- Это будущее, и я хочу знать о нем как можно больше, - и ледяным тоном добавил, - информации мало не бывает.
- Согласен с вами, но вы это потом можете найти в Интернете, причем не просто внешний вид, но и раскройку. Впрочем снимайте, но учтите торговцы могут вас не понять, вы не выглядите как иностранец. И они могут подумать о ком-то из проверяющих органов, а таких здесь не любят. Выводы сделаете сами. Как ни странно, но Мюллер выводы сделал, и прекратил снимать. Гитлер выбрал себе, правда с помощью ушлого продавца совсем уж непотребный кейс, который тот видимо никак не мог впарить покупателям. Пришлось вмешаться Виктору и они быстро купили две удобные черные сумки. Правда разные, у фюрера она была поменьше, а шеф гестапо наоборот выбрал себе побольше.
- А из чего она сделана? - спросил Мюллер, - прочная, по всей видимости непромокаемая и дешевая.
- Синтетика, как и что я не знаю. Вроде продукт органической химии, получаемой из нефти, а может и из каменного угля. Качество не очень - швы слабые. Но так - действительно - прочная и не гниет, - объяснил Виктор. Мюллер сделал пометку в записной книжке. Ну а дальше просто поехали к центру. Оглядываясь по сторонам Мюллер сделал несколько снимков, и заметил.
- У вас очень много машин. Кажется почти у каждого жителя, вы богато живете, раз можете себе такое позволить, у нас машина очень большая роскошь, правда, Фердинанд Порше предлагает программу "народный автомобиль", который будет доступен большинству. Но этот проект под большим вопросом.
- Машин стало много где-то после 2003–2004 года, - вздохнул Виктор, - когда начался заметный экономический подъем. Но и проблем это добавило. Ведь никто не расширял дорог, не строил подземных автостоянок, и как результат - огромные пробки и невозможность припарковаться в нужном месте. К тому же низкая квалификация водителей, а это многочисленные аварии. Сначала надо строить хорошие дороги, потом места для парковок, а потом уже снижать цены на автомобили. У вас в Германии, кстати так и поступили.
- Хоть какая-то хорошая новость, - пробормотал Гитлер по-немецки.
- Музычку слушать будем? - неожиданно спросил Виктор, - я тут диски приготовил, музыка 50-х, 60-х, 70-х, 80-х, 90-х, и сегодняшние группы разумеется.
- Слушал я вашу музыку, но так ничего и не понял, - ответил Гитлер, - мешанина рифмованных слов, по какой-то рваный ритм. Англоязычную не понял, но тоже как-то не то. Но интересные мелодии есть, не спорю. А пару песен вообще хотел записать, очень понравились, жаль одна на английском. А вторая рассказывала о красавице, отказавшему сильному воину. Но я не понял, почему она сокрушается об этом.
- Ну правильно, это вам не Вагнер, - усмехнулся Виктор, - но все-таки, едем мы медленно, пробки все-таки не все объехали, давайте все же послушаем что-нибудь. А то скучно, вы не считаете?
- В песне должна быть рассказана какая-то история, я например, больше люблю такие, - озвучил свое мнение Мюллер.
- Вы не правы Генрих! - возразил ему фюрер, - песня может содержать не только историю, но и просто призыв к какому-то действию. Вспомните военные марши первой мировой.
- Кстати, у меня есть военные марши немцев периода второй мировой войны, - заметил Виктор.
- Нет, маршей я наслушался у себя, - скривился Гитлер, - лучше что-нибудь из сегодняшнего или недавнего, что бы вы посоветовали?
- А я откуда знаю. Давайте попробуем все послушать, не понравиться - выключим и поставим что-нибудь другое.
И вот тут настало самое веселье. Таких комментариев нигде наверно не услышишь. Уничтожающая критика причем без матов, а именно по делу. Первым я им подбросил Гребенщикова.
- Музыка красивая, я не спорю, но непонятно о чем этот человек поет. Просто, какое-то, жонглирование рифмами без всякой связующей мысли. Но мелодии и голос очень хороши, - похвалил Мюллер.
- Не согласен с вами Генрих, - начал спорить Гитлер, - голос не мужественный. И ему как будто все равно что происходит вокруг него. Нет кому-то из молодежи это понравиться, он я бы не рекомендовал им это слушать.
Дальше был Гарик Сукачев. И обоим понравился.
- Этот человек явно из пролетариата, голос конечно не очень, но вот подача - это нечто особенное. В нем присутствует энергия. Еще бы немецкий текст сюда, - мечтательно сказал Гитлер, а Мюллер только покивал головой полностью соглашаясь со своим шефом, и сделал какую-то заметку в блокноте.
А вот на Высоцком они зависли. Попросили с серьезными лицами поставить еще одну песню, потом еще одну. Так выслушали почти целый диск.
- Да, настоящий певец, как вы сказали кто это? - спросил Алоизыч. Я еще раз назвал им Высоцкого. Оба сделали пометки в записных книжках. "У них, что привычка такая - все записывать", - подумал Виктор.
Окуджава понравился, но как-то вяло. Даже пометок не делали.
- Это музыка на любителя, - прокомментировал Гитлер, - но ничего - успокаивает, и голос хороший.
- Слишком вкрадчивый, - заметил Мюллер, - для старых дам будет в самый раз, они такие песни любят.
Виктор не смог сдержать смешок. Дальше он решил поставить песни, которые были популярны, когда он был подростком. "Нау" - отвергли сразу.
- Слишком депрессивное, - вынес вердикт Гитлер, - в жизни и так хватает грусти зачем ее еще усугублять такими песнями. Мюллер лишь согласно кивнул. "Ласковый май" особых нареканий не вызвал, но и энтузиазма тоже.
- Песни для молоденьких девушек, увлекающихся романтикой, - снова критиком выступал Гитлер. Шеф гестапо промолчал. А вот Макаревич им понравился.
- Неплохо, очень неплохо, задорно и весело, - и опять пометка в записной книжке. Но что Виктора удивило больше всего, то что понравилась Земфира и "Татушки". Правда после объяснения что "Татушки" это псевдолесбиянки. Раздался только тяжелый вздох Гитлера:
- И чему вы учите свою молодежь.
ДДТ тоже восприняли плохо.
- Такое впечатление что человек, давно злоупотребляющий спиртным, добрался до микрофона, - откомментировал Мюллер. Фюрер помолчал.
- Это вы Шнура еще не слышали, - злорадно заметил Виктор запустил им две специально подобранные песни. Но на середине же первой фюрер не выдержал.
- Немедленно выключите, - потребовал он, - я больше не могу слушать подобное. Песней это не назовешь, а ругательств за свою жизнь я наслушался довольно.
Виктор, смотря на дорогу, на ощупь нажал на кнопку, но промахнулся, и песня Шнура сменилась блатной песней.
- Мля, - выругался Виктор, - на Шансон переключил. Это мне дружок настроил, правда слушал через наушники.
- Минуточку, - когда Виктор попытался выключить магнитолу, остановил его Мюллер, - я бы хотел послушать, если вы не против.
- Только не долго, эту радиостанцию я терпеть не могу, сплошной блатняк.
- Блатняк? - не понял Гитлер.
- Песни уголовников.
- У вас есть радиостанция, передающая песни для уголовников? Мне становиться трудно удивляться. Впрочем если в газетах предлагают фальшивые документы, тут уж ничего не скажешь.
- Они сейчас себя братвой называют. Криминальный мир был всегда. Но сейчас он особенно сильно влияет на жизнь страны.
- Можете выключать, - на средине второй песни разрешил Мюллер, как ни странно никаких пометок в записной книжке он не сделал. Виктор с удовольствием нажал кнопку выключения.
Подъезжая к центру Виктор включил свой GPS-ник. Надо было посмотреть где сейчас пробки и по возможности объехать их.
- Что это? - сразу заинтересовался Мюллер, и предположил, - электронная карта? Как на компьютере?
- Нет, лучше, - усмехнулся Виктор, - это устройство позволяет определять наши координаты на дороге, предупреждает о пробках. И имеет еще много полезных функций. Работает с помощью сети спутников Земли, их около двадцати, изначально разрабатывалась как военная система, но потом перевели в гражданскую отрасль. Погрешность определения - один-два метра.
- Так по ним можно и ракеты наводить? - удивился Мюллер.
- Вполне, Дудаева говорят так и убили, или он спутниковым телефоном пользовался, уже не помню, - пожал плечами Виктор.
- Спутниковый телефон? - задал вопрос Гитлер, - это как наши?
- Нет, ваши - сотовые, вон видите на том высоком доме такие прямоугольные штуки, они называются ретрансляторы, а если выедете за город то увидите высокие вышки, - так и создается сеть мобильных телефонов. А спутниковые отправляют сигнал непосредственно на спутник связи, и уже оттуда он ретранслируется в другую точку земли.
- И они тоже есть в свободной продаже, - не спрашивая, а скорее утверждая сказал Мюллер.
- Естественно, например в океане же нет ретрансляционных вышек, - кивнул Виктор, - но стоят они дорого. Значительно дороже мобильников.
- Кстати, а куда мы сейчас едем? - спросил Алоизыч, - вы сказали, что покажете нам Москву.
- А я что делаю? Сейчас проедем садовое кольцо и вы в историческом центре. Многое правда перестроено. Но основное увидите. Давайте сначала на Лубянку в музей КГБ, потом на Красную площадь сходим. А потом и в бункер Сталина в Кузьминках.
- Но в музей КГБ, это правда не опасно? Все-таки Лубянка…, - засомневался Мюллер.
- А у вас опасно по музеям ходить? - задиристо ответил Виктор, - если не будете пытаться выкрасть экспонаты, то ничего страшного. У нас вообще ФСБ сейчас превратилось в чисто коммерческую контору. Они деньги делают. Шпионов и террористов ловить некогда.
- Погодите, а как это все расшифровывается, - уточнил Мюллер, - единственно что я знаю, это НКВД - Народный комиссариат внутренних дел. А дальше?
- Дальше это ведомство меняло названия. Сначала МГБ - Министерство государственной безопасности, потом КГБ - Комитет государственной безопасности, сейчас в подражание американцам, ФСБ - Федеральная служба безопасности, - Мюллер быстро записывал в книжку объяснения Виктора.
- А почему в подражание американцам? - задал он новый вопрос.
- У них есть ФБР - федеральное бюро расследований. Вам о нем должно быть известно. Вот наши и решили, что раз мы теперь Российская федерация, то и название надо поменять. Но название - ладно. Хоть горшком назови, только в печь не ставь. Плохо другое, эта организация не выполняет своих прямых обязанностей. Вот скажите Генрих, чем в первую очередь должна заниматься организация стоящая на страже государственной безопасности?
- Задач перед ней много, - подумав ответил Мюллер, - прежде всего это внутренняя безопасность государства. Отлов шпионов, сохранение секретов, политический сыск, то есть не дать политическим партиям, мешать работе государственных учреждений и предприятий. Все полностью перечислять долго.
- А вот скажите, зачем вы запретили все партии? - ни к кому конкретно не обращаясь спросил Виктор, но Гитлер счел этот вопрос в его сторону.
- Потому что они мешали работать, - четко ответил он, - коммунисты - те просто организовывали забастовки. Но толку, наберут штрейкбрехеров - кстати термин наш, немецкий. А основных рабочих - за ворота. И кому от этого польза? Падает качество продукции, сроки поставок. Люди потеряли работу, а неквалифицированные и кое-как обученные кадры заняли их место. Польза от этого только коммунистам - оставшихся без работы рабочих легче вывести на демонстрации и стачки. А им, коммунистам, этого и надо. Что остается в итоге? Большой уровень брака в готовой продукции, озлобленные люди, потерявшие работу, и вышедшие на улицы, при этом столкновений с полицией не избежать, если пустить все на самотек - то начнутся погромы и грабежи, в революцию 1917 года это самое у вас и было, нарушенные сроки поставок и соответственно штраф по договорам. А началось все с безобидного вроде бы призыва коммунистов поднять уровень жизни рабочих. Но я сам работал на стройке. Если бы подрядчик мог платить больше, он бы платил. Просто по всей Германии тогда экономическая ситуация была ни к черту. И протест работников одного предприятия ни к чему бы не приводил. Поэтому я и запретил коммунистов. Когда надо налаживать экономику - забастовки не просто мешают, они опасны.
Рузвельт тоже подобное проводил во время великой депрессии. И ничего, никто не возражает, а здесь крик подняли.
- Хорошо, а как же остальные социал-демократы например? - задал вопрос Виктор.
- Сплошная говорильня и требование себе различных льгот, ни одного стоящего предложения, но это не главное, а главное в том, что они старались оказать поддержку отдельным банкирам и промышленникам. Тем естественно кто их финансирует. Поэтому такая партия мне тоже была не нужна.
- А разве вас крупный капитал не поддерживал? - поддел его Виктор.
- Да, - ничуть не смущаясь ответил Гитлер, - но меня поддерживали те кто реально что-то делал, а не перепродавал, выбивая себе льготы от государства. Поэтому партия социал-демократов была запрещена..
- Круто вы их, - хмыкнул Виктор, - а католики вам чем не угодили?
- При чем здесь католики? - удивился фюрер, - я не против любой веры, кроме еврейской, и то, только потому, то она связана с евреями.
- Пока отставим еврейский вопрос, - Виктор стал искать место для парковки, - но все же - католики. Как быть со словами евангелийского свяшеника-протестанта Мартина Нимеллера ставшими нарицательными: "Когда приходили за коммунистами, я молчал, потому что я не коммунист, когда приходили за евреями я тоже молчал, потому что я не еврей, а когда пришли за мной не осталось никого, кто бы смог сказать слово в мою защиту". Но самое интересное, что сначала он вас поддерживал. А потом видно что-то как у нас говорят - не срослось. Кстати арестовало его ваше ведомство Мюллер.
- Не помню такого, но разберусь. Но скажу одно, даже у вас - призыв к свержению государственного строя карается в уголовном порядке. А что касается католиков, то тут сложный вопрос. Вы знаете что так называемая Папская Курия - крупнейшая разведывательная сеть и ей не менее тысячи лет? Надеюсь приходилось слышать и о папских легатах. У Ватикана свои интересы - распространение католичества, а вот протестантская Германия им очень не нравиться. Поэтому и подвергались гонениям те католики, которые фактически шпионили и управлялись Ватиканом.
- Но после войны вроде именно Ватикан ратовал за прощение фашистов? - удивился Виктор.
- Пропаганда. Им прежде всего надо было влияние в Федеративной Республике Германия, поэтому они наших выпускали. Не бескорыстно конечно, - пояснил Мюллер.
"Да они не только работе с компьютером обучались, но и сведения полезные почерпнули", - подумал Виктор.
- Или покушение ваших спецслужб на Иоанна Павла 2 было просто так организовано? Чем им помешал Папа Римский? У вас же православная церковь. А католиков очень мало. Никогда не задумывались? - продолжал Гитлер.
- Н-да, теория заговора процветает, - недовольно буркнул Виктор, и громко оповестил, - сейчас паркуемся, а потом идите за мной.
Они вышли за два дома от знаменитого здания на Лубянке и пошли пешком. Скоро они вышли на пересечение дорог перед главным зданием ФСБ.
- Тут раньше стоял памятник Дзержинскому, - указав на пятачок газона Виктор, - потом его сбросили в 1991 году, а теперь тут крест в память погибших в Гулаге. На этом все и закончилось. Никого из бывших НКВД-шников, виновных в репрессиях к суду не привели.
- Но почему? Почему не привлекли к ответственности тех, кто судил, выбивал показания из невиновных? - удивился Мюллер.
- Потому что у нас не было Нюренбергского процесса над коммунистами, - жестко ответил Виктор, - но вы же тоже пытки применяли.
- Да, - согласился Мюллер, - мы тоже, не спорю, пользуемся методами форсированного допроса, проще сказать пытками, но и вы же ими пользовались.
- Смотря для чего, - спокойно возразил Виктор, - для установления точных сведений, которые допрашиваемый не хочет говорить, или для того чтоб он подписал протокол оговора, что он английский шпион и т. д.
- Но почему? - не понял Гитлер, - зачем безвинных людей оболгать и упрятать в концлагеря, я имею ваши концлагеря, Виктор.
- Потому что плановая экономика. Выплавить столько-то тонн металла, к такому-то числу, сделать столько-то станков, опять же к годовщине, неважно какой. Ну и конечно этот дурацкий план по шпионам. Выявил столько-то шпионов, за месяц - молодец, - больше - получай медаль и повышение. А не выловил - так ты просто плохой работник и тебе в органах не место. Помню прочитал воспоминания одного фронтовика, однажды они напились с особистом, и тот расплакался "Мне в год два шпиона надо поймать, год заканчивается, а у меня ни одного! Все боевые летчики и с наградами. И что мне делать?". Вот и потому старались бериевские палачи по любому доносу дело открывать, а потом известное дело - "признание царица доказательств". А уж как это признание из человека выбили - другое дело.
- Ужасно, - хмуро заметил Мюллер, - в гестапо подобного не допускалось. Мы применяли пытки, я от этого не отрекаюсь. Но если человек невиновен, то мы его отпускали.
- Я об этом знаю, - усмехнулся Виктор, паркуя машину, - хотите анекдот?
- Да, - ответили оба.
- "Человека задержали и препроводили в НКВД. А там с ним следователь стал так разговаривать, что человек возмутился, - Я что подозреваемый? Почему вы со мной так разговариваете? Следователь подводит его к окну и говорит: - Вот видите людей?! Это они подозреваемые, а вы считайте, что под судом". Но никто не посмеялся.
- Да уж, гестапо, до вашего НКВД…, заметил Мюллер.
- Тут еще дело в том, что надо было на кого-то списать неудачи и тяжелую жизнь людей. Партия же всегда права, и ведет страну только верным курсом. Вот и говорили, что во всем виноваты вредители и шпионы. А если есть вредители, то их надо ловить, как и шпионов. Отсюда шпиономания и вредительская паранойя. Вот и отправлялись люди ни за что ни про что в Гулаг. Ни в чем не замешанные. В войну дошло до того, что бракованные детали закапывали в землю, и точили снова из припрятанных заготовок, иначе трибунал - вредительство в военное время. Хорошо, если штрафбат, а то ведь и расстрелять могли. Ладно, хватит об этом, как вам город?
- И у вас очень много рекламы, как в Нью-Йорке, - заметил фюрер.
- Так с кого пример брали…, - задумчиво протянул Виктор, - а вобщем нормально, но вы современный Токио не видели.
Они прошли пару зданий, а дальше Виктор взял на себя роль экскурсовода.
- Так, сейчас на вход, а там предъявляем билеты, - проинструктировал он попутчиков, - все в порядке, музей есть музей. Но идиллию, когда они прошли в зал и Мюллер стал снимать на цифровик, нарушила пожилая женщина, схватившая шефа гестапо за рукав куртки.
- Что? - спросил насторожившийся Мюллер, оглядываясь на бабку.
- А то, что заплатить должен. Я вас халявщиков сразу узнаю. И не надо мне тут делать недоуменное лицо. Виктор хотел прийти на помощь, но Мюллер выкрутился сам. Видимо у него был опыт общения с такими вот строгими "фрау".
- Извините, я не знал, турист из Германии, - как можно вежливее сказал он, - а сколько стоит сфотографировать?