– Алла Владимировна, если можно, соедините Олега Владимировича с директором.
Лосев появился у них на работе всего пять дней назад, но сразу внес свежую струю в ее мучения с резиновой конструкцией. К его приезду оптимальное местоположение штырьков было определено, но их количество существенно перевалило за десять. Во-первых, он предложил заменить рядом стоящие штыри с одинаковым потенциалом на полоски, чем существенно уменьшил их количество. Во-вторых, высказал совершенно здравую мысль, сколько с резинкой не играй, лампы не получится, надо пробовать в металле, тем более что у них все под рукой, производство катодов, штырьков, каких душа пожелает, и стеклодувы есть, любой баллон можно изготовить.
Устройство первой опытной стержневой лампы вышло таким.
Нитевидный катод, покрытой оксидным слоем, с двух стоpон от него расположены металлические полоски-пластины первой сетки. Электроны эмитируются в промежутки между пластинами первой сетки, формируя два ленточных пучка. Фактически первая сетка служит экраном, переправляющим электроны в пучок. Далее, с обеих стоpон каждого из двух ленточных электронных пучков, находятся стержни второй сетки, затем стержни третьей сетки соединенные с катодом и создающие минимум потенциала для подавления динатронного эффекта, далее полоска анода, на которую попадает электронный пучок. По бокам анодной полоски – стержни экрана соединенные с катодом, обеспечивающие направление всего электронного пучка на полоску анода.
Поскольку расстояния и потенциалы электродов подобраны так, что образуется электростатическая линза, фокусирующая электронный поток в точку между стержнями второй сетки, то колебания напряжения на ней, существенно влияют на прохождение тока. Сразу был понятен недостаток такой конструкции. Токоотбор в направлении анода будет значительно больше, чем в направлении полосок первой сетки, что будет приводить к большему износу катода. Несмотря на этот недостаток, размеры, стоимость и экономичность новых ламп была несомненным достоинством, и Оля обосновано надеялась, что новое изделие вытеснит лампы с навитой сеткой в тех приложениях, где их можно будет заменить стержневыми пентодами.
Второй несомненный плюс заключался в том, что практически на том же оборудовании с небольшими изменениями можно было в разы поднять выпуск ламп и уменьшить их себестоимость.
– У вас, Олечка, с первого раза получились характеристики классического пентода. От всей души поздравляю. Честно говоря, сам не верил что такое возможно. Но я уже придумал, как можно по-другому расставить стержни, – Лосев увлеченно начал демонстрировать на их аналоговом компьютере новую схему потенциальных полей. Видно еще вчера палки двигал под мембраной, пока я бегала к стеклодувам, стержни в баллон заваривала и воздух откачивала, подумала Оля.
– У нас получились. У нас, Олег Владимирович, без вас, я бы образец еще месяц собирала, и штырьков бы двадцать всунула с распайкой, которую трудно выполнить. Посмотрели бы все на это и сказали, трудозатраты те же, выпуск ламп не вырастет, не время, товарищ Стрельцова, твоим лампам, будем выпускать те, что освоили. Так что готовьтесь к докладу, я пойду наше начальство проинформирую, думаю, сразу смотреть прибегут.
– И не подумаю. Вы автор – вы и докладывайте.
– Вы начните, все-таки вы начальник, под вашим руководством и непосредственным участием проходил последний этап, а дальше дадите мне слово. Хорошо? – Не слушая ответа, Оля стремительно убежала в административную часть здания искать директора и главного инженера.
Ее отношения с Лосевым складывались нормально. С первого взгляда она поняла, что Олег Владимирович это реинкарнация лорда Кавендиша. Даже внешне он был на него похож. Такой же худой, неразговорчивый и углубленный в себя. Единственное отличие заключалось в том, что если лорд Кавендиш не считал даже нужным информировать других о своих открытиях, то Олег Владимирович делал это с удовольствием. Он сразу собрал часть приборов и начал что-то измерять, записывая результаты в большую тетрадь, с которой никогда не расставался. Только лично познакомившись с ним, Оля поняла, как можно остаться без работы, в Ленинграде, имея такие знания и опыт. Она сразу запретила девчонкам-лаборанткам тревожить Олега Владимировича, когда он работает. Но какая женщина поверит в дружеское расположение другой женщины? Ее добрый совет был воспринят как узурпация отношений с начальством, и с такой несправедливостью тут же начали бороться. Правда, после того как первая нарушительница выбежала от Олега Владимировича в слезах, все стали ходить возле него на цыпочках. То богатство русской речи в его исполнении, которую слышала и остальная часть женского коллектива лабораторий, лучше всего охарактеризовала пострадавшая, после того как выплакалась,
– Лучше бы обматерил, чем такое говорить.
Все обязанности начальника выполняла дальше Оля, Олег Владимирович воспринимал это как само собой разумеющееся, для него было главное, чтоб его не трогали и не отрывали от исследований. Так он понимал свою должность, но когда его просили помочь, никогда не отказывал, забрасывал свои измерения и уделял столько времени, сколько было необходимо для решения проблемы. Заслуга в том, что появилась пробная лампа выполненная в железе, была целиком его. Когда дело доходило до тонкостей, Оля понимала, что не знает как быть дальше, каким припоем паять, из какого материала что делать, в какой последовательности выполнять операции, все то, что дается только многолетним опытом. Но училась быстро, как будто вспоминала что-то знакомое, но основательно забытое.
Директор и главный инженер в работу лаборатории не вмешивались, к характеру Лосева относились с пониманием, видно тоже ученых видали, недаром столько лет проработали в отделе электронных ламп московского электрозавода. Раз лаборатория оказывает практическую помощь цехам, значит, все в порядке.
Выслушав с улыбкой взаимные обвинения Лосева и Оли в изобретении стержневой лампы, они сами сели за приборы и начали мерить характеристики.
– Наработку на отказ проводили?
– Нет, Павел Митрофанович.
– Ваша задача изготовить пробную партию таких ламп. Было бы очень хорошо, чтоб завтра, в конце дня, лампы уже были готовы. Половину поставить на испытания, половину выдать мне или Виктору Андреевичу. И примите мои поздравления, товарищи. Вы сами не понимаете, какое дело сделали для страны. Твое мнение, Виктор Андреевич?
– Трудно оценивать на глаз, Павел Митрофанович, но, думаю, себестоимость будет меньше раз в пять, лампа очень технологична, намного меньше сборки и пайки. Такой лампы нет ни у кого. Надо срочно пересылать на "Светлану", Сергею Аркадьевичу. Пусть смотрят, проверяют и начинают менять схемы своих приборов под эту лампу, а нам нужно Главэспром поставить в известность.
– Я разве тебе не говорил? Лютов сам к нам после выходных пожалует с проверкой перед октябрскими праздниками. Так что будет, чем обрадовать. За работу товарищи! Виктор Андреевич помоги товарищам, подумайте какую оснастку изготовить, надо готовиться к опытному производству. Может так статься, что и в план на следующий год нам уже это изделие могут включить. Если не с начала года, то во втором полугодии наверняка. Фактически это готовый маломощный пентод, можно практически сразу применять в старых схемах, думаю, его характеристики подойдут. Только питание катодное поменять и готово.
– Схему все равно перерабатывать придется…
– Переработают. Лютов скажет, переработают. "Светлана" по три новых лампы в год создает, и сразу схемы под них меняют и в план включают. Так что под эту лампу тоже посуетятся. И еще, Виктор Андреевич, прикинь, сколько мы таких ламп сможем выпустить в следующем году, сохранив выпуск остальной номенклатуры на достигнутом уровне.
– Так ты, товарищ директор, задумал весь прирост в следующем году на новое изделие перебросить. Хитер ты однако!
– А кто мне две недели назад при ознакомлении с планируемой в следующем году номенклатурой и количеством изделий доказывал, что мы эти планы не выполним?
– Не выполним, я от своих слов не отказываюсь.
– А это выход. Тем более что лампы такой во всем мире нет. Схемы перерабатывать все равно под эти лампы придется. Чем раньше освоят, тем им же легче будет. Через три года такой выпуск радиоэлементов по стране запланирован, что уже ничего не поменяешь. Главное, начальство убедить, чтоб нам вместо прироста старой номенклатуры, новое изделие в план включили.
– Товарищ директор, а у нас к вам просьба есть, даже две.
– Какие у вас просьбы, товарищ Стрельцова?
– Вот мы тут с Олегом Владимировичем список материалов набросали для перспективных исследований. И еще мы тут новый способ изготовления радиоприборов придумали и хотим его продемонстрировать на конкретном примере. Если нам разрешат, мы спроектируем с Олегом Владимировичем и изготовим рацию по новой технологии. Это будет лучшая рация в мире. Чтоб буржуазные ученые убедились в превосходстве советской науки.
– Понятно… проектируйте рацию, посмотрим, что у вас получится. Поставьте в известность товарища Бортникова. Он вам расскажет правила работы с такими изделиями. Сохраняться оно будет у него в сейфе. Для работы будете у него получать и приносить в конце дня обратно. А зачем вам германий?
– Так я читала в журнале, что опыты проводят с германием, хотят диод на контакте с металлом получить. И мы такие опыты проведем. Олег Владимирович первым в мире радиоприборы на кристаллах получил, нам отставать от буржуазных ученых нельзя.
– Понятно…
***
После приветствия, усадив Артузова за стол, где уже сидел Ежов, Сталин спросил.
– Есть ли у вас новости по нашему делу, товарищ Артузов?
– Нет, товарищ Сталин, последней была шифровка нашего резидента из Стамбула, о которой я вам докладывал.
– Три дня как Троцкий выехал из Турции, а у нас никаких известий.
– Исполнители получили всеобъемлющие инструкции, нами предусмотрены все вероятные и невероятные события. Товарищ Сталин, операция подготовлена очень солидно, я думаю, в ближайшие дни, а может и часы, мы получим исчерпывающую информацию.
– Что с Тухачевским?
– Визит проходит в рамках утвержденного плана. Товарищ Тухачевский находится под постоянным наблюдением.
– Хорошо, значит, будем ждать. Вы подготовили материалы по делу военных?
– Как вы знаете, товарищ Сталин, мне для работы была выделена отобранная мной группа работников НКВД, которые вели оперативную работу по этому делу. Как я понимаю, вместе с делом, эти работники переходят в непосредственное подчинение товарищу Ежову. Материалы собраны, в настоящий момент это около сорока томов по восьми фигурантам. Люди ждут команду, куда им переезжать вместе с материалами. Грузовые машины я заказал, так что все готово. Я, со своей стороны, готов доложить какие результаты нам удалось получить за почти четыре месяца работы.
– Нэ нужно. Я ввел товарища Ежова в курс дела. Скажите свое мнение, товарищ Артузов, какие шаги нужно предпринять дальше по этому делу?
– Сперва, я бы назначил всем восьмерым новые должности так, чтоб отправить их из Москвы по разным районам СССР. Потом можно приступать к арестам и допросам. Материалов в деле и вещественных доказательств вины достаточно для судебного процесса.
– Кого в первую очередь следует отправить из Москвы, с вашей точки зрения?
– Уборевича и Тухачевского.
– Вы их считаете самыми опасными?
– Да, товарищ Сталин. У них большой авторитет в войсках. И как следует из последних данным оперативного наблюдения, их встревожила отставка Ягоды. Теперь уже ясно, что Ягода несколько последних лет прикрывал их, те данные по Тухачевскому которые он получил от меня еще больше года назад, он дальше, вам или Ворошилову не передал. Поэтому медлить нельзя. Но арестовывать их в Москве я бы не советовал.
– Ну что ж. В этом есть смысл. Товарищ Ежов определите сотрудников занятых по этому делу, раз люди ждут. У вас готовы помещения, куда они могут переехать с материалами дела?
– Все готово, товарищ Сталин.
– Тогда распорядитесь, а вы, товарищ Артузов, пока, почитайте это письмо, которое получил товарищ Ежов.
Сталин протянул Артузову несколько листов бумаги отпечатанных на машинке. Просмотрев их, Артузов отметил, что машинка, судя по шрифту, новая, ни даты, ни подписи нигде не стояло. По смыслу это была анонимка на него, причем события и факты были искусно подобраны, чтоб подтвердить основную мысль. Ягода – тайный троцкист, Артузов – его пособник, который покрывает во внешней разведке двойных агентов и троцкистов. Дальше шел перечень агентов отмеченных этим несмываемым пятном.
– Что вы можете сказать по поводу изложенных фактов, товарищ Артузов?
– Факты все изложены точно, товарищ Сталин, и перечисленные агенты безусловно троцкисты, некоторых из них мы обосновано подозреваем в двойной игре и соответственно используем. Это особенность внешней разведки, товарищ Сталин, там мало рыцарей и достаточно много грязи.
– Мы это все знаем, товарищ Артузов. Что вы можете сказать по поводу автора этой записки?
– К сожалению, из текста можно сделать только единственный вывод – это мой бывший заместитель по ИНО, вр.и.о. начальника ИНО, товарищ Слуцкий. Никто другой не обладает такой полной информацией.
– А почему к сожалению?
– Неприятно разочаровываться в людях, товарищ Сталин, я уважал товарища Слуцкого, он опытный работник и профессионал.
– В таких случаях говорят "к счастью", товарищ Артузов, когда знаешь кто твой враг, а кто твой друг – это большое счастье.
Сталин замолчал и задумчиво ходил по кабинету, не обращая внимания на Артузова. Затем внезапно остановился и направив на него трубку, спросил
– Как вы оцениваете состояние дел в Разведупре РККА?
– Дела наладились. Конспирация, методы работы сотрудников изменились к лучшему. Я доволен проведенной работой, товарищ Сталин.
– Значит, вы можете вернуться на прежнюю должность. Завтра вы получите приказ. Думаю, для товарища Слуцкого это будет приятной неожиданностью.
– Слушаюсь, товарищ Сталин.
***
Оля сидела с Толиком в кинотеатре, на последнем ряду. Они смотрели фильм "Чапаев". Толик сегодня сдал на норматив "Ворошиловского стрелка" первой ступени, и Оля в честь этого согласилась на культпоход в кино. Поскольку фильм этот шел уже второй год подряд, вся страна знала его практически наизусть. Поэтому они мало смотрели на экран, а в основном целовались. Распалившись, Оля все пыталась подобраться поплотнее к Толику, но он отбивался, не давая чинить над собой насилия, и смущенно шептал.
– Ну что ты делаешь, Оля, люди кругом, – а она упорно лезла к его ремню, пытаясь его расстегнуть, приговаривая.
– Перестань, Толик, что ты как маленький, люди кино пришли смотреть, а не на тебя.
– Это ты перестань! Что ты лезешь ко мне, как последняя блядь!
Мир поскучнел, в груди что-то тупо заныло. Оля взяла пальто и, быстро выбежав из кинотеатра, заскочила в первый же подъезд. Из дверей кинотеатра выбежал одетый в шинель и застегнутый на все пуговицы Толик. Осмотрев пустынную улицу, освещенную редкими фонарями, он бросился в направлении ближайшей трамвайной остановки, непрерывно вращая головой во все стороны.
Подождав, пока он скроется за поворотом, Оля вышла из подъезда и пошла в противоположную сторону. Ее губы шептали незнакомую песню со странной мелодией.
В городе, вечером, мираж неоновых огней,
Знаешь, я, сильная, но одиночество сильней…
Но сильней, пустота, губ сухих немота
Меня ты выслушать сумей…
Школьница, я все-таки в душе, все та же школьница,
От обид все также под лопаткою болит.
Хочется, мне так тебе в любви признаться хочется…
– Но, видно, не судьба, – грустно сказала Оля и попыталась разобраться, куда это она забрела.
– Если поворачивать все время направо, выйдешь из любого лабиринта. Вот хороший случай проверить математику практикой, – сказала она вслух и повернула в ближайший правый переулок.
Была у Оли мысль, что надежней все-таки развернуться на сто восемьдесят градусов, но возвращаться, плохая примета, твердо сказала она самой себе и не послушалась надежной мысли. Переулок был темный и неровный. Но Оля твердо знала, что отважные герои всегда идут в обход, поэтому смело продолжила свой путь. Не успела она найти следующий поворот направо, как дорогу ей заступила темная фигура.
– Быстро снимай котлы и побрякушки, шмара!
– И трусы тоже снимай, гы, гы, гы, – радостно заржал над своей такой удачной шуткой второй персонаж, стоявший чуть слева.
– Хорошо, – просто и спокойно согласилась Оля, продолжая двигаться к темной фигуре.
– Стой, шмара, – согнул в локте свою правую руку первый, демонстрируя заточку из напильника.
– Стою, – покорно согласилась Оля. Подойдя практически к острию, она сильно ударила указательным пальцем правой руки в глаз вымогателя. Левой рукой она схватила заточку, чтоб она не упала вместе с хозяином, и легко перебросила ее в правую руку, словив обратным хватом.
– Ты что творишь, сучка! Ты что с Коляном сделала?
– Убила, – негромко сказала Оля, двигаясь к противнику, так, чтоб оказаться напротив и чуть правее.
– Получай! – Он резко выбросил свою правую руку с финкой в направлении ее груди.
Подбив своей левой его руку с ножом вправо от себя, Оля резко развернулась на левой ноге, уходя от лезвия, и не глядя ударила себе за спину, попав ему заточкой в правый бок. Отпустив рукоятку, она развернулась обратно и начала выворачивать нож из слабеющей руки.
– Отдай! Не будь таким жадным, – ласково просила она, стараясь не порезаться.
Вывернув нож, подняла его двумя пальцами за гарду и, подойдя к первому телу, аккуратно всадила его в глаз, нажав левой рукой на круглое оголовье. Выдернув из тела второго участника поножовщины, свалившегося к этому времени на землю, окровавленную заточку, вложила ее в левую руку первого, логично рассудив, что левой рукой проще пырнуть соперника в правый бок.
– Вот теперь полный порядок, – радостно объявила она.
Достав из кармана платок, она протерла гарду и оголовье финского ножа. Только после этого Оля заметила кровь на своей левой руке.
Видно, порезалась, когда сбивала руку в сторону, подумала она. А нож грязный, йода рядом нет, не хватало еще от заражения крови загнуться. Пенициллина в аптеках тоже нет. Его еще не изобрели. Дура, какая я дура! Пенициллин, грибки, доктор Флеминг, Лондон. Мысли замелькали в голове хаотическим потоком, вызывая знакомое головокружение.
Не хватало еще тут в обморок грохнуться, подумала Оля. Замотав платком руку, она решила больше не испытывать судьбу, развернувшись, быстрым шагом направилась обратно в направлении кинотеатра.
Все, что не убивает, делает нас сильнее, подумала Оля. Вот и пригодилась мне, Ростик, твоя наука.