Мужчины громко кричали, размахивали табельными "парабеллумами". Заметив Красавчика, которого они явно не ожидали здесь встретить, турки на долю секунды опешили, затем низкорослый усатый крепыш, недолго думая, нажал на спусковой крючок… Красавчик еле увернулся, упал прямо на мозаичный пол, откатился внутрь лавки, опрокинул стол, спрятался за него. И уже оттуда начал палить по туркам, попасть, впрочем, не рассчитывая. Тут он услыхал щелчок и еще один выстрел… И еще. И еще. Стреляли из "браунинга".
- Как вы, Генри? - Артур высунулся из ниши, пытаясь разглядеть в пыльной и дымной полутьме американца. - Живы?
- Да. Ходуля… Девчонка… Девчонку! Я отобьюсь…
Выстрел… Турки разделились. Двое спрятались за высоким мраморным прилавком и не позволяли Красавчику даже высунуть носа, простреливая перед собой весь коридор, а третий побежал вслед за девушкой.
- Да. Понял… Держитесь тут! - Артур одним невероятным прыжком преодолел расстояние от ниши до завешенного прохода, снес собой ковер и пару деревянных крепежных балок и, сложившись почти пополам, впихнул себя в очень узкую галерею, рассчитанную, очевидно, на детей… или на карликов. Сказать, что Артур бежал, было бы неверно. Скорее, он очень быстро проталкивался вперед в почти полной темноте под звуки оставшейся позади перестрелки. Через три минуты отчаянного проталкивания Артур наконец-то узрел долгожданный свет, ускорился и еще через минуту вывалился из рыночных катакомб на улицу, которая была абсолютно пуста, если не считать крысу, задумчиво глазеющую на афишную тумбу. "Кабаре "Черная роза", только у нас со следующей недели - Александр Вертинский" - успел Артур прочитать витиеватую французская надпись над портретом уставшего человека в гриме Пьеро. Артур огляделся, пробежал еще метров сто в одну строну, потом в другую… И, решив, что здесь от него толку уже никакого, а вот Красавчику он, возможно, еще понадобится, втиснулся обратно… В катакомбе стояла пугающая тишина. Майор Уинсли ощутил вдруг внутри неприятный холодок… Отчего-то мысль, что сейчас он увидит мертвого Красавчика, не показалась ему привлекательной. И хотя еще четверть часа назад майор был готов, если понадобится, выпустить в янки всю обойму, сейчас он многое бы отдал, чтобы Баркер остался жив.
Красавчик сидел на полу, привалившись спиной к прилавку. Турки исчезли. Зато возле Красавчика копошилась нелепая фигурка в малиновом жилете поверх овчиного полушубка.
- Бей-эфенди кютю, - скрипучий дискант карлика вывел Артура из недолгого ступора. - Чок кютю.
- Ясно, что кютю! Кютее некуда…
По клетчатому дорогому драпу баркеровского пальто расплывалось темное пятно.
- Открывайте! Открывайте! Кому сказал! - забарабанил Артур рукоятью "браунинга" в дверь цирюльни. - Врача! Срочно…
- И чтобы никаких копов, - простонал Красавчик, приоткрыв глаза.
Дверь скрипнула, и на пороге появился хозяин с большим газовым светильником в одной руке и опасной бритвой в другой. Хмурый, с седыми бровями, сдвинутыми к переносице.
- Абдурахман сын Мухаррема не помогает гяурским собакам… - молвил важно и свысока, потом перевел глаза на раненого Красавчика, фыркнул и, распахивая широко дверь, добавил: - Так будет со всяким чужаком… Затаскивайте быстрее, чего ждете? Хотите, чтобы он у вас тут кровью истек?
- Полиции не надо… Перевязывайте быстрее.
- Не командуй тут! Привыкли… Дома командуй!
Цирюльник умело накладывал повязку. Пуля, только что вырезанная из бедра, валялась в бритвенном тазике. Баркер еле слышно ругался. Артур думал, что ему сегодня уже точно не выспаться и вообще как-то все складывается не слишком удачно.
- Мисс… Маленькая мисс? Что с ней? Почему?
- Не знаю. Не успел… Будем надеяться, что ей повезло больше, чем вам, Генри. Постарайтесь много не болтать. - Артур пожал плечами. Судьба рыжей подружки менялы его не слишком беспокоила. Если девчонке удалось сбежать, то вряд ли она вернулась домой.
- Почему? Что они хотели… Девочка же…
- Генри! Заткнитесь! Что хотели, что хотели… Того же, что и вы хотели. Менялу… Или Вещь. Ваша рыжая пассия, между прочим, все это время таскала с собой минимум один кулончик. То-то я заснуть никак не мог.
- Ы‑ы‑ыа-а‑а, - застонал Баркер, когда цирюльник сильно потянул сделанный наспех из полотенца импровизированный бинт.
- Именно, - согласился Артур.
- Месяц лежать. Или два. И доктор нужен… - Цирюльник полюбовался повязкой и склонился над тазиком с водой, смывая с рук кровь. - Можно и без доктора, но тогда помрет. В общем, это даже хорошо.
- Слушайте, как вас там… Заткнитесь, будьте любезны. Мы здесь не потому, что в восторге от ваших пейзажей и кухни. Мы солдаты… Вы понимаете, что такое приказ? - Артур отчего-то взъярился, наверное, усталость от сегодняшнего дня наконец-то дала о себе знать.
- Абдурахман сын Мухаррема - тоже солдат! Видишь? - Закатав рукав льняной рубахи, цирюльник с гордостью продемонстрировал след от штыкового ранения. - Это Гелиболу. А это Сарыкамыш.
Спина парикмахера, вся пережеванная взрывом, отчего-то вызвала у Артура прилив тошноты.
- Ладно… Спасибо… Сколько мы вам должны.
- Вайбе! Вот! Думаешь как гяур… Все деньги, всегда деньги. Ничего вы мне не должны. Доктор нужен. Хороший врач. Есть такой. Доктор Альпер из Кабаташа. Спросите - все знают.
- Спасибо… - Артур подставил Красавчику плечо. Крякнул, когда Красавчик обрушился на него немалым своим весом. - Ох, Генри… Лучше бы я поехал следующим поездом.
Креветка поджидал на пороге. Вскочил, увидев выходящих из цирюльни иностранцев. Приволок откуда-то злополучный сверток с мольбертом и кистями… И бежал впереди, смешно переставляя кривые крошечные ножки, разгоняя любопытных и что-то сердито выкрикивая на турецком. Креветка же нашел повозку, закинул в нее мольберт, краски и кисти, а когда Артур, наконец-то устроив Красавчика и устроившись сам, протянул Креветке купюру, замахал обиженно ручками.
* * *
В пансионе "Мечта одалиски" все уже спали.
- Я завтра, точнее, уже сегодня уезжаю, Генри. - Кровать Артур передвинул поближе к окну, уложил туда Красавчика, а сам принялся собирать в саквояж необходимое. - Когда вернусь и вернусь ли… не знаю. Все непросто.
- Да… Я понимаю, Ходуля. А девчонка?
- Нет девчонки. - Артур показал подбородком на окно, за которым раздавались жалобные вопли мадам Капусты. Хозяйка жаловалась на то, что негодная, неблагодарная Эйты сбежала, никого не предупредив. И даже жалованья не взяла. Почему-то именно это мадам Капусту обижало сильнее всего.
- А Стиви? Что же будет теперь с Малышом Стиви? - прошептал Красавчик. - Что, Ходуля? Девчонка слиняла. И еще нога…
Артур Уинсли ждал этого вопроса. Был к нему готов и, ни секунды не мешкая, ответил:
- Я сделаю все от меня зависящее, чтобы привезти вам Гусеницу, Генри. Если буду жив, привезу. Через два месяца или чуть позже. Все равно раньше вам на ноги вряд ли встать. А если до Нового года не вернусь и никак не объявлюсь… телеграф или письмо… или курьер. Если не выйдет, то запомните: женский монастырь в селе Топловское. Это Россия, Крым… Там есть монахиня, зовут Февронией… Господи, ну откуда ж вам такое запомнить. Погодите, я запишу… Десять лет назад Гусеница была у нее. Дальше разберетесь сами. И да… Сейчас еще добавлю. Как там этот парикмахер его называл? Точно! Доктор Альпер из района Кабаташ… Пошлите за ним кого-нибудь с утра. Не хотелось бы, знаете, вернуться и не застать вас живым.
- Ходуля… Артур… - Баркер закашлялся и смялся лицом. - Ты… Ты это. Я теперь твой должник. Проси что хочешь. Вот прям сейчас и проси!
- Ох… Увольте, Генри. Днем бы раньше. Попросил бы. А теперь мне от вас совершенно ничего не нужно. Выздоравливайте поскорее.
- Ну нет, Ходуля. Ты что! Так не пойдет! Я, знаешь ли, джентльмен. Не знаю, как в Лондоне, а у нас в Чикаго джентльмены долги возвращают всегда! Даже карточные. Даже если это двадцать долларов. Был у нас такой случай… Джимми Гуталин задолжал одному макароннику как раз двадцать долларов. Поспорил на какую-то дребедень, проиграл, а мелочи в кармане не оказалось. Пообещал отдать на следующей неделе, а макаронник возьми да и загреми на всю катушку. Да еще без права посещений. Вот ты скажешь, что такое двадцатка… Да? Опять же, кто такой Джимми Гуталин? Джимми Гуталин - вор и убийца, отброс, так сказать, общества… Приличный человек, вроде тебя, Ходуля, не станет с таким сидеть за одним столом. К тому же черный. Но Джимми - джентльмен. И вот Джимми знает, что за его голову копами назначена кругленькая сумма и что, если его вычислят, болтаться ему в петле, но Джимми - джентльмен. Поэтому Джимми надевает костюм, шляпу и едет в Питтсбург, где сидит тот итальяшка… Там Джимми грохает булыжником витрину и попадает в соседнюю с макаронником камеру, заплатив за это, между прочим, много больше, чем двадцатку… Правда, макаронника зарезали через неделю, но долг Джимми вернул. Так что, Ходуля, проси что хочешь. Долг есть долг.
Нет! Все же не потому, что выражение лица Красавчика было таким несчастным, как у ребенка, которому пообещали, но так и не выдали лакричный леденец… Не потому Артур согласился. Просто Красавчик, сам того не подозревая, дал Артуру подсказку… Отличную подсказку… Да просто блестящую! Ничего подобного! Вовсе не намеревался майор Уинсли нарушить приказ командира. Генерал Милн приказал закрыть дело Норфолкского полка - что ж, отлично. Слушаюсь, сэр! Но долг джентльмена обязывал Артура вернуть командиру батальона один дробь пять полковнику Бэшему те тридцать фунтов, что он когда-то просадил ему в покер.
- Где Жужелица, Генри? И не задавайте вопросов…
- Э‑э‑эх… - поперхнулся Красавчик. Почесал глаз. - Жужелица?
- Да. Жужелица… Такая усатая. Ну?
- Еще пять лет назад в Москве была… Тебе как? С именами?
- Не тяните. Долг есть долг.
- Чадова Дарья. Тысяча девятьсот второго года рождения. Москва. Россия.
- Чадова? Москва?
Красавчик никак не мог понять, отчего это Ходуля хохочет, словно сумасшедший. К тому же чертовски болела голова, хотелось спать, и жалко было Малыша Стиви, который сейчас неизвестно где, сыт ли, в тепле ли… Но Малыш все же Баркер, поэтому справится. А вот маленькая мисс Алэу… Маленькая рыжая востроносая мисс…
* * *
Ноябрь в Константинополе дождлив и ветрен. Ночами особенно. В ночь не всякий капитан выйдет в открытое море, но Сули-каптан - лучший в Кабаташе, а его фелюга "Гюльдениз", как покладистая жена, слушается хозяина беспрекословно. Не капризничает, не шалит. Даже если на борту женщина. Хотя, ну какая она женщина - так… утка бестолковая. Ну надо же было перепутать причалы - Кабаташ с Бешикташем. Совершенно же разные слова! Ничего общего!
Глава шестая
О городах и людях. О лошадях и медведях. О войне
Крымский полуостров, начало декабря 1919 года
Медленно стекала за перевал вечерняя заря. Дул норд-ост. Однако в Крыму не по времени было тепло, и на солнечных склонах даже цвела магнолия. Измученные до одури двухнедельным бездельем "казачки" атамана Люта выбрались из "реквизированной" у местного дьяка хаты, подальше от тюфяков с клопами, и разбрелись по широкому двору.
Сам атаман еще в ноябре поехал в Екатеринослав к Батьке Махно, наказал бойцам без него по округе не шалить, сидеть смирно - тутошних мужичков не трогать, баб с девками не тискать, разве что чуть-чуть, да помаленьку вытряхивать из сельчан овсянца для лошадок и себе какой-никакой харч. Харч вытряхнули, а лошадок сменяли на самогон. Всех до единой. Скучали смертельно - нешто таким молодцам пристало просиживать штаны до прорех? Но бросать атамана покамест не думали. Ждали, что тот вот-вот вернется и двинут они тогда все вместе либо на север к красным, либо останутся здесь - у белых. Кто первый приветит, к тому и примкнут. Тяжела и сурова оказалась вольница. За осень потерял Лют ни много ни мало сорок с лишним человек - нарвались сперва на передовой отряд буденновской конницы, а в ноябре чуть не попали в руки к слащевским головорезам. Разбитый в пух и прах, злой и почти потерявший надежду на то, что все еще может выправиться, атаман решил на время отойти в сытые крымские места, поближе к Симферополю. Там откормиться, подлатать тачанки, обзавестись новыми лошадьми и оружием, по возможности добрать бойцов. Но оказалось, что до Люта тут уже неплохо поживились другие, и хоть скрывали хуторяне по хлевам кое-какую скотину, выжать из ларей и закромов особо было нечего. Хлопцы волновались. Кое-кто подумывал дезертировать, кто-то уже улизнул, прихватив узел-другой добычи из спасенного обоза, а матерым одиночкам, которых дома никто не ждал, да и дома-то никакого не было, выбирать не приходилось. Как в песне. "Куда атаман - туда и лихоман". Вот только лихоманов у Люта осталось по пальцам пересчитать - из прежних полутора сотен всего семеро.
- Диду, а диду, чи в тебе горилка е? - уцепив веселым взглядом суетливо спешащего от флигеля к воротам дьякона, загоготал кудрявый лихой молодец.
- Нету горилки… Откуда ж взяться ей?
- Так ты помолись, отче. Попроси, - тут же почуял забаву тощий, похожий на латыша блондин в пенсне. - Ты как считаешь, есаул, откажут дьякону или не откажут? Не должны. Человек он все же верующий, не то что мы с тобой…
- Тьфу… - не удержался дьякон. - Совсем совесть потеряли. Безбожники.
- Ось як… - Кудрявый приосанился и загнусавил громко и противно: - Вера в Бога сама по соби абсурдна, тому сути в ней немае. Суть может бути в чогось зрозумилого, що можно обьяснить словами чи потребить внутрь. В горилки, к примеру. Но я ж разве супротив Бога? Я ж за чоловичий дух, а який дух без горилки?
Есаул лениво заржал, выгреб из кармана горсть каленых семечек, защелкал громко, словно клест. К сумеркам грозило похолодать, но возвращаться в душную прокуренную хату не хотелось. Вышли бы бойцы до села, прогулялись бы по улице к церкви и назад, полюбовались бы на девок, но атаман приказал сидеть на месте, а главное - с арестованных глаз не спускать. Арестованных - мальчишку, по всему из деникинцев, и особенно долговязого англичанина - Лют думал сторговать Нестору Ивановичу за немалые гроши. Что эти двое - птицы важные, сообразил атаман по тому, как гнались за ними махновцы, живота и коней не жалея. Беглецы вовсю отстреливались, только куда им против дюжины отлично вооруженных бойцов, тем более что каурая под долговязым всадником сильно хромала. Тех двоих Лют тогда отбил. Положил четверых хлопцев, но отбил. Чуйка подсказывала атаману, что вот он - счастливый лотерейный билет. Что не просто так летучий махновский отряд, в котором мелькали хорошо знакомые атаману рожи, промышляет далече от Гуляйполя. Что не стреляют по двоим улепетывающим всадникам тоже не из-за человеколюбия, но хотят взять живыми. А раз кто-то так сильно понадобился батьке, то ему, Люту, поподробнее об этом разведать сам бог велел.
О ксивы, что нашлись при беглецах, Лют даже руки марать не стал - фуфло, а когда хлопчик, от которого за версту несло юнкерщиной, принялся пургу гнать про глухонемого брательника, разозлился… Да так сильно, что сам не понял, когда и как белому гаденышу ухо шашкой отхватил. Тут-то "глухонемой" и обрел дар речи, прямо как по Писанию. Оказалось, англичанин… Долгими беседами о поэзии Шекспира под луной Лют морочиться не стал, все одно правды не добьешься. Приказал обоих связать, в обоз и с собой в путь-дорогу. Хотел сперва все же потрясти, вдруг что разведает про батькино золотишко, а потом еще лучше придумал - продать пленных тому же батьке за большие деньги. К Нестору Ивановичу атаман поехал говорить ровно по этому делу. "Чтобы волоса с головы англичанина не упало", - приказал есаулу, которого оставил вместо себя. "А барчука?" - спросил тот без любопытства, но по-деловому. Так обычно спрашивают дорогу туда, куда сильно торопятся, поэтому на политесы времени совсем нет. "В расход, - подтвердил предположение есаула атаман Лют. - Хотя погоди, пока я не ворочусь… Чай не обожрет за неделю".
Прошла неделя, потом вторая. Есаул годил. Пленников не обижал и остальным не позволял, хотя ребятам хоть какое-никакое развлечение. Держали господ арестантов в баньке, заперев дверь на амбарный замок и выставив рядом часового. Арестанты пробовали поначалу бузить и подкапываться, получили от есаула за безобразия пару незлых, но чувствительных тычков "маузером" в челюсть и успокоились. А чего суетиться понапрасну? Банька крепкая, новая, а часовой, хоть частенько выпимши, - начеку и, если что, не промажет. Только поспешил бы атаман… Силушки уже нету сидеть сложа руки и от тоски биться в "дурака" на дутые "петлюровки" да "махновки"… Или, мож, таки кинуть все к чертям да пойти куда глаза глядят, в горы или степь, собрать таких же лихих молодцев… Э‑эх! Тоска! Такая тоска, что хоть волчарой вой!
- Гляди-ка, есаул. Это кто же у нас тут такой за нежданный вечерний гость?
Есаул отвлекся от семечек и мрачных дум. Ворота приоткрылись, и в образовавшуюся щель втиснулась улыбающаяся голова. Голова была в треухе, не слишком умытая, но чернобровая и белозубая - не то цыган, не то армянин, не то татарин - разве разберешь.
- Синьоры господа товарищи анархисты? Позвольте представиться… Укротитель и престидижитатор Джакомо Леопарди к вашим услугам… Демонстрирую уникальнейший номер, у самого Труцци имевший три сезона колоссальный успех - дамы падали в обморок от восторгов, в Одессе Малевич умолял меня, стоя на коленях, звал к себе в антрепризу… Си, синьоры?
- Ну? Не тяни… - Очкастый поднялся с завалинки. Потянулся к кобуре. Удивился, когда не обнаружил на себе портупеи. Еще больше удивился, вспомнив, что оставил ее в доме.
Есаул отчетливо вдруг подумал, что, если кому-то понадобится, их тут всех до единого перережут как цыплят в курятнике. Надо бы выставить за ворота человечка для порядку.
- Гляжу, у вас тут, синьоры товарищи господа, лошадок на свободном выпасе не наблюдается. Это хорошо… Это бене. Так мы тогда это… Войдем? - И, не дождавшись ответа, распахнул ворота шире. - Антре, Джульетта!
Большая бурая медведица вошла во двор, позвякивая тоненькой и на вид совсем ненадежной цепочкой, другой конец которой был дважды намотан на запястье "укротителя и престидижитатора". Укротитель дернул за цепочку, поклонился. Медведица помотала башкой.
- От расстрелов идет дым - то Махно спасает Крым, - запел визгливым, но не лишенным мелодичности голосом укротитель, прихлопывая в такт ладонями. Медведица печально покосилась в его сторону и… легла. Казачки заухмылялись, подтягиваясь поближе.
- Не хочет плясать! Не уважает нас твой Топтыгин…
- Уно моменто, синьоры анархисты. Айн момент!
Синьор Леопарди стащил с головы треух с косо прикрепленной корниловской "адамовой головой", плюнул на нее, тщательно потер рукавом бушлата. Полюбовался результатом. Медведица следила за хозяином пристально и недобро. Незаметно для других укротитель вытянул из-за подпоротой подкладки треуха металлическую маленькую фигурку. Погладил ее пальцами, посоловел взглядом, словно одним махом опрокинул стакан самогону. И тогда медведица неожиданно легко поднялась на задние лапы, неестественным образом выпрямилась и принялась выделывать странные, уродливые коленца.
- Бачиш, що творит, сатана? - Усатый белотелый казак, красивый, лысый с иссиня-черным оселедцем, в ватном жупане и красных штанах, загоготал и толкнул локтем хмурого есаула.
- Гоп, дивчина, не журися, в Махна гроши завелися… Опа, опа. Джульетта, алле!
Медведица пошла вприсядку.