- Собирает бумаги для пенсии. Ему назначать ее не хотят.
- Почему вдруг?
- Так он из бывших.
- То есть?
- Штабс - капитан, после Февральской революции был комиссаром Главпочтамта. Временному, значит, служил. Оттого и не дают. Вот он и собирает характеристики - что, значит, не враг трудового народа.
- Понятно. Ладно, зови. Да, постой. Сейчас - то он чем занимается?
- Литератор.
- А - а, ну давай. Пусть входит.
Орлинский повернулся к задержанному:
- Надеюсь, скоро мы встретимся вновь - уже не в этих стенах. - Он протянул датчанину пропуск.
Тот быстрым шагом направился к выходу.
Дверь отворилась, и навстречу Нильсу Кристенсену вошел болезненного вида сухощавый мужчина с тонким, довольно красивым, смуглым лицом.
- Позвольте отрекомендоваться, - начал новый гость. - Михаил Михайлович Зощенко.
Он повернул голову в сторону Нильса, и глаза его заметно расширились.
- Господи, Сергей Владиславович, вы ли это?
ГЛАВА 7
"Либо добро должно быть с кулаками, либо с протянутой рукой".
Борис Крутиер
Май 1924
Штаб - ротмистр граф Евгений Комаровский был прекрасным офицером. Лихой александрийский гусар - он успел послужить и в родном воронежском кадетском корпусе, и в строю, и адъютантом генерала Корнилова. Флер геройства, окружавший всех участников "Ледяного" похода, сопутствовал и ему, добавляя к вполне заслуженному авторитету храброго человека отсвет славы первого командующего Добровольческой армией. Пройдя всю гражданскую войну, Комаровский прекрасно мог оценить и геройское самопожертвование фронта, и гнуснейший разброд тыла, одинаково свойственные белому движению.
Эвакуированный в Галлиполи, он вместе со всеми пух от голода в предоставленном союзниками лагере для перемещенных лиц. По иронии судьбы помогло ему выжить несчастье, случившееся в семье незадолго до начала великой войны. Тогда в Венеции в собственной квартире был застрелен двоюродный брат Евгения, Павел Комаровский. Совместные усилия по расследованию дела венецианской и петербуржской полиции увенчались победой: несчастный граф Павел, обладатель большого состояния, пал жертвой обольстительной авантюристки. Та морочила ему голову, обещая выйти замуж, с помощью любовника - нотариуса заставила влюбленного аристократа подписать завещание в свою пользу, а еще одного воздыхателя отправила застрелить соперника. Пока тянулось следствие, завещание было оглашено, деньги переведены в пражский банк - по месту обитания роковой красавицы. Но тут - то ее и настигла карающая рука закона в лице великого русского сыщика Филиппова. Преступница была заключена за решетку, завещание отменено. Родственники погибшего наперебой претендовали на лакомый кусок, но война неумолимо внесла коррективы в судебное решение. Граф Комаровский остался единственным наследником состояния. Из продуваемого всеми ветрами палаточного лагеря на бесприютном берегу Средиземного моря граф Комаровский переехал в уютную квартиру в столице молодой Чешской республики.
На этом бы у кого другого и закончилась ужасная, пропитанная кровью, глава биографии, именуемая Гражданской войной, но граф Евгений Комаровский был не таков. Прежние вожди более ему не внушали доверия - слишком близко он к ним стоял и знал то, что оставалось невидимым за фанфарами парадов и лаконичными строками приказов. В Праге у лихого гусара наконец появились время и возможность все обдумать и спокойно оценить. Любовь к Отечеству, природная храбрость и ненависть к быдлу, возомнившему себя вершителями судеб, толкала к решительным действиям. Следовало продолжать борьбу. Но как?
Пользуясь упавшим на него с неба состоянием, Комаровский сколотил в Праге небольшую офицерскую группу, желавшую, как и он, сражаться во благо Отечества. Поиск личностей, способных повести за собой, продолжался несколько месяцев - как показалось Комаровскому, мучительно долго, - пока в один прекрасный день в квартиру графа не постучался коммивояжер, продававший французские велосипеды и мотоциклы.
Беседа с потенциальным "велолюбителем" длилась несколько часов, а спустя три дня в Праге уже был открыт филиал - и не только Сент - Этьенской мануфактуры, но и организации, именуемой "Внутренняя линия". Официальное назначение ее было - контрразведка, борьба с вражеским проникновением в ряды белой гвардии. Впрочем, можно ли говорить об официальности, когда речь шла об организации, существование которой оставалось секретом для большинства членов Русского Обще - Воинского Союза, а настоящие цели и средства борьбы не были известны ни генералам Врангелю и Кутепову, ни самому великому князю Николаю Николаевичу. Жесткая, спаянная железной дисциплиной, тайная организация выгодно отличалась от рыхлой и зачастую деморализованной массы белой эмиграции.
Приезд генерала Згурского был настоящим праздником и для Евгения Комаровского, и его соратников. Мысль о том, что, может быть, здесь со дня на день будет решаться судьба России, не оставляла графа, наполняя и без того энергичного молодого офицера каким - то воистину электрическим зарядом.
"Если Шведов не врет, - крутилось у него в голове, - то ситуация в России развивается именно так, как подсказывает неумолимая логика. Окончание гражданской войны свело на нет отговорки большевиков - мол, немедленному выполнению сладкозвучных обещаний мешают Юденич, Деникин, Колчак, Врангель и иже с ними. Мир без аннексий и контрибуций? Где там! Шиш на блюде - миллиардные контрибуции, потеря Польши, Финляндии, Прибалтики, части Белоруссии и Украины. "Заводы и фабрики - рабочим"? Ан нет, не получается: без опытных инженеров и управленцев завод - не завод, а груда железного лома. "Земля - крестьянам"? Это да, это можно! Вот только идея отдавать урожай с этой земли большевикам у "пахарей - кормильцев" отчего - то не вызывает бурного восторга.
То и дело вспыхивают бунты: крестьяне - на Тамбовщине, рабочие - в самом Петрограде и его окрестностях… Знаемое ли дело - во время стачки на Обуховском заводе и в Колпино десятки тысяч воспетых "товарищами" пролетариев без всякой жалости разогнали прикладами и стрельбой поверх голов! Да что там рабочие! А мятеж Кронштадтских моряков? Казалось бы, вот она, цитадель революции, ленинская гвардия! Ведь и их допекло! И это только начальные толчки того огромного вулкана, которым не сегодня - завтра станет Россия!
Недаром же великий князь Кирилл Владимирович - местоблюститель императорского престола - в своем манифесте написал: "Пусть русская армия хотя и называемая Красной, но в составе коей большинством являются насильно призванные честные сыны России, скажет решающее слово, встанет на защиту попранных прав Русского народа! И, воскресив исторический завет "За Веру, Царя и Отечество", восстановит на Руси былой закон и порядок". Если он так написал, наверняка ему известно нечто, позволяющее возлагать на Красную Армию серьезные надежды".
Граф Комаровский поглядел на генерала Згурского, углубленного в разбор корреспонденции:
- Владимир Игнатьевич, скажите, будьте так любезны, каково ваше мнение о манифесте великого князя Кирилла Владимировича.
- В котором он в императоры себя производит?
- Так точно.
- Не мое дело критиковать великих князей. Знаете ли, милейший Евгений Александрович, вот что я вам скажу: после взятия Камышина Антон Иванович Деникин присвоил мне звание генерал - лейтенанта. А мы с ним, извольте понять, в Академии Генерального штаба учились на одном курсе. И вдруг - на тебе. Он меня жалует. Как - то так мне это все нелепо стало, и передать не могу. Кресты не взаправду, звания… Смерть и кровь - те да, настоящие. А это так - игрушки для молокососов. Стыдно - с. Отписал Антон Ивановичу, - отпивая чай, по московскому обыкновению - с блюдца, усмехнулся Згурский. - Чтоб его не огорчать, сказал, что непременно присланные им погоны надену, когда войска наши Москву возьмут. Вот так - то. Пока, сами понимаете, не довелось обнову примерить. Суть же сей басни такова: можно и местоблюстителем престола, и самодержцем, и хоть императором себя величать. Но коли трон Российский там остался, а его императорское высочество здесь, то от мишуры позлащенной толку чуть. Эмиграцию российскую этот маскарад не объединяет, напротив, увы, на части рвет. Так что не обессудьте, Евгений Александрович, не одобряю.
- А насчет того, что Красная Армия сама может большевиков скинуть?
- Мочь - то она может. Вопрос - станет ли. Возможно, на этот и многие другие вопросы сможет ответить генерал от кавалерии Брусилов. Если, конечно, месье Шведов не пытается ввести нас в заблуждение. Кстати, Евгений Александрович, полагаю, следует отработать план встречи с его высокопревосходительством. Наверняка он не будет иметь возможности вот так вот запросто прийти в вашу уютную квартиру и почаевничать с нами в задушевной беседе.
- Да… Но никто еще не знает о намерении генерала Брусилова прибыть в Чехию. Что же касается его размещения здесь - и вовсе тайна сия велика есть.
- Вы правы, господин штаб - ротмистр. Но давайте рассуждать здраво. Брусиловский прорыв да и вообще действия почтеннейшего Алексея Алексеевича против Австро - Венгрии, по сути, принесли Чехии свободу, уж во всяком случае, приблизили ее. Поэтому можно предположить, что президент Чехии пожелает наименовать Брусилова почетным гостем и разместить его в одной из своих резиденций. Надеюсь, вы знаете, где в Праге и около нее имеются такие объекты?
- Так точно.
- Вот и славно, - Згурский еще отпил чай, - сегодня туда отправляемся. Далее. Здесь, несомненно, живут участники Брусиловского прорыва.
- Именно так.
- Их надлежит собрать, приготовить поздравительный адрес, организовать встречу, а затем - как в бою: вцепился в передний край - руби, коли, развивай успех.
- Все это так, но беда в том, - задумчиво начал Комаровский, - что генерал Спешнев, возглавляющий организацию ветеранов, как они себя называют, Луцкого прорыва и боев в Галиции, почитает Алексея Алексеевича продажной шкурой и отзывается о нем весьма нелестно.
- Позиция его понятна, но я надеюсь убедить собрата переменить решение… Если мы хотим за сегодня успеть все, что наметили, следует не медля выезжать.
- Так точно, ваше превосходительство! - Граф Комаровский поднялся из - за стола. - Если не возражаете, оставайтесь здесь. Я куплю утренние газеты, заведу машину и вам просигналю.
- Пустое, - отмахнулся Згурский, - пройдусь по столице, подышу воздухом.
- Как скажете, Владимир Игнатьевич. Тогда буду ждать вас на углу возле аптеки. Ну, помните, там где лев…
- У аптеки, так у аптеки.
- Только ж вы смотрите, не пропадите.
- С какой такой стати?
- Да рассказывают, как - то ночью забрались в эту аптеку воры. Что уж там было, никто не знает. Может, спирта крепко хватили или еще что, но только начали сильно буянить. На звон битого стекла и крики прибежала полиция. А когда в здание ворвались, то никого из грабителей там не обнаружили - исчезли, как не было.
- Ерунда, - поморщился Згурский. - Могу поспорить, в подвале дома есть подземный ход. Постройка старая - в прежние века такие вещи любили. В моем доме на Сретенке такой ход тоже имелся. Мальчишками нас оттуда гоняли - боялись, как бы не засыпало. Но дед сказывал, что до самого Кремля по тому ходу дойти можно было. Вот так вот, дорогой мой Евгений Александрович! А вы говорите исчезновения, черные дамы, предсказания судьбы… Вроде дельный человек, а голова у вас забита всякими нелепицами!
Май 1924
Судаков ворочался в постели, стараясь отделаться от прилипчивого сна. Ему виделся Байкал: огромный, необъятный, пугающий своим холодным величием. Двадцать лет назад Петр Федорович совсем молоденьким солдатом был прислан с тремя сотнями таких же необстрелянных юнцов для пополнения растерзанного в боях с японцами полка Амурских драгун. Судакову снилось, будто стоит он в карауле, вдруг начинает дуть сильный ветер, и зеркальная гладь таежного моря вздымается огромными волнами, подступает к нему… А с поста не уйти. Он стреляет в воздух, чтобы вызвать разводящего, но тщетно. Вода уже по колено, по пояс, по грудь подступает, вот и воздуха не хватает…
- Батянь, батянь! Очнись. - Варька трясла его за плечо. - Там Фролиха прибежала. Сказывает, у Таисии Матвеевны в доме неладное!
- А? Что? - Судаков вскинулся, сел на кровати и замотал головой, стряхивая обрывки кошмара.
- Фролиха, говорю, прибежала! Псы, говорит, разлаялись. Она вышла во двор узнать, а во флигеле дверь нараспашку, крик - точно Ольга, дочка Таисии Матвеевны, орет… ну, она огородами - и сюда.
Судаков споро натянул галифе и вставил ноги в хромовые сапоги.
- Мне в управу к дежурному бежать? - вопросительно глядя на отца, предложила Варька.
- Сам разберусь! - отрезал начальник милиции, доставая из - под подушки револьвер. - Фролиха пусть здесь пока сидит! Капель ей накапай, чтоб не причитала зазря.
- Маманя уже налила.
- Вот и дело, - на ходу застегивая френч, кивнул отец.
"Это не бандиты, - стучало в его голове. - Их тут, почитай, всех под корень извели. Да и не пошли бы бандиты к училке. Брать у нее нечего, нрава она благостного, не гулящая…"
Судаков выскочил из дома и, не разбирая пути - огородами, через заборы, пугая собак, - бросился к учительскому флигелю. Дверь, как и говорила Фролиха, была нараспашку. В прихожей горел свет.
Судаков перекрестился, сплюнул, вскочил в сени и, взведя курок нагана, ногой ударил в дверь горницы!
- Руки вгору! Одно движение - стреляю!
Картина, открывшаяся взгляду охранителя закона, взорвала какой - то неведомый для самого Судакова фугас в его душе. Учительница лежала на полу без чувств, со скованными за спиной руками. Ее дочь, с кляпом из оторванного рукава платья, была крепко привязана к стулу. У стола валялись какие - то бумаги, вывернутые из комода вещи. Посреди этого хаоса стоял Василий Гуц.
- А ну прекратить! - рявкнул он.
В другое время этот окрик непременно возымел бы действие, но не сейчас.
- Ты что это удумал, паскуда? - не размыкая сведенных яростью зубов, прошипел Судаков.
- Приказываю убрать револьвер! Под трибунал захотел? - потрясая бумагой, закричал гэпэушник. - Вот ордер на ее арест!
- Да хоть подотрись этим ордером!
- Что - о? - Рука Василия Гуца потянулась к висящей на ремне кобуре.
Короткий хлопок выстрела оборвал это движение.
- Даты…
Второй выстрел.
Гэпэушник рухнул на пол. Судаков услышал, как стукнула калитка. К флигелю начали приближаться шаги. Поспешные. И не шаги вовсе, а бег.
"На улице мотор, - быстро сообразил начальник милиции. - Сам Гуц водить не умеет. Значит, приехал с шофером. Нуда, как же. Откуда ему здесь в такое время взяться. Не иначе из волости".
- Стой! Бросай оружие! - послышалось из сеней.
В дверном проеме обозначилась крупная фигура. Судаков вскинул наган и нажал на спусковой крючок:
- Кажись, больше никого.
Начальник милиции подскочил к лежащей без сознания женщине, с робостью похлопал ее по щекам. Метнулся к дочери, вытащил кляп изо рта. Принялся распутывать веревки.
- Что сталость - то?
- Не знаю, - всхлипнула дочь. - Я уже в постели была. В дверь постучали, мама открыла. А потом этот… - Она поглядела в сторону лежащего в крови гэпэушника и начала бледнеть.
- А ну не сметь! - Судаков тряхнул её за плечо. - Не вздумай мне тут в обморок падать! Воды неси - мать в чувство приведи! Этой, как его? Нюхательной соли! - и вновь поглядел на Татьяну Михайловну. - Заковал! Вот же упырь!
Судаков бросился к Гуцу и начал обшаривать его карманы в поисках ключа. Тот застонал и приоткрыл глаза:
- Ты что ж наделал, падлюка, - прохрипел начальник ГПУ. - Тебя ж расстреляют, гнида!
- Не ты! - Милиционер опустил увесистый кулак на голову гэпэушника.
- Петр Федорович, любезнейший. Что ж это? - раздалось за его спиной.
- Сейчас, Татьяна, сейчас я вас раскую! - Он нащупал в кармане штанов Гуца маленький ключик. - Это хорошо, что вы очнулись!
Он повернулся к учительнице. По лицу ее стекала вода из вывернутого на голову ковшика.
- Вы того… Вы сейчас не переживайте! Страшное уже позади. - Судаков отомкнул наручники. - А что впереди - никому не ведомо…
- Да что же это было?
- А я предупреждал! Вот этот вас арестовывать явился. Вон и ордер имеется. Так что не подоспей я, ехали б вы уже отселя в места не столь отдаленные, сколь недоступные.
- Эти люди… Вы их убили?
- Не переживайте так. Подранил, наверное.
- Им надо незамедлительно оказать помощь! Могут же кровью истечь! - разминая затекшие в железных браслетах запястья, деловито сказала учительница. - Ольга, принеси сумку с бинтами и медикаменты.
- Мама! Ну что ты такое говоришь! Ведь они наши враги! Этот тебя по голове ударил - чуть не убил!
- Не смей! Они люди, раненые! И оказать им помощь - наш долг. А что ударил - служба у него такая.
- Таисия Матвеевна, - с нажимом заговорил Судаков. - Уходить надо! Сейчас на стрельбу сбегутся, нет времени на перевязки. Хватайте, что есть ценного, да поскорее! Иначе и вам конец, и мне заодно!
- Петр Федорович, я очень благодарна за вашу заботу, за помощь! Вы повели себя как мужчина, как настоящий рыцарь. Но я не смею злоупотреблять добротой. К тому же нам бежать некуда.
- Уходите, спасайтесь, говорю!
Не слушая его, Згурская бросилась на поиски сумки с аптечкой.
Вся жизнь кавалерийским галопом пронеслась в мозгу начальника милиции. Жизнь, закончившаяся этой ночью тремя прицельными выстрелами.
- Нет уж, как хотите, - тихо сказал Судаков. - Ольга, собирай вещи! А этим, - он сделал еще два выстрела, - помощь уже не нужна. Поторапливайтесь! Место одно знаю - там вовек не сыщут. А дальше… Господь - он всех видит, всех спасает.