* * *
Предпочтительнее крепкого сна в уютном купе лишь ночная прогулка по "Восточному экспрессу". Когда можно беспрепятственно любоваться развешанными по стенам оригиналами картин пера Матисса и Мане, едва удерживаясь от искушения добавить усы, бороду или еще что-нибудь несложной формы и содержания к нарисованным лицам и фигуркам. Когда можно, не опасаясь укоризненного взгляда стюарда, отколупнуть ногтем кусочек отошедшей ореховой обивки и вытолкнуть ее щелчком наружу через приоткрытую форточку. Когда можно заглянуть в пустой ресторан, растормошить сонного бармена и потребовать у него бокал холодного шампанского. А потом забрать всю бутылку и направиться в одинокий ночной дозор. Когда можно бродить по состоящему всего из трех пульманов и одного ресторана составу туда-сюда, размахивая отчего-то быстро опустевшей бутылкой, представлять, что происходит за дверьми каждого купе, прислушиваясь к шорохам и шепоту, и лгать себе, что твоя прогулка всего лишь средство от бессонницы, а не попытка отыскать ее источник.
Артур знал, что это глупо, лишено смысла и совсем не его дело. Но ему все равно нечем было заняться, тем более в отсутствие библиотеки, которую из экономии средств на этот раз к составу решили не цеплять. Право, не писать же путевые заметки или роман… Уинсли прошатался так до самого рассвета, изрядно накачался выдержанным брютом и вознамерился уже вернуться в купе, чтобы умыться и пойти завтракать, как услыхал странные звуки, раздающиеся из двухместного купе возле туалетной комнаты.
Уинсли ускорил шаг. Но тут дверь словно от удара ногой распахнулась и пять серебряных ложечек, кокетливо звякнув, вывалились прямо к носам еще довоенных штатских туфель майора Уинсли.
- Прошу прощения… - произнес майор со всем возможным почтением и застыл на месте.
Происходящее внутри выглядело на первый взгляд странно, на второй взгляд - очень странно. Вчерашние братья-янки уставились друг на друга как заклятые враги, стоя на кроватях один против другого. Причем в руке у старшего недвусмысленно поблескивал "кольт" сорок пятого калибра, наставленный точно в голову младшему. Младший же был вооружен "браунингом" и лихорадочно, но без толку давил на спусковой крючок. Был бы "браунинг" заряжен, старший лежал бы сейчас начиненный свинцом, как фирменный кекс Сесилии Эгертон цукатами, редко и бессистемно. Но магазин оказался пустым, что для мальчишки было полной неожиданностью, судя по его разъяренному и разочарованному одновременно лицу. "Каждая несчастная семья несчастна по-своему", - подумалось не к месту Артуру.
Еще он подумал, что старший мог бы одним выстрелом избавиться от всех семейных неурядиц, но почему-то этого не делает. Едва он решил обмозговать этот вопрос чуть тщательнее, старший, по-звериному зарычав, отбросил "кольт" в угол, швырнул свое тяжелое тело вперед, придавил собой малыша и принялся выкручивать тому руки… стараясь, как ни странно, причинить брату как можно меньше увечий и боли. Малыш извивался, лягал брата в живот и вообще дрался без всяких правил и очень по-женски. При этом оба старались не издавать ни звука.
- Дверь… - рявкнул старший, продолжая скручивать брата.
- Непременно, - согласился Уинсли и закрыл дверь, сам, однако, оставшись в купе. Он сделал это больше машинально, чем из желания влезть в потасовку. Шампанское никак не хотело выветриваться и не позволяло Артуру принять чью-либо сторону. Однако оставить господ американцев одних Артур тоже не мог. Очевидно, кто-то из двоих нуждался в помощи. Но вот кто?
- Веревку! - старший, не глядя, протянул ладонь.
- Будьте любезны. - Уинсли сдернул с кровати простыню, ловко и быстро скрутил ее жгутом и протянул американцу.
- Какого черта… вы здесь? - по мнению Артура, чересчур поздно заинтересовался американец.
- Утренний променад. У мальчика падучая? Сочувствую…
Американец наконец-то обездвижил сорванца и теперь, тяжело дыша, притулился на краешке кровати. Артуру показалось, что американец - человек по всему бывалый - выглядит полностью растерянным и даже отчаявшимся, зубы его клацают, зрачки расширены, а руки дрожат. Когда же американец заговорил, Уинсли стало даже как-то не по себе. В голосе у крепыша слышался не просто страх - смертельный ужас.
- Эй… англичанин… Как тебя там?
- Майор батальона один дробь четыре Норфолского полка армии его величества Артур Уинсли, - представился Артур.
- Что… Черт! Ни хрена не запомню! Ладно. Ты рослый из себя. Буду звать тебя Ходулей. Точка.
- Польщен. - Артур наклонил голову. - С кем имею честь?
- Какая разница… - Крепыш-янки замотал головой, став вдруг похожим на покусанного пчелами бульдога. - По бумагам буду Томпсон.
- Рад знакомству, мистер Томпсон-по-бумагам… - Артур еще раз поклонился и краем глаза посмотрел на пленника, размышляя, стоит ли ему дальше находиться здесь и не лучше ли оставить господ американцев наедине.
Мальчишка хлипко, с присвистом, дышал и переводил озлобленный кусачий взгляд то на Артура, то на брата. Несмотря на то что рот мальчика оставался свободен, он не кричал и не делал никаких попыток привлечь внимание стюарда, который уже проснулся и осторожно, чтобы не разбудить спящих еще пассажиров, позвякивал титаном.
- Вот ты ведь вчера видал моего братишку, Ходуля. Малыша Стиви… То есть он, конечно, не Стиви будет по бумагам, а Джон… - Американец мотнул головой, так бульдог пытается стряхнуть пчелиный рой. - Малец совсем. Голосище басовитый уже, но малец.
- Да. Я имел удовольствие видеть вчера вашего младшего брата… Джона. И, если память мне не изменяет, вижу и сейчас. Он жив и… хм… относительно в порядке.
- Нет! Понимаешь, Ходуля… Это не он! Это не малыш Стиви. Это кто-то другой! - Американец стал бледнее простыни, той самой, что только что была на кровати, а теперь, скрученная жгутом, туго стягивала руки Малыша Стиви. Сплюнул через плечо, поднял руку, словно собрался перекреститься, но передумал, опустил ладонь обратно на колени. - И я ему сейчас кишки выпущу… Потому что это не Малыш Стиви, но это же Малыш Стиви… Скажи мне, вот ты его вчера видел, так это, по-твоему, кто? Стиви? Или нет?
Американец застонал, стиснул голову и зажмурился. Артуру тяжело, неприятно и жалко было смотреть на этого крепкого и наверняка смелого человека, который выглядел сейчас совершенно потерянным. Происходящее здесь Артуру не нравилось, к тому же в памяти со странной отчетливостью всплыл образ Сесилии и ее немного визгливый голос, вещающий про "оккультные предопределенности". "Если ты оставил орден, то это еще не значит, что орден оставил тебя…"
- Значит, ваш брат ведет себя не так, как прежде… - задумчиво, не рассчитывая на ответ, протянул Артур.
- Не так? - Американца вдруг прорвало, он вцепился в Артура пальцами и быстро-быстро принялся шептать, порой с ужасом вглядываясь в лицо того, кто называл себя его братом.
Из невнятного обрывочного шепота "мистера Томпсона по бумагам" перед майором начала вырисовываться более-менее четкая картина. Выяснилось, что буквально полчаса назад разбуженный легким шорохом американец с удивлением обнаружил, что его братишка шарит по вещам, не брезгуя карманами пиджака и нижним бельем. Предположить, что пацану нужны деньги, американец не мог: мальчишке и так ни в чем не отказывали. Решив понаблюдать за наглецом, американец продолжил прикидываться спящим, сам же тщательно следил за тем, что вытворяет разбойник. Каков же был ужас американца, когда он понял, что его брат не просто себя странно и необъяснимо ведет, но что он стал другим…
- Понимаешь, Ходуля! Я как бы такие штуки точно знаю… Это как хреновина в башке - хочу я или не хочу, но вижу враз. Вот, к примеру, ты, может, не в курсе, но щиплешь переносицу. И костяшки у тебя набиты - боксер, поди… На глазе левом у тебя крапина маленькая, как мушка, - сбивчиво тараторил "Томпсон".
- Редкий дар. Фотографическая память, - кивнул Артур ободряюще. - Продолжайте.
- А тут братишка. Я смотрю… Вижу - а ведь это не он барахло шмонает! Лицом он, а нутром не Стиви. Чужой. И не просто чужой, но как бы баба… - Тут Баркер запнулся и побелел уже совсем неприлично. - Слышь, Ходуля. Это ведь дух мертвяка в нем? Мне один индеец про такое рассказывал… И что? Что теперь? И где Стиви? Где Стиви, где мой Малыш, я тебя спрашиваю, падаль?
Американец, предприняв над собой и своим суеверным страхом невероятное усилие, занес было над скорчившимся в углу телом железный свой кулак.
- Не стоит. Так вы ничего не добьетесь, - остановил американца Уинсли. Он окончательно протрезвел, сложил два плюс два, вспомнил об активированном ночью предмете, о девице, спровоцировавшей пацана … - Позвольте поинтересоваться, мистер э‑э‑э… Томпсон, а нет ли у вас чего-нибудь, имеющего отношения к предметам?
- К ч‑чему? - "Томпсон", кажется, совсем перестал соображать.
- К предметам… Да перестаньте же заикаться, как шлюха перед исповедью. К фигуркам животных, птиц или насекомых… Вроде кулонов. Из необычного металла. Может, у вас есть такая фигурка… или информация, где такую фигурку найти.
- Вот оно что! Так ты тоже из них? - "Томпсон" замахнулся на Артура… и скрючился от резкого хука.
- Тихо… как вас там… Тихо… Не орите и не гарцуйте укушенным бизоном, или кто у вас там скачет по прериям. Хотите, чтобы я вам помог вернуть вашего брата? Настоящего, а не то, что у вас тут валяется, спеленутое, как мумия? Или лучше, чтобы я сейчас ушел, а вы бы сперва измучили себя, в конце концов выпустили бы пол-обоймы в него, а оставшуюся половину себе в лоб… Есть или нет?
- Да, - кивнул, не разгибаясь, "Томпсон". - Есть! Могло бы быть…
Артур вдохнул так глубоко, как мог, на секунду прикрыл веки, а затем нагнулся и беспардонно сунул ладонь извивающемуся мальчишке за ворот. Ощутив кончиками пальцев знакомый металлический холод, Артур даже не стал ощупывать кулон. Лишь Бабочка давала владельцу способность идеально менять внешность. Пока недоумевающий "мистер Томпсон по бумагам" пытался сообразить, что там вытворяет англичанин с его братишкой… то есть с тем, что еще вчера было его братишкой, Артур крепко ухватил пленника за подбородок, задрал тому голову и внимательно вгляделся в его глаза, рассчитывая обнаружить разницу в цвете радужки - неизбежную при долгом использовании Вещи. Но оба глаза были одинаково мутными, зрачки - огромными… Артур задохнулся от неожиданной, невероятной догадки: только один… одна из его очень старых знакомых капала в глаза белладонной…
- Это невозможно… Марго… Это вы? Я слышал, что вы… Вас же…
- Казнили? Увы-увы. Как видите, я в относительном порядке. - Пленник подал голос, в котором прозвенела откровенная насмешка. - Я надеялась, что вы узнаете меня гораздо раньше. Но вы позабыли свою Марго. Ну-ну. Не волнуйтесь так - я не в обиде, прошло столько лет! И не ешьте меня взглядом, я вам еще пригожусь… Я ведь ваша давняя должница. Кстати! Артур! Прекратите уже меня лапать, как изголодавшийся ландскнехт. Прежде вы были куда галантнее.
Артур отпрянул, словно его опалило пламенем. Он узнал эти интонации и эту манеру насмешливо щуриться. Вне сомнения, в теле рослого белокурого юноши была сама Маргарита Зелле… Мадам Маргарита, великолепная Марго, несравненная Мата Хари, самая опасная и самая желанная из женщин… Помимо прочего, два года назад расстрелянная французами за шпионаж в пользу германской разведки. Марго - его первая… Артур вспомнил и неожиданно для себя покраснел как рак.
- Полноте. Нам ли с вами стесняться друг друга… Скорее развяжите меня, пусть принесут завтрак… и втолкуйте этому… фермеру, что со мной лучше дружить. Если, конечно, ему дорог тот розовощекий херувим, о нынешнем местонахождении которого знают только мои слуги, которые, как вы помните, без моего приказа шагу не ступят. А если ковбой совсем туго соображает, напомните ему, что ночью экспресс делал остановку в Бухаресте.
Надежда на то, что малыша-янки удастся скоро вернуть, стремительно развеивалась. Артур взглянул на беднягу-американца. Тот опасливо прислушивался к разговору, и, кажется, его разрывало между желанием бежать прочь, потребностью разобраться в происходящем и инстинктивным стремлением придушить и Артура, и то, что говорило и вело себя как женщина, но все еще выглядело как Малыш Стиви.
- Не тяните же, майор! Еще секунда - и наш бычок опомнится, тогда вам тоже придется несладко.
- Послушайте… мистер-по-бумагам-Томпсон. - Предложение Артура на доли секунды опередило окончательный выбор янки. - Раз уж вы и так вляпались в неприятности, а я по воле случая оказался рядом, то давайте проведем вместе еще с полчаса, за которые я, возможно, сумею вам кое-что пояснить. Или я сейчас уйду спать… и дальше сами.
- Куда? Нет уж, давай поясняй. Шпарь, Ходуля, но помни… - Американец рывком нагнулся, выхватил из-под стола "кольт" и, почувствовав в ладони привычную тяжесть, успокоился. Даже задышал ровнее. - Шпарь! У тебя ровно тридцать минут.
* * *
Через тридцать минут стюард просунул в приоткрывшуюся дверь двуспального купе завтрак на три персоны, старательно подавляя в себе презрение к "этим янки", которые даже представления не имеют об этикете и требуют черт знает что.
Красавчику Баркеру впервые в жизни было настолько хреново, что он не стал даже настаивать на виски, а сделал глоток вонючего французского пойла прямо из горла. На запах и вкус коньяк был отвратительным, но Баркера чуток отпустило. По крайней мере, он перестал дрожать, а предательская слабость в желудке сменилась относительно здоровой потребностью немедленно заглянуть в клозет. Однако он не решался отойти, опасаясь по возвращении не обнаружить в купе ни Ходулю, ни того, что выглядело как Малыш, но Малышом не являлось.
- Не мнись, братик. Ступай. Куда я от тебя денусь? Да и майор вряд ли так быстро покинет наш тесный дружеский кружок, - подмигнул мнущемуся Красавчику "Малыш Стиви", который теперь (от этого Баркера снова замутило) оказался мадемуазелью Марго. - Иди уже, иди - как там тебя?..
- Томпсон, - выдавил Баркер в ответ на ее кивок (хоть двигалась при этом голова Малыша, Баркеру было куда легче считать, что это она… так у него внутри немного меньше путалось).
- Разве? Мы ведь уже встречались. В Чикаго. Помнишь? Ты - Генри Баркер. Тот самый, за кого в Штатах обещают джек-пот. Как жаль, что мне сейчас недосуг радовать дядюшку Сэма добрыми новостями.
- Зови хоть эрцгерцогом Фердинандом, только ответь: жив ли Малыш? Или…
- Что - или? - продолжала издеваться мамзель, скалясь в лицо Красавчику баркеровской широкой улыбкой. - Или-или-или… Или жив, или мертв. Или тут, или там. Или вист, или пас… Или пан, или пропал. Или в ловушку попал? Ладно, братик. Я скажу тебе, какой может случиться у нас с тобой "или"… Или ты сам уже догадался? Или нет? Ах милый, милый мой Генри - охотник за бабочками… На! Лови! Она же тебе тоже нужна? Лови! Или кишка тонка?
Сидящий перед Красавчиком "Малыш" дернул за тонкий шнур, распустил узел и сорвал с тощей кадыкастой шеи амулет. Бабочка закачалась туда-сюда прямо перед вспотевшим от напряжения носом Баркера. Красавчик невольно сравнил кулон с изображением - тем, что он видел в Чикаго. Абсолютная точность… Он перевел взгляд на то, что выглядело как Стиви, чтобы сказать ему что-нибудь смачное, обидное, но с ужасом обнаружил, что Стиви скривился лицом, будто гуттаперчевый, потом сморщился, расплавился… Начали проступать чужие, грубые и резкие, словно волчьи, черты. Но тут он… она… оно снова намотало на себя шнурок, и через секунду перед Генри Джи Баркером сидел Генри Джи Баркер и очаровательно облизывал языком верхнюю губу.
- Давно пора подровнять усы, Генри, - пробасила Марго и деловито начала крючок за крючком расстегивать гульфик пижамных штанов. - Прости. Но все это время меня терзало любопытство, как ты можешь такими толстыми пальцами справляться с такими крошечными крючочками…
- Черт… черт… - Баркер сделал приличный глоток, поставил бутылку на стол и зажмурился, чтобы не видеть того, что произойдет дальше. Почему он не вслушался в то, что пытался вдолбить ему Капрал? Почему он не переспросил про "видения" и "иллюзии"? Догадывайся он тогда хотя бы на четверть, на что похожи эти "иллюзии", он бы драпал от масонов до самой мексиканской границы, прихватив с собой Малыша и наплевав на премиальные. Теперь же ему…
- …Теперь тебе выбирать не приходится, мы словно ниточка с иголочкой. Куда ты, туда и я… - пропела, словно прочитав его мысли, мамзель.
Красавчик приоткрыл один глаз. Обнаружил себя, сидящего нога на ногу строго напротив. Еле подавил стон. Потом незаметно перевел глаза на свой живот, не на свой, который находился сразу внизу, если опустить подбородок, а на тот… другой. К огромному облегчению Баркера, все крючки были на месте. "Да. Побриться не мешало бы", - мелькнула вдруг мысль. А за ней вторая: "Толстуха, пожалуй, права… Я неплохо смотрюсь со стороны". Ну а третьей поразительной мыслью было то, что, возможно, он сумеет со всем этим свыкнуться, раз уж его перестало трясти и он в состоянии разглядывать собственную трехдневную щетину на лице у расстрелянной два года назад немецкой шпионки.
- Что хочешь за Малыша? - спросил Баркер сам себя. Точнее, со стороны это смотрелось именно таким образом. И если бы в купе случайно заглянул кто-нибудь посторонний (например, та самая английская пожилая леди, что именно в этот момент прогуливалась по коридору с корзиной для вязания), он бы несказанно удивился.
- Хочу? - Марго сверкнула баркеровским жемчужным оскалом. Покосилась на внешне равнодушного Артура и пожала томно плечами. Странно было наблюдать этот нарочито-женский жест у крупного, заросшего щетиной мужчины. - Я хочу получить ма-а‑аленькую Гусеничку. Только ее. И очень быстро. Пока никто другой не дотянулся до нее своими жадными ручками. Ты все же глуп, братик… Подставился. Я бы вполне удовольствовалась твоими записями, раздобыла бы милую безделушку сама, но ты утратил мое доверие. Хочу Гусеницу. Чем скорее, тем лучше. Иначе наш с тобой маленький Стиви будет страдать! Так страдать, что электрический стул покажется ему "Мулен Ружем"!
- Ах ты… - Баркер запнулся. Он был парнем тертым и понимал, когда лучше не спорить, но соглашаться. - Лады. Сколько у меня есть времени?
- Скажи спасибо, что я не истеричная морфинистка, а женщина, способная мыслить логично. Поэтому даю срок до марта. В марте остановишься в Пера-паласе. Я сама тебя разыщу.
- Будет тебе Гусеница… Подавись. Но если хоть волос упадет с головы Малыша, я тебе руки в задницу…
- Тс-с‑с, милый. Не забывай, что это твоя же задница! И не пугай меня. Когда я боюсь, становлюсь непредсказуемой. Майор подтвердит. - Она послала Баркеру воздушный поцелуй образца "Красавчик Баркер целует Красавчика Баркера". - Ну, джентльмены, вам найдется о чем посплетничать. Я же иду переодеваться в женское. Милый Генри, твой м‑м‑м… организм очарователен, однако я привыкла некоторые вещи делать сидя. Милый Артур, я тепло вспоминала о тебе все эти годы. До встречи. О’ревуар.
Звук "баркеровских" тяжелых шагов приглушали ковровые дорожки, но все равно было еще долго слышно, как она неловко переставляет большие мускулистые ноги и с трудом держит равновесие.