- Вот потому-то и не будем, - туманно пояснил я. - Ни к чему потакать дурным желаниям.
Тимоха вновь разочарованно вздохнул, выпрямился и, явно примеряясь, принялся плотоядно разглядывать пока еще целое лицо сэра Томаса.
- Если у твоих поручителей столь же плохая память, как и у тебя, то у моих видоков она значительно лучше, - вежливо заверил я англичанина. - А потому я уверен - поеле моей жалобы, подтвержденной почтенными купцами, у тебя появится предостаточно времени, чтобы вылечиться от своей забывчивости, отдыхая у себя на родине.
Сэр Томас задумался, хватит ли ему моих денег для лечения прогрессирующего склероза. Чтобы человек не заблуждался, за чей счет он станет восстанавливать память, я добавил:
- Разумеется, уедешь ты только после уплаты долга, а кроме того, на твоем примере я дополнительно позабочусь о прославлении удивительной честности и порядочности купцов Английской торговой компании. Кстати, у русских царей есть прискорбная особенность. Заботясь о справедливости, они иногда применяют чрезмерно жестокие наказания с благой и поучительной целью, чтобы другие, глядя на это, не пытались совершить что-либо подобное. Поэтому я не удивлюсь, если царь Иоанн возьмет с обидчика помимо суммы в мою пользу и остальной его товар - но уже в свою. Не исключено, что это станет для него хорошим поводом, дабы изъять товар и у прочих купцов твоей компании, тем более что он вообще раздосадован поведением королевы Елизаветы, которая всячески увиливает и от союза с Русью, и от предложения выйти за него замуж. А воздать ей по заслугам он может, только причинив неудобства ее купцам.
Однако сэр Томас еще пытался брыкаться. Очень уж ему хотелось содрать с меня хоть что-то.
- Доказательств у тебя нет, - осторожно возразил англичанин. - Мои видоки против твоих. Кого признают правым - неведомо. К чему ставить на кон всю сумму, если можно преспокойно договориться о получении половины ее, - пошел он на попятную.
Но это уже был вопрос принципа. Я бы мог расстаться и с большим - легко пришло, легко ушло, - только не в его карман.
- И ты всерьез полагаешь, что некие силы встанут на твою сторону, даже зная, на чьей правда? А ты не боишься, что они потом пощекочут тебя рогами и потребуют расплатиться за услугу? К тому же я сомневаюсь, чтобы дьявол оказался сильнее господа.
- У нас в Англии принято, что в случае отсутствия расписки должник в качестве ответной любезности великодушно уступает весь процент сверху и десятую часть суммы, - ляпнул он.
- Хорошая традиция, - согласился я. - Я непременно запомню. Но, увы. - И развел руками. - Мы с тобой не в Англии, сэр Томас, а на Руси, где есть хорошая поговорка: "В чужой монастырь со своим уставом не ходят". А здесь традиция возвращать все целиком, а уж потом ожидать ответной любезности.
"Мамочка, пойдемте в закрома", - предложил Юрский, игравший в "Золотом теленке" Остапа Бендера, опечаленному Евстигнееву-Корейко и вежливо взял под руку подпольного миллионера…
Стоп! Под руку, я сказал, а не за грудки. Чуть все не испортил, шельмец. Хорошо, что я успел вовремя перехватить многозначительно потянувшуюся вперед руку Тимохи. И хорошо, что сэр Томас не увидел этого инстинктивного порыва, поскольку секундой раньше поднялся со своего стула и находился к нам вполоборота, направляясь к выходу.
- Невтерпеж, боярин, - повинился мой стременной. - Душа страждет поучить малость. Уйдет ведь, стервец, как пить дать уйдет.
"И никуда он с подводной лодки не денется", - усмехнулся я, а вслух наставительно изрек, воспользовавшись отлучкой англичанина:
- Таких, как он, поучить можно только рублем, за который он сам подставит тебе правую щеку. Как в Евангелии.
- Ну?! - усомнился Тимоха. - За рубль?!
- Может, за один и нет, а за сто точно, - уверенно заявил я. - У них там на островах народец насквозь продажный.
- За сто я и сам бы рожу выставил, - вздохнул Тимоха.
- На Дону битых не принимают, - заметил я. - Так что поедешь хоть и без ста рублей, зато с чистым и светлым ликом. Как раз за это время получишься сабельному бою.
- Я и так кой-чего могу, - возразил Тимоха.
Это была правда. Чуть ли не с первого дня моего пребывания у Воротынского Тимоха, держа в голове мечту вступить в казачье братство и не желая попасть туда необученным, принялся старательно осваивать сабельный бой с помощью ратных холопов князя.
Пока мы с ним обменивались мнениями по поводу учебы, англичанин вернулся. Держа в вытянутых руках увесистый мешочек, он почтительно протянул его мне. Я взвесил его на ладони, и моя правая бровь удивленно взлетела вверх.
- И это все?
- Здесь золото, - пояснил сэр Томас- Ровно половина долга, если не считать процентов, с уплатой которых, равно как и с выплатой второй половины, я бы почтительно попросил обождать. - И он учтиво склонил голову.
- Ну если почтительно, - вздохнул я, - то и впрямь можно обождать. - И вновь взвесил мешочек на ладони.
Странно. Неужели сюда вместилась половина многопудового долга? Очень странно.
- Если угодно, то мы можем перевесить все на твоих глазах, но тут без обмана - ровно семь фунтов, восемь унций и пять пфеннигов. Здесь даже больше положенного к отдаче почти на целых пять гранов,- не удержавшись, похвалился он своей щедростью, совершив непростительную ошибку.
Если бы я знал, что пять гранов составляет всего-то около трети грамма, то я бы ему еще поверил. Но это слово слишком созвучно более привычной для меня мере веса, и я решил, что он добавил пять граммов, а это уже припахивало аттракционом неслыханной щедрости со стороны торгового человека, притом не простого купца, но уроженца туманного Альбиона.
- Я все-таки пошлю человека за весами, - проявил он нездоровую инициативу и, не дождавшись моего одобрения, повернулся к одному из своих слуг, после чего я окончательно уверился в том, что дело нечисто.
И тут мне вновь вспомнился Ицхак. Льстило ему, что я так внимательно его слушаю. А у меня это привычка. Мне к людям положено внимание проявлять, профессия обязывает. Журналист - это в первую очередь уши, а перо потом. К тому же, как я уже говорил ранее, педагог из Ицхака был отличный, рассказывал он интересно, в том числе и о таких вещах, как монеты разных стран, - у кого лучше, у кого хуже, так что в памяти у меня осело изрядно его поучений. И я принялся в срочном порядке припоминать многочисленные наставления купца.
"Смотри внимательнее при покупке, потому что когда тебе станут отдавать сдачу, то могут попытаться надуть, подсунут польский грош, посчитав его за литовский, а это прямой убыток, ибо четыре литовских идут за пять польских. Поэтому, дабы не ошибиться, требуй чвораки, которые еще именуют барзесами, потому что их король изображен на чвораке с бородой. И я тебя умоляю - никогда не доверяй весу, ибо тот же полугрош весит вдвое больше, чем русская Новгородка, но серебра в нем на две трети вашей копейной деньги".
Кажется, не то. Нет тут ни литовских, ни польских грошей.
"Я тебе скажу, что и талер талеру рознь, но тут больше следует опасаться французов. Никогда не верь им, если они станут тебя уверять, будто дофинское экю по весу схоже с генридором. На самом деле они должны дать тебе в придачу к нему целых две деньги и полушку. А вот испанские пиастры лучше не бери, потому что у них и вовсе огромная разница с талером - не меньше трех алтын. Но вот что я тебе скажу…"
Не надо мне ничего говорить, потому что это тоже не подходит.
- А как ты считал? - как бы между прочим лениво осведомился я, выкладывая стопку блестящих кругляшков на одну из чаш. - По какому курсу?
- Известно, - надменно пожал плечами сэр Томас- Вот золотая крона. - Он показал мне кругляшок. - Она стоит пять серебряных шиллингов. Взвешиваем пять серебряных шиллингов, - он принялся ловко манипулировать чашами принесенных весов, - после чего выясняем, во сколько раз эти пять шиллингов тяжелее кроны, для чего накладываем их столько, чтобы весы уравнялись. - Он победно ткнул пальцем, показывая уравненные чаши. - Теперь считаем количество крон. Их у нас оказывается ровно сорок пять. Итог - одна часть золота равна пятнадцати серебром. - И снисходительный взгляд победителя.
Сверху вниз.
Как Александр Невский на крестоносцев, из тех, кто не утонул. Или Дмитрий Донской на татар после Куликова поля. Или Иоанн Грозный на бояр после очередной казни. Что, мол, приутихли?
Только я-то не пес-рыцарь. И не боярин… к сожалению. И не татарин. У меня в роду разве что поляк затесался, если по фамилии судить. Россошанский я, а не Худай-бек.
Словом, не понравился мне его взгляд. Еще не хватало, чтоб немытая Европа так на русича смотрела. Но ведь все правильно, не придерешься. Вон они, чаши. На одной пять шиллингов, на другой - семьдесят пять золотых кругляшков. Застыли чаши, не шелохнутся. Ровно. Выходит, не врет сэр Томас.
Но ведь что-то все равно неправильно. Да уж, плохо чувствовать себя в роли собаки, когда все понимаешь, но сказать не можешь. А если еще и не до конца понимаешь… Но где же этот Томас схитрил? И ведь говорил мне Ицхак как-то о них, что… Погоди-погоди…
"Но сильнее всего тебе надлежит опасаться англичан. Королева Елизавета имеет два больших достоинства - она умна и скупа. Недаром на ее серебряных шиллингах написано: "Posui Deum adjutorium meum", что означает "Бога я поставил помощником своим" и говорит о ее необычайной скромности. - На тонких губах Ицхака появляется легкая усмешка. - И я скажу, что этот бог действительно помогает ей и ее подданным немножечко обманывать, особенно при обмене. Они ведь что делают. Они…"
Вот теперь ясно, где собака порылась. Поначалу я решил тут же уличить жулика, который обменял мое серебро, изрядно завысив курс золота, но сдержался и поступил веселее - сгреб шиллинги и сунул их в карман.
- Будем считать, что за одну золотую крону ты со мной рассчитался, - заявил я оторопевшему англичанину. - Остальное тоже давай менять на серебро. Как там у вас - один к пятнадцати? Ну-ну.
Наверное, сэр Томас и впрямь не мог найти столько в наличии, потому что в итоге он попросил меня принять долг по наивыгоднейшему курсу, от которого я, дескать, получу огромный доход при последующем размене.
Врал, конечно. Курс один к двенадцати - самый стандартный, принятый повсеместно. А его ловкий трюк заключался в том, что крона действительно стоила пять шиллингов, но не этих, старых, а новых, которые на треть легче. А может, и больше чем на треть. Вот такая хитрость. И пришлось сэру Томасу тащить остальное зажуленное им поначалу золотишко. А что до шиллингов на весах, изъятых мною, то получается, что он еще потерпел убыток. Правда, небольшой, всего-то граммов десять серебра, но все равно приятно. Не прошли даром уроки Ицхака. Будь он в Москве - сейчас бы гордился мною.
Воротынскому я, понятное дело, о золоте ничего не сказал, иначе моя поездка в Псков обязательно сорвалась бы. Да в конце концов, я у него не на службе. Мы, гм-гм, фряжские князья - народ вольный. Потому помочь благородному человеку - всегда пожалуйста, а служить - увольте. Да он и не предлагал, сам понимая нелепость ситуации, - пригласить синьора с княжеским титулом в ратные холопы или, как они еще тут деликатно именовались, в слуги вольные, это, я вам доложу, само по себе такое оскорбление, которое смывается только кровью.
Кстати, именно перед поездкой в Псков Тимоха окончательно поверил моему обещанию к лету с честью отпустить его на все четыре стороны. Да и как тут не поверить, когда хозяин-барин тут же, едва получив от вороватого купчины мешок с деньгой и выйдя с ним на улицу, вручает пять золотых монет. Я специально выбрал разные, посимпатичнее и чтоб на обороте каждой непременно роза.
Красиво, что и говорить.
Простодушный Тимоха так мне и сказал. А потом протянул их обратно. Думал, я ему дал их полюбоваться. На время. Битых полчаса втолковывал обалдую, что это - оплата, и деньги эти - его, а он все равно отказывался. Мол, и так верит, но пусть они пока побудут у меня, а то до Дона не дотянут.
И снова я втолковывал, что перед отъездом дам ему еще столько же, а эти - в счет платы за службу. Не даром же он будет торчать при мне почти до августа. Да и мало ли что со мной может случиться, так чтоб деньга имелась. Взял.
- Отслужу, княже. Как бог свят, отслужу, - буркнул неловко и тут же отвернулся, пряча глаза.
Я не мешал, сделав вид, что ничего не замечаю. Мало ли, глаза у человека заслезились, вот он их и вытирает - мороз на улице, так что обычное дело. Чего уж там - щепетилен народ на Руси до денег. Я, между прочим, тоже очень долго обдумывал, под каким соусом поднести Воротынскому свою просьбу. Подарки-то надо вручать от его имени, поэтому хочешь, не хочешь, а в известность Михаилу Ивановича поставить надо.
"Согласится или нет?" - терзался я в догадках.
Как ни крути, а я тем самым его унижаю. Пускай и косвенно, намеком, но даю понять, что, мол, нищий ты, князь-батюшка, так я подарки и сам куплю да от твоего имени вручу. А вдруг гордыня обуяет? Да настолько, что он не просто откажет, но еще и разругается со мной. Вчистую. Характер-то горячий, а гонору столько - любой шляхтич обзавидуется.
Решил поначалу попросить его оказать мне другую услугу. Мол, поскольку я плохо разбираюсь в оружии, так ты, Михаила Иванович, подсоби выбрать на Пожаре что получше. Все ж таки путь неблизкий, больше шести сотен верст. Глухих мест по дороге - тьма-тьмущая. Если сабля окажется плохой или кольчуга некрепкой - пиши пропало. Ну а когда придем в торговые ряды, то я его уболтаю помимо оружия и на подарки родне.
Однако получилось не совсем так, как я предполагал. Воротынский поступил иначе. То есть он был настолько рад хоть чем-то расплатиться за всю работу, которую я для него делаю - предоставленный кров и хлеб-соль он не считал, - что потащил меня не на Пожар, а к себе в кладовую. Оказывается, у него этого добра - взвод можно вооружить, да и то если экипировать его полностью. А если частично, то есть забыть о наколенниках, наручах и прочих мелочах - и вовсе хватит на два.
Подбирал амуницию исключительно он сам - десятник Пантелеймон, который должен был возглавить небольшой отряд по моему сопровождению, только держал факел в руке и время от времени крякал. Правда, я заметил, что Воротынский к этому кряканью относился с должным пиететом. Во всяком случае, ни разу князь не остановил своего выбора на том или ином, если предварительно не слышал одобрительного кряхтенья старого десятника.
Едва мы зашли в кладовую, как я сразу понял, в чем заключается главное, и единственное, хобби Михаилы Ивановича. Да вот же оно - кругом развешано и разложено. Все в строгом порядке, как в каком-нибудь ружпарке. Шлемы - отдельно, причем вплоть до конфигурации: старые шеломы - слева, в центре - шишаки с высоким навершием, справа - ерихонки, а дальше, в самом уголке, мисюрки. Начищены - хоть сейчас на строевой смотр.
Может, и есть где пятнышки ржавчинки, но только если старательно поискать.
Мне Воротынский подобрал самый лучший из всех. Не буду вдаваться в технические подробности и с надменным видом знатока расписывать, что тулея и венец выкованы из цельного куска, навершие в виде глухой трубки привинчено отдельно, незаметно переходя в тулею с неглубокими витыми долами, а сам венец…
Думается, и вам такое обилие моих познаний ни к чему и мне утомительно делать сноски, дабы расшифровать, что есть что. Потому буду краток - красивый шлем. Особенно серебряный ободок по нижнему краю. Тут тебе и орнамент из трав, а на висках два парящих сокола. Или орла. А может, беркута. По краю наушей тоже ободок из серебра, но уже без рисунка. Словом, красивый. Наносник, правда, глухой, то есть не откидывается, зато перед боем не забуду опустить.
Кольчуга, точнее юшман, мне тоже пришлась по душе. Тут придется немного пояснить. Кольчугу делают из колец. Их очень много - больше десятка тысяч. Я как-то пробовал считать, но на одиннадцатой сбился, успев охватить лишь две трети. Латы рыцаря вы тоже себе представляете. А теперь мысленно отдерите у этих лат несколько продолговатых пластин и прикрепите их к кольчужным кольцам. Теперь понятно, что такое юшман? И, чтобы больше не возвращаться к этой теме, добавлю, что если вы отдерете с лат рыцаря не продолговатые, а квадратные пластины, то юшман превратится в бахтерец.
На практике оба они хороши в первую очередь тем, что гораздо легче по весу, нежели кольчуга. Если последняя, свисающая до колен, тянет от двенадцати килограммов до пуда, то эти чуть ли не вполовину меньше. Экономия получается из-за длины - юшман и бахтерец выглядят как жилетки.
Зато удобно сидеть на коне - не ерзаешь седалищем по кольцам, да и надевать тоже, потому что они распашные и застежки у них спереди, а кольчугу надевают через голову. После того как мои волосы во время примерки второй по счету кольчуги вновь запутались в кольцах, а Михаила Иванович помогал их высвобождать, действуя со всей бесцеремонностью старого вояки, то есть грубо и больно, я наотрез отказался примерять третью. Только распашной доспех - выходить из его арсенала лысым мне не улыбалось.
Остальное расписывать не буду - и без того я вас притомил, лишь скажу пару слов о сабле, что мне досталась. Рукоять и ножны из простой черной кожи и интереса не представляли, но зато клинок… Выглядел он неброско, но на самом деле выкован из булата, а это для знатока говорит о многом, если не обо всем. Ни узоров, ни орнамента на нем не имелось, но на пяте - это местечко возле рукояти - ближе к обуху надпись славянскими буквами: "Буде крепкой защита во брани", а на другой стороне что-то по-арабски и клеймо загадочного шестиногого зверя. Словом, даже сдержанный Пантелеймон, глядя на эту синеватую сталь, был не в силах до конца подавить свое восхищение и крякнул не один раз, а два.