* * *
Утром Красавчик Баркер вышел на Стейт-стрит хмурый, невыспавшийся, с деревянной коробкой под мышкой. Задрал голову, хмыкнул, разглядев в окне второго этажа силуэт Капрала. Едва удержался, чтобы не помахать ему рукой. За эту долгую прокуренную насквозь ночь Красавчик даже свыкся со стариканом, который зачем-то пытался запутать Красавчика глупым "колдовским" трепом. Зато Капрал дал наконец пощупать металл, выудив из деревянной лакированной шкатулки, исчерченной странными загогулинами, фигурку Ежа и осторожно положив ее на раскрытую ладонь Красавчика.
- Что за черт! Ежик-то кусается! Да что это за хрень такая? - дернулся Красавчик от неожиданной тяжести крошечного металлического осколка, внезапной дрожи в коленках и пробежавшего по загривку неприятного холодка.
- То-то… Ну? Запомнишь, что искать?
- Уже. - Красавчик поспешил вернуть Капралу фигурку Ежика. К чутью своему Баркер всегда прислушивался, а тут оно вопило во всю глотку, что чем меньше Красавчик станет трогать эту железяку, тем лучше.
- Я дам тебе ящик, - продолжал Капрал, осторожно убирая образец в шкатулку. - Такой же, как у меня. С охранными символами и рунами… В общем, этого тебе понимать не надо, но только ты все, что найдешь, сразу пихай в него. И не вздумай… слышишь, не вздумай прятать на себе! Ясно? Это непростые штуки, поэтому, если не ищешь серьезных… очень серьезных неприятностей, постарайся не лажать. И еще, сынок. Если что-то тебе покажется странным, необычным… необычные видения, или сны, или хворь… Может, например, бросить в озноб, в жар… или, к примеру, ты захочешь вдруг сделать что-то, тебе не свойственное… Не бойся. Так работает предмет. Но помни: это означает, что тебя раскусили и что тот, кого ты ищешь, на тебя сейчас этим самым предметом воздействует. Гляди в оба, если увидишь кого разноглазого - один глаз синий, другой зеленый, - он и есть нужный человек! Ясно?
- Яснее ясного. Амулеты масонские. Штучки-дрючки. Абракадабра! Фокус-покус гоп-алле! - подмигнул Красавчик с притворной веселостью. Хотя было ему уже совсем не весело. А дьявольские фитюльки он не просто носить, даже лишний раз трогать не намеревался. Не то чтобы Баркер верил в колдовство, но, во‑первых, ма с ее суевериями, во‑вторых, профессия обязывает… В‑третьих, индеец, который (вот ведь краснорожая высокомерная скотина) в последний раз ничего так и не сказал.
* * *
Баркер поудобнее перехватил ящик, свернул на бульвар Джексона и быстрым шагом направился к "Доджу", припаркованному через три улицы на Мичиган-авеню. В его нагрудном кармане лежало два новых паспорта, солидная пачка банкнот по сто долларов каждая и билеты на трансатлантический лайнер "Аквитания", отправляющийся в рейс через неделю. Арчибальд Томпсон - так его теперь звали, должен будет встретиться со своим секретарем мистером Джоном Хукером в Нью-Йорке, откуда они уже вместе направятся первым классом в Европу. До порта Шербур, что на севере Франции.
Дошагав до Мичиган-авеню и убедившись в отсутствии хвоста, Баркер собрался покурить, сунул руку в карман пиджака и обнаружил там бумажку с паролем и заодно испещренный бессмысленными козявками вчерашний листок. Баркер сперва прикурил, затем от той же спички поджег обе бумажки и швырнул горящие лоскутья в канаву.
До Шербура Красавчик с Малышом добрались первым классом "Аквитании". Красавчик побаловал себя парочкой сытных ужинов на верхней палубе и небольшим, но эффектным выигрышем в холдем. Больше он картами не злоупотреблял - привлекать к себе внимание было бы неразумным. Малышу же Красавчик строго-настрого запретил покидать каюту, вычислив среди пассажиров двоих детективов. Несмотря на то что документы Малыша выглядели безупречно, а наклеенные баки с усиками делали его неузнаваемым, Красавчик решил не шутить с судьбой.
Прогулявшись туда-сюда по кораблю, вволю покрасовавшись перед дамами, при виде приближающегося Баркера краснеющими, хихикающими и поправляющими шляпки, Красавчик не обнаружил ничего настораживающего. Детективы не в счет. С этими всегда можно было договориться, даже если бы в богатом бездельнике, прохаживающемся туда-сюда вдоль борта, они вдруг сумели бы угадать растиражированный тысячи раз портрет Генри Джи Баркера. Нет. Не детективов высматривал Красавчик. Он поджидал, когда же… когда обнаружат себя те, кого до колик беспокоит нынешняя его работенка. Но публика на "Аквитании" выглядела болтливой и простодушной, в ресторанах и барных гремел джаз, шелестели достатком шелка и купюры, с глухим стуком падали фишки на сукно, ленивые утра сменялись шумными вечерами, и никого, кроме скучающих без флирта дамочек, не интересовал некий мистер А. Томсон, плывущий через Атлантику в сопровождении секретаря. Увы, к галантным беседам и нежным взглядам Красавчик приспособлен не был. Да и где, когда было ему обучиться этому непростому искусству - не у мамаши же спрашивать, не у индейца-ленапе и уж тем более не у толстой Бет. Как-то так вышло, что за всю тридцатилетнюю жизнь у Красавчика не случилось ни одной стоящей девушки. Бакалейщица Лиззи совратила его в двадцать, а через неделю после этого важного события ма спешно свернула "нору". Как раз тогда Красавчик решил от нее подальше свалить, что и сделал довольно успешно. В Чикаго же он сразу влился в уличную банду Рыжего О’Хары, где расторопностью и цепкостью заслужил уважение и получил под контроль целых четыре квартала. Там-то, собирая оброк с лавочников, Баркер познакомился с мэтром Шмуцем, который сразу выделил юношу из остальных и взял его под свое крыло, обговорив условия с ирландцем. А уже через четыре года, сразу после того как рыжего подстрелили в разборках, шайка головорезов Баркера наводила благоговейный ужас на всех ювелиров города. Ну и когда Красавчику было флиртовать? Тем более что девочки в заведении Бет всегда радостно его привечали, одаривая легкой и веселой любовью, ни о чем не спрашивая и не тревожа ни ум, ни сердце. Он знал, что нравится женщинам… всяким… и развратным, и непорочным, но от вторых предпочитал держаться подальше. "Никогда не лезь не в свой бизнес", - поучал Красавчика Шмуц. Красавчик не спорил. Если кто разбирается в золоте и камушках, он работает золото и камушки. И не суется, например, к бутлегерам или на ипподром… Так и с женщинами. Если ты привык к Кудряшке и Родинке, если тебе с ними хорошо, уютно и приятно, так зачем что-то менять?
Поэтому на "Аквитании" он при встрече с дамами приподнимал франтовской стетсон и быстро-быстро сбегал или в каюту, или в казино. За день до прибытия в Шербур Баркер прятался от назойливых девиц именно там. Сам не играл, но не без удовольствия наблюдал за пассажирами. За рулеточным столом нелепо разряженная старуха скучно просаживала небольшое состояние. Баркер остановился посмотреть - ему не нравилась рулетка, но что-то привлекло его внимание. И когда старуха отодвинула от себя гору фишек, он догадался, что именно. Движения ее в точности совпадали с движениями Игрока. Баркер даже зажмурился, помотал головой, потом присмотрелся еще раз. Да. За рулеткой скалился вставной челюстью Игрок, только в этот раз он был не грузным полковником-конфедератом в маске и перчатках, но стареющей кокоткой.
Красавчик помаячил возле старухи еще с четверть часа, а потом развернулся и поспешил в каюту спать, вполголоса ругая себя за излишек бренди за обедом. Еще раз Красавчик видел старуху, когда та спускалась с трапа в Шербуре. Встречал ее мрачный худощавый тип с огромным черным зонтом, который он раскрыл над старухой, едва та ступила на пристань и двинулась бодрым шагом к поджидающему поодаль авто. Дождь скатывался с зонта прямо на голову худощавому, но тот, казалось, не замечал этого и что-то жарко говорил. Старуха обрывисто и резко отвечала. "Как любовники…" - подумал Баркер и сам застыдился этой своей мысли. Но додумывать ее не стал, нужно было торопиться из Шербура в Париж, чтобы успеть на отбывающий через день "Восточный экспресс" и попасть в Константинополь не позже чем через полторы недели.
Теперь же Красавчик сидел за самым укромным столиком вагона-ресторана и разглядывал винную карту. Пить много он не собирался, экспресс прибывал в Константинополь уже следующим вечером, и Баркеру нужна была свежая голова. К тому же вся эта европейская утонченная суета, все эти на тонких ножках хрустальные бокалы, большие фарфоровые тарелки с вонючим сыром, вся эта гнилая европейская публика вызывали у него насмешливое раздражение. Баркер был другой. Он был простым парнем из Пенсильвании. Он был - фасоль и кукуруза, солодовый виски из железной кружки, босые пятки по сухой колючей траве… Он был - гул чикагских дымных улиц, испачканные мазутом краги, теплая рукоять "кольта" сорок пятого калибра… Он был - степ, кейкуок, горький джин и клубничный привкус губ Родинки (или Кудряшки… или сразу обеих). Иного себя Баркер не представлял и другой жизни не желал.
А вот Малышу Стиви все здесь нравилось. Похожий на молодого лисенка, впервые забравшегося в курятник, тот дрожал от восторга и возбуждения. Разглядывал исподтишка пассажиров, любовался шикарной обстановкой, косился на разряженную в пух и прах дешевку и не сумел сдержать глупой улыбки, когда та, поймав его взгляд, отсалютовала наполненным бокалом. Баркер исподтишка и чуть снисходительно любовался братишкой, не забывая краем глаза следить за происходящим вокруг. Баркеры выбрались из купе впервые за эти утомительные пять дней пути, и лишь из-за того, что Малыш исхныкался, умоляя брата "хоть глазком поглядеть на настоящих иностранцев". "И чего ты там не видел", - ворчал Баркер, однако отказать Малышу не смог. Да и сам он, если честно, уже устал глазеть в окно и в сотый раз разбирать и собирать "кольты".
- Генри… Как думаешь, если, к примеру, угостить молодую леди рюмочкой шерри, ее отец рассердится? Здесь так принято или нет, как думаешь? А если шоколад? Здесь же есть шоколад…
- Что? Какой отец… Какой шоколад? - не разобрался сперва Красавчик, но, сообразив, о чем спрашивает брат, загоготал так, что сидящая за ближайшим к Баркерам столиком пожилая леди обернулась. - Стиви… Малыш. Пора тебе уже взрослеть. И в кое-чем разбираться. Мадмуазель эта - обыкновенная потаскушка… девчонка на содержании. Вернемся в Чикаго, клянусь - свожу тебя к таким куколкам, что эта покажется тебе страшной, как дылда Лиззи из бакалеи напротив нашей прежней норы. Помнишь дылду Лиззи? Такая угрястая… с вздернутой верхней губой… Добрая Лиззи, всегда готовая упасть на спину за кружку пива. Твоя краля, конечно, подороже, но, поверь мне, разница невелика.
- Нет! Да нет же! Не может быть! Да ты надо мной издеваешься, да? Да? Издеваешься! Смеешься! - вспыхнул досадой Стиви.
Жгучая обида за то, что старший брат скорее всего прав, и мальчишеский жаркий стыд за то, что сам он оказался таким по-деревенски наивным, заставили щеки Малыша краснеть, а голос - запинаться. От этого Красавчика вдруг затопила странная, незнакомая нежность к брату.
- Малыш… - Баркер покачал головой немного укоризненно и ласково потрепал Стива по плечу. - Я тут пошарил мозгами. Ты ведь, пожалуй, угадал. А я просто хреново разбираюсь в европейцах. Но даже если эта, хм… леди - турецкая герцогиня, нам с тобой стоит держаться поскромнее. Давай-ка лучше попробуем местный харч. Что тут у них? Жерлянки? Жабы? Так тебе сколько тех и сколько других?
Красавчик уткнулся в меню, притворившись заинтересованным. Ему не хотелось смущать братишку, который и без того чувствовал себя неуютно. "Молодо-зелено", - улыбался про себя Красавчик и немного завидовал Малышу. Завидовал его свежести, чистоте его и неуемности. Завидовал тому, что у Малыша вся жизнь впереди и что, в отличие от него - Красавчика, добившегося всего в одиночку, о Малыше есть теперь кому позаботиться. В Париже Красавчик прикупил Малышу новый костюм, белья, пижаму, шелковых рубашек и две пары обуви, и теперь мальчишка выглядел настоящим франтом. Красавчик даже выдал мальчишке "браунинг", предусмотрительно опустошив магазин от патронов, чтобы Стиви не дай бог не натворил глупостей.
"Вернемся домой - заберу его к себе в Чикаго, и чтобы больше никакого дерьма. Никакой улицы. С полученных бабок куплю пацанчику контору, оплачу школу, приставлю к затылку пушку и заставлю зубрить. Очки закажу… Давно пора заказать ему очки - вон как щурится. Эх. Чем не шутит черт - вдруг станет наш Малыш, а он парень смышленый, сенатором, банкиром или судьей… Судья Стивен Баркер. Недурно звучит".
- Она все же леди! Может, даже француженка! Или итальянка… Генри! Смотри же! А вот французы сидят. А вон там… вон там, рядом с британцами, настоящие турки! - продолжал возбужденно шипеть под ухом Малыш. - Посмотри… Ну посмотри же сам! Здесь, знаешь… Знаешь, Генри! Здесь так здорово!
Баркер непроизвольно проследил за взглядом брата. Сморщился. Вот чертовы европейцы! Все же публика на "Аквитании", в большинстве своем американская, была ему куда приятнее. А здесь все выглядело чужим. И запахи были тоже чужими, и звуки. И вся эта тявкающая болтовня на непонятных языках. Слава богу, в ресторане есть хотя бы англичане - по крайней мере, их речь можно разобрать, если вслушаться и не обращать внимания на сюсюкающее квакание. Старушка с корзиной для вязания наверняка англичанка. Из хорошей семьи. Вот эта - истинная леди. А девица, конечно же, шлюха. Никаких сомнений. Точка.
Девица вальяжно откинулась в кресле, потянулась - кружево низкого ворота чуть сползло вниз, обнажая темную ложбинку между грудей. Баркеру на доли секунды показалось, что он встречал ее где-то, может, даже в заведении у Бет, но этого хищного, с мелкими чертами личика он абсолютно точно не припоминал. "Старею. Пора завязывать со спиртным", - окончательно постановил Баркер и отложил винную карту в сторону.
* * *
Красотка капризно ковырялась вилкой в утином пашете, то и дело бросая быстрые цепкие взгляды на Малыша. Араб жадно поглощал сырые устрицы, не обращая внимания на поведение содержанки. За соседним с ними столиком расположилась компания молодых турецких офицеров, скорее всего сыновей османских аристократов - бывших военнопленных, поспешно возвращающихся с Мальты через Европу домой. Турки шумели, спорили, то и дело вскакивали и начинали широко жестикулировать, но быстро остывали, возвращались за столик и требовали у официанта мидий, мяса и вина.
Двое пожилых французских дипломатов быстро жевали, уткнувшись одинаково уставшими, какими-то мятыми лицами в тарелки. Расположившиеся ближе к бару англичане - штатские по виду, но не по выправке, - наоборот, выглядели свежими, подтянутыми и, несмотря на изрядное количество выпитого бурбона, вели себя достойно. Даже когда один из турков не удержался на ногах из-за резкого и неожиданного рывка состава и под одобрительный хохот товарищей уселся прямо на колени одному из англичан, тот остался невозмутимым. И на сбивчивые, больше похожие на оскорбления пардоны покрасневшего, как феска, офицерика великодушно улыбнулся и предложил тост за союзничество и долгую дружбу.
Вот тут и быть бы потасовке - горячие турки вряд ли простили бы такое утонченное издевательство, но в эту же секунду произошла внезапная и некрасивая сцена за столиком, где сидели араб со "стенографисткой". Дама неожиданно резко вскочила и плеснула вином в невозмутимое лицо спутника. Никто еще не успел понять, что произошло, или даже возмутиться про себя, как араб, все так же равнодушно пережевывая устрицу, отвесил даме пощечину. Пощечина была грубой, хлесткой, и звук ее, похожий на выстрел, заставил всех присутствующих вздрогнуть и замереть. Так хлещут лошадей или собак - без злобы, но и без жалости. И от того, что обидчик, кажется, даже не изменился в лице, не счел нужным встать и уйти, уведя за собой покрасневшую не то от удара, не то от стыда спутницу, но откинулся в кресле и достал сигару, инцидент стал выглядеть еще более гротескно и пошло. Словно дело происходило не в известном своими утонченными нравами "Восточном экспрессе", а в дешевом кабаре где-нибудь на Елисейских Полях. Странная для прежнего "Восточного экспресса" случилась сцена, а наступившая затем пауза показалась всем невыносимо тяжкой. Еще пять лет назад все это было бы невероятным. Невозможным. Невозможной была бы даже эта кокотка в ее лисьей накидке и то, что никто… ни один из присутствующих в зале мужчин не вскочил и не вступился за честь женщины. Французы как ни в чем не бывало продолжили обедать, опровергая все национальные мифы, включая миф о "французской галантности". Один из турецких юзбаши вспыхнул и дернулся было встать, но под многозначительным взглядом старшего по званию снова опустился в кресло. Англичане же с любопытством следили за происходящим.
- Разумеется, вокруг ни одного джентльмена… - Дама картинно приложила бокал к щеке и уставилась прямо в лицо опешившему от происходящего Стиви.
- О! Мэм… Я к вашим услугам, мэм… В наших краях за такое принято бить лицо, не спрашивая имени… - Малыш вылетел из-за столика так быстро, что Баркер даже не успел среагировать. А когда сообразил, то было уже поздно. Стиви скинул пиджак и заворачивал рукава рубашки, одновременно выкрикивая в бесстрастное лицо шейха слова, которые тот вряд ли толком понимал. Да этого было и не нужно. Выражение лица и поза Малыша недвусмысленно говорили о намерении сейчас же и насмерть драться. Араб так же равнодушно, как он до этого перемалывал челюстями устрицы, начал выбираться из-за стола. Выглядел араб довольно субтильным, тощим и… опасным.
- Ставлю три к одному, что падишах надерет задницу молодому ковбою, - довольно громко обронил кто-то из англичан.
Баркер резко встал, собираясь сперва разобраться с арабом, потом с дурачком Стиви, а потом и с этой британской вальяжной скотиной, что вздумала вдруг делать на одного из Баркеров ставки, как на беговую лошадь. Но тут другой, очень высокий и до этого в основном помалкивающий англичанин неуловимым движением, казалось бы, совершенно не подходящим для его комплекции, стремительно вскочил и очутился между разъяренным, словно молодой бычок, Малышом и арабом. Англичанин опередил Баркера на целую четверть минуты - Красавчику пришлось огибать перевернутый Малышом буфет и пробираться через узкий проход между креслами.
- Хладнокровнее, господа… Хладнокровнее. Мы с вами не на ринге. Вам бы следовало принести даме извинения… а вам, - полупоклон англичанина в сторону нагло глазеющей на происходящее девицы выглядел издевательским, - я бы посоветовал покинуть ресторан и завершить ужин в своем купе. Ну а вам, молодой человек, я советую успокоиться. Вы юны, порывисты и во многом пока не разбираетесь.
- Да я… я сейчас ему… - горячился Стиви, подпрыгивая и сопя, как молодой бульдог.
- Не нужно, сэр. Просто уведите меня отсюда, - вмешалась девица. Подбежала к Стиви, прижалась к нему обнаженным плечом. - Избавьте меня от этой гнусности…
- Все улажено, господа? - Англичанин тщательно улыбался, продолжая оттирать пыхтящего Стиви подальше от соперника.
- А вот сейчас совсем уладим. Больше помощи не требуется, - прорычал Баркер, направив всю пылкую ярость своего взгляда на араба.