* * *
– Пропал, значит? – задумчиво проговорил князь Рюрик, он же – Хрёрек-конунг. – Припоминаю: с ним это уже случалось?
– Так и есть! – подтвердил Стюрмир. – В Роскилле. Его, пьяного, ободрали и продали купцу одному.
– Аслаку Утке, – уточнил Свартхёвди. – Ты потом его кнорр Одину подарил. Мы узнали быстро, потому что девка одна проболталась.
– И здесь тоже баба, – Хрёрек поскреб ногтями шрам на груди. – Но эта уже ничего не расскажет.
– Сын мой, – вмешался в разговор Гостомысл. – О чем ты? Убита дочь моего гридня. Ее убийца – твой человек, и он сбежал! Надо искать и наказать!
Свартхёвди захохотал. Его поддержали остальные хирдманы.
Гостомысл набычился, собрался рявкнуть что-то грозно-обидное, но вмешался Хрёрек:
– Ульф не убивал твою колдунью! Это доказано.
– Кем же? – выпятил бороду Гостомысл.
– Мной, – подал голос отец Бернар.
Князь ладожский глянул на него и задумался. Второй день он принимал снадобье, которое дал ему этот лекарь. И боль почти ушла. И даже обмякший уд вроде оживать начал. Сегодня с утра.
Конечно, лекарь – человек нурмана Ульфа. Может и солгать. Но вмешался он вовремя. Гостомысл обязан защищать своих, но ссориться с зятем нельзя ни в коем случае. И поддакивать ему – тоже. Все должны видеть, что Гостомысл – настоящий князь, а не пристяжь при дочкином муже.
– Обоснуй, – разрешил Гостомысл.
И лекарь обосновал. Умно и толково.
– Что ж, велю людям своим поспрашивать, кто что видел, – объявил Гостомысл.
Но про себя решил, что делать ничего не станет. Не понравился ему этот Ульф Свити. Только появился и уже столько дел натворил. А кому потом с обиженными замириваться? Гостомыслу. Нет уж, пропал так пропал.
– Конунг, позволь нам самим правду искать! – воскликнул Свартхёвди, когда посторонние ушли и в горнице остались только свои. – Знаю я, чьих это рук дело! Задорей, хирдман Водимиров! Харра сказал: когда нас не было, он к тебе приходил. Жаловался. А в ту ночь тоже пропал. Он это, больше некому! Но в Ладоге кое-кто из людей его остался. Мы их знаем. Позволь нам их расспросить!
– Нет! – отрезал Хрёрек. – Никого в Ладоге не трогать! Пусть Гостомысл – сам.
– Да не станет он никого искать! – возмущенно закричал Стюрмир. – По роже его толстой видно!
– С каких это пор, хускарл, ты стал зрящим правду? – холодно поинтересовался Хрёрек.
– А с тех пор, как ты своего хёвдинга…
На этот раз Стюрмира остановил уже Медвежонок. Очень вовремя. Пока тот в сердцах не сказал то, что обратно не проглотишь.
– Конунг, мы тебя знаем, – сурово произнес берсерк. – Ты нам всегда был как отец. И таким остался. И мы верим тебе, как сыновья отцу. Ты мудр и справедлив. Скажи нам, как помочь моему брату, и мы сделаем, как ты скажешь. Клянусь богами Асгарда!
Суровая складка на лбу конунга разгладилась.
– Потерпи немного, Свартхёвди Сваресон, – сказал он мягко. – Скоро вернется Трувор Жнец со своими варягами. День или два. Вернется Трувор, вернется мудрый Ольбард. Мы с тобой здесь – чужие. Они – свои. Им добром скажут то, что ты узнаешь только с помощью железа. Если Ульфа и впрямь захватил Задорей и не убил его сразу, то пара дней ничего не изменит. Если убил, то мы найдем убийцу и накажем. Но я не думаю, что твой брат мертв. У него особенная удача. Она не может уберечь его от бед, но потом твой брат всегда выскальзывает из западни. И возвращается с прибытком. Я не верю, что какой-то Задорей смог перехватить его удачу. Подожди, Сваресон. А пока мы подарим богам добрую жертву, чтобы они получше приглядывали за моим хёвдингом.
* * *
Мир был прекрасен. Чист и гармоничен, как песнь соловья.
Какая-то часть моего сознания понимала, что я умираю. Но то была совсем небольшая и не слишком важная часть.
Задорей ушел и не вернулся. Оставил меня привязанным к дубу на весь день. И на ночь, во время которой меня, как ни странно, никто не скушал. Ну комары разве что.
А под утро ко мне пришел мой Волк и лег рядом. И смерть перестала иметь значение. Мир обратился в свет, а я пребывал внутри, в дивном равновесии. Я и мой Белый Волк. А вокруг царила нирвана. Или как там еще это называется…
И вот вся эта неземная благодать была нарушена прекрасной незнакомкой.
Честно говоря, ее красоту я оценил позже. В тот момент, возвращенный из грёз в лоно реальности, в царство боли и тщеты, я лишь злобно шипел, пытаясь привести свою закоченевшую от пут и неподвижности тушку в условно вертикальное положение. Затем живительная влага полилась мне в глотку, и я обрел способность говорить. Вернее, ругаться. Ругался я по-русски, потому что за годы жизни с северянами так и не научился их заковыристым проклятьям.
Потом влага пролилась на мои запекшиеся веки, я обрел способность видеть, и мне стало стыдно.
Потому что это был не Задорей.
Девушка. Молодая. Красивая. На лице – внимание, строгость и чуть-чуть сострадания. На полмизинчика.
– Кто ты, чудное видение? – просипел я, радуясь, что хоть исподнее мне оставил мой похититель. Мог бы и донага ободрать, и тогда не только лицо, шея и конечности, но и вся моя тушка превратилась бы в комариный корм.
– Можешь звать меня Зарей, человек, – разрешила красавица. – Давно ты здесь кровососов кормишь?
Хороший вопрос. А я знаю?
Нет, знаю, конечно. Сознание возвратилось. В полном объеме. А вот Волк – ушел.
Итак, принайтовали меня к дереву с утра. Вопрос: это еще завтра или уже послезавтра? День, потом ночь… Сутки, в общем. Вряд ли больше, судя по тому, что жажда мучит, но обезвоживания вроде нет. Хотя не стоит забывать, что пребывал я в состоянии особенном… Может, я – как йоги, которых на неделю в землю закапывают, а им – хоть бы хны?
– Это важно? – спросил я у девушки.
Та покачала головой. Хорошая голова. Гордо посаженная. Головной убор бисером шит. Тем, который ладожане подданным вместо денег навязывают. Поверх шапочки – платок. И, похоже, шелковый. Ой не из простых девица, чует мое трепетное сердце. И лицом, как сказано выше, лепа. Причем по-благородному лепа. В этом мире такая откровенная демонстрация красоты сродни явному вызову. Нравлюсь? Хочешь посягнуть? Ну, давай. Рискни здоровьем.
– Скажи мне, Заря, могу ли я обратиться к тебе с просьбой?
Учтивость для человека в моем положении – единственная возможность продемонстрировать статус. Учтивость и выдержка.
– Говори, – разрешила мне красавица.
Нет, пожалуй, не красавица. Просто симпатичная. Это моя Гудрун – красавица, а Заря…
Не знаю. Не важно. Это вообще неуместные мысли в моем нынешнем положении.
– Не могла бы ты меня развязать? – попросил я. – Очень, понимаешь, нос чешется.
– Да уж не знаю…
Красавица выпрямилась и сделала шаг в сторону. Мне потребовалась немалая сила воли, чтобы повернуть голову без матерщины. Шея просто как деревянная. Ага. Девушка-то не одна. На заднем плане – добрый молодец маячит. Жаль, спиной стоит, личика не кажет. И девушка тоже не пустая. Поясок поуже стандартного, но вполне себе боевой. И кинжал на нем хороший, узкий, длинный, в добротных ножнах. И – вот это правильно! – полный колчан стрел и лук в налуче.
– Почему не знаешь, прекрасная Заря?
– Потому что не знаю, кто и почему тебя к дереву привязал.
Хм. Отвечать на этот вопрос следует, крепко подумавши.
– Привязал меня человек по имени Задорей, – я решил пока придерживаться правды. – Он же хитростью увез меня из Ладоги. Не родич тебе Задорей?
Уточнение требовалось, потому что я помнил: Задорей намеревался оставить меня своей родне. И мы вполне могли быть близко от его малой родины.
– Не родич?
Легкое качание головой.
У меня отлегло от сердца. Родич – это святое. Во всех остальных случаях можно договориться.
– Что ж, тогда я могу продолжить: имя мое – Ульф Вогенсон по прозвищу Ульф Свити, Белый Волк, и я – хольд Хрёрека-конунга, что породнился ныне с князем Гостомыслом.
– Ульф Вогенсон? – О, какая скептическая улыбочка! – Отец рассказывал мне о человеке, которого звали так. Но ты ошибся. Его прозвище не Свити, – тут она перешла на скандинавский, и выговор, надо сказать, у нее был прекрасный. – Его зовут не Ульф Белый, а Ульф Черноголовый. Ты ошибся, человек.
– Его звали так, – я тоже перешел на язык викингов. – Но прошлым летом человек по имени Хавгрим дал мне другое прозвище, и оно показалось всем более подходящим.
– Складно, да не ладно, – она снова перешла на словенский. – Не верю, что Задорей, не самый славный из дружинников князя Водимира, – презрительная гримаска, – совладал бы с таким воином, как Ульф Вогенсон. Пожалуй, я оставлю тебя здесь, человек. Пусть у комаров будет праздник.
– Он и не совладал, – буркнул я. – Колдовство меня победило. Женское. Могу даже имя назвать. Горёна-ворожея.
На славном личике отразился мыслительный процесс. Недолгий.
– Слыхала и о ней, – кивнула девушка. – Выходит, ты и с Гостомыслом что-то не поделил, человек, назвавшийся Ульфом Вогенсоном.
– Чего? – Соображал я туго. Неудивительно, учитывая мое состояние.
– Горёна – дочь Гостомыслова гридня. И ладожскому князю служит.
– Не только ему. И не служит, а служила, – внес я поправку. – Твой знакомый Задорей ее зарезал.
– Зачем ему?
– Затем, чтоб лишнего не сболтнула. Ну и денег не платить. Не бесплатно же она меня зельем опаивала.
– О-о-о! – Заря как-то не по смыслу сильно отреагировала на мои слова, оживилась: – Слыхал, братец?
Воин, стоявший ко мне спиной, обернулся, явив моему взору розовощекое безусое личико парнишки лет пятнадцати. Сюрприз. Я был уверен, что он – постарше. При таких-то плечищах.
– Верно люди говорят, – произнес паренек ломким баском. – Мертвый колдун опаснее живого.
– А теперь я хочу спросить, – влез я в общение родственников. – О чем это вы?
Девушка загадочно улыбнулась. Не снизошла. Ну как ей доказать, что я – это я? А может, не стоит доказывать? Мало ли кто ее отец и что он рассказывал обо мне? Может, добрый словенин учил дочку резать всех викингов, какие попадутся. А особенно таких опасных, как Ульф Черноголовый? Хотя вряд ли. Слишком уж хорошо она на языке северян говорит. Не те еще времена, когда язык потенциального противника входит в обязательный пакет разведчика.
– Послушай меня, Заря-красава, развяжи ты меня! – взмолился я. – Развяжи и дай вон хоть кинжал твой. И когда вернется Задорей, я покажу тебе и ему, что я и есть Ульф Вогенсон!
– Ничего ты ему не покажешь, – молвила красотка с той же загадочной улыбкой.
Я похолодел. Неужели я до такой степени разучился разбираться в людях, что даже юная девушка может меня так легко обмануть? Неужели она – на стороне Задорея?
– Я освобожу его, сестра, – сказал плечистый парнишка, доставая меч.
Это был не вопрос – утверждение.
Я слишком устал, чтобы спрашивать, отчего меня намереваются освободить: от пут или от жизни. Просто смотрел и ждал. Недолго. Меч ширкнул в воздухе – и я повалился на бок.
– Ну и зачем? – поинтересовался я из крапивы, в которую зарылась моя многострадальная голова.
– Прости моего брата, человек, назвавшийся Ульфом, – пропела Заря и хихикнула. – Этот меч у него недавно. Хочется покрасоваться.
Парнишка проворчал что-то недовольно, но я услышал, как он вернул меч в ножны, затем меня снова усадили и наконец-то освободили от пут.
А потом паренек втянул носом воздух и проговорил задумчиво:
– Волком пахнет… Слышь, Зарёнка, от травы волком пахнет. А следов – нет… О! Так это от него пахнет!
Оба уставились на меня. Девушка забавно сморщила лоб, что-то соображая…
А потом повела себя странно. Опустилась на колени, взяла мою правую руку и прижала к щеке. Жаль, что рука так онемела, что я ничего не чувствовал: прикосновение должно было быть приятным. Для меня. А для щеки – не очень. Ладонь у меня теперь – что стиральная доска. Ничего удивительного при моей новой профессии.
– Прости меня, Ульф Вогенсон, Черноголовый, Белый Волк, брат отца моего по мечу и палубе! Заря, дочь Трувора Жнеца, молит тебя забыть о непочтительности!
Вот же тесен мир: в диком лесу над Волховом наткнуться на детей моего брата по хирду! Хотя, если быть точным, это не я, а они на меня наткнулись.
– Вильд! А ты что стоишь столбом? – воскликнула девушка. – Виноваться живо!
– Ну вот еще! – проворчал сын Трувора. (А ведь как похож на папу! Я мог бы и раньше признать!) – Это он меня благодарить должен, что я его унюхал. Не то сидел бы он тут, пока от жажды не помер или зверье не зажрало. Хотя нет, его-то как раз зверь бы не тронул.
– Брат у меня чуйкий, как пес, – похвасталась Заря, растирая мне руки. – Его в детстве Симаргл лизнул. Так мама говорит.
Я не возражал. Сидел, стиснув зубы. Когда в онемевшие конечности возвращается жизнь, это неприятно. Зато как приятно будет встретить Задорея, если тот все-таки намерен вернуться. Особенно если славный отрок одолжит мне на минутку свой мечуган.
– А Задорея здесь ждать ты будешь напрасно, – угадал мои мысли чуйкий отрок.
– Это почему же? – забеспокоился я.
Желание проучить косичкоусого было столь велико, что я готов был напасть на него хоть с голыми руками. Урою гада!
– А не придет он.
В мои руки стараниями Зари постепенно возвращалась жизнь. Ноги уже отошли: там узлы были послабее.
– Придет! – уверенно заявил я. – Он мне глаза выколоть обещал. Ужель от слова откажется?
Паренек хмыкнул, а Заря поинтересовалась драматически:
– Простил ли ты невежество наше, Ульф, сын Вогена?
– Какой там – простил! – усмехнулся я. – Вот когда подарки мои примете, тогда и прощу. В Ладогу со мной пойдете?
– Так мы в Ладогу и идем, – степенно сообщил Вильд. – Ты – с нами?
– Охотно. Только это… Я сначала все же попробую дождаться Задорея. Вдруг он придет – а меня нет. Расстроится же!
Заря хихикнула, а Вильд с легким раздражением повторил:
– Не придет он.
– Откуда ты знаешь?
– Да вот знаю! Пойдем со мной – и ты будешь знать.
Как я узнал позже, в этом был весь Вильд. Чувство юмора – очень специфическое. Зато за слова свои отвечает на сто процентов.
Да. Задорей меня не бросил. Но вернуться бы точно не смог. По физическим показателям: многие жизненно важные части его организма были утрачены. А точнее, скушаны.
Что не поделили Задорей с Михал Потапычем, осталось загадкой и для меня, и даже для более опытных в охотничьем деле юных Труворовичей. Может, у него был особо острый зуб на княжьих дружинников, потому что в это время медведи нападают на людей крайне редко. Разве что напорешься на медведицу с медвежатами.
Но это, по словам Вильда, был именно самец. И напал на Задорея крупнейший хищник наших лесов неспровоцированно и внезапно, поскольку меч Водимирова десятника так и остался в ножнах. Рядом с мечом почему-то стояли сапоги. Нетронутые. Вот такая сюрреалистическая картинка: меч, сапоги и куча разбросанных в беспорядке медвежьих объедков. И стаи мух, разумеется.
О том, как именно погиб Задорей, вопросов не было. А вот почему на него набросился мишка – загадка. Летом, когда еды полно, косолапые с людьми обычно не связываются. Тем более с такими, от кого железом пахнет. Мишка – зверь серьезный, но охотятся все же на него, а не он. Хотя можно допустить, что на этого уже охотились. И он обиделся. А как встретил кого-то похожего на обидчиков, так и набросился. Присел наш амбициозный десятник на пенек перемотать портянки… И уже не встал.
А вот для Зари с Вильдом вопрос "почему?" не стоял.
"Он же колдунью зарезал! – тоном всезнайки заявил Вильд. – Ясно, это она в мишку вселилась и погрызла дурака. Все же знают: мертвый колдун опаснее живого".
Я эту мысль уже слышал. И склонен думать, что распространяют ее сами колдуны. Но оспаривать не буду. Я ж сам немного… колдун.
Закапывать медвежьи объедки мы не стали. Не заслужил. А вот меч я забрал. И сапоги. И еще кое-какие предметы первой необходимости.
Меч для меня оказался длинноват. Пришлось приспособить за спину, криво и высоко, иначе бы ножны за всё подряд цеплялись. Сапоги тоже не впору оказались. Пришлось внутрь мха напихать. А ведь не показался мне покойный Задорей особо крупным. Надо полагать, потому что большинству моего датского окружения я макушкой чуть выше плеча.
Еще уцелела Задореева сумка с мелким припасом, в который входила аптечка. Взятой из нее мазью Заря обработала покусанные поверхности моего организма, и они перестали чесаться.
Вот это кайф!
Глава 19
Жертва обмана
План, предложенный Зарей, был прост. Выйти лесом к Волхову-Ольховой, а там словить "попутку" – какое-нибудь судно, идущее вниз по реке.
План я, естественно, одобрил.
Хорошие у Трувора детки получились. Княжьи. Наследники.
То есть наследником числился не только Вильд, но и старшая сестра, которая была у брата в большом авторитете. Заря, как выяснилось, с юных лет была горазда подраться и даже ухитрилась поучаствовать в настоящем боевом походе. Варяги что-то там не поделили с неизвестными мне соседями, и соседи об этом горько пожалели, потому что по результатам военных действий сменили статус с соседей на данников. Те, кто выжил, разумеется. Милая девушка с особенным удовольствием поведала, как именно убивали наиболее боевитых представителей соседского племени.
А девушка и впрямь – милая. И сложена прекрасно, в чем я имел возможность убедиться, когда она купалась. То есть купались мы вдвоем.
Никаких табу на обнаженку у варягов не было, поскольку девушка запросто присоединилась ко мне, когда я решил сполоснуться в оказавшемся на маршруте озере.
Надо отметить, спортивный тип телосложения не делал ее менее женственной. А меня она ничуть не стеснялась, пожалуй, даже немножко провоцировала. А я как раз стеснялся. Потому что… провоцировался. Нравилась она мне. Во всех смыслах. Мой тип потому что.
Впрочем, никаких особых шалостей ни с моей, ни с ее стороны. Друг к другу мы даже не прикоснулись. Хотя, уверен, изучила она меня во всех подробностях, к коим в первую очередь относились мои многочисленные шрамы. Я ее тоже рассмотрел. Достаточно, чтобы убедиться: блондинка она – натуральная. Хотя можно было и не сомневаться: ни разу не видел, чтобы здешние женщины красили волосы.
В общем, поплескались.
Вильд к омовению не присоединился. И не потому, что постеснялся купаться вместе с сестренкой. Он – сторожил. Не дома, чай. Территория, подконтрольная князю Водимиру. Всякое может случиться, и нет ничего грустнее, чем в неподходящее время оказаться слишком далеко от боевого железа.
Попутно брат с сестрой поведали мне о житье-бытье варягов в природных условиях.
В целом это житье мало отличалось от среднескандинавского. Жили – родом. Вернее, воинской общиной. Со скандинавами то дрались, то вступали в союзы. Роднились тоже. Трувор Жнец, как оказалось, ныне был единственным младшим братом главного варяжского князя. Других не осталось: из шестерых сыновей Труворова отца выжили только первый и последний. Два Труворовых племянника тоже погибли. Один – от болезни, второй – от меча.