловолосую шевелюру, Звенислав подъехал ближе и прислушался к разговору, который завели путешествующие с караваном кочевые борасы. Подле трех верблюдов, меланхолично взирающих на мир и пережевывающих свою жвачку, стояли человек пять, окружающие крепкого сухопарого мужчину, с покалеченной левой рукой, на которой отсутствовала кисть.
Мужчина указывал на дорогу и говорил:
- Глупые, как вы не видите, если мелех послал особые отряды, собранные из всех народностей нашей степи, его верных и беспощадных псов, то значит, что где бы они ни прошли, после них останется только пепел и трупы. Я был на севере, я знаю, о чем говорю. Воины Иегуды-бен-Назира разбираться не будут, кто прав, а кто виноват, и им дается только один приказ: "Уничтожить", иного у них просто не бывает.
- Отец, - рядом с одноруким стоял молодой парень, - успокойся, ведь с ними идут и наши воины, а этельбер Яныю не допустит уничтожения своих подданых.
- Эх, - мужчина с каким-то сожалением посмотрел на своего сына, - ничего ты не понимаешь, молод еще, а оттого глуп. Если воины особых отрядов входят в селение, то им неважно, кто в нем живет, для них все люди враги, а Яныю ничего им против не скажет. Люди говорят, что после того, как его тумен потерпел поражение у Архейских гор, этельбер впал в немилость у мелеха, и сейчас ему бы самому голову на плечах сохранить.
Мысленно горько посмеявшись над борасами, принявшими безропотно новую власть, Звенислав посмотрел на дорогу, где проходил арьергард армии Иегуды-бен-Назира. Ирбис понимал, что вся эта мощь идет к Архейским горам, дабы изловить его братьев, и ему очень хотелось бы быть сейчас рядом с ними, мчаться по степи, рубить врагов, но он сам взял на себя важное дело и просто обязан его выполнить. Пришпорив Янды, Звенислав выехал на дорогу, еще раз оглянулся в сторону вражеских воинов, прошептал им вслед проклятия и направился дальше.
День проходил за днем, парень продвигался к цели быстро, неприятностей не случалось, он несколько расслабился и, достигнув переправы через полноводный Итиль, дром попал в неприятную ситуацию, к которой совершенно не был готов. Путь его проходил мимо городка Керугин, стоявшего на паромной переправе, и Звенислав решил посетить местный рынок, где хотел набить переметные сумы овсом, себе кое-что из продуктов купить, да заводного коня присмотреть. Может быть, все прошло спокойно, но именно в этот день на рынке было особенно многолюдно.
В город парень проехал благополучно, в очередной раз сработала фальшивая пайцза. Рынок находился рядом с воротами, далеко ехать нужды не было, и уже на подходе, Звенислав услышал громкие выкрики. Подъехав ближе, он увидел большую толпу людей, сгрудившихся вокруг небольшой каменной площади. В основном, все они были купцами из дальних стран, но были среди них и местные жители. Ирбис прислушался к выкрикам человека, стоящего в центре площади и руки его, сразу же сжались в кулаки, а зубы стиснулись так, что в этот момент их ничем разжать нельзя было. Злость и ненависть затопили его сознание, ярость захлестнула душу, хотелось вытащить свою шашку и рубить всех этих тварей, окружающих его, и только по недоразумению называющих себя людьми. Однако надо было сдержаться, не выдать себя, и парень, ничего не предпринимая, только наблюдал.
Глашатай, он же продавец товара, седобородый сухопарый мужчина с белесыми больными глазами, стоял на широком деревянном помосте и выкрикивал:
- Жители славного города Керугина и уважаемые торговые гости Благословенного Рахдона. Только сегодня, по распоряжению районного тутуки Йоза Поцыса, оптовая распродажа живого товара. К сожалению, выбор не очень велик, но товар, как всегда, качественный, - он вальяжно взмахнул рукой, и на помост вывели пятерых симпатичных дромских девчонок, лет по шестнадцати каждая. - Первый лот, девственные девушки-красавицы, которые скрасят ваши одинокие ночи и согреют постель, начальная цена за всех десять фергонских империалов. Кто даст больше?
- Пятнадцать, - не стал мелочиться дородный и солидный купец в богатом парчовом халате.
- Семнадцать, - вторил ему другой, невидимый в толпе.
- Двадцать, - раздался голос одного из местных управленцев, сидящего в паланкине, стройного черноволосого мужчины с пышными усами.
- Двадцать пять, - не сдался купец в парче.
Цену богатого купца никто не перебил и товар был продан ему, Затем на помост была выставлена семья из семи человек, после них вновь девушки, затем взрослые женщины и группа мастеровых мужчин, многие из которых были изранены. Их выставляли парами, тройками, пятерками, десятками, и за полчаса, было продано более сотни человек.
Звенислав смотрел на это и понимал, что здесь и сейчас, он изменить ничего не сможет. Он стоял на месте, злился сам на себя, презирал окружающих его людей, и заметил, что на него начинают обращать пристальное внимание, и в первую очередь, усатый чиновник в паланкине. Решив, не светиться, он отправился вглубь рынка, быстро закупил то, что ему было необходимо в дороге и, направился на выезд из городка.
На городских воротах его уже ждали. Возле самого проезда находился паланкин, который он видел на площади, четыре крепких носильщика, по виду, дромов, сам местный чиновник, стоявший на дороге, и пятеро стражников. Он сделал вид, что не замечает направленных на него взглядов, попытался объехать усача, но тот схватил жеребца за уздечку и сказал:
- Эй, дром, слезай с коня. Не тебе, человеку из позорного племени, потерпевшего поражение, на таком красавце ездить. Это говорю тебе я, третий секретарь благородного Йоза Поцыса, Герум Керугинский.
- У меня пайцза, - сказал Звенислав.
- Ха! - Герум рассмеялся. - Здесь наша власть, и нам все равно, есть у тебя пропуск или нет. Будешь сопротивляться, убьем тебя, а потом весь городок подтвердит, что ты поносил нехорошими словами имя нашего великого мелеха, да живет он в радости тысячу лет. Отдай коня, оружие, деньги, если есть, и можешь идти на все четыре стороны.
- Ладно, - усмехнулся парень, подцепил мизинцем левой руки из ножен шашку, с силой выдернул ее, перехватил на лету правой рукой и рубанул чиновника по черепу, который, разумеется, соприкосновения с остро заточенным клинком не выдержал и распался на две половинки.
Стражники подобного не ожидали и застыли в замешательстве, но двое из них стояли на воротах, не давали свободно выехать, и Звенислав, подбодрив Янды ударами сапог в бока и криком, помчался на них. Среагировать керугинские стражи порядка не успели, одного он сшиб конской грудью, а второго срубил. Выметнувшись за городские стены, парень помчался в сторону реки, где как раз причалил паром пришедший с левого берега. Шанс уйти в степь был, а значит, надо было им воспользоваться. Надо было выжить и вернуться. Не только в город Керугин, где как скот продавали его братьев и сестер по племени, но и в десятки подобных ему мест.
Глава 6
Пламен
Длинные колонны телег и арб с нашими освобожденными соплеменниками уходили в сторону Эльмайнора. Люди торопились, спешили, понимали, что должны как можно скорей достигнуть спасительной границы, но двигались все же чрезвычайно медленно. Что тут сделаешь, если большинство спасенных нами сородичей, женщины и дети, а мужчины если и есть, то почти все серьезно изранены, какая уж тут скорость.
Мы с Курбатом стояли на высоком холме и смотрели им вслед. Беглецы, сопровождаемые эльмайнорскими и штангордскими всадниками, шли к жизни, а мы, прикрывая их, должны были на родных степных просторах принять жестокий и смертельный бой. Нас немного, сотня наших воинов, с присоединившимися из освобожденных людей тремя десятками мужчин, триста бойцов мэтра Самбини и почти четыре сотни балтских мечников, которых привел Ольг Быстрый Меч. Кто против нас? Прямо сейчас, около двух тысяч всадников из племени борас, уцелевших после битвы у Врат. Это немного, мы, хоть нас и меньше, сильней, чем они, еще не отошедшие от разгрома, рассеяные по степи и не собравшиеся в ударный кулак. Однако, к ним будут подходить подкрепления и с каждым днем они будут становиться все сильней да многочисленней, нам же, помощи ждать неоткуда. Плевать, наша задача выиграть десять дней, и мы их у противника отыграем в любом случае.
К нам подъехали Ольг Быстрый Меч и мэтр Самбини, со своей то ли дочкой, то ли просто родственницей, то ли еще не пойми кем, которая приняла участие в походе и, даже, как видоки говорят, парочку врагов из своего плюгавого многозарядного арбалета подстрелила.
- Ну, что, - первым заговорил Ольг, - ты Пламен теперь за старшего командира, каков наш дальнейший план действий?
- А сам-то, что думаешь? Ты все же опытный вояка, может быть, посоветуешь чего дельного?
- Думаю, что надо вслед за основными силами идти и хвост колонны беречь, - после недолгого раздумья высказал он свое мнение.
- А вы, мэтр, как считаете? - повернулся я к бывшему норгенгордскому мэру.
- Конечно, - ответил мэтр, - я не военный, но считать могу неплохо. Если прикинуть среднюю скорость колонн с людьми и сравнить ее со скоростью всадников из племени борас, которые, вне всякого сомнения, будут участвовать в погоне, получается, что все очень плохо. Людям, чтобы добраться до границы, необходимо десять дней, минимум, не учитывая возможного в это время года, дождя, в случае которого колонны больше чем двадцать километров в день по грязи не пройдут, а кочевникам, чтобы собраться с силами и ударить, понадобится пять дней, не больше. Такая вот арифметика, господа. Если мы будем прикрывать колонны, как рекомендует уважаемый Ольг Быстрый Меч, то мы их спасем, но и сами все погибнем. Меня и моих людей такой вариант не устраивает, так что нужно что-то другое придумать.
Командир балтов хотел возразить, оспорить слова Самбини, но я его опередил:
- Полностью согласен с вами, мэтр. Погибнуть мы всегда успеем, нам важен результат и победа. Моя задумка такова, что надо отвлечь преследователей и сконцентрировать все их внимание только на нас.
- Как, - Самбини усмехнулся, - остаться здесь, закрепиться и приковать врага к себе?
- Нет, - я улыбнулся ему в ответ, - пойти вперед, во внутренние области, которые практически не прикрыты войсками. Первая цель, находящиеся в ста пятидесяти километрах от нас Карморские золотые рудники. Брать их не надо, у нас для этого ни сил нет, ни времени, а вот рядом помаячить, просто необходимо. Местный этельбер Яныю, хочет он того или нет, а обязан отреагировать на такое хамство с нашей стороны.
- А потом? - Поинтересовался въедливый Самбини. - Что потом? Нас зажмут превосходящими силами, придавят к горам и размажут тонким кровавым блинчиком по всей степи.
- Не зажмут, мэтр, если мы все время будем опережать преследователей хотя бы на один конный переход. Быстрота, вот наш козырь. Вперед, только вперед и не останавливаться. Всех тяжелораненых, кто не сможет выдержать темпов и кого не удастся пристроить у местных жителей, на нож. Понимаю, тяжко это, но если наш воин попадет в плен, то пытки рахдонские, будут пострашнее, чем укол в сердце от товарища.
- Допустим, - кивком, Ольг Быстрый Меч одобрил мои слова, - мои воины вытянут такое движение, но куда мы направимся от Карморских рудников? Вглубь вражеской территории, понятие расплывчатое, степь она большая. Вижу, что ты все уже решил и обдумал, поделись мыслями.
- Мы обогнем Архейские горы и направимся на север, в леса, где и сможем сбить преследователей со своего следа, а уже оттуда, когда из дебрей выберемся, вернемся в Эльмайнор.
- Ого! - произнесли балт и мэтр одновременно, а Инга, не понимая их реакции, только недоуменно посмотрела на них.