- Зовите меня Кириллом. Вы где живёте, Даша?
- В-в… Пока нигде. Я сегодня только приехала.
- Всё ясно… Сто-ой! Сколько с меня?
- Дык… Три рубли.
Авинов сунул замусоленную трёшку извозчику.
- Благодарствуем! - поклонился тот.
Кирилл спрыгнул первым и подал руку Даше. Девушка не приняла его помощи - сошла сама и осведомилась:
- А мы где?
- Я здесь живу. Не бойтесь, я из тех, в ком революция не изгадила пока ни чести, ни достоинства.
- А я и не боюсь! - фыркнула "товарищ Полынова" и гордо прошагала в парадное.
Уже на лестнице она поинтересовалась:
- Почему вы так ненавидите революцию, Кирилл?
- Потому что это самое омерзительное, самое богопротивное, самое чудовищное преступление против России, - ровным голосом проговорил Авинов.
- Мы сняли оковы с народа, и…
- …И выпустили на волю разнузданную толпу. Человечье стадо, которое с каким-то извращённым упоением крушит, громит, жжёт, убивает, калечит, мучит! И каждая партия, пардон, лизала зад этой миллионоглавой обезьяне, чтобы первой накинуть на неё ошейник, да и науськать на противников. Воистину, приходишь к мысли, что разум дан человеку лишь для того, чтобы он поступал вопреки ему! Мы пришли.
Кирилл отпер дверь и ввёл свою гостью. Даша первым делом поправила волосы перед зеркалом и с любопытством огляделась.
- Уютненько тут у вас, - сказала она. - Чистенько. А хотите, я докажу вам, что революция впустила свежий воздух в душный и затхлый старый мир? - Повернувшись спиной, девушка попросила Авинова: - Расстегните, пожалуйста…
Недоумевая, корниловец расстегнул пуговки на платье, и Полынова легко и просто стянула с себя гимназическую форму, оставшись в одних кружевных трусиках и шёлковых чулочках. Авинов не долго боролся с искушением - обнял Дашу, притянул к себе, принялся жадно целовать её груди и плечи. А девушка одной рукой ласкала его шею, другой торопливо сдёргивала "кружавчики" и бормотала, задыхаясь:
- Революция нравов, понимаешь?.. Революция чувств…
Глава 4
ЛЕТУЧИЙ КОРАБЛЬ
Проснувшись утром, Кирилл обнаружил, что лежит голый на измятой простыне, - и впервые за долгие недели ощутил себя отдохнувшим, бодрым, переполненным силами и желаниями, свойственными возрасту. А вот виновницы его телесного и душевного выздоровления не оказалось рядом, один слабенький аромат витал в спальне, будоража напоминанием о недавнем присутствии женщины.
С улицы донеслись сонные голоса, матерившиеся со скуки, - пролетарии возвращались с ночной попойки. Или спешили похмелиться после вчерашнего. Однако пролетариат даже всем своим серым числом не мог испортить Авинову настроения.
Кирилл потянулся как следует, довольно покряхтывая да постанывая, встал с постели, сунул ноги в разношенные шлёпанцы и прогулялся по квартире как есть нагишом, надеясь встретить Дашу на предмет продолжения начатого вечером - и да здравствует революция чувств!
Но девушки нигде не было. Зайдя на кухню, Кирилл обнаружил следы торопливого завтрака и записку, начерканную с оборота листовки, призывавшей рабочих и работниц голосовать за номер пять, то бишь за большевиков. Авинов с улыбкой прочёл строки, выведенные торопливым, но красивым Дашиным почерком:
"Пока, пока, пока! Спасибо, мне с тобой было очень, очень хорошо. Хотелось бы повторить свидание, но не знаю, случится ли оно? Революция - это как буря, а мы словно птицы, подхваченные могучим ветром. Вот, закружило нас порывом, мы познали мгновенное счастье обладания друг другом, и всё - разметало нас, разбросало… Здорово, правда?
С революционным приветом, Даша.
P. S. Я украла твою фотографию - ту, где ты в форме прапорщика. Очень ты на ней мужественный получился. Буду доставать её по вечерам и вздыхать, роняя слезу. Шучу!"
Перед дурацким революционным прощанием было ещё что-то написано, какое-то коротенькое слово, но чернила густо и тщательно замарали его. "Люблю"? Или "Твоя"?..
Ласково улыбаясь, Кирилл отложил записку. Посидел, поглядел в окно, доел Дашин завтрак - половину чёрствой французской булки и недопитую кружку молока.
Из-под банки с крупой выглядывал бумажный корешок, на котором значилось: "Петроградский городской продовольственный комитет. Карточка на хлеб или муку на ОДНО лицо на август 1917 года".
Авинов грустно улыбнулся - все купоны были целы, не довелось дядьке Мишке воспользоваться этим позорным документом…
Ну ладно. Как братишки-матросики выражаются: "Посидели, и будя". Двадцать восьмое сентября с утра.
Корниловец усмехнулся - это была дата его смерти. "Ну уж нет уж!" - как любил говаривать капитан Неженцев. Отсрочим визит вздорной мадам с косой!
"Так, ну всё, - заторопился Авинов. - За дело. За единую, великую и неделимую Россию!"
Кирилл быстренько оделся, положил в карман "парабеллум", засунул за пояс "наган". Подумал и прицепил сбоку, так, чтобы видно не было под шинелью, гранату - вдруг пригодится. Времена такие настали, что не дай бог…
Надев фуражку с невыгоревшим овалом на месте снятой кокарды, он вышел за дверь.
Без пяти десять Авинов выбрался на Галерную, к булочной Филиппова. И вовремя - из-за угла показался сам генерал Алексеев. Кириллу генерал более всего напоминал директора его гимназии - те же старомодные очки, круглое лицо, седые усы, растрёпанные, как у кота, в разные стороны, глаза не грозны и нос картошкой. На старой-престарой шинели сохранились ещё красные генеральские отвороты, а на несрезанных погонах не сияло ни одной звезды - отличие полного генерала.
Алексеев был хмур и сосредоточен, он смотрел прямо перед собою, словно был отягощен тяжкими думами. Да так оно, скорей всего, и было.
Кирилл посмотрел на часы - и облизал губы. До МНВ оставалось двадцать секунд… Пятнадцать… Десять… Пять. Время пришло.
- Стой! Руки вверх!
Из-за угла с винтовками наперевес вышли два бородача-солдата, с ними красногвардеец с бантом на груди. Генерал спокойно поднял руки. Бородатые дяди окружили его, опытными руками полезли в карманы.
- Оружия нет? - спросил красногвардеец, поигрывая "маузером". Лицо его казалось искажённым гримасой - левая бровь поднималась выше правой. "Секач".
- Нет, - спокойно ответил Алексеев. - Я могу опустить руки? А то затекли…
- Не рассуждать! - рявкнул вор-гопстопник, нервно облизывая тонкие губы. - Марш вперёд! А то тут же к стенке!
Солдаты, скаля жёлтые, прокуренные зубы, одновременно передёрнули затворы.
"Пора!" - понял Кирилл, холодея.
Выхватив любимый "парабеллум", он выстрелил в "красногвардейца". Тот упал картинно, как в театре, раскинув руки в наколках. Новенькая кепка откатилась в сторону, открывая блестящие, густо набриолиненные волосы. Солдаты присели в унисон, одним сдвоенным движением бросили винтовки и резко задрали руки вверх. Авинов молча повёл стволом - уматывайте!
Бородачи живо развернулись, как по команде "Кругом!", и неуклюже побежали, загребая сапогами.
- Благодарю вас, юноша, - церемонно сказал генерал.
- Здравия желаю, ваше высокопревосходительство!
Алексеев не вздрогнул, он лишь слегка повернул голову, косо глянув на корниловца.
- Вы отстали от жизни, юноша, - проворчал он, - нынче мы все "товарищи".
Это был отзыв.
- Товарищество уступит воинскому братству, - выдал Кирилл вторую половину пароля.
- Да будет так! - торжественно договорил генерал.
Сутуловатый, с косым взглядом из-под очков в простой металлической оправе, с несколько нервной речью, в которой нередко слышны были повторяющиеся слова, Алексеев производил впечатление скорее профессора, чем крупного военного.
- Я послан Лавром Георгиевичем Корниловым, - сказал Авинов.
Алексеев очень удивился и взволновался.
- Зачем? - спросил он дрогнувшим голосом.
- Прежде всего, генерал просил извинить его за те резкие слова, которые он вам наговорил в день ареста. Лавр Георгиевич был тогда очень утомлён, взвинчен, угнетён провалом…
- Я всё понимаю, - поднял генерал руку, обрывая Авинова. - Моя тогдашняя цель состояла в том, чтобы спасти Корнилова и его сподвижников, а на благодарность или хотя бы на понимание я и не рассчитывал… Кстати, вы не представились.
- Простите, ваше высокопревосходительство. 1-го ударного Корниловского полка поручик Авинов! Честь имею.
- А вам известно, поручик, что полк ваш переименован в 1-й Российский ударный?
- Кем? - пренебрежительно отозвался Кирилл. - Этим паяцем во френче?
Алексеев издал сухонький смешок.
- Вы правы… э-э…
- Кирилл, - подсказал Авинов.
- Вы правы, Кирилл. Но давайте-ка отойдём подальше, пока товарищи не вернулись с подмогой.
Генерал кивнул на убитого.
- Это не товарищи были, а подельники. Я пристрелил вора по кличке "Секач".
- Всё смешалось в России… - брюзгливо сказал генерал-адъютант.
- И не говорите, ваше высокопревосходительство!
Кирилл подобрал "маузер" и двинулся за генералом.
- Знаете, Кирилл, - признался генерал, - я до сих пор ощущаю вину за то, что принудил императора отречься от престола. Да, правитель он был никудышный, слабый и безвольный, но разве без него стало лучше?
Авинов припомнил случайную встречу с самодержцем российским, объявившим себя Главковерхом, хотя сам пребывал в чине полковника. Кирилл углядел императора мельком, но впечатление чего-то мелкого и ничтожного осталось навсегда - Николай говорил невнятно, путался, делал слишком много вялых движений и жадно пил из графина воду. Воистину "Царскосельский суслик"…
- Не переживайте, ваше высокопревосходительство, - сказал корниловец великодушно. - Царь был лишним, и его убрали. Ещё бы "временных" скинуть да всю шушеру советскую пересажать… Совсем бы хорошо стало!
Решив скоротать путь, оба запрыгнули в полупустой вагон трамвая. Трамвай еле полз, пьяно пошатываясь и сотрясаясь, дребезжа пыльными стёклами и разболтанными сочленениями.
Хмурый, всем недовольный кондуктор взял с Кирилла плату за проезд.
- За двоих, - сказал Авинов.
- Сам заплачу, - отверг генерал его помощь. - Что я, двадцати копеек не найду?
Посапывая, он вынул из кармана шинели двугривенный и передал по назначению.
- Ваш билет, товарищ, - буркнул кондуктор и прошёл в следующий вагон "обилечивать" граждан.
Кряхтя, Алексеев присел на сиденье.
- Так зачем же вас послали? - спросил он.
- Чтобы наладить связь, - бойко ответил Авинов. - Чтобы бороться вместе, а не врозь.
- Бороться за что?
- За единую, великую и неделимую Россию! За Корниловым идут многие - и монархисты, и республиканцы. Одни жаждут вернуть царя, другие резко против, но все более-менее готовы признать Лавра Георгиевича Верховным правителем Русского государства, хотя бы временно.
Генерал снял фуражку и положил на колени. Прищурился.
- Поверьте, Кирилл, мне очень хочется довериться вам полностью, но я не один.
- А сколько вас?
Взгляд Алексеева словно ледком подёрнулся, и Авинов тут же договорил, словно предупреждая резкость:
- Я не подослан, ваше высокопревосходительство, и не пытаюсь что-либо выведать у вас. Мне и так всё известно - вы собираете вокруг себя офицеров, юнкеров, кадетов, сплачиваете их в Добровольческую армию. Вы разбиваете добровольцев на офицерские пятёрки, и ваши подопечные скрываются на бездействующих заводах перед отправкой на Дон.
Он говорил, сдерживая рвущееся из него знание, следя за тем, как бы не выдать лишнее, и всё же чувствовал радостное облегчение от того, что неявное, ведомое лишь ему и Фанасу, хоть как-то проникает в мир и смыкается с явью.
- Я даже знаю, - вдохновенно вещал корниловец, - что вам удаётся собирать средства через "Белый крест", помогать бездомным военным деньгами, одеждой, билетами, отправлять группы добровольцев на казачий Дон. Теперь вы верите?
Генерал, выглядевший растерянным, только руками развёл.
- А что мне остаётся?
Поговорив о делах, не забывая посматривать по сторонам, поручик и генерал-адъютант смолкли, задумались. Понурившийся Алексеев покачал седой головой.
- В России триста тысяч офицеров, - сказал он с горечью, - но в их опалённых душах царит упадок и унылость. Я и сам теряю веру… Спасибо вам, Кирилл.
- За что? - удивился Авинов.
- За надежду, - улыбнулся генерал. Оглянувшись на немногих пассажиров, он понизил голос и предложил: - Хотите, я познакомлю вас с моими орлами?
- Не сейчас, - покачал головою корниловец. - Я постараюсь вернуться пораньше, первого или второго, и приведу с собой взвод текинцев. Попробуем достать… - Вспомнив о позаимствованном мандате, Кирилл поправился: - Да не попробуем, а обязательно достанем оружие с Кронверкского арсенала. Опередим большевичков! Но чтобы мне успеть… Мм… Ваше высокопревосходительство…
- Михаил Васильевич, - поправил его Алексеев. - Хватит меня по-строевому величать.
- Михаил Васильевич, мне срочно нужно вернуться в Могилёв. Даже не в сам Могилёв, а в Старый Быхов. Может, найдётся какой-нибудь аэропланчик на Комендантском аэродроме? Иначе мне не поспеть, а времени у нас очень-очень мало!
- Аэропланчик, говорите?.. - задумался генерал. - На Комендантском я никого не знаю, а вот на Гатчинском… - Он достал из кармана шинели записную книжку и вырвал из неё листок. На коленке написал пару строк.
- С утра езжайте в Гатчину, - сказал Алексеев отрывисто. - Увофлот находится в руках большевистской коллегии, но вы обращайтесь напрямую к авиатору Томину. Покажете ему мою записку, и он вам поможет. Штабс-капитан Томин является командиром корабля "Илья Муромец". У того на борту нарисован Змей Горыныч - не ошибётесь.
- Замечательно! - вырвалось у Авинова. - Спасибо вам, Михаил Васильевич! Но полёты - это завтра, а сегодня я в вашем полном распоряжении. Если что нужно, приказывайте!
- Не прикажу, - улыбнулся генерал, - но попрошу. Прогуляйтесь, если не трудно, на Центральный телеграф и отошлите телеграмму… Запишите, а то забудете.
Кирилл вынул блокнот и ниже коряво начерканных заданий по МНВ, данных ему Фанасом, застрочил карандашом.
- Северо-Американские Соединённые Штаты, Нью-Йорк, Пятая авеню, адвокатская контора Дэниела Грэйнджера, - медленно проговаривал генерал, - для Александра Васильевича Колчака. Записали?
Авинов кивнул.
- Это адрес, а теперь сам текст. Записывайте: "Передавай привет дядюшке. Скажи, что мы его по-прежнему любим и ждём в гости с подарками. Затеваем генеральную уборку. Приезжай к тёте в Ростов. Владимир Вадимович".
- Это шифровка?
Генерал серьёзно кивнул.
- Я прошу вице-адмирала начать переговоры с президентом Вильсоном, - перевёл он текст для Кирилла. - Пусть тот знает, что Россия готова выполнить союзнические обязательства, если Антанта поможет нам финансами, оружием, боеприпасами… Мы ради них столько солдат положили, что не грех и потратиться на нашу борьбу, на нашу победу!
- Согласен, - кивнул Авинов. - А "генеральная уборка" - это…
- …Установление военно-административной диктатуры. Ну, что? Берётесь?
- Конечно, Михаил Васильевич. Бегу на телеграф!
- Тогда расходимся, соблюдая конспирацию, - сказал генерал, молодея на глазах.
Утро двадцать девятого сентября, первого дня жизни, давшейся Кириллу дважды, выдалось хмурым и холодным. Дождя не было, но воздух просто сочился влагой.
До Гатчины Кирилл добрался на моторном омнибусе "Дукс-Панар". Рассчитанный на восемнадцать пассажиров, "омнибус-мотор" довёз до места человек тридцать.
В Гатчине промозглая погода дополнилась ветром с моря, так что Авинов поднял воротник шинели не только для пущей секретности. Хоть шею не продует…
Какие-то неясные личности в шинелях маячили в отдалении. Не упуская их из виду, Кирилл выбрался на лётное поле. Там почивали с полдесятка аппаратов "Анатра" - "Анадэ" и "Анассаль", полуразобранный "Лебедь" и ещё одна "птичка" - немецкий "Альбатрос", видимо угнанный. Но все эти аэропланы выглядели сущими птенцами рядом с орлами-бомбовозами Сикорского - три "Ильи Муромца" стояли в ряд с краю аэродрома, три богатыря Императорского военно-воздушного флота. Впечатляли даже металлические ангары, сооружённые для этих гигантских бипланов.
Широко и мощно раскинув по четыре крыла, воздушные корабли стояли ровно, не приседая на хвост, как "Ньюпоры" или "Фарманы". По их жёлтым бортам вились нарисованные вымпелы-триколоры, а на несущих плоскостях расплывались розетки для опознания - большие белые круги, окаймлённые узкими лентами синего и красного цветов.
Кирилл обрадовался, приметив на фюзеляже крайнего из бомбовозов великолепного Змея Горыныча - с перепончатыми крыльями, неизвестно как могущими поднять в воздух громадное тулово с тремя головами, пыхавшими огнём. В общем, чудище что надо. Дракон!
"Илья Муромец" покоился на сдвоенных колёсах, попарно обшитых кожей, и на одном из них сидел в ленивой позе, откинувшись спиною на стойку шасси, молодой мужчина в чёрной форме и в фуражке с высоким чёрным околышем, с крылышками на серебряных погонах. Лицо его выражало скуку и томление духа, он то и дело прикладывался к бутылочке с сельтерской и всякий раз морщился так, словно пил гадостную микстуру.
- Мне нужен штабс-капитан Томин, - обратился к нему Авинов. - Не подскажете, где я могу его найти?
- Подскажу, - кивнул авиатор и сделал ещё один глоток. - Вымываю излишек шампанского, - объяснил он доверительно. - А Томин - это я.
- Тогда… вот.
Кирилл передал записку генерала-адъютанта штабс-капитану, и тот ухмыльнулся, прочтя коротенький текст.