Он повеселел, но не угомонился и на всякий случай принялся рассказывать, как часто бегают людишки у соседей, а все потому, что хозяева вотчин и поместий не понимают своей выгоды, то и дело налагая такое тягло, что и впрямь невмоготу.
Зато у них в Кологриве, с тех пор как деревенька перешла в княжеские руки, доселе не было ни одного случая ухода с земли, а все потому, что князь…
Признаюсь, я не очень-то внимательно его слушал, поэтому едва не пропустил его неожиданный переход к тому, что все беды на Руси от оскудения веры.
Мало того что латиняне всякие прутся, так уже и в язычество народец ударился. Причем, по словам Жилы, выходило, что они все повязаны, участвуя в неком тайном заговоре супротив православного люда.
Я деликатно усомнился, но старичок в этом вопросе оказался довольно-таки упрям и даже привел недавний пример, доказывающий их связь между собой.
– Мы-то в Москву ныне с кумом ехали, он у меня с соседней деревеньки, с Юшмановки, дак он сказывал, что у них седмицу назад детина объявился, так ни лоб перекрестить, ни молитву зачесть. Мужики-то попеняли ему, а он им в ответ, мол, у меня свои боги. Вона куда идем. – И он сокрушенно вздохнул.
– А они его окрестить не попытались? – усмехнулся я, припомнив себя в Путивле.
– Поди окрести, егда у него близ ноги кобель здоровенный, а на морду – вылитый волчина. Один попробовал подступиться, дак тот яко рыкнет, ажно ух! – И Жила даже сам передернулся.
– Живой хоть?
– Кто?
– Да тот, кто хотел подступиться?
– Живой… – протянул староста. – Ан все одно – пробудь детина поболе, непременно бы чего недоброе учинил. Хорошо, что он в Москву торопился да ушел скоро, а то как знать…
– А латины поганые при чем? – не понял я.
– Дык он все о князе каком-то выспрашивал, – пояснил Жила. – Князь же тот беспременно иноземец, потому как и имечко не выговорить, и прочее тож чудное. Вот и выходит, что…
– У меня хоть имечко и попроще, но ведь и я тоже иноземных кровей, – напомнил я ему.
– Ты, княже, православную веру приял, потому о тебе и речи быть не могет, а у ентого хошь начало и схоже с твоим, на "мы" как-то, да по всему чуется – непременно латин. Вот и выходит, что…
– Погоди-погоди, а как, говоришь, полностью звучало имя? – нахмурился я.
– Да нешто упомнишь, – развел руками староста. – Да и кум его тож мне не называл. Сказывал токмо, что на "мы", а как далее, и ему самому, поди, не запомнилось. Да и то взять – у их такие прозвища, что прежде язык сломаешь, нежели выговоришь…
Я смотрел на старичка, кивал головой и прикидывал. Получалось как-то уж слишком много совпадений. И детина из язычников, да еще с волком в обнимку, и ищет князя на "мы"…
Такая стая случайностей может говорить только о скрытой закономерности.
– А кум твой сейчас где? – спросил я, решив разобраться до конца.
– Дык вестимо где, на торгу.
– Тогда бери двух моих ратников и за кумом, – распорядился я.
– За что?! – вытаращил он глаза.
– Хочу… за веру православную порадеть – вдруг и впрямь язычник с латином недоброе умышляют, – пояснил я и успокоил старика: – Да не боись. Ничего с твоим кумом не случится. Я даже награжу его… ну и тебя тоже, как послухов. Если за час доставишь кума ко мне на подворье – каждому по полтине серебром.
Старичок ахнул и мгновенно испарился – только и видели. Правда, почти сразу нарисовался вновь, но только чтоб уточнить:
– А ежели не управлюсь за час? С полтиной-то как быть?
– Тогда по три алтына, – ляпнул я первое, что пришло на ум.
– Не-э, полтина куда лучшее, – сделал глубокомысленный вывод Жила и испарился повторно.
Честно говоря, я не смотрел на часы, так что уложился он с кумом или нет, не знаю. Выдал на радостях по полтине, да и дело с концом. А на радостях, потому что кум припомнил фамилию, которую называл детина.
Не сам, конечно, только после моих подсказок, так что были сомнения – вдруг он попросту решил мне угодить, опасаясь лишиться полтины.
Но, с другой стороны, Манасяна он отверг сразу, над Монтичелли призадумался, а вот когда речь дошла до Монтекова, то сразу радостно заорал, что "енто оно самое".
К сожалению, помимо этого выжать из кума что-либо еще я не сумел – детина был недолго, за еду честно расплатился новгородкой, да и вообще навряд ли бы им запомнился, если бы не отказ перекрестить лоб, упоминание о других богах да еще его странный четвероногий спутник.
В дальнейших поисках могло сгодиться разве описание внешности, хотя тоже невыразительное и без особых примет. Уцепиться можно было только за полоску материи со странным узором, которая обручем обхватывала волосы детины, вот, пожалуй, и все.
То есть разыскивать посланца Световида – а в том, что это был именно он, я уверился окончательно – по таким приметам, все равно что иголку в стоге сена, потому я и не особо надеялся на положительный результат, хотя и отрядил на поиски аж два десятка во главе с Дубцом.
Вдобавок я еще привлек к делу всех "бродячих" спецназовцев – вдруг в случайном разговоре всплывет упоминание о странном человеке и его необычном четвероногом спутнике.
И вовремя нашли, поскольку парню грозили крупные неприятности. Еще бы чуть-чуть, и как знать, что с ним сделали бы озверелые мужики небольшой деревеньки, располагавшейся совсем рядом с Москвой.
А виной всему оказалась его псина, которая, по словам кума Жилы, вылитая волчина. Скорее всего, пес и впрямь был не простым, а метисом-полукровкой, если не чистокровным волком, иначе с чего бы так перепугался лошадиный табун, который деревенские ребята гнали в ночное и как назло встретившейся детине.
Едва кони почуяли волчий дух, как устроили такой концерт, бросившись кто куда, что потом их пришлось весьма долго собирать. И совсем худо, что с перепугу две кобылки метнулись к обрыву, загремев с кручи и поломав себе ноги.
К тому же ребята, вернувшиеся за подмогой в деревню, понарассказывали таких страстей, что выскочившие кто с колом, кто с дубьем мужики накинулись на бедолагу и так отходили его, что тот уже вторые сутки находился ни жив ни мертв, валяясь на охапке соломы в подклети губной избы.
Зверю тоже досталось изрядно, хотя вернувшиеся на место побоища, чтоб содрать с него шкуру, волка не нашли – очевидно, тот ухитрился из последних сил уползти в ближайший лесок, где, по всей видимости, и зализывал свои раны.
Доставленный со всевозможным бережением на мое подворье паренек, который выглядел на удивление юно и как бы не моложе некоторых моих гвардейцев, был и впрямь весьма слаб.
Моя ключница, которая сразу признала парня – внук Световида, тут же захлопотала над его ранами, с укоризной поглядывая на меня, когда я в очередной раз, снедаемый нетерпением, заглядывал в комнату, где она трудилась над Вратиславом.
Надо сказать, что травница и на сей раз не подвела. Не думаю, что за столь короткий срок в руках любого из иноземных докторов парень бы так преобразился. Да, он продолжал оставаться слабым, но ведь когда его только доставили, вообще был никакой.
Его и к Петровне ратники, можно сказать, заносили на руках – сам на ногах не держался, а сейчас ничего, и даже ко мне в кабинет поднялся почти самостоятельно, правда, слегка опираясь на плечо Дубца.
А начал он с того, что протянул мне хорошо знакомый золотой перстень с крупным алым камнем.
– Вот. Деда сказывал, что тебе самому ведома оная жиковина, а потому велел лишь обсказать, что ежели ты хотишь, чего хотел и ранее, то надобно поспешать. – И пояснил: – Сила у камня слабнет. Коль чуток промедлишь, то…
– Сколько у меня в запасе времени? – первым делом спросил я.
– Сила, она исчислению не поддается, – сокрушенно покачал головой он, – потому угадать никому не дано, одначе деда сказывал, чтоб ежели наверняка, то надо бы тебе к Перунову дню поспеть. – И виновато улыбнулся. – Уж прости, что припозднился в пути. Спешил яко мог, да вишь… – И сразу заторопился: – Но десять ден у тебя есть, потому, ежели к завтрему на зорьке ясной выехать, все одно поспеть можно.
– Можно, – согласился я и задумался.
Получалось, времени действительно в обрез. Даже десять дней – это впритык, загоняя по пути коней. Значит, что? Значит, вместо Коломенского завтра прямым ходом на север, в псковские леса, иначе я рискую остаться тут навсегда, а это меня не устраивало никаким боком.
Было над чем подумать.
Вообще-то мое внезапное исчезновение не должно вызвать особого переполоха, особенно если черкнуть Федору прощальное письмецо или просто объяснить ему перед самым выездом, что мне до зарезу надо… отлучиться.
Тот же Бэкон вполне в состоянии заменить меня не только в преподавании философии, но и касаемо подготовки нового законодательства.
Что до остальных, то тут еще проще, и долгов я после себя не оставлял.
Алеха?
Ему тут и правда куда лучше. Здесь он солидный человек, а после того, как разведет картошку с подсолнухами и помидорами, его и вовсе станут носить на руках.
А впрочем, даже если ничего не получится с разведением, не страшно, учитывая, что сытое будущее в виде подаренного ему мною большого села Домнино я ему обеспечил.
Марья Петровна?
Завтра же отправится к Алехе вместе со вторым моим сундуком, благо что она в парне души не чает и даже – редчайший случай – всплакнула при его отъезде.
Ратники?
Чему мог, я их уже научил, да и Зомме остается, а с привезенными Алехой – и мастерами, и художниками – царевич как-нибудь разберется. В конце концов, можно оставить ему короткие инструкции.
Разве что…
Я вздохнул.
Хотя… Собственно говоря, какое до меня дело Ксении Борисовне? У нее есть жених, молодой и симпатичный, да вдобавок ко всему аж целый поэт, так что и тут все в порядке.
Правда, в последнее время она что-то перестала его навещать, но тут, как мне думается, из-за обычных суровых условностей и жестких требований к поведению незамужней девушки, поскольку шотландец хоть и был еще слаб, но твердо перешел в категорию выздоравливающих, а потому правила приличия теперь не позволяли ей наносить визиты Дугласу.
И то, что говорит моя ключница, безапелляционно утверждая, что, дескать, перестала она туда приезжать, потому что и я почти перестал наведываться в этот терем, самые настоящие глупости.
Ее слова, конечно, льстят мне, и слышать такое весьма приятно, но надо быть дураком, чтоб и впрямь поверить травнице. Просто так совпало по времени, вот и все.
Словом, как бы оно ни было, глаза глазами, а мне там все равно делать нечего уже хотя бы по той простой причине, что нельзя. Был бы кто иной, но переступить через Квентина…
Отсюда непреложный вывод – пора, брат, пора.
И одному.
Так сказать, налегке.
Пяток или десяток ратников, которых я прихвачу с собой для сопровождения, – не в счет, поскольку они сразу вернутся обратно.
А из вещей…
Я огляделся по сторонам.
Нет, гитару я конечно же возьму, но это, пожалуй, единственная вещь, а в остальном…
Получалось, тоже налегке.
– Так мы когда обратно-то? – тихонько, опасаясь отвлечь меня, осведомился Вратислав.
– Завтра поутру, – коротко ответил я и спохватился, кивнув на его повязки: – А ты сам-то выдержишь дорогу? А то, может, остался бы на пару-тройку дней. Тебе ж, как я понимаю, спешить уже некуда.
– На мне яко на собаке, – слабо улыбнулся паренек. – А поспешать бы надо. Мне б сызнова туда вернуться, чтоб Избура забрать – он ведь теперь искать меня учнет, а уж опосля можно было б и отлежаться.
– Ну-у, коль так, – неуверенно протянул я и согласился: – Ладно, заберем твоего Избура. – И, отправив парня отдыхать, засел за последнее письмо царевичу.
Писал долго, поскольку все время получалось нечто вроде завещания, а мне хотелось бы соблюсти иную тональность, куда бодрее, вроде: "Я ухожу, но я еще вернусь, только очень не скоро".
Истратив полночи на составление текста, где я еще раз перечислил ему все необходимые новшества и детально, по пунктам, с чего начинать каждое, но все равно добившись своего, я блаженно потянулся, представив, как всего через какой-то десяток дней залягу в горячую ванну, полную ароматной пены, надену наушники и буду наслаждаться, вспоминая былые приключения.
Теперь чуть поспать перед дорогой, и все…
Эпилог
Друзей не бросают
Кони весело цокали копытами по проселочной дороге, унося меня все дальше от Москвы, а я никак не мог успокоиться, ругая себя на чем свет стоит.
Все равно получилось нечто вроде побега, то есть украдкой.
Ну не повернулся у меня язык сказать Годунову, что я уезжаю совсем не туда, поскольку он и без того смотрел на меня как-то по-особому, словно чувствовал нечто недоброе.
Главное, с чего я это взял, сам не пойму. Явно показалось, а на самом деле и близко такого не было. А вел он себя так растерянно, потому что… со сна, наверное, время-то раннее…
Да, точно со сна. Не проснулся толком, еле успев позавтракать, вот и…
А уж то, что глаза у него наполнились слезами, так это мне и вовсе привиделось, поскольку я и сам толком не проснулся, да и спал всего ничего.
А с Ксенией Борисовной мне тоже показалось. Ну откуда ей знать, куда я уезжаю и на какой срок, если я ничего не сказал, так что все эти немые вопросы в широко распахнутых глазах, вместе с болью, печалью и… еще кое-чем, мне просто… привиделись.
Скорее всего, возомнил я себе невесть что, а на самом деле недоспал, вот и мерещится всякое…
И вообще…
Если так по большому счету разбираться, то я их семье в няньки не нанимался, а даже если и так, то самое необходимое для них сделал.
От смерти их спас – раз, спокойное будущее в Костроме обеспечил – два и вдобавок провел такую рекламную кампанию, благодаря которой популярность престолоблюстителя выросла до уровня популярности самого Дмитрия Иоанновича.
Достаточно посмотреть, как радуются люди, завидев Федора, как здороваются с ним на улице, как улыбаются при этом, чтоб понять – требуемый результат достигнут.
Промежуточный, разумеется, поскольку мы с ним еще не в Костроме, но паренек все схватывает на лету, так что, по сути, я ему особо уже и не нужен.
Хотя он и повторяет все время, что без меня никуда, но это как у ребенка, который уже научился ходить, но еще боится выпустить надежную крепкую взрослую руку, которая, если что, непременно удержит от падения, и стоит в нерешительности, не в силах сделать свой первый самостоятельный шаг.
Ничего, сам пойдет как миленький.
Да, медленно, чуть покачиваясь из стороны в сторону, испытывая некоторую неуверенность и немного страшась, но пойдет, так что мое опекунство все равно кончилось, и нечего мне тут себя терзать и мучить.
Все! Шабаш! Конец! Финал!
Увольнение у меня… бессрочное. Между прочим, вполне заслуженное.
И точка! Хватит на этом!
Тут каждая минута дорога, так что лучше подумать о том, как успеть в назначенный срок, а не заниматься бесполезным самоедством.
Сейчас помогу Вратиславу разыскать этого Избура, а если быстро найти не получится, оставлю парня с двумя ратниками, которые потом довезут его до Кологрива, где дождутся его окончательного выздоровления, и будут с ним неотлучно до самой Ольховки.
Я же сразу продолжу свой путь дальше на север.
Но Избур словно поджидал хозяина, потому что мгновенно вынырнул из лесных зарослей, едва только мы к ним подъехали.
– Ну вот и все, – заметил я. – Тут да Кологрива рукой подать. Там ты с ним и пробудешь не меньше трех дней, пока окончательно не придешь в себя. Заодно и пес твой оклемается. Путь-то неблизкий, а спешить вам с ним ни к чему.
На сей раз Вратислав не сказал ни слова против, поскольку выглядел Избур действительно неважно – шерсть клочьями, кое-где видны запекшиеся раны, да и бежал-то навстречу еле-еле, ковыляя на трех лапах.
Но бежал.
А вот целоваться, в смысле лизаться, не кинулся, обойдясь более мужским приветствием – осторожным тыканьем морды в ногу. Лишь когда внук волхва обнял его морду, Избур позволил себе слегка расслабиться – блаженно зажмурил глаза, а потом все-таки пару раз лизнул друга.
– Он и тогда бы меня нипочем не оставил, – со счастливой улыбкой на лице пояснил Вратислав. – До последнего стоял, пока не свалился.
– Потрогать-то его можно? – спросил я и протянул руку.
Избур глухо зарычал, повернувшись ко мне и недобро скаля клыки.
– Лучше не надо, княже, – предостерег меня Вратислав. – Он чужих до себя не допускает, гордый.
– А ведь я твоего хозяина, можно сказать, от смерти спас, – попрекнул я пса, действительно очень похожего на волка.
– Я ему не хозяин – друг, – поправил меня Вратислав. – Был бы хозяином, так бы не торопился к нему, а друзей ведь не бросают, верно? – И простодушно уставился на меня.
– Верно, – после некоторого замешательства кивнул я и пошел в сторону обеспокоенно всхрапывающего Гнедко – близость волка не на шутку тревожила моего коня.
Впрочем, бежать сломя голову жеребец не собирался. Скорее уж напротив – так старательно тянулся мордой в мою сторону, словно хотел предупредить об опасности, которая мне грозит.
Ах, ну да, друзей не бросают.
Я ласково погладил Гнедко и тут вспомнил про бумаги, которые так и не отдал Федору, решив оставить их у себя на подворье, чтоб передали царевичу потом, но не сделал и этого.
Непорядок.
Инструкции действительно ценные, так что Федору они пригодятся. Надо бы их…
Значит, придется вернуться в Москву.
Я забрался в седло и, погрозив Вратиславу пальцем, крикнул:
– Три дня отдыха, не меньше! – и скомандовал, чтоб поворачивали.
Дубец недоуменно покосился на меня, но ничего не сказал, послушно двинувшись следом.
Однако, проехав с десяток метров, я вновь остановил Гнедко.
Ну и кому я вру? Самому себе?
Чтоб отдать бумаги, мое присутствие вовсе не обязательно – вон сколько гонцов за плечами. К тому же ты, парень, несколько раз ощупывал их еще по пути к этой деревне, так что нечего тут ссылаться на забывчивость.
Слабо честно сказать себе, что ты уже все давно решил еще там, находясь в Запасном дворце, когда смотрел на Федора?
Или это произошло чуть позже, когда ты напоролся взглядом на широко распахнутые глаза Ксении, и заготовленные загодя слова застряли у тебя в горле так прочно, что ты, как ни силился, не смог извлечь их оттуда?
Ни одного!
И немудрено, потому что это были ее глаза.
Хотя нет, все-таки ты решил немного раньше, уже при расставании с царевичем, потому что Вратислав правильно сказал насчет друзей, которых… Впрочем, неважно, что он там сказал, потому что именно сейчас мне Федора бросать никак нельзя, так что…
Я вновь повернул коня, двинувшись в сторону внука волхва, который, выпрямившись, стоял, недоумевающе глядя на меня.