Мне пришлось позвонить трижды, прежде чем из глубины дома послышались какие-то звуки. Все это время меня не покидало ощущение, что дом внимательно разглядывает мою скромную особу, стоящую на крыльце. Наконец я услышал шум приближающихся шагов, а затем грубоватый голос спросил из-за двери:
- Что нужно?
- Простите, я ищу Генриха Штайнферинга…
- Кто вы и что вам от него нужно?
- Мое имя - Ганс-Ульрих фон Кранц, я хотел задать господину Штайнферингу несколько вопросов…
- Генрих Штайнферинг скончался три года назад, - ответили мне после короткой паузы.
- О… возможно, я смогу поговорить с кем-нибудь из его родственников… - я цеплялся за надежду, как утопающий за соломинку.
- О чем? - голос за дверью был все так же непреклонен. Но беседу не прерывал. Это давало надежду.
- О событиях в Лиме в 1986 году…
Дверной замок щелкнул, и дверь открылась. На пороге стоял крепкий мужчина средних лет. Явно европеец, не перуанец. Темные волосы, густые брови, взгляд серых глаз буквально сверлил меня. Я рассчитывал, что меня пустят в дом, но мой собеседник оставался на пороге, загораживая мне вход.
- А при чем туг Генрих Штайнферинг?
- Мне известно, что он определенным образом причастен к этим событиям…
- От кого? - вопросы звучали, как удары плетью. Я начинал чувствовать себя как на допросе, и это раздражало меня. Поэтому я ответил вопросом:
- Это имеет большое значение?
- Господин… как вас там, - голос мужчины стал угрожающим. - Вы пришли сюда за информацией. Так? Прежде чем что-либо вам рассказать, я хочу знать все, что меня интересует. Итак, я жду.
Больше всего мне хотелось сбить хама с ног ударом в челюсть. В том, что это получится у меня с первой попытки, я не сомневался, хотя мой собеседник явно не был слабаком. Но так поступают в подобных ситуациях только герои дешевых боевиков. В жизни приходится вести переговоры. Я улыбнулся, чтобы разрядить атмосферу, и сказал:
- Один из участников тех событий. Гюнтер Гроленц. - Имя, естественно, было выдумано мной на ходу. Пусть де ла Квинтура доживает свой век спокойно.
- Впервые слышу. И что он вам рассказал? - здоровяк явно напрягся.
- Ничего особенного. Если бы Он выложил мне все, у меня не было бы необходимости идти сюда. Главное, он назвал имя. Генрих Штайнферинг.
Я играл ва-банк, чувствуя, что рискую. Но после этих слов мой собеседник явно расслабился.
- Что ж, у меня для вас найдется мало интересного. Генрих Штайнферинг - мой отец. Он рано развелся с моей матерью, и за всю жизнь я видел его лишь пару раз. Уведомление о том, что мне достался в наследство этот дом, я получил уже после его смерти. - Стоявший в дверях человек замолчал, продолжая буравить меня взглядом.
- И вы не знали, чем занимается ваш отец? После него не осталось никаких документов? - изумился я.
Повторяю: мой отец - негодяй, бросивший мою мать. Знать о нем я ничего не хотел и не хочу до сих пор. С какими темными компаниями он якшался - мне неинтересно. Все его бумажки я выкинул, когда приехал в этот дом.
- Может, у вас остались какие-то его контакты, вы случайно знаете его друзей…
- Послушайте, сеньор, - решительно прервал меня мой собеседник. - Я не знаю и не хочу знать никаких друзей. И мне, поверьте, больше нечего вам сказать. Так что давайте не будем тратить наше время и распрощаемся. Я все равно ничем помочь не смогу.
Теперь разговор был завершен окончательно и бесповоротно. Дверь захлопнулась. Не зная, что делать дальше, я поднял глаза… и уставился прямо в прекрасно замаскированный объектив видеокамеры. Мне стало не по себе. Я повернулся и быстрым шагом пошел прочь. И все же, отойдя на порядочное расстояние, не мог удержаться и оглянулся.
В окне второго этажа был виден силуэт человека. Человека, который стоял и наблюдал за мной. Это не был мой нелюбезный собеседник - фигура в окне была гораздо более тонкой. Не знаю почему, но мне показалось, что там стоит старик. Глубокий старик.
Я повернулся и зашагал прочь.
Отчаяние Долорес
Зайдя в кафе и заказав кружку пива, я попытался подвести итог. Сын Штайнферинга - если это, конечно, был его сын - явно лгал. Он даже не спросил, какие именно события в Лиме я имею в виду - сразу понял, о чем речь. И устроил мне форменный допрос… Впрочем, он тоже узнал ненамного больше. Возможно, я зря назвал свое настоящее имя, но просчитать ситуацию наперед, увы, не всегда возможно.
Баланс был не в мою пользу. Все, кто хоть что-нибудь знал, либо прямо отказывались говорить, либо лгали. Это значит, что в Лиме двадцать с лишним лет назад действительно произошло нечто экстраординарное, но вот что именно?
Я отхлебнул пива и задумался. Все ниточки оборваны. Так что же, возвращаться домой, в Аргентину? Но… не бывает отчаянных положений, бывают отчаявшиеся люди. Так говорил один из лучших немецких военачальников Гейнц Гудериан. А отчаиваться я не собирался.
В конечном счете во всей этой истории есть еще одна зацепка. Национальный медицинский центр Перу. Де ла Квинтура был не врачом-одиночкой, он работал в мощной организации. Вся эта история с "Гитлером" не могла не оставить следов. С тех пор прошло не так уж много времени, чуть больше двадцати лет, и наверняка еще остались те, кто помнит события восемьдесят шестого…
…В Национальном медицинском центре Перу сбылись мои худшие опасения. Да, там было полно людей, которые работали больше двадцати лет. Да, хватало и тех, кто помнил де ла Квинтуру. За три дня я побеседовал с дюжиной старых сотрудников, которые не могли не помнить события, происходившие в мае 1986 года… Но каждый раз, когда разговор приближался к этой теме, я натыкался на стену. Ни прямые вопросы, ни окольные пути не помогали. К концу третьего дня я оказался в том же кафе с кружкой пива. Я был в тупике. И, наверное, там бы и остался, если бы не то шестое чувство, о котором я уже говорил.
Я перебирал в голове свои беседы с медиками. И вспомнил один факт, который сначала показался мне малозначительным. Почти каждый третий из моих собеседников рекомендовал сходить в архив медицинского центра. Причем это было - я чувствовал нутром - не просто вежливой отсылкой куда подальше. Все они вкладывали в этот совет один и тот же скрытый от меня смысл. Но вот какой?
Короче говоря, на следующее утро я ни свет ни заря отправился в архив. Заведующая - женщина лет пятидесяти, на лице которой были видны следы былой красоты, - безучастно скользнула взглядом по моим документам и принесла мне несколько папок, относившихся к 1986 году.
Пролистав их, я не нашел ничего интересного. Но так быстро я сдаваться не привык, к тому же мой опыт работы в архивах говорил о том, что самые интересные документы обычно не так-то просто найти. И я усердно брал все новые и новые папки - с упорством Данаид, пытающихся наполнить бездонную бочку…
Чем дольше продолжались мои бесплодные поиски, тем явственнее я замечал перемены в поведении заведующей архивом. Сначала равнодушная и безучастная, она теперь уже с интересом наблюдала за мной. На пятом часу моей работы, передавая мне очередную порцию папок, она спросила:
- Я вижу, вы ищете что-то конкретное… Могу я поинтересоваться, что именно?
- В этом медицинском центре в мае восемьдесят шестого произошли довольно странные события, - я решил быть откровенным. - Я пытаюсь выяснить детали.
- Вы уверены, что это не слухи? - или мне показалось, или голос женщины действительно слегка дрожал.
- По крайней мере, профессор де ла Квинтура, с которым я говорил пару недель назад, их не опроверг.
- Вы видели его? Как он? Что с ним? - женщина вцепилась мне в руку с такой силой, что я чуть не закричал. Увидев гримасу боли на моем лице, она отдернула руку и поспешно произнесла: - Простите… простите. Я не должна была так реагировать. Вы… Вы действительно видели Гомеса?
- Да, две недели назад, в Буэнос-Айресе. Почему это вас так взволновало?
- Мое имя - Долорес Гарсия, - произнесла женщина, помолчав. - Но это - моя девичья фамилия. Почти десять лет меня знали как Долорес де ла Квинтура. В этом архиве вы не найдете ничего из того, что вас интересует. Приходите в семь вечера в ресторан "Кристобаль Колон". Я расскажу все.
…Несколько часов спустя мы сидели за столиком ресторана. Музыка прекрасно заглушала наши голоса, но мы все равно старались беседовать тихо.
Потому что то, о чем рассказывала Долорес, было для меня настоящим шоком.
- Мы с мужем были очень счастливы, - начала она свой рассказ. - Он - довольно молодой профессор, талантливый медик, восходящая звезда генетики. Я работала рядом с ним, но в другом отделении - я была кардиохирургом. Все рухнуло тогда, в мае восемьдесят шестого. Однажды он пришел и рассказал забавную историю: в больницу заявился человек, заявивший, что он - Гитлер, и настаивавший на генетической экспертизе. Его хотели посадить в психиатрическую клинику, но экспертиза показала - он полностью вменяем. И тогда Гомес - то ли шутки ради, то ли по какой-то неизвестной мне причине - решил провести анализ ДНК. В свое время он ездил в Гейдельберг, участвовал в тамошнем генетическом проекте, и поэтому у него была расшифровка ДНК нацистского диктатора. На следующий день он пришел домой сам не свой. Совпадение ДНК было абсолютным. Ошибки быть не могло - перед ним был Гитлер.
Естественно, Гомес сообщил все начальству. Необычного пациента срочно перевели в охраняемую палату - и не случайно, потому что следующей же ночью в палату, где он находился раньше, проникли через окно неизвестные и перевернули все вверх дном. Гомес попросил усилить охрану. Через день ему сказали, что пациента заберут моряки с американского корабля.
Моряки действительно прибыли, но почти одновременно на больницу напали какие-то люди с автоматами. Они перебили охрану и, если бы американцы не вмешались, забрали бы странного пациента. Бой длился полчаса, моряки победили. Потом они схватили этого человека и уехали. Трупы убрали, кровь смыли, нам приказали обо всем молчать.
А потом к нам в квартиру пришли эти люди. Не перуанцы, нет. Почти половина из них были блондины. Они велели Гомесу немедленно уехать в Аргентину и под страхом смерти молчать о том, что произошло. Там он должен был находиться под наблюдением их друзей. Их лидер тут же написал короткую записку, которую Гомес должен был показать кому-то в Буэнос-Айресе. Она была написана по-немецки.
И мой муж уехал. Он оставил меня тут, сказав, что так будет лучше для меня. Он был охвачен страхом, паническим страхом. Я не знаю, как им удалось так напугать его. Я не слышала их разговор. С тех пор я не видела мужа… Я больше не могла оперировать - так меня потрясло все произошедшее - и перешла на работу в архив. С тех пор моя жизнь - это беспросветный мрак. Безнадега и отчаяние.
Мы помолчали. Потом я прокашлялся и спросил как можно более нейтральным тоном:
- Вы не помните содержание этого письма? Или хотя бы кому оно было адресовано?
Долорес покачала головой:
- Подпись. Только подпись. Две буквы. Они словно состояли из треугольников, ни одной кривой линии. К. Р.
Я чуть не подскочил на стуле:
- Письмо писал рыжий человек? С мелкими шрамами на правой щеке, правое ухо как будто порвано?
- Он был совсем седой, но… шрамы действительно были… Вы его знаете?
Я не отвечал. Я думал о другом. Карл Рейер. Оберштурмбаннфюрер СС Карл Рейер. Вот где я нашел тебя…
ГЛАВА 2
РОЖДЕНИЕ "ИСТОЧНИКА ЖИЗНИ"
Счастливое детство?
Оберштурмбаннфюрер СС Карл Рейер был одной из самых зловещих и загадочных фигур в системе "Аненэрбе" - таинственном институте "Наследие предков", представлявшем собой разветвленную сеть научно-исследовательских учреждений самого различного профиля, находившихся под контролем СС. Рейер родился в Висбадене в 1908 году. В 1926-м, в возрасте восемнадцати лет, он вступает в нацистскую партию и в ряды штурмовых отрядов - СА. Участвует во многих уличных битвах с коммунистами, в одной из которых едва не погибает от взрыва самодельной гранаты. Шрамы на лице и теле, однако, остаются у него на всю жизнь. В 1930 году он вступает в СС - личную гвардию Гитлера. После прихода нацистов к власти проследить биографию Рейера становится все сложнее. В конце 1930-х он занимает один из руководящих постов в Третьем управлении Института расовых исследований "Аненэрбе".
Третье управление - структура сама по себе в высшей степени секретная. Возглавлял ее Эрнст Шеффер, который прославился благодаря своей тибетской экспедиции 1938 года. Эта экспедиция была замаскирована под чисто научное предприятие; что делал Шеффер в Тибете на самом деле и что он привез оттуда, до конца не ясно и сегодня. Но точно известно одно: в Тибете ему была сделана операция, которая существенно повысила возможности его организма. Впоследствии такие операции проделывались на десятках тысяч человек, из которых формировались так называемые специальные батальоны С С.
Специальные батальоны были строго секретными подразделениями и находились в личном подчинении Гиммлера, который собственноручно, можно сказать, направлял их на самые ответственные участки. Даже точное число их неизвестно - мы знаем только, что их было не меньше двадцати и не больше тридцати. Я знаю о существовании 29-го батальона, но в нумерации, возможно, были пропуски. Так, о 10-м батальоне нет вообще никаких сведений. В каждом было от пятисот до тысячи человек, таким образом, общее число колеблется в пределах десяти - тридцати тысяч солдат и офицеров. Еще мы знаем, что комплектовались эти батальоны добровольцами, прошедшими строгий отбор. Отбором занималось Третье управление Института расовых исследований, входившее в состав "Наследия предков". Причем не только отбором, но и подготовкой. И подготовкой весьма своеобразной, с использованием привезенных из Тибета методик и новейших медицинских открытий. Об этом я не раз уже писал в своих предыдущих книгах, поэтому здесь не стану повторяться и сразу перейду к делу. К Рейеру.
Имя Рейера попадалось мне раньше скорее случайно. Дело в том, что в Третьем-управлении он курировал программу "Лебенсборн", которая казалась мне довольно банальной. Теперь, похоже, настало время вновь вернуться к этой теме.
Итак, для начала постараюсь опереться на то, что мне было известно достоверно. Суть программы "Лебенсборн" заключалась в том, что нацистские вожаки решили вывести "чистую расу" методом, что называется, направленной селекции. Девушка, подходившая под арийские стандарты, могла родить ребенка от такого же мужчины и затем отдать его на воспитание в специальный воспитательный дом. Кроме того, в оккупированных странах немцы отбирали подходящих по внешним признакам детей и тоже направляли их в эти воспитательные дома. Я знал, что программа "Лебенсборн" с 1942 года находилась в ведении института "Аненэрбе", конкретно Третьего управления Института расовых исследований.
По некоторым данным, через систему "Лебенсборн" прошло около двадцати тысяч детей. Точнее установить нельзя - львиную долю документов по этому проекту эсэсовцы в конце войны уничтожили. Поэтому детям было ой как непросто установить своих настоящих родителей. У кого-то это получилось, у кого-то - нет, причем последних большинство.
После войны об этой программе отзывались в основном в издевательском ключе. Мол, вот дураки нацисты, хотели вырастить самых сильных и умных, а вырастили слабых тупиц. Этот тезис - воспитанники "Лебенсборна" были хуже своих сверстников - повторялся так часто, что заставил меня усомниться. Действительно, по всем канонам дети, воспитанные эсэсовцами, должны были в плане физического и умственного развития по крайней мере не уступать своим сверстникам. Во всяком случае, особых причин для их глупости и неразвитости не наблюдалось.
Я начал копать. Все действительно оказалось с точностью до наоборот. Основная часть детей находилась вполне на уровне своих сверстников. Но у многих были обнаружены отклонения, причем, что называется, в лучшую сторону. Кто-то был намного крепче физически, кто-то умнее, причем весьма существенно. Одним словом, эксперимент явно удался. Именно поэтому победители, как заведенные, твердили о его провале.
Дальше - больше. Оказывается, именно у таких необычных детей практически никогда не удавалось найти отцов! Известно лишь три случая, когда личности отцов были установлены. Во всех трех ими являлись офицеры СС. А теперь попробуйте угадать, где они служили? Да-да, именно в специальных батальонах! Что же получается - те изменения, которые вносились нацистскими медиками в организм отцов, передавались и детям? Но для этого требовалось вмешательство на генетическом уровне!
Могли ли нацисты при тогдашнем развитии науки сделать что-нибудь подобное? Думаю, вряд ли. Разумеется, полностью отрицать такую возможность было бы глупо, но я хочу снова опереться на косвенные данные. Да, у детей "Лебенсборна" были весьма неплохие способности, но каких-то сверхчеловеческих качеств за ними не замечалось. Отклонения в лучшую сторону, о которых я говорил, находят вполне обыденное объяснение. Ведь для реализации программы выбирали физически и психически здоровых молодых людей. А это уже само по себе обеспечивало неплохие условия для развития ребенка. Или я все же ошибаюсь, и нацистским медикам были известны какие-то неведомые современной науке секреты.
Во всем этом стоило разобраться. Причем с самого начала.
…Общественный союз "Лебенсборн" (в переводе с немецкого - "источник жизни") был создан в декабре 1935 года. Базой для него послужила созданная годом ранее организация "Мать и дитя". Как известно, Гитлер был полон решимости быстро увеличить численность немецкого народа, чтобы его хватило и на войну со всем миром, и на колонизацию захваченных обширных территорий. Был официально принят лозунг: население Германии должно удвоиться в течение жизни одного поколения! По подсчетам демографов, для этого было нужно, чтобы на каждую женщину детородного возраста приходилось аж по пять детей. Реальность же совершенно не соответствовала надеждам нацистской верхушки - население хоть и росло, но медленно, более того, в стране делалось ежегодно не менее миллиона абортов. Этот последний факт не просто раздражал, а буквально бесил Гитлера. В то же время нацистский вожак прекрасно понимал, что драконовскими мерами дело не исправишь. Поэтому была введена в действие масштабная программа поддержки матерей-одиночек. Теперь беременная женщина могла прийти в специальный роддом, где ее не спрашивали ни об отце будущего ребенка, ни о каких-либо еще сопутствующих обстоятельствах. После родов молодая мать могла выбирать: либо взять ребенка себе и воспитывать его, получая от государства небольшую, но стабильную финансовую помощь, либо оставить ребенка государству.
"Лебенсборн" стал развитием этой идеи. В уставе организации были зафиксированы четыре ее основные цели. Первая - поддерживать ценные в расовом отношении германские семьи. Вторая - определять заранее и создавать благоприятные условия для девушек, от которых должно родиться "качественное", если можно так выразиться, потомство. Третья - забота о родившихся под эгидой программы детях. Четвертая - забота об их матерях. Вот так, все довольно просто и незамысловато.