- На это я тебе отвечу, купец, - вмешался Петр, в голове у которого сразу закрутились те наставления, которые ему оставил воевода. - Утварь сия предназначена была для продажи в землях суздальских, муромских и рязанских. А мы первое поселение по Ветлуге, где храниться может этот товар без разорения для кугуза. Пошлин не берем, охрану предоставляем… Более того, скажу я тебе, вои наши вместе с черемисами ходили в земли дальние и ныне в Суздаль с ними же отправились. Только вот оплошали мы немного, сговорившись за серебро стеречь по дороге этот груз железный! - Он досадливо цокнул языком и добавил: - Нет бы долю в товаре взять!
- Да ты сам видишь, Кузьма, - поправила что-то в своей прическе Улина, - сколько воев тут живет, да какие! Черемисские гридни ни в какое сравнение не идут с ними. Я не про доблесть воинскую сказываю, - поправилась она, увидев смешинки в глазах новгородцев, - а про доспехи и ратное умение! Видел ли ты такое, чтобы на каждом втором муже в захудалой веси бронь добрая была вздета и сабли харалужные на поясах висели, а? Потому и выбрал их князь наш. С одной стороны - в землях его живут, зависят от него, с другой - с силой такой надо в мире жить, а то и в союзе… Да и применять ее себе на пользу.
- Уговорила, языкастая, - махнул рукой Кузьма, не имея сил более спорить. - Берем мы по Федькиной цене весь товар твой на двоих.
- Так бери! Только кто ж тебе отдаст его, золотой мой? - ухмыльнулась Улина. - Мы с Федором не сговорились, а моя цена в половину его дороже была. Да еще Петр, что воеводу замещает, себе товар требует.
- Да неужто ты, краса ненаглядная, не уступишь нам до цены нашей? - с придыханием вмешался младший из новгородских купцов. - Ведь все скопом берем…
- Мне, Федор, со своего лица воду не пить! - отрезала черемиска. - Оттого, что ты его похвалишь, оно милей мне не будет. Хотя… раз такое дело, могу еще набавить цену на утварь свою, если хочешь!
- Э… Это еще почему?
- А за погляд приятный, - ехидно ответила Улина. - Мыслю я, что ты торгуешься так долго лишь для того, чтобы лицезреть меня подольше. А за удовольствие надо платить!
- Так мне что, за взгляд на парчу мою монеты с людишек ваших спрашивать? Тоже ведь красота неописуемая!
- Не за взгляд, Федор, - покачала та головой. - Если покупатель подойдет, да вместо тебя сам твой товар нахваливать начнет, неужто ты цены не поднимешь?
- Так-то оно так, да я не товар превозношу, а красоту твою…
- Так и я не набавляю, а лишь грожусь! А могу, если не прекратишь мне зубы заговаривать!
- Ну, хватит, Федька, - вмешался Кузьма, слушавший перебранку с насупившимися бровями. - Ты, девица…
- Баба я, Кузьма, давно уже баба вдовая, правильно ты меня назвал недавно…
- Будь, по-твоему, Улина, баба так баба. Какая цена твоя? Не для торга, а по какой отдашь? Иначе развернемся и уйдем. И на прибыток свой плюнем…
- На прибыток ты свой не плюнешь, купец, - замотала головой черемиска. - Разве что припечет тебя сильно… Но цену скажу. По дюжине кун с котлов скину от моей цены, по десять с горшков и по пять со сковород. Таков мой сказ.
Федор пододвинулся к Кузьме и скороговоркой нашептал ему конечную стоимость каждого покупаемого изделия. Тот поморщился и продолжил торг:
- Еще по десятку кун скинь с каждой вещи, красна дев… Улина, и по рукам ударим.
- Лишь по пяти могу, а со сковород только по три. Но ты заберешь весь мой товар, так?
- Заберу, слово даю. А Петр пусть уж у меня покупает, - хмыкнул Кузьма в бороду.
- Вот моя в том рука, купец. - Узкая ладошка утонула в лапе торгового гостя, вызывая гул одобрения со стороны окружающей толпы.
- Так, насчет погрузки… Сколь товара мы взяли, Федька? А то мне надобно сукно свое переложить для устойчивости.
- Дык… Так покидаешь, откель ему много быть? Хоть и грозилась мне она половину ушкуя загрузить, так если на двоих делить…
- Делить, делить… - передразнил Кузьма своего напарника, тряся бородой. - Федька! Белены ли ты объелся, не вызнав, за что торговался? Вот и имей дела с таким сиволапым… Ох, Захарий, Захарий. Ну да ладно, зарубку себе поставлю на память о твоем разумении.
- Нагнись ко мне поближе, купец, - поманила новгородца пальчиком Улина. - Ухо свое мне подставь, говорю, а то не достану я до тебя!
Черемиска приблизила свои губы к нагнувшемуся Кузьме и что-то ему прошептала. Тот недоуменно отшатнулся и попросил повторить еще раз. Однако та в ответ притворно надула губки и раскинула руки, созывая начавшую было расходиться толпу.
- Эгей, люди честные, купец-то не верит моему счету! - Улина полезла за сапожок и достала оттуда выглаженный кусочек бересты. - Читай, коли умеешь. Тут все написано про товар ваш. Чего, где и сколько. Добрые люди помогли, сама-то я письму не обучена.
- Э… да не наше это письмо, хоть и похоже чем-то, - помотал головой Кузьма, который некоторое время честно пытался разглядывать вырезанные знаки, но потом отдал бересту обратно. - Это где ж ты такого грамотея нашла, что совсем невнятные резы нанес? Небось и заплатила ему? А, девонька?
- Тетка Улина, дайте мне, - вперед протиснулся паренек с огненной шевелюрой и протянул руку за записью товара.
- Э, Вышата?
- Он самый, я давно тут стою, а на бересте сам писал.
- От какой умелец выискался, - начал похихикивать Кузьма со вторившим ему Федором.
- Вместе посмеемся, дайте срок, - пробурчал Рыжий и начал зачитывать список: - Котлы большие. Всего двести восемьдесят штук, котлы…
Смех мгновенно прекратился, и Кузьма хищно подобрался:
- Сколь, говоришь, по счету котлов?
- Две сотни и еще восемь десятков, чего непонятно-то?
- Ты, малец, не дорос еще, дабы возмущение свое проявлять при старших. - Рука Кузьмы выпросталась из суконной однорядки, накинутой прямо на доспех, чтобы дать затрещину пацану, но тот успел юркнуть за спину черемиски.
- Погодь, Кузьма, моих мальцов обижать, - начала та недовольно поднимать голову.
- Какой он твой, если ты даже имени его не знала?!
- Какая разница - все равно мой! По делу говори, там ведь мелкого товара не меньше, чем котлов этих будет. Да и приблизительную цену я тебе назвала, или ты опять скажешь, что не расслышал?
- Кхе, - крякнул Кузьма, озадаченно хватаясь за бороду. - Ты вот что, девонька, не позорь меня перед честным людом…
- И ты не обессудь за настойчивость мою. В стороне потолкуем? - Улина пробралась через расступившуюся толпу и пошла в сторону от торга, увлекая за собой обоих купцов. Вырвавшись вперед, черемиска пружинистым шагом достигла середины пажити и остановилась перевести дух. Сердце забилось в груди в диссонанс с дыханием: каждое старалось перегнать друг друга в стремительном жизненном забеге, качая кровь по жилам и наполняя ее кислородом… Не выдержав паузы, Улина опять продолжила движение, неспешно продвигаясь к кромке леса. Постепенно взбудораженный организм успокоился, и к тому моменту, когда ее догнали купцы, лишь розовый румянец выдавал ее переживания.
- Моя оплошка, да еще какая… - прервал свою перебранку с Федором Кузьма и с возмущением добавил: - У нас, если мы сложимся с Федькой, столько монет все одно не будет. Захарий на сукно почти все серебро пустил… Разве что им возьмете? Нет? Даже если с мошной Якуна считать, то малости не хватит! Да откель столько монет у кугуза вашего, а? Он же в нищете сидит и даже без мехов! Ах ты, вот он куда их пустил, а мы-то гадали…
- Да ты не переживай, Кузьма, сговоримся мы о нехватке твоей, - промурлыкала черемиска. - От чего откажешься, то Петру пойдет. Если возьмет он по такой цене, конечно… Остальное тебе в долг запишем. Все честь по чести, на бумаге.
- Ишь ты, на бумаге… А не боишься, девонька? Законы у нас свои, моему слову поверят быстрее, чем расписке этой!
- Вчера обманул - сегодня не поверят, Кузьма. Да и вои твои - разве не видоки?
- Это мои люди, - брякнул Кузьма и напрягся, ожегшись о взгляд Федора. - Все в одном деле, Федька… Да я не о том, девонька.
- И я не о том. В следующем году приходи сызнова - будет тебе товар, с которым не стыдно в тот же Готланд пойти. И опять же в долг часть дадим.
- Да и с этим вроде незазорно идти…
- На твое усмотрение, купец. - Улина с вызовом посмотрела на Кузьму. - Но условия у нас будут для тебя на этот счет, если придешь… скажем, в начале лета.
- Это какие же? - Хмурый взгляд новгородца говорил сам за себя.
- Не бойся, тебе не в убыток будут, а какие… Точно я и сама про то не знаю. Сам воевода местный с тобой говорить будет, а то и кугуз ветлужский. Не согласишься - никто тебя не приневолит, возьмешь лишь то, что укупишь. А согласишься - в скором времени в золотую сотню новгородскую войдешь.
- Это не тебе судить… гхм.
- Я и не сужу, купец, мое дело - слова тебе эти передать. От кого - не спрашивай… И так понятно. Тебя все это тоже касается, Федор. Да и приведете кого-нибудь с собой - серчать на вас не будем. Лишь бы торговать шли, а не войной на нас.
- Кхе… Ну ладно, девонька. Спаси тебя бог, э… боги твои. Не дала лицом в грязь упасть перед воями моими. Когда товар ждать?
- Свозить сей же миг начнут, а часа через три после полудня остаток доставят, тогда и расплатишься… - выдохнула Улина и тут же добавила, увидев в глазах купца невысказанный вопрос о такой задержке: - В лесу скрытно лежит наш товар, думали его следующей весной по Оке развозить.
- Еще к тебе дело, девонька, - помялся Кузьма. - Стыдно мне самому к Петру идти. Предупреждал он, дабы не совались мы куда не следует, однако молодой отрок Захария с дружками, ну… полезли куда-то без спроса. Тех привели, а этот запропастился куда-то. Уж выведай - не случилось ли с ним чего?
- Так вестник поутру прибегал, купец. С мальцами местными он в мяч играет. Не спрашивай - сама не знаю, что это за диво. Просил лишь передать, что вскоре вернется. Да Федор все одно Захария останется дожидаться, так что не волнуйся за воя вашего - не пропадет.
Договорившись с новгородцами встретиться при расплате, Улина по натоптанной тропинке поднялась к воротам веси и присела на краешек лавки, прикопанной с утра каким-то сердобольным человеком. Солнце приятно грело затылок и плечи, принося расслабившемуся телу успокоение. Лесная даль высветилась на горизонте, слегка теряясь в дымке испаряющейся после дождя воды. Среди ровного зеленого покрова немногочисленными шишками вспучились озаренные неярким осенним светом верхушки дубов, отвоевавшие у окружающих деревьев простор для своих пышных крон. Ровное голубое небо с пробегающими барашками облаков раскинулось прямо над пажитью, спустив на грешную землю зябкий ветерок, выдувающий крохи тепла из разгоряченной плоти. Смежив веки, Улина сидела несколько минут, наслаждаясь покоем, из которого ее вывела пружинистая поступь одоспешенного ратника. Легкий скрип лавки известил ее, что появился новый собеседник.
- Устала?
- Не то слово, Петр. Торговать мне в радость, а вот втемяшить в голову этим баранам ваши с Николаем задумки… Мол, тут войско несметное и надо приходить в следующем году товар покупать, а не на щит весь брать!.. Аж взмокла вся.
- Не бараны они, Улина… - Петр сбросил с себя и накинул ей на плечи епанчу. - Ой не бараны. Притворяются да скрытничают изрядно. И то, что цену ты для них до небес подняла, - в нашем деле как бы не помехой потом окажется. Навар-то невелик у них будет. Да и от расписок долговых захотят отказаться, воев новгородских сворой на нас спустив…
- Тебе решать, Петр, товар-то ваш, - поежилась черемиска, плотнее закутываясь в накинутый плащ. - Взаймы можно и не давать. А насчет баранов - это я усталость свою вымещаю словами. Может статься, эти купцы на наше войско совсем неисчислимую рать приведут из-за долга этого. Ворон ворону глаз не выклюет, а они все в этом Новгороде… стервятники.
- Мыслишь, сами себя мы перехитрили?
- Не знаю, жизнь покажет… а воевода скажет. Да и излишек серебра помехой не будет. Однако мне кажется, что жадность у них перевесит: делиться-то прибылью торговой ни с кем не надо, а в случае войны им лишь жалкие крохи перепадут. Не горюй об этом, Петр, мы сделали что смогли, да и дальше стараться будем!
- Это точно, а не ошибается лишь тот, кто не совершает даже малости.
- У нас говорят, что сонливой собаке только дохлый заяц и достается…
Глава 3
Нападение
Вцепившись глазами в силуэт новгородца, Свара медленно ступал по самой кромке вытоптанного пятачка с остатками травы, измазанной глиной, в такт движению противника. Ноги осторожно ощупывали раскисшую поверхность земли, в то время как тело само непрерывно раскачивалось в разные стороны, перетекая из одной стойки в другую. Новгородец, рослый и плечистый воин, на лице которого застыла кривая ухмылка, шел по кругу, держа обеими руками секиру, насаженную на длинное метровое древко с заостренным железным подтоком. Против его топора у Свары был меч и уже порядком искромсанный щит с каймой, выщербленной местами до широкого умбона. Но не только венец испытал на себе силу тяжелой секиры: окованная сердцевина тоже застыла вмятинами от обрушившихся на нее ударов.
Передние ряды воинов плотно обступили площадку, на которой происходил бой, и цепко выхватывали каждое движение противников. На долю задних оставались совсем незначительные фрагменты, поэтому им в основном приходилось довольствоваться обсуждением затянувшегося поединка. Но Свару пока не трогали ни горящие азартом глаза первых, ни негромкий гул со стороны последних. Улыбка переяславца погасла, как только он увидел холодные расчетливые глаза соперника в самом начале поединка и острый шип в продолжение верхней части древка у его секиры. Опасения подтвердились: новгородец был не просто сильным - иногда Сваре казалось, что противник превосходит его на голову и играет с ним как с необученным юнцом.
Началось же все с безобидного подтрунивания ушкуйниками над своим соплеменником, пившим мировую со Сварой. Тебя, мол, уронили да в грязи изваляли, а ты потом еще и сам добавил, добираясь до полатей практически на четвереньках. Тренировался на полусогнутых в атаку ходить? Да уж, от такой позы все противники в оцепенение впадут, а если еще грязью бросаться начнешь и похрюкивать - тогда просто разбегутся!
Однако любое подтрунивание над еще не опохмелившимся индивидуумом приводит обычно к неоднозначным последствиям. На соратников чего обижаться? Они тебя в сече прикроют, несмотря на свои злые языки. А переяславец… да он же обещал поединок, точно! Поэтому с утра пораньше, несмотря на то что два из трех ушкуев были почти готовы отплыть, новгородец со своими товарищами отправился искать удовлетворения у Свары. Тот, к вящей их радости, отказывать им в этом не стал, только попросил для разминки начать с деревянных мечей. А дальше уж как дело пойдет…
На потешный бой сразу стал подтягиваться народ, изголодавшийся по зрелищам, тем более что Свара устроил из поединка настоящий спектакль. Комментируя шквал засечных и отножных подплужных ударов, которыми его награждал новгородец, он с присущей ему язвительностью оценивал их по пятибалльной шкале, которую ввел еще полусотник, не поднимаясь при этом выше двойки. Постоянными смещениями и подсечками вкупе со злым языком переяславец довел противника практически до кипения, и тот потребовал сменить мечи и биться до первой крови. На резонный вопрос Свары о том, стоит ли портить себе кольчугу из-за гнева, который вытеснил остатки рассудка из головы, неудачливый соперник не успел ничего ответить, поскольку был отодвинут в сторону степенным новгородцем, оказавшимся его десятником.
Тот сразу же посоветовал своему ратнику замолчать и отойти в сторону. Нечего, мол, переть на рожон, сперва следует меч в руках научиться держать. Видимо, авторитет старшего товарища был на высоте, потому что обиженный в очередной раз воин сник и бочком удалился из круга. Проводив его взглядом, новгородский десятник тоже потребовал сменить мечи, объяснив, что на деревяшках сеча по-другому проходит. Тут уже уперся подошедший вовремя Петр, которому совсем не хотелось, чтобы напоследок был кто-то покалечен. Однако к этому времени на берегу собралось уже достаточное количество новгородских воинов. Из них выстроилась целая очередь желающих скрестить мечи со Сварой или любым другим ветлужским ратником, да и подошедшие купцы мечтали перед отъездом насладиться поединками.
Поняв, что отговорками не отделаться, потому что иначе события могут двинуться совершенно непредсказуемым и кровавым маршрутом, Петр пошел на попятный. Перекрикивая гул голосов, он через сплошную пелену громких выкриков выдвинул условия проведения поединков. Чтобы быть допущенным до каждого боя, нужно внести ногату. В крайнем случае плату должен внести соперник, который хочет с тобой сразиться. Сеча проходит до сдачи противника, до первой крови или до первого удара, пусть даже остановленного или нанесенного вскользь, но который неминуемо должен был нанести увечье сопернику. Если же это увечье все-таки наносится, то пострадавшему следует выплатить виру до десяти гривен в зависимости от повреждения или отдать свой доспех. Кроме того, виновный выбывал из дальнейших состязаний. Собранная плата должна пойти на приз победителю или победителям в соответствии с проведенными ими боями в том случае, если они не хотят состязаться между собой. Последнее было оговорено особо, потому что поединков между своими дружинниками за деньги и до крови Петр не допустил бы ни под каким соусом.
Такие условия сразу ограничили число новгородцев, желающих размяться, однако и без того их набралось больше двадцати человек. Со стороны ветлужцев изъявили желание попробовать свои силы только двое переяславских дружинников - Ждан и Арефий, а также четверо отяцких воинов, среди которых выделялись Гондыр с Терлеем. Кроме того, решили поучаствовать в состязаниях и двое черемисов - Паймас и Яныгит. Все переяславцы и отяки после некоторого перешептывания между собой подошли к Петру и заняли у него серебряные монеты, вызвав насмешливые возгласы новгородцев про обнищавшее местное воинство. Однако временный ветлужский глава заметил, что такое заимствование будет весьма выгодным. За половину выигрыша, который его воины обещают отдать обратно в казну, они получат бесплатное лечение в случае нанесения им раны и заботу о дальнейшей судьбе в случае увечья. Он же рискует лишь серебром, зато проверит своих воинов в деле.