– Да. И говорил, что ещё есть. Стоп. Он знает какого-то учёного. С потрясающим внешним сходством. Подожди! При чём здесь параллельные миры и всё такое?
Андрей как-то нехорошо улыбался. Мне не нравился этот почти оскал.
– Что? Что ты думаешь?
– Я думаю тебе предстоит разговор с твоим учеником. Но будь осторожна. Они играют только в свои игры.
– Кто они?
– Ученики. Дети. Играют.
– А?
– Кстати, ты знаешь его родителей?
– Вот те раз! А я ведь их никогда не видела. На собрания и дни открытых дверей они не ходят – всегда заняты, а учится он прилично – нет смысла их беспокоить. Впрочем, он не один у нас такой.
– Ещё бы.
– Что, ещё бы?
– Ну, школа специфическая. Из-под родительской палки долго не протянешь. Так что они вынуждены быть самостоятельными.
– Всё-таки любопытно, я даже не знаю, кто они?
– Кто?
– Родители его.
– Значит и не нужно.
– Тогда зачем ты спрашивал?
– Убедиться, что тебе есть смысл пообщаться с собственным учеником на весьма щекотливую, но интересующую тебя тему.
– Почему-то мне кажется, что ты чего-то не договариваешь.
– Потому что я имею право говорить тебе только то, в чём уверен.
– Может быть мне нужно знать все твои мысли?
– Тебе нужно совсем другое.
Он обнял меня, и я почувствовала, что мне этого недостаточно. Я сама поцеловала его губы.
– Андрей, ты хочешь этого?
– Да, если этого хочешь ты
– Даже, если мне всего лишь нужна твоя мужская сила?
– Именно поэтому. Я могу тебе дать всё, что нужно сейчас.
– Зачем ты делаешь это?
– Таково моё желание. Не более того.
Его руки были нежны, а губы трепетны, и тело моё с удовольствием отвечало на все его ласки. И мне не приходила в голову даже мысль, что я изменяю своей любви – это было всего лишь утоление измучившей меня жажды свежей родниковой водой, чтобы найти силы добраться до винных погребов.
Ты была абсолютно права, моя дорогая подруга, здоровое, без комплексов, отношение к древним могущественным инстинктам не только доставляет физическое удовлетворение, но и приводит в порядок мозги. Мои отношения с Андреем чётко определились – он стал для меня кем-то вроде наставника, проводника – между нами возникла своеобразная форма любви, целью которой было не воссоединение двух людей, а подготовка к какому-то иному уровню, пока что недоступному моему пониманию.
Теперь я могла свободно говорить с Богданом. Но всю третью четверть он почти не бывал на моих уроках. Серьёзных олимпиадников перевели на свободное расписание в связи с подготовкой к международным соревнованиям, и, хотя сборы проходили в нашей школе, общение с участниками было весьма проблематично.
Однако приближался литературный вечер в одиннадцатом – первом – это у нас такая своеобразная форма, точнее попытка, заинтересовать физиков лирикой. Требуется всего-навсего взять какое-нибудь литературное произведение и по его мотивам поставить небольшое, на полчаса, представление. Вариантов масса: от простого чтения стихов под музыку, до вполне приемлемых миниспектаклей. Классный руководитель единички, по своему обыкновению и уважительным причинам, отсутствовал, и ребята попросили меня помочь им. Пришлось отвести на это пару учебных часов и несколько свободных вечеров.
Я честно пыталась предложить что-нибудь серьёзное: сделать спектакль по Чехову, или Маяковскому, или Дюрренматту, но на эти уроки, вероятно по просьбе одноклассников, явился Богдан.
Все очень внимательно выслушали мою вдохновенную речь о русской классике на сцене, о зарубежной одноактной драматургии, даже записали некоторые фамилии. Но выбор их был ошеломляющим и не имеющим никакого отношения к моим предложениям и предположениям.
– А давайте поставим Гарри Поттера. Только всё переделаем. Или продолжение прикольное придумаем.
– Гарри Поттера? Ребята, это не серьёзно! – Надо же было так сглупить! Но я ведь ждала совсем другого, и они застали меня врасплох.
– Не серьёзно? А Вы читали?
– Читала.
– Только не говорите, что всё время хотели захлопнуть книгу и бросить её в урну.
– Не скажу. Местами это было весьма захватывающе.
– Тогда, что Вас смущает?
– Просто я считаю, что в одиннадцатом классе люди дорастают, по крайней мере некоторые, до Бунина и Достоевского.
– Отлично! – Оживился Богдан – Ставим Достоевского. Сцены из "Преступления и наказания", только с некоторыми изменениями.
– А именно? – Мне стало очень тревожно.
– Слегка осовременим и предложим вариант, как бы поступил Раскольников, если бы действительно право имел, а не был тварью дрожащей.
– Давай, колись, что придумал! – Заорал класс.
– Всё просто. Он не убивает старуху – процентщицу – это же глупо, он женится на ней.
– Чего? Она же старая!
– Ну и что? Это же не надолго.
– То есть?
– Я же сказал – он женится.
– Ты имеешь в виду всерьёз? И будет, как бы это помягче, выполнять свой супружеский долг?
После этих слов Софьи я на некоторое время вообще перестала соображать, чтобы хоть как-то вмешаться. Им же такая мысль, напротив, пришлась по вкусу.
– Точно. Тоже в сущности убийство, но куда более гуманное: старушка умрёт довольно быстро от избытка не по возрасту бурных чувств, к тому же счастливая, а Раскольников, в ладах с законом и совестью, останется не только, так сказать безутешным вдовцом, но и единственным счастливым наследником.
– Нет уж! – Ожила я наконец. – Ставьте лучше Поттера. Ролинг, по крайней мере, ещё жива и, в случае чего, может постоять за свои права!
– Поттера так Поттера. Мы только за.
– Итак, пишем свою книгу и всё ставим на уши.
– Несколько отредактируем характеры героев. Гермиона и Рон вполне нормальные ребята, а вот Гарри – не наш человек – недоучка – везунчик. Либо пляшет под чужую дудку, либо выезжает за чужой счёт.
– Ну это не новость. Об этом уже все говорят.
– А мне – послышался Сонин весёлый голос – вообще наиболее симпатичен профессор Снейп. Классический романтический герой: тяжёлое детство, разочарование в отце, непонимание и издевательства со стороны сверстников, незаурядный ум и великолепные манеры. Я бы в такого влюбилась и сделала его счастливым.
– Ага – белым и пушистым в старости.
– ОК! – Завопил Богдан – слушайте:
Параметры судьбы перенастроив,
Всем ценностям земным меняю рейтинг.
Влюблюсь в литературного героя,
Аналога в реальности не встретив.
Так?
– Класс!
– Дальше давайте. Чего нужно Снейпу?
– Любви ему не хватает – захихикали девочки.
–Это мы ему обеспечим, но позже. Чего он, такой умный, Поттера не пришибёт как-нибудь так незаметненько!
– Ну… Ага. Во-первых, Гарри – сын его любимой женщины.
– Может, он ещё и внук Воландеморта?
– Точно! У того от злости на внебрачную дочурку, что за придурка замуж вышла, крышняк поехал, и он с синдромом Тараса Бульбы решил извести под корень свой собственный род.
– Yes! А на Гарри обломался.
– Ещё бы! Мамкина любовь, да Снейпово покровительство, и вообще не известно ещё, кто отец?
– Э… Это лишнее.
– Чего ж он его так макает? От большой любви и заботы?
– Ага, если б я так учился, как этот Поттер, меня бы отец родной похлеще всякого Снейпа упаковывал. А вот на фиг он Дамблдора прикончил?
– Ну не гоже столь могущественному волшебнику от слабости и старости помирать. Это у них эвтаназия такая была задумана. Если б Снейп действительно был злодеем, он бы по закону жанра поболтал ещё с полчасика, объясняя мотивы, а тут – герой – Илья Муромец, палочку поднял и без лишних слов, чтоб и старика не мучить и другим не дать очухаться.
– А любовь? – настаивали девочки.
– Мы ему нашу славянскую ведьму подсунем. Только как бы из другого мира.
– Ага. Из мира читателей. Мощную такую колдунью, которая жертвует ради своей страсти реальностью и всё такое. Её Сонька сыграет.
– А Снейпа Богдан. Только подкраситься придётся.
– Точно! Ему масть сменить – ну чистый отъевшийся Снейп.
– Кончайте ржать, слушайте стих:
Поправ права творца, свернув кумира,
Из суеты обыденности вырвусь.
Я-ангел, падший из другого мира,
Я для твоей программы страшный вирус.
Сюжет сменю и выверну идею
И по-другому весь конфликт построю.
Героем станет тот, кто был злодеем,
И за собою поведёт героев.
Пусть негодуя спросишь ты: "Откуда?
Такая тема не по нраву мне"
Ты, автор, знаешь, нет сильнее чуда
Любви, пускай ворвавшейся извне.
Без подлости, предательства, обмана,
Чтоб быть самим собой, даруя смелость.
И мы уйдём из твоего романа
Совсем не так, как бы тебе хотелось.
– Ура! Ставим.
Отлично! Мне даже понравилось. Спектакль обещал получиться, следуя их терминологии, "прикольным". Соне пришлось писать сценарий, так как Богдан опять исчез на своих сборах. Я помогала с песнями. Особенно пришлась мне по душе идея с ведьмочкой из другого мира. А вот после рассуждений по поводу старухи – процентщицы говорить с Богданом мне снова не хотелось. Андрей же, напротив, был в полном восторге и от Достоевского и от Гарри Поттера. Он даже предложил свою помощь с режиссурой – я не возражала.
– Ну и чего ты расстроилась? Помнишь, я говорил тебе об осторожности.
– Да, но зачем он сделал это?
– Не думаю, что он вообще преследовал какую-либо цель. Хотя, вероятно, ему сейчас действительно не до твоих вопросов.
– Как думаешь, Богдан, действительно всё знает? Может, он вообще, это спровоцировал?
– Вряд ли, но какая-то роль у него определённо есть.
– Какая?
– Я не знаю правил их детской игры. Потерпи, осталось немного.
Я остолбенела.
– Что? Что ты сказал?
– Я просто советую подождать. Богдан сам найдёт тебя. Просто будь готова и не беги, когда он придёт.
– Нет. Ты произнёс в точности те слова, которые я слышала последними.
– Ну, совпадение. Надеюсь тебе это доставило удовольствие?
Спектакль получился. Пришлось его даже повторить ещё пару раз, а песни к нему стали нашими лицейскими хитами до конца учебного года. Но эта неожиданная удача не столько успокоила мою истерзанную душу, сколько ещё более смутила её, повиснув классическим вопросом: быть или не быть. В смысле: насколько необходимо преподавание литературы, по крайней мере в имеющемся виде, в специализированном лицее, и насколько я могу являться учителем данного предмета. За мою многолетнюю практику я убедилась, что программные произведения читаются исключительно с целью не получения двойки, и то, если таковая грозит в полугодии. В результате у большинства учащихся вырабатывается стойкая неприязнь и к прочитанному, и к автору, проходящая, в лучшем случае, лет через двадцать. Среди моих знакомых немало людей, которые, увы, терпеть не могут Толстого, Чехова, Тургенева, но зачитываются внепрограммным Набоковым, Буниным, Достоевским ( если, конечно, ограничились в своё время просмотром экранизаций). Я задавала ребятам вопрос:
– Чему вас учит школьная литература?
– Уворачиваться от двоек – просто ответил Богдан, и никто ему не возразил. При этом они читают, и не только энциклопедии и Гарри Поттера. В столах можно иногда обнаружить забытых Апдайка, Фриша, Житинского, Стругацких, находился даже Вольтер. Кстати, философов эпохи просвещения они воспринимают и в рамках школьной программы. Зато наши народовольцы в лучшем случае остаются запомнившимся термином. Я бы изменила программу. Есть, наверное, смысл знакомить с писателем, с его мировоззрением, которое, возможно, всего лишь результат воспитания. И пусть читают, что хотят. И пишут. Пробуют разные жанры, пробуют подражать стилю писателя, эпохи или литературного течения, придумывают новые направления. Литература должна учить творчеству, а не паразитированию на нём. Таким детям, как в нашей школе (правда, думаю, изначально и всем остальным) требуется эксперимент, исследование, а не препарирование. Я пробовала высказывать эту точку зрения среди коллег. В лучшем случае мне сочувствовали. Я не могу больше преподавать предмет, обманывая и себя и учеников, а делать это по своей собственной программе, отличной от министерской, можно разве что факультативно. Ведь школьников нужно готовить к выпускному сочинению, а свободные темы с каждым годом всё более привязаны к русской классике, и, увы, к столь нелюбимому современными молодыми читателями девятнадцатому веку. Кто-то должен это делать. Но не я. Я просто не имею права.
Ольга, услышав о моём решении уйти из школы, была в шоке.
– Ты точно рехнулась! Я уже успокоилась. У меня даже надежда появилась, что ты наконец образумилась. Ты, что? Собралась замуж за Андрея – и дома сидеть?
– Во-первых, с чего ты взяла, что я собралась замуж?
– Ну, вы разве что живёте пока врозь.
– Знаешь, а ведь мы только друзья, между прочим по твоей рецептуре.
– У психиатра была?
– Не сподобилась.
– А надо бы. Если ты не собираешься обзаводиться семьёй, чего с работы то уходить?
– Я, кажется, всё тебе объяснила. И вообще, может быть, я уеду.
– И, простите, куда это? Уж не в Англию?
– Yes!
– У вас у всех, что Андрюха – вроде паспортно-визовой службы? Сопровождает эмиграцию чокнутых баб в Туманный Альбион?
Действительно, я как-то забыла, что его жена несколько лет назад уехала погостить, кажется в Лондон, и больше они не виделись. Нет, по крайней мере туда не собираюсь. Наверное.
– Оля, не надейся на мой подростковый синдром. Моя мечта – не Великобритания.
– Ну, конечно, твоя мечта – дурдом. Отделение для шизиков, страдающих галлюцинациями.
– Я ими не страдаю.
– Хорошо, наслаждающихся.
– Будешь меня навещать?
– Иди на фиг!
Итак, решение было принято. Причём меня абсолютно не заботило, чем я займусь, уйдя из школы. Может быть стану писателем и напишу в соавторстве с Софьей роман "Любить злодея", сюжет которого мы придумали, работая над сценарием спектакля. Осталось только дождаться выпускных экзаменов, договориться с директором и встретиться, наконец, с Богданом, который был занят олимпиадами до середины мая.
Минуя стадию капели,
Календарём не беспокоясь,
Весна стирает параллели
И мчится, как курьерский поезд.
Её почти не слышна поступь,
И не поймать уже момента,
Но взломан льда пароль, и доступ
Открыт в систему континента.
Весна этого года была поздняя и бурная, как страсть сорокалетней женщины. Март и почти весь апрель прошли в сумеречно – сонном ожидании. Но лишь только солнце, выспавшееся и ласковое, горячо коснулось земли, та немедленно сдёрнула белые простыни. Стала влажной и тёплой, мгновенно покрывшись мурашками первоцветов, затрепетала, запульсировала, потекла ручьями и тут же высохла, требуя дождя, и небо не заставило себя ждать, ответило вожделеющей земле содроганиями гроз и ливней, в первой половине мая. И вот, утолив жажду и ощутив в себе зачатие новой жизни, земля стала юной и прекрасной и облачённой в разноцветные одежды. Мир людей сопереживал это время по-своему: кто-то вовсе не замечал перемен, кто-то возрождался вместе с природой, а для кого-то это время было тревожно – деятельным в связи с неотвратимостью выпускных экзаменов. Наша школа, как и любая другая, напоминала в эти дни растревоженный весной улей, готовый к первым вылетам. Конспекты, зачёты, контрольные, пересдачи, вступительные олимпиады и ещё Бог весть что, приводили к депрессивно-маниакальному состоянию учеников, учителей и родителей. Но сложнее всех приходилось вернувшимся со сборов олимпиадникам – им требовалось справляться не только с текущими заданиями, подготовкой к экзаменам, но также сдавать все накопившиеся за время их отсутствия на занятиях, "хвосты" и, невзирая на дипломы и медали, поблажек им не было. Разумеется в этой ситуации моё общение с Богданом могло ограничиваться лишь требованиями программы подготовки к сочинению. Так я думала.
В один из ласковых вечеров середины мая, таких тёплых и светлых, как будто лето заглянуло мимоходом сказать:
– Ну, что, ребята, заждались? Ещё немного – и я всё ваше, вот только ещё пару дел закончу в некоторых других местах – и к вам, месяца на два, если не возражаете?
Так вот, в один из таких вечеров Андрей решил оторвать меня от недопроверенных диктантов, изложений и тому подобного, чтобы не упустить самое начало цветения сирени. День – два, и момент упущен, в буйстве расцвета эмоции сильны, но потенциал уже ниже, и магия чувственности не так ощутима. Он ждал меня у подъезда: красивый и весёлый, как языческий бог. В птичий гомон, царящий вокруг, вопли мобильного телефона вписались вполне органично. Перебросившись с кем-то парой фраз, Андрей стал несколько, не на много, серьёзней.
– Аня, я очень извиняюсь, но давай поднимемся к тебе минут на десять.
– Что-то случилось?
– У тебя нэт работает?
– Ты же сам его подключил навечно.
– Точно. Можно теперь этим воспользоваться и отправить письмо? Это срочно, и времени много не займёт.
– Конечно. Пожалуйста. Только я останусь здесь. Не хочу туда сейчас.
– Спасибо, ты не успеешь заскучать. – И он исчез в сумраке подъезда, а я осталась ждать на уютной скамеечке в скверике нашего двора.
– Анна Анатольевна, Вы тоже решили прогуляться? – Богдан появился неожиданно, как индейский следопыт.
– Тоже?
– Ну да, Вы, наверное, тоже сейчас устаёте.
– Конечно. Так же как вы. Правда, это, наверное, не поддаётся соизмерениям.
– О, точно, я одурел от конспектов. Схожу в гости. К хорошему человеку. Если не выгонит.
Внутри меня стало жарко, потом холодно, и снова жарко.
– Богдан, как его имя?
– Павел. Думал Вам известно.
– Расскажи о нём.
– Вы знаете не меньше меня.
– Неправда.
– Что Вы ещё хотите знать? – Он смотрел на меня напряжённо, внимательно, такой взгляд был у Андрея, когда я рассказывала ему о своих "фантазиях"
– Всё.
– Ну, этого не знает даже он сам.
– Ты хорошо понял, о чём я прошу.
– И Вы готовы?
– Да! – Я торопилась, в любой момент мог появиться Андрей. Почему-то мне казалось, что сейчас его встреча с Богданом не желательна. – Дай мне его адрес.
– Е-mail?
– Да.
– У Вас не получится.
– Не надейся, справлюсь.
Он усмехнулся как-то странно, как будто обречённо. Достал из кармана исписанный листок.
– Ну, хорошо. Тут заодно стихи, посмотрите, может неплохо получилось.
На обратной чистой стороне листка он нарисовал несколько значков. Протянул бумагу мне, ещё раз пристально посмотрел прямо в глаза, и мне показалось, что в меня вливают раскалённый металл.
– Всё! Нэта не будет трое суток – услышала я откуда-то издалека его голос.
– Анна! Что-то случилось? Ты чуть не потеряла сознание. – Андрей нежно обнимал меня.