Если уж из установки вываливаются те, кто опасен для местных хозяев, то надо этим воспользоваться. Девушка замерла над застывшими телами.
Седоусый крепыш в кольчуге. Лицо покрыто бородой, но явно европейское. Второй – холеный азиат в богатых одеждах. Третий – молодой совсем румяный юноша. Брюнет, но черты лица правильные.
Девушка повернулась к азиату, нагнулась над телом. На шее парализованного едва заметно бился пульс.
Кати подобрала со стола палочку с камнем в навершии. Если бы для того, чтобы вернуть брата, пришлось всего лишь перерезать горло незнакомцу, она бы пошла на это, не раздумывая. Но тут… Принесет ли убийство какую пользу?
Девушка повернулась к телам. Посмотрим…
И тут зал в ее глазах вспыхнул миллионом ярких звезд. Картинка мигнула и… погасла в ослепляющем солнечном свете.
4.
Упал Костя удачно. Почти на ноги и без ушибов и переломов. Благополучно спружинил об илистое дно, завалился на спину, упершись в склизкие стены. Всмотрелся и… окаменел.
В пяти метрах от него, закатив глаза, лежала туша гигантского крокодила. Старая покрытая бородавками толстенная кожа смотрелась бы как часть декорации, сюрреалистической картинки, если бы животное оставалось неподвижным.
Но хищник шевелился.
Подрагивая хвостом, он медленно, как объевшийся сметаной кот, грыз человеческую ногу.
– Freeze! – зашептали у самого уха.
Костя послушно замер. И только потом сообразил, что команду отдали на английском. Причем, на современном английском языке.
Он закрутил головой, высматривая, кто это тут еще. Видимость здесь была отвратная, но даже отблесков далеких факелов хватило, чтобы определить источник шума. Невысокий паренек, слева от него, одетый в яркую… ветровку?
– Do you understand me?
Костя кивнул. Паренек зашептал быстрее:
– Bastard's blind but hears as devil. If It's not eating It's hunting. Be aware!
– Ни хрена себе, – тихо прошептал Малышев.
Паренек скользнул ему за спину. Послышалось шуршание. Путы, стягивающие кисти рук, ослабли, а потом и упали.
Нежданный сосед довольно хмыкнул и вернулся к своему занятию: крепить брючным ремнем ржавый наконечник копья к длинному обломку палки. Видимо, мастерил копье.
– Ты – русский? – с заметным акцентом буркнул незнакомец.
Ответить Костя не успел.
Крокодил, закончив перекусывать ногой, замер. Стало слышно, как сверху шуршат стражники Храма.
Тварь моргнула бельмами глаз, слегка склонила голову набок и двинулась к ним. Крокодил слегка водил пастью из стороны в сторону, вынюхивая или прислушиваясь.
Паренек слева от русича напрягся, подымая свое наспех созданное оружие. Костя сжал челюсти. Ржавый наконечник не сможет пробить толстенную шкуру. Зачем только время тратил?
Сам Малышев уже шарил по собственному поясу.
Тварь приближалась.
Она подергивала хвостом, переваливаясь с лапы на лапу. Поскрипывал песок под тушей, хлюпала вода.
Пряжка под руками Кости чуть щелкнула и разошлась. Крокодил, будто освобожденная пружина, метнулся на звук. Пасть раскрылась, обдавая смрадом. Чудовищные челюсти лязгнули там, где мгновение назад замирали двое приговоренных. Малышев уже катился, вывернувшись из-под удара хвоста. А паренек отпрыгнул лишь на метр и замер, подняв высоко над головой свой дротик. Малышев сквозь зубы чертыхнулся. Нашел, чем пугать тварь!
В руке Кости блестело то, что не догадались отыскать стражники. Короткая шпага, гибкая, как пластиковый прут, острая, как и подобает доброму толедскому клинку. Фигурный пояс в виде змеи, который гаги посчитали лишь людской безделушкой, служил чехлом для раритета. Эх, будь у него наверху развязаны руки!
Малышев присматривал, куда ударить эту страшенную образину, когда крокодила атаковал паренек. Ржавый наконечник с хлюпающим звуком вошел в глазницу твари. Самодельное копье всадилось в голову рептилии почти на длину ладони!
Сам паренек отпрыгнул, но избежать столкновения с впавшей в раж образиной не смог. Щелкающая пасть сшибла его с ног и бросила на стену, с которой он сполз бесформенной кучей.
Тварь хрипела и крутилась, лупя хвостом по всему вокруг, клацая страшной челюстью. Она была ранена, шокирована, разъярена болью, но от этого стала только более опасной. До мозга, цели атаки, копье не дошло.
Малышев, замерев у края воды, мечтал только об одном, чтобы шипастый, острый хвост ископаемого не достал до него.
Сверху началась какая-то замятня. Крики, лязг оружия и… автоматные очереди. Одна короткая, пару длинных, высаживающих с треть рожка, еще короткая. Пара одиночных.
Тварь, услышав незнакомые звуки, напряглась, клацнув зубами что-то в воздухе.
Крики сверху обрели знакомые интонации. Внезапно на песок перед озером упал зажженный факел.
– Костя? Ты жив там?!
Малышев не сдержался:
– Улугбек Карлович?
Тварь крутанулась на месте и рванула на звук.
– Мля!
Малышев припустил по краю озерка. Полуторатонный исполин несся следом.
– С-с-ст-т-р-р-е-е-ляй!!!
Он споткнулся и грохнулся. Тут же перекатился, упершись головой в стену. Вскочил, разворачиваясь. Ужас скручивал тело, мешая мысли и наливая руки свинцом.
Прямо в лицо пахнуло смрадом. Окровавленные челюсти разошлись, открывая розовую пасть, тварь буквально прыгнула на него. Отшатываясь, захлебываясь собственным воем, Малышев всадил шпагу, целя куда-то в небо, в страшный язык, в пасть чудища. Удар промахнувшихся челюстей бросил его в сторону, на утоптанный песок. При падении затылок налетел на покатый булыжник. В голове все померкло, расплылось.
Он с удивлением отметил, что чудище не бросается добивать неподвижную добычу. Даже не пробует отыскать его. Тварь верещит, как поросенок, мотая башкой и переваливаясь с одной лапы на другую.
Сверху, в чавкающую жижу озерка полетели факелы. Из темноты выхватило беснующегося монстра, тут же затрещали автоматные очереди, разрывая толстенную кожу бороздами попаданий. Верещание твари перешло в тонкий визг и… затихло.
Костя в изнеможении опустил голову на грудь.
Сверху что-то кричали, но последствия удара и схлынувшее напряжение сказались. Малышев отключился. Он был в сознании, но воспринимал окружающее через некую пленку, как будто со стороны смотрел. Вот спускается на веревке Улугбек Карлович, следом спрыгивает Тоболь с калашом. Игорь возбужден, что-то кричит и размахивает руками.
Костя улыбнулся, пошевелил рукой, изображая ответное приветствие, и отрубился уже окончательно.
5.
Захар оперся на копье, поправил перевязь на плече. Между делом приложился к баклажке с разбавленным вином. За пьянство на посту могли наказать, но на промозглом ветру, который гулял по стенам крепости, только горячее вино с пряностями удерживало тепло в руках и ногах. Да и то ненадолго.
Уже вторую неделю он служил в ополчении. Каждый день по три часа днем или два часа ночью сторожил пролет крепостной стены или стоял в башне, высматривая лазутчиков. Работа оказалась непыльная, харчи пока давали хорошие, спать разрешали прямо в башне на нижних ярусах, раз в неделю выпуская в город. Захар, первые дни после того, как "добровольно" вступил в стражу, искал любую возможность для бегства, но спустя неделю смирился.
Бывший красноармеец и рыцарский оруженосец помнил, что рано или поздно крестоносцы доберутся до этих мест. Значит, можно вместо бессмысленного путешествия навстречу измотанным армиям божьих паломников просто ждать. А, когда христово воинство появиться, перебежать, спустившись со стены. Выглядел план неплохо. По-крайней мере, риск заполучить стрелу от разъезда своих же снижался.
Пригодько честно готовился: припас веревку, насушил сухарей. Купил на первую и пока единственную плату, полученную у толстого Кюшюра, главы своего отряда, шерстяную накидку, которую носили православные армяне. Так его посчитают своим и мусульмане, в войсках которых хватало чернобородых наемников, и католики, набиравшие проводников как раз из бывших жителей Византии.
Захар потер уставшие глаза. Кюшюр, старый вояка из аскера самого эмира Баги-зияна, мог появиться на стенах в любой момент. Одного из новичков, толстогубого обормота, уже отхлестали кнутом за то, что заснул к утру. Блюдут дисциплину азиаты! Ан ведь, все равно, пройди влево или вправо на один-два пролета стрелы и обязательно найдешь прикорнувшего бойца.
У Северных ворот послышались крики.
Пригодько насторожился.
Гул, начавшийся где-то вдали, катился по кварталам. Двери домов, калитки, ворота распахивались. Почтенные отцы семейств, подпоясываясь на ходу, бежали, шушукаясь на ходу с соседями, карабкались на городские стены, зажигали факелы. Из двери, ведущей в караулку, выскочил полуодетый Кюшюр.
Сквернословя и почесываясь, тучный немолодой воин быстрым шагом прошелся по галерее стены, заглянул в кадку с дождевой водой, проверил на месте ли пуки стрел и копий. За командиром на стену выбежали и остальные ополченцы. Всего – двенадцать вчерашних пахарей и ремесленников.
– Что случилось? – спросил Захар.
Кюшюр на секунду остановился и удивленно посмотрел на своего сторожа.
– Аллах порази тех тугодумов, кто решил, что ишак может стать боевым конем! – старик замахнулся кулаком на Захара.
Тучный, но невысокий он едва дотягивался до плеча красноармейца, но всегда, при случае, не упускал возможности подчеркнуть, что в отряде он единственный, кто может считаться "настоящим" воином. Возможно, толстяк подсознательно чувствовал угрозу в молчаливом рослом "армянине", возможно, недолюбливал почитателя "пятого пророка".
Захар при виде кулака склонил голову, набычившись. Но тюрок не довел удар, остановив сжатые костяшки пальцев в сантиметре от челюсти.
– Не бойся, декханин! Не буду я тебя лупить, – он повернулся к остальным ополченцам, торопливо напяливавшим на себя амуницию и разбирающих копья. – Посмотрите на этого олуха! Весь город шумит, а наш сторож не знает ничего! Видать, снова пытался подсмотреть, как Фюиза панталоны стирает.
У стены ютился дом долговязого Арама, местного золотаря. Жена его, измотанная и высушенная жизнью старуха, подрабатывала тем, что стирала для богатых горожанок, посещающих недалекие бани.
Стражи захихикали. Толстяк важно ушел обратно в башню. Через пару минут его голос уже послышался с верхнего яруса.
Захар развернулся и всмотрелся в темень холмов. То тут, то там появились россыпи факелов. Крики у Северных ворот сменились гулом собравшейся на стенах толпы.
К городу подошли христиане.
6.
– Откуда? – этот вопрос Костя задал Тоболю сразу, как только открыл глаза.
Чертыхающийся Игорь, крутя в руках усыпанную каменьями саблю, вопроса не услышал. Пришлось повторить. Игорь буквально взорвался криком:
– Твою мать! Извините, Наталья Алексеевна… Куда ж вы меня затянули то?! Я ж обо всем подумал – о кладах, бандитах, контрабанде. Все варианты… Только сказочку, что вы по временам прыгаете, в расклад не брал, – он потрогал заточку клинка, крякнул при виде выступившей на пальце крови. – Меня Улугбек Карлович просветил… Это ж пипец какой-то.
Малышев приподнялся.
Он лежал в коридоре, перед дверью, ведущей в провал Большого Хо. Рядом суетилась девушка в яркой ветровке. Она поила из кубка того самого паренька, что сражался вместе с Костей против исчадья подземелий. Около паренька лежало пять или шесть неподвижных тел в доспехах, парализованные бабкой-богиней крестоносцы и мятежники посвященные. У самой стены Наталья Алексеевна и Сомохов перевязывали… Костя всмотрелся и поперхнулся. Мама и товарищ занимались тем, что перевязывали того самого чернокожего урода, что отправил их в пасть чудовища!
– Да вы что?! – зашипел Костя. – Пустите меня! Зарублю гада!
Сказал и тут же пожалел. Уж с таким испугом мама на него посмотрела. Видимо, до конца рассчитывала, что сын здесь случайно оказался.
– Да как ты можешь, Костенька, это же живой человек!
– Ненадолго! Скоро неживой станет!
Малышев, шатаясь, поднялся и подхватил с земли копье стража.
Ага! Вот и тела гагов. Четверо или пятеро окровавленных карлов свалены у двери, образовав баррикаду.
Наталья Алексеевна открыла рот для гневной отповеди, но Сомохов не дал разродиться склоке. Археолог увлек старушку к раненому пареньку, около которого охала и причитала девчушка.
Малышев доковылял до связанного негра, мельком отмечая, что Тоболь почти успокоился. Игорь отложил саблю и подошел, став за спиной.
Костя присел.
Черное, будто вырезанное из дерева лицо пленника застыло. Тусклые, лишенные ставших уже привычными черных миндалеобразных зрачков глаза пристально изучали только им известную точку на потолке.
– Боишься, падла?
Негр не удостоил его ответом. Даже взгляд не переменил.
– На!
Малышев бил от души, с разворота. И едва сдержался, чтобы не вскрикнуть. Челюсть у негра оказалось каменной – будто в скалу ударил!
– Что ты теперь скажешь, гадина?!
Мама пробовала лепетать из угла, но Сомохов остановил старушку.
Чернокожий исполин, связанный обрывками пут, все также безучастно смотрел на стену. Костя заметил, что обе его ноги перевязаны. Из-под бинтов, его собственных, прихваченных из будущего бинтов, проступали кровавые пятна. Только кровь была какая-то неправильная – другого оттенка.
– Погодите, Костя, он может быть полезен.
Улугбек оставил Наталью Алексеевну на попечение девушки в ветровке и подошел к Малышеву.
– Что?
– Говорю, что этот африканец может принести нам пользу. Он – слуга хозяйки этого храма, значит, его можно выменять на наших друзей, товарищей, оставшихся в руках карлов.
Резон в этих словах был. Костя опустил кулак. Нангал все так же изучал нечто важное на потолке.
Слева выступил Игорь.
– Там суета намечается в коридоре. Коротышки собрались, орут, – даже разговаривая, Тоболь держал дверь на прицеле. – Разбирайте тюки свои и поддержите меня, если чё.
Костя только сейчас заметил, что в углу комнаты валяется большая спортивная сумка. Именно в ней московский предприниматель привез обещанные калаши перед их возвращением в прошлое.
– Ты то, как сюда попал?
Игорь засунул за пояс саблю, шустро отсоединил магазин, проверил, сколько патронов осталось.
– Как, как… Нашел распечатку из банка. Ну не так, чтобы нашел… Присматривал я за вами, чтобы не натворили чего… Короче, надыбал бумажку, а там куча мелких платежей и перевод на приличный лавандос. Узнал за что – за бывшую пусковую шахту где-то в пепенях. Сложил хрен к носу и смекнул, что вся эта кутерьма неспроста. А когда ты, Костя, меня к этому райончику подвезти попросил, тут даже последний дебил бы допер, что все это – явно не совпадение.
Он сжал губы и пнул тело мертвого гагиинара.
– Только не знал я, в какое дерьмо лезу. Хотя…
Тоболь сплюнул.
– Если уж хотел приключений, то отгреб по самые – это да… – и добавил. – Блин… как курить хочется!
7.
Девчушка и парень оказались канадцами. Паренька звали Торвал, ее – Кати.
Торвал умирал.
Большой Хо своими клыками вспорол ему ногу от колена до пояса. Разрыв получился глубокий – до кости. Парень потерял уйму крови. Осунувшийся, бледный, он лежал на руках сестры, в бреду называл ее то мамой, то бабушкой и просил пить.
Воды не было. Разве что грязная жижа из озерка рептилии.
Края рваной раны сочились кровью даже через тугую повязку бинтов.
– Он не выжил бы и минуты. Видимо, после установки и, правда, силы регенерации увеличиваются, – Сомохов сидел рядом с Костей, изредка бросая взгляды назад, где Наталья Алексеевна и Кати хлопотали около умирающего.
Троица русичей охраняла выход.
За часы ожидания гаги дважды пробовали застать их врасплох. Обе попытки твари провалили. Убийственный огонь АК устлал коридор хрипящей и стонущей грудой изрешеченного мяса.
Стороны явно пришли к пату. Идти на прорыв с раненым было невозможно, подобраться к забаррикадировавшимся захватчикам также не получалось.
Малышев вздохнул. Один автомат, да к тому рожок последний.
У Тоболя еще ТТ за поясом, но этого явно мало. Ждать помощи извне им неоткуда, парализованные крестоносцы возвращаться в строй не собираются. Итого – позиция аховая. Но для противника она еще и темная. Патроны они сосчитать не могут, а с пробивной силой огнестрела уже ознакомились. Трупы не успевали оттаскивать.
Улугбек присел к пленному негру. Пробует разговорить.
Этот чернокожий – их единственный пленник и, пожалуй, вполне приличный заложник. Только торговаться за его шею пока не с кем. Коротышки на переговоры не идут – все больше норовят копьем или топориком заехать. Разок даже на некий тактический прием пошли. Поставили щиты в ряд на тележку, сами за ней скукожились. Толкали и думали, что за досками укроются от пуль, пробивающих бетонные плиты. Подпустили их поближе и разнесли все в щепы.
Эх… Будь здесь кто из цивилизованных хозяев данного сооружения. Карлы их за богов считают, с каждым словом не просто считаются – за приказ принимают. Им бы втолковать о договоре с Ану, старикашкой этим ушлым.
Костя попробовал заточку меча, недовольно хмыкнул. Сюда бы их оружие, что из своего времени принесли. Доспехи из легированной стали со вставками титана, мечи, за каждый из которых выложено по подержанному джипу, да сумку с огнестрельными игрушками. Да что там сумку – еще один калаш с пятком магазинов! Знать бы где упасть, подстелили бы соломки.
Костя придирчиво осмотрел трофейные секиры, выбрал помассивней, положил у входа. На меч надежды мало – слишком железо тонкое да и качество не самое лучшее – лопнет, останешься с обрубком в руке. С таким вооружением, чем больше острого железа под рукой, тем лучше.
Захрипел и задергался канадец. Сестра его замерла, выпучив глаза, запричитала мама. А паренек выгнулся в приступе кашля, ухватился за подложенный под голову сверток с одеждами.
– Пить!
Очнувшись, сестра протянула ему баклажку с водой, найденную на поясе одного из крестоносцев. Когда горлышко фляги коснулось губ, канадец замер, попробовал рукой нашарить в воздухе такую желанную вещь и… умер. Ушел на выдохе, легко. Как провалился в сон.
Сестра тыкала флягой в полуоткрытый рот, мать зажимала рвущийся наружу крик, Костя и Игорь отвернулись.
Бормотание канадки за спиной сменилось неуверенным вскриком, сразу же перешедшим в утробный вой.
Малышев вздохнул и шагнул ближе к проходу. Неприятности на этом точно не закончатся.