- Понятно, - у меня сдавило горло в недобром предчувствии. Раз ничего не говорят, значит, дела плохи. - Но рассказывайте, что у нас вообще сегодня произошло. Мятеж? Заговор?
Из описания Рихтера вырисовывалась не совсем четкая, но в целом понятная картина. В рассказе пока было немало дыр и белых пятен, но в целом ситуация выглядела следующим образом: в два часа ночи офицеры лейб-гвардии Семеновского и Преображенского полков, недовольные произошедшими в последнее время реформами, подошли к дворцу. По пути к дворцу к ним спонтанно присоединилось несколько десятков офицеров других расквартированных в Петербурге полков. Куда все это время смотрела моя служба безопасности, скромно умалчивалось.
Офицеры потребовали разговора с императором. Затем, не сходя с места, потребовали отмены всех принятых за последние два года законов. Хотя с требованиями они сами толком не определились. Большинство офицеров были пьяны и разгорячены разговорами в казармах и не совсем ясно отдавали себе отчет в своих действиях. Очевидно, имело место подстрекательство настоящих заговорщиков. Батальон дворцовой охраны отказался пропустить смутьянов к императору и попросил 'приходить на трезвую голову, когда государь проснется'. Сразу после этого из толпы раздался выстрел. За ним последовала короткая перестрелка, в ходе которой охрана укрылась во дворце, а напуганные собственной дерзостью и частично протрезвевшие офицеры от него отступили. Однако, быстро осознав, что назад им теперь дороги нет, заводилы заставили умолкнуть самых нерешительных. Отправив гонцов поднимать солдат в казармах, они вновь попытались войти во дворец, но и на второй раз были жестко остановлены ружейным огнем. Обозленные и напуганные, они отступили, оставив перед дворцом пару десятков тел.
Рихтер, предполагая скорую попытку более сильного штурма, бросил все свободные силы на усиление несущего охрану батальона. И просчитался. Как оказалось, первый выстрел был лишь сигналом для пробравшейся во дворец небольшой, в двадцать четыре человека, группы заговорщиков. Разгоряченные вином и разговорами в казармах гвардейские и пехотные офицеры нужны были лишь для отвода глаз. Выждав, пока часть охраны, дежурившая в караулке, была отправлена к главным воротам на усиление, используя холодное оружие и эффект внезапности, заговорщики уничтожили первый пост охраны без каких-либо потерь. Однако уже на следующем посту, они встретили достойное сопротивление. Дело в том, что расстановка караулов ночного времени сильно отличалась от дневного. Об этом мало кто знал, и, как следствие, планы бунтовщиков были нарушены. В схватке погибло двое и был серьезно ранен один из пробравшихся во дворец мятежников. Несмотря на понесенные потери, заговорщики не оставили попыток добраться до меня. Продвигаясь вперед, они, потеряв правда большую часть своих людей, все же смогли уничтожить расставленные во дворце караулы, состоящие как правило всего из двух-четырех солдат. Оставшиеся в живых мятежники вышли к посту 'Ноль' перед моей спальней, где и были окончательно остановлены звеном лейтенанта Носова.
…- к моему стыду, вам и самим пришлось услышать эту ожесточенную баталию, - виновато склонил голову Рихтер.
- М-да. Плохо. Очень плохо, - поднявшись из кресла, я стал прогуливаться по комнате, разминая ноги. - Есть пленные?
- Да. В данный момент шестеро оставшихся в живых заговорщиков пленены. Двое из них вряд ли переживут сегодняшнюю ночь, слишком тяжелые у них ранения. Служба безопасности уже забрала их к себе, попытаются вытянуть хоть какие-то сведения. Ещё один умер прямо на руках у нашего врача, зато здоровье троих оставшихся не вызывает никаких опасений. Одному прострелили колено, ещё один был оглушен чьим-то сильным ударом на самом первом посту. Мы даже приняли его за мертвого поначалу. Что-то подобное приключилось и с последним из наших пленных. Считаю нужным отметить, что все задержанные являются поляками. Ведут себя дерзко, постоянно оскорбляя охрану.
- Как ситуация во дворце?
- Порядок во дворце восстановлен. Всем приказано не покидать свои покои до утра. У меня все, - закончил доклад Оттон Борисович.
- Хорошо. Пригласите ко мне Игнатьева, как только отыщете. Можете идти, - отослал главу охраны я.
- Слушаюсь.
И снова медленно потянулись минуты тягучего ожидания. Наконец дверь распахнулась. На пороге появился бледный врач.
- Ваше Величество, жизни вашей супруги, Елизаветы Федоровны, больше ничего не угрожает, - отводя глаза, сказал Шестов.
- Что-то с ребенком? Отвечайте! - встрепенулся я.
- Ваш сын родился слишком рано…, в таких случаях медицина бессильна, - развел руками доктор, стараясь не встречаться со мной взглядом.
- Сын? Можете идти… - сказал я севшим голосом. Врач с ощутимым облегчением, что буря императорского гнева обошла его стороной, быстро удалился.
Я щедрой рукой налил в стакан коньяку, но, немного подумав, отставил стакан в сторону. Не сейчас. Не время. Моему первенцу это уже не поможет.
* Главный герой ввел у себя в охране более привычные ему звания нашего времени.
ГЛАВА 2. И МАЯТНИК КАЧНУЛСЯ.
17 февраля с 3 часов ночи до 10 утра
Действующие лица
Вдовствующая императрица, Мария Александровна - посещает сына через пару часов после покушения (Рихтер запретил ей покидать опочивальню мотивируя опасностью). Гг успокаивает её и провожает к себе. Предостерегает о судьбе Павла.
Игнатьев - здесь немного открывается характер Игнатьева. Быстро оценив ранее, что Гг быстро закипает, но отходчив если спорить с ним по делу, Игнатьев регулярно задает неудобные вопросы, чем вызывает раздражение Гг, ни чуть при этом не смущаясь. Ограничения по неудобным вопросам накладывает только потеря ребенка Гг, поэтому в определенных местах(в начале) Игнатьев проявляет сдержанность.
Гг
- Коленька, сыночек мой! - Мать ворвалась в мой кабинет подобно вихрю. - Ты не ранен! Господи…
Я едва успел встать из-за стола, как к моей груди прижалась перепуганная мать и зарыдала. Я обнял её, положив руки на плечи, глазами выпроводив, деликатно закрывших распахнутые двери, охранников из кабинета.
- Не беспокойтесь, матушка. Со мной не случилось ничего страшного, - поглаживая её плечи успокаивающим тоном, раз за разом повторял я, а дыхание перехватывала мысль о бедняжке Лизе. - Со мной не случилось ничего страшного. Совершенно ничего…
Наконец рыдания прекратились. Я нежно оторвал от себя заплаканную матушку и, придерживая под локоть, опустил в кресло, за которым сам недавно сидел. После чего, слегка подрагивающей рукой, подал ей холодной воды из графина. Звук стучащих о края стакана зубов показался мне оглушительно громким в звенящей тишине кабинета. Я обошел стол и присел у камина, давай матери время прийти в себя.
Огонь в камине уже совсем потух, но угли ещё едва заметно мерцали красным. Разгорится если просто кинуть дров поверх углей или нет? Не решившись экспериментировать, я отодрал несколько кусков бересты, дунул на угли и положил, в то место, где угли показались мне ярче. Затем, выбрав три самых тонких колотых полешка, я положил их на тонкие полосы бересты, прижав её к углям, и снова подул. Нагретая в камине березовая кора тут же вспыхнула и затрещала, разрывая гнетущую тишину кабинета и наполняя комнату веселым треском.
Едва заметно повернув голову, я покосился на мать. Она сидела прямая как стрела, не касаясь спиной кресла, и смотрела мимо меня на пляшущие в камине язычки пламени.
- Со мной все хорошо, матушка, - снова повторил я, встав от камина. - А как вы? Как сестры, братья?
Мои слова вывели мать из легкого ступора, и она посмотрела на меня, грустно улыбнувшись.
- Мы в порядке. В наше крыло они не пошли, - сказала она, имея в виду прорвавшихся во дворец заговорщиков, - в тебя целили.
- Если бы только в меня… Лиза она… - всхлипнул я, вспомнив о жене.
- Бедная девочка, что с ней? - тут же встревожилась мать.
- Ей уже лучше. Врач сказал, что она скоро поправится, - подавив слезы, сумел выдавить из себя я. Сказать матери правду я сейчас не мог, просто не мог.
- Сынок, с тобой все в хорошо? - встревожилась мать.
- Да, матушка. Прости, на меня сейчас столько навалилось. Мне нужно заняться делами, - ушел от тяжелого разговора я.
- Конечно, Коленька, только обещай мне, что непременно зайдешь к братьям и сестрам и успокоишь их.
Получив от меня согласие, она с легкостью покинула кресло и приблизилась к висевшему на стене зеркалу, тут же замахав на красные глаза, чтобы высушить ещё стоящие в них слезы.
- Всё, сын, - повернувшись ко мне, величественно ответила мне императрица, - я готова.
Со всех сторон окруженные охраной, всю дорогу к опочивальне моей матушки мы проделали молча. Лишь только у самых своих дверей, мать снова обняла меня и прошептала.
- Не спеши. Ты молод и горяч. Ты все успеешь, если не будешь торопиться. Помни о судьбе своего несчастного прадеда Павла*.
Оставшись один, я в глубокой задумчивости отправился показаться братьям и сестрам.
* * *
Игнатьев пришел в мой кабинет уже утром. Я ждал его, откинувшись на спинку кресла, невидяще уставившись в медленно гаснущее пламя камина. Разговор с матушкой и успокоение родни, наложившись на события злосчастной ночи, окончательно вымотали меня. Забытая трубка, которую я не выпускал из рук вот уже несколько часов, давно потухла.
- Ваше Величество, я искренне сочувствую вашему горю, - покосившись на открытую бутылку коньяка, начал начальник разведки. - Быть может, стоит отложить разговор на более подходящее время? - осторожно прибавил он, видя мое подавленное состояние и полупустой стакан.
- Я не пил, - резко ответил я, стряхивая с себя оцепенение, и посмотрел Игнатьеву прямо в глаза. - Рассказывайте, Николай Павлович, - подался вперед я, положив руки на стол, и требовательно прибавил, - что удалось выяснить?
- Покушение было организовано и спланировано князем Павлом Павловичем Гагариным, - с готовностью начал доклад Игнатьев. Как-то само собой сложилось, что во время таких разговоров наедине, мой ближний круг незаметно перешел на стиль общения больше присущий веку двадцать первому, чем девятнадцатому. Предоставляемые им научные статьи, да и сама моя манера общения, не могли не оставить на них своего отпечатка. Более того, в своем подражании высокому начальству, многие чиновники, стали копировать привычную мне манеру общения, время от времени, козыряя друг перед другом позаимствованными у меня словечками и оборотами.
- Детище Блудова, то самое, с которым так любил забавляться старый хрыч, - с горечью в голосе продолжил Игнатьев. - Ружье, которым старик хотел всего лишь припугнуть и отвадить вас от некоторых проектов, все же выстрелило, - вскользь коснулся моего промаха, а заодно немного оправдался Игнатьев. Он действительно предупреждал меня о возможных последствиях, но я не сильно к нему прислушивался. Хотел собрать недовольных в одном месте. держать их под колпаком. Думал, что знаю, чего от них можно было ожидать…
Как вы помните, после смерти Михаила Николаевича в прошлом году, его место занял гораздо менее дальновидный и, вместе с тем, более решительный князь Гагарин. То, в чем Блудов видел лишь средство давления и интриг, князь усмотрел орудие, готовое к действию. Он, в кратчайшие сроки сплотил вокруг себя группу единомышленников, да так, что даже наши многочисленные агенты в клубе ничего не заподозрили. В его планы входило ваше физическое устранение и возведение на трон вашего брата Александра, - видя, как я вздрогнул, он тут же уточнил, - совершенно точно, что ваш брат ничего не знал. Его планировали поставить в известность постфактум. Александр всецело предан вам, об этом у нас имеются сведения от доверенного человека в его свите. Но до конца исключать возможности, что его пытались склонить к заговору, конечно, нельзя.
Гагарин панически опасался дальнейшего усиления охраны. Во дворце ходят слухи о полном закрытии Зимнего Дворца для любых посетителей, кроме, разумеется, ваших гостей, - приглушенным голосом уточнил Николай Павлович. Кроме того, он видел ваше стремительное укрепление на троне. В подобной ситуации князь утратил последние остатки осторожности и пустился в авантюру. Он нанял польских фанатиков. Не знаю, что он там им наобещал. Скорее всего, независимость Царства Польского от России при воцарении Александра. Воспаленные умы многих шляхтичей уже многие годы заражены этой мыслью. Найти добровольцев в такой ситуации дело не хитрое. Но как быстро все провернул! К тому же бойцов, надо признать, Гагарин подобрал хороших, - нехотя признал Игнатьев. - Сражались они до конца, да и языки им развязать стоило некоторого труда, - глава разведки поморщился.
- Вот только полученные от них сведения ничего нам не дали. Князь оказался не настолько глуп, чтобы не понимать - убийц и их покровителей непременно будут искать и не удовлетворятся пока не найдут хоть кого-то годного на эту роль. Поэтому, проведший всех во дворец господин, через которого заодно поступали и все распоряжения от Гагарина, был отравлен. Причем всё было обставлено так, чтобы все указывало на самоубийство из-за провала. Концы в воду, как говорится. Но не тут-то было, - Игнатьев зло усмехнулся, князя Гагарина он уже давно просто терпеть не мог, - решившись в такой ситуации нарушить ваш запрет не трогать 'Занозу' (так мы в узком кругу называли клуб оппозиционеров) я арестовал всех её наиболее видных членов находившихся в столице и приказал немедля разыскать остальных.
- Арестовывать начал я, разумеется, с Гагарина, - продолжил излагать Игнатьев. - Он оказался весьма слаб телесно и, после небольшого физического воздействия, все нам рассказал. Примерно пятнадцать минут назад, - глянув на часы, зачем-то уточнил Павел Николаевич.
- И, последнее. Быть может, вам ещё не доложили, но на вашего дядю, Великого Князя Константина Николаевича, так же было совершенно покушение. О, ничего страшного! - предугадывая мой вопрос, поспешил успокоить меня Игнатьев. - Бомбист промахнулся и князь отделался легким испугом, но, тем не менее, считаю, что ваши ближайшие сторонники вне дворца могут находиться в опасности. Я уже принял меры по усилению охраны.
- Бомбист же, вот уж совпадение, снова оказавшийся поляком. Он схвачен и сейчас допрашивается, - граф ненадолго замолк, давая мне время переварить вываленную на меня информацию. - Каковы будут дальнейшие распоряжения?
- Пока никаких, - негромко сказал я, потрясенный мыслью во что вылился такой, казалось бы, безобидный ранее заговор. - Хотя…- меня обуял бешеный приступ ярости. - Объявите в газетах, что на меня и мою семью было совершено покушение. Передайте нашим послам в Европе, особенно в Британии, чтобы непременно настаивали, что новорожденного наследника Российского престола, внука королевы Виктории, убили именно поляки. Прибавьте, что они же едва не убили и императрицу. Не раскрывайте подробностей, просто скажите, что заговором руководили польские магнаты и шляхта, соблазнившая своими посулами часть русской аристократии. После организуйте пару утечек с нужной нам версией событий, сплетням всегда верят охотнее, чем официальным газетам. Ну не мне вас учить, граф! Так же подготовьте войска к отправке в Царство Польское и Привисленский край. Там непременно вспыхнет бунт. Я напишу письмо Муравьеву, он пройдётся по ним огнем и мечом. И пусть не миндальничает! Подготовь указ об отчуждении имущества заговорщиков, - сыпал распоряжениями я. - И не скромничайте, граф, забирайте все что есть. Имения антирусски настроенных польских магнатов и шляхты - туда же, в казну. Если они окажутся чересчур осторожны и не выступят против наших войск, поводом послужит… поводом будет… - я задумался и перевел дыханье, - в конце то концов, придумайте повод сами! Впрочем, лучше сначала немного подготовьтесь, - сбавил обороты я. - Газетные статьи оставьте к завтрашнему, чтобы не насторожились раньше времени. Вам что-то непонятно, Николай Павлович? - видя вопрошавший взгляд Игнатьева и, мгновенно раздражаясь, упрямо наклонил голову я.
- Николай Александрович, - наедине Игнатьев нередко пользовался моим разрешением опускать придворные титулования, - вы понимаете, что подобные меры вызовут не только новое восстание в Польше, но, возможно, сильнейшие волнения в России? Как отреагирует на все это Европа?
- Да ты понимаешь, что я СЫНА ПОТЕРЯЛ?! СЫНА! - рявкнул я на опешившего Игнатьева так, что задрожали стекла в витражных окнах. Бурлившая во мне ярость, наконец, нашла выход. - Ты еще будешь мне говорить о том, как отреагирует Европа! - я в бешенстве треснул кулаком по столу. Перевернувшийся от удара, стакан покатился, заливая разложенные на столе бумаги коньяком. Я, не помня себя от ярости, схватил его и швырнул в камин.
- Спокойнее, Ваше Величество, спокойнее, - успокаивающее поднял руки Игнатьев. - А всё-таки выпейте. Оно вам сейчас не повредит, - он подхватил графин, подошел к серванту, вынул низкую, толстую коньячную рюмку на тонкой ножке и доверху наполнил её янтарным напитком.
Я, не глядя, выхватил из его руки огромную рюмку и, отвернувшись, одним махом осушил наполовину. От крепкого спиртного дыхание перехватило, я закашлялся, слезы потекли по лицу. Странно, но именно эти слезы, как будто высвободили боль от недавних событий. Но как же так? Сын. У меня мог быть сын. В том мире у меня было три дочери, но я всегда хотел сына. И каждый раз с рождением дочери хотел все сильнее. Мы даже подумывали с женой о четвертом ребенке. Все это вспомнилось мне сейчас в одно мгновенье, хотя и не приходило в голову раньше. Я совершенно отдалился от своей прежней семьи, всецело воспринимая себя тем, кем я по общепринятому мнению являюсь - российским Государем-Императором Николаем Вторым.
Через силу, в несколько глотков, проглотив остатки коньяка я отдышался и вытер лицо платком.
Игнатьев все это время невозмутимо ждал меня стоя напротив.
- Спасибо, Николай Павлович, - сухо поблагодарил я графа, - мне уже лучше. Прошу вас простить мою вспышку. Нервы.
- Я все понимаю, - мягко ответил Игнатьев, - и скорблю вместе с вами об утрате.
Мы несколько минут помолчали.
- Но вернемся к нашему разговору Николай Павлович, - я присел на корточки у камина и дунул в снова почти затухший очаг. Мне в лицо взметнулось облако пепла, я закашлялся, но успел в который раз отметить про себя удивление на лице Игнатьева. Да это в двадцать первом веке камин в диковинку, в девятнадцатом лишь серые будни. - Мое решение по Польше твердо, - наконец смог говорить я прокашлявшись. - В конце-то концов, она сама напросилась. - Я кинул пару березовых полешек на тускло-красные угли, освобожденные мной из-под слоя пепла. Снова подул в камин, сухо затрещала береста, по поленьям весело заплясали красные язычки пламени.
- Решили все таки вернуться к идее с конфискациями? - уточнил граф. - Ну что же, я не против, - согласно кивнул он. - Магнатов можно и поободрать. Тем более что после процесса над Крымскими интендантами мы неплохо набили руку в этом деле.
- Вы не совсем правильно меня поняли, граф, - я немного поморщился и добавил, - не в последнюю очередь я хочу основательно проредить саму шляхту.