Но попасть туда непросто - надо быть смазливым, чтоб соответствовать внешностью, потому что рынды сопровождают царя повсюду, но преимущественно в торжественных случаях, например, на свадьбе (очередной) или во время приема иноземных послов. Понятно, что с прыщавой мордашкой да с косыми глазками его никто не примет.
У сынка Долгорукого, которого я во время визита во Псков даже и не видел - он нес службу у своего двоюродного брата Тимофея Ивановича в Юрьеве, - с личиком было все в порядке, без особых недостатков, но и красотой он не блистал, так что сунуть его в рынды можно было лишь по протекции. Вот и рассекал Андрей Тимофеевич с визитами по матушке-Москве - и у Мстиславских побывал, и у Одоевских, а уж воевод-героев битвы при Молодях не забыл ни одного.
Сидели мы втроем, поскольку Михайла Иванович решил использовать такой удобный случай для задушевного разговора. Потому он мне и предложил прихватить с собой серьги. На всякий пожарный. Если Долгорукий попробует упереться, то тут ему сразу на стол вещественное доказательство.
Вроде бы все продумано - не должен выкрутиться мой будущий тесть, перекрыли мы ему лазейки. Но не тут-то было. Нет, поначалу все шло как по маслу, особенно после того, как Воротынский посулил замолвить кое-кому словцо. Совсем Андрей Тимофеевич расцвел. Прямо как майская роза. Даже щеки зарумянились. А вот дальше, когда зашла речь о моей женитьбе, - сразу румянец куда-то делся, зато в голосе скрип объявился. Злиться мой тесть начал. Поначалу он попробовал сделать вид, что не понимает, о чем идет речь. Это когда были только намеки.
Воротынский опять за свое. Наш гость, сменив тактику, пытался выкрутиться, виртуозно меняя темы. Но Михаилу Ивановича этим не проймешь, и действовал он как в бою - решительно, энергично и целеустремленно. Словно танк. Нет, даже как бронепоезд. Вот есть две колеи - княжна да фрязин - и все тут. Долгорукий об охоте - Воротынский снова за свое:
- Погоди с охотой, Андрей Тимофеевич, не о том мы ныне. - И прямым текстом: - Вон зятя молодого зазывать на нее станешь, опосля того, как мы с тобой сладимся.
Долгорукий о здоровье, а Воротынский опять на свою колею выворачивает:
- Негоже тебе на себя наговаривать. Небось на свадебке за троих отплясывать станешь, - И, видя, что гость не поддается, выкинул на стол главный козырь: - И тебе выгода. Коль он станет родичем, то про твои тайные дела с ведьмой из Серпуховского посада нипочем не проболтается. Не с руки ему будет тестя оговаривать.
- А я слыхал, что померла та ведьма. Сожгли ее мужики, - медленно произнес-проскрипел Андрей Тимофеевич.
Воротынский замер. Сопит, думает, а что ответить - не знает. Да и что тут ответишь? Правду сказал гость. Сущую правду. Когда стояли под Серпуховом в ожидании татар, я в первые три дня, отыскав свободное время, подался к ней. Ехал в гости, а попал на пепелище. Свежее совсем. Можно сказать, тепленькое еще. Избушка полыхнула чуть ли не накануне нашего приезда туда.
Была, правда, одна странность - не похожа женщина, которая в ней сгорела, на бабку Лушку. Габаритами скорее уж на Светозару-ведьму смахивает.
Воротынский посуровел лицом и выложил на стол тряпочку, а в ней серьги. Те самые, что я подарил княжне от имени Михайлы Ивановича.
- Мне их князь Константин Юрьич передал, - пояснил он нахмурившемуся Долгорукому. - А забрал он их, как мне сказывал, у ведьмы, коя бабке Лушке в лечбе подсобляла. Та их украла у старухи. А уж как мой подарок княжне Марии Андреевне в Серпухове оказался - тебе видней.
И вновь смотрит на гостя - что, мол, сейчас мне скажешь? Молчит Долгорукий, серьги разглядывает. Пристально так, вроде гадает - те или не те. Опознавать неохота, но и деваться некуда. Я тоже помалкиваю. Тишина за столом. И вдруг…
- А я-то помыслил - повинился пред тобой фрязин, что выкрал их у меня, а он вишь какую сказку сплел. Де, у ведьмы их забрал. Ну-ну.
У меня даже челюсть отвисла. Силен Андрей Тимофеевич. Эва, какую отравленную стрелу запустил! А еще говорят, что за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. Оказывается, не всегда. Это сколько же он на нее зайцев нанизал? Двух - по меньшей мере. И сам вывернулся, и меня опорочил.
"Классная работа. Высший сорт. Люблю виртуозов", - восхищенно сказал Остап Бендер.
Вот только мне не до восхищений. Да и сказать-то ничего не получается - горло перехватило. Молчу, только рот разеваю. А Долгорукий дальше скрипит:
- Я еще тогда на него помыслил, когда он с полдороги убег. Дескать, дела у него важные. Сон, мол, ему приснился плохой. Хоть бы поумней что выдумал. А наутро мы и хватились пропажи - нет серег, и все тут. Холопа его тихонько обыскали - пусто. Думали, утеряли ненароком, а они вона где. - И тут же, без передышки, Воротынскому: - Что ж ты, князь Михайла Иваныч, татя за один стол с честными людьми сажаешь, да еще наветам их веришь?
Воротынский вначале озадаченно покосился на меня, затем на Долгорукого и вновь устремил взгляд в мою сторону:
Ты, Константин Юрьич, что поведаешь? Откуда у тебя оные серьги взялись?
Я прикусил губу до крови, чтоб не сорваться, мысленно сосчитал до пяти, после чего медленно повторил. Память не подвела, и ночной разговор Долгорукого с бабкой Лушкой удалось воспроизвести чуть ли не дословно.
- А я иное сказываю, - уперся Долгорукий. - Тать он. - И подытожил, разведя руками: - Видоков ни у кого из нас нет, хотя про серьги я опосля многим сказывал. Да и Машенька моя сокрушалась - больно по ндраву они ей пришлись. Что ж, пусть господь рассудит - кто правое слово молвил, а кому его сатана нашептал.
Если б он меня ударил - было бы легче. Гораздо легче. Но он поступил подлее. Настолько, что я вновь задохнулся, не в силах сказать хоть слово. Выставить меня ворюгой перед княжной - куда уж хлеще. Все равно что обухом топора по макушке со всей дури - хрясь! Даже в голове зазвенело. Так я и остался сидеть, хлопая глазами и не в силах вымолвить ни слова в свое оправдание.
Михайла Иванович внимательно посмотрел на меня, и в его глазах - или мне это показалось? - мелькнула тень сомнения. Впрочем, даже если он и усомнился в моей честности, то мимолетно. Не иначе как тут же вспомнил, кто на самом деле покупал это украшение. Получалось, что я настоял на подарке, который сам же купил, только для того, чтобы иметь возможность его украсть. Даже не глупо - абсурд. По счастью, Долгорукий не знал подробностей приобретения серег, а потому, убежденный, что ложь достигла своей цели, уверенно и неспешно принялся заворачивать их в тряпочку, поясняя:
- Вот приедет государь, паду ему в ноги, и пушай он решит, как быть.
- А ты хорошо помыслил, Андрей Тимофеевич? - совсем чужим, незнакомым голосом холодно спросил Воротынский. - Али ты уж и бога не боишься?
- Пущай его тати боятся, а православному человеку одна надежа - на него уповать, - упрямо проскрипел Долгорукий и молча вышел, даже не перекрестившись на иконостас. Это уже оскорбление не мне - хозяину дома, если только я правильно запомнил уроки дьяка Висковатого.
Так и ушел. И серьги не забыл прихватить.
- Ты все понял, фрязин? - тихо спросил Воротынский, продолжая сидеть за столом.
Я неопределенно пожал плечами.
- Значит, ничего не понял, - сделал вывод Михайла Иванович. - Видоков-то и впрямь у нас нет. А раз ты иноземец, жеребий решит - кто прав, а кто виновен. Но ништо, господь тебя не оставит, - неуклюже успокоил меня он.
"Это что же получается?! - возмутился я. - Если судьба улыбнется старому козлу, а не мне, значит, я - вор?! Нет уж!"
- А иначе никак?
- Иначе можно, токмо выйдет еще хуже, - пояснил Воротынский. - Коль ты в сечах за Русь бился и кровь пролил, к тому ж осесть здесь решил, и не ныне, а давно, - можно и своим посчитать. Думаю, государь тут препон чинить не станет - напротив. Но тогда, ежели Долгорукий царю челом на тебя ударит, вам с ним поле назначат. Теперь хоть уразумел, почему хужее? - И посмотрел жалостливо.
Про поле я уже слыхал и до этого. Этим словом здесь именуют дуэль. Когда знатные люди своего спора не могут разрешить миром, устраивается поединок. Условия как на рыцарском ристалище. Даже обстановка похожая, то есть поле огораживается веревками, ну а дальше на него выходят спорщики. Выбор оружия - привилегия ответчика. Считается, что господь незримо поддерживает правую сторону и она обязательно должна победить. Умных людей, если они были неправы, это не смущало. Те полагались на иное - авось бог отвернется. Не вечно же он смотрит на людей - и всевышний нуждается в отдыхе.
"Бросим жребий?" - предложил в "Иронии судьбы" один из друзей, не зная, кого отправить в Ленинград. "Мы не будем полагаться на случай", - сурово заявил другой.
Правда, в итоге они загрузили в самолет все равно не того, кого надо, но я закусил удила. К тому же отчего-то у меня появилась уверенность, что судьба - если бросят жребий - выберет не мою, а противоположную сторону, как наказание за попытку обойтись "малой кровью", а дуэль по крайней мере дает одинаковые шансы.
- Хочу поле! - твердо заявил я, и тут пришло в голову другое. - Так если я его… то как женюсь на Маше? - растерянно пробормотал я, воззрившись на Михайлу Ивановича.
- Нашел о чем печалиться. Ты вначале вернись с этого поля, - хмыкнул он. - Стар князь Долгорукий, а потому вправе сыскать себе замену. И уж поверь, что он не поскупится, найдет лучшего бойца.
Ну тогда не страшно, - самоуверенно заявил я.
Ну-ну, - вздохнул Воротынский.
Судя по выражению его лица, можно было понять, что в победе правой стороны, равно как и в том, что мне придет на выручку господь, он сомневается. Я, честно говоря, о небесных силах не задумывался вовсе. Да и ни к чему они мне - по пустякам их отвлекать. Сам управлюсь.
Говорят, уверенность хороша, пока не перехлестнула через край. Правильно говорят. В самую точку. Это умных людей судьба учит. Дураков она бьет. Иногда до смерти, но всегда - очень сильно. Особенно самоуверенных. Мне вскоре предстояло убедиться в этом на собственном опыте.
Глава 2
ВОТ И ПОГОВОРИЛИ…
Велик и могуч род князей Долгоруких. Ветвисто его древо и…
Что? Это я уже говорил? Ладно, не будем повторяться. Тогда так. Было у отца три сына! Старший - умный был детина. Средний был и так и сяк, младший вовсе был дурак…
И это у кого-то прозвучало? Ну что тут поделаешь. И как быть, если у князя Тимофея Владимировича, деда моей княжны, действительно имелось три сына, из которых в настоящее время в живых остался лишь младший, Андрей. И был он, как вы понимаете, в отличие от сказанного, вовсе не дурак. Скорее уж наоборот.
В поисках бойца со стороны для поединка со мной он не нуждался. Пользоваться услугами наймитов здесь вообще считалось дурным тоном. Иногда бывало и такое, но лишь в случае, если не имелось родни. Сын у Долгорукого был слишком молод, зато хватало племяшей, которые своего стрыя, то есть дядю по отцу, согласно обычаям почитали и слушались. Посему, скорее всего, будет кто-то из них, пояснил мне уже на следующий вечер после визита Долгорукого Воротынский.
- К тому же он по себе мерить станет, - заявил князь, - Кто поручится, что ты наймиту во время боя не шепнешь словцо-другое да не улестишь его немалой деньгой? А что она у тебя имеется, Андрей Тимофеевич ведает, потому как я сам о том за столом говорил, когда тебя расписывал.
А дальше последовал полный расклад князя про племяшей. О сынах Романа, среднего из братов, который "был и так и сяк", Воротынский не упоминал - они отсутствовали. Зато у старшего, Ивана Рыжко, который и впрямь "умный был детина", их имелось аж трое и на любой вкус.
Старшего из них, Тимофея Иваныча, он не поставит - невместно. То отечеству умаление, - размышлял он вслух и тут же пояснял: - Он не просто воевода, но окольничий. В таком чине выходить супротив безвестного фрязина, хоть и князя, негоже. А жаль, - сокрушенно добавил он. - Не лучший он из всех Иванычей на сабельках тягаться, свои наместничества головой брал - что в Юрьеве, что в Новгороде, что тут, в Москве. Стало быть, остаются двое.
А так ли уж это важно? - простодушно осведомился я. - Кто бы против меня ни вышел, а драться придется. Сабля все равно одна, и рук две. Так какая разница?
Воротынский жалостливо посмотрел на меня, будто на несмышленыша, чувствовалось по сердито поджатым губам, что ему очень хотелось сказать что-то резкое, но он сдержался, недовольно пояснив:
Про саблю ты верно сказываешь, одна она. И про руки тоже верно. Но тут важно - из какого они тулова растут. За то время, что государь сюда едет, да за ту седмицу, что пройдет, пока Андрей Тимофеевич не ударит на тебя челом царю, - я тебя всем тонкостям не обучу. Потому и надо прикинуть, кто выйдет супротив тебя из оставшейся пары. Ежели второй по счету, тоже Иван, то тут и впрямь надобно сабельку выбирать. Он - мужик дюжий, в батюшку пошел, потому и в сече бердыш облюбовал, а с сабелькой у него худовато. Ну вроде как у тебя, - прогудел он, спустив все мои достижения на уровень сточной канавы.
Мне даже обидно стало. Получается, я все это время тренировался впустую? А Осьмушка как же? Я же его, случалось, одолевал. Значит, не такой уж я безнадежный, как считает Михайла Иванович. Хотел было возразить, но потом вспомнил нынешний бой и осекся.
Поднял меня Воротынский ни свет ни заря, с третьими петухами. Как раз когда я, поеживаясь от утреннего холодка - середина августа это ж в двадцать первом веке конец лета, - вышел на подворье, они прокукарекали. Князь даже не дал толком одеться, заявив, что хватит холодных портов да рубахи, то есть я оказался на крыльце в одних подштанниках.
И тут же, стоило мне спуститься на последнюю ступеньку, кто-то справа опрокинул на меня ведро с водой. Честное слово, температура - словно зачерпнули из проруби - аж сердце зашлось.
Оглядываюсь - Тимоха мой стоит, улыбается, а в руках пустая бадейка. Ах ты ж… Но сказать все, что я о нем думаю, мне не довелось. Хотел, да не успел. Только я открыл рот для возмущенной тирады, как тут же с левого бока, точнее почти сзади - я ж к Тимохе лицом повернулся, - еще один водопад. Резко оборачиваюсь - остроносый скалится. Ну, Осьмушка! Уж тебе-то точно не спущу! Но не успел я сделать и шагу, как меня еще раз окатил Тимоха - видно, он предусмотрительно припас для меня сразу две бадейки… Сдурели они, что ли?!
Троекратное крещение, - прогудел князь, внимательно наблюдавший за этим издевательством, стоя в пяти шагах от меня. - Ибо рассусоливать недосуг - потрудиться надобно не мешкая. Вона о заутрене ужо народ возвещают, - неопределенно мотнул он головой в сторону, комментируя церковный перезвон. - Первый звон - пропадай мой сон, другой звон - земной поклон, третий звон - из дому вон! - И деловито: - Давай в опочивальню, оботрись скоренько - и туда, где ты с Осьмушей сабелькой помахивал.
Сонной одури действительно как не бывало. Не удержавшись, я все равно перед уходом сурово погрозил Тимохе кулаком и бодро пошлепал растираться и переодеваться в сухое. Князь уже ждал меня, вальяжно прислонившись к бревенчатой стене терема.
Ну, нападай, - предложил он, лениво оторвавшись от бревна, но даже не удосужился принять боевую стойку.
Так без доспехов ведь, - растерялся я, опасливо покосившись на острый клинок его сабли.
Сам виноват, знал же, куда идешь, - пожал плечами князь. - А теперь возвращаться нельзя - дурная примета.-
Но тут же успокоил: - Не боись. До обеда токмо ты бить будешь, а я уж и так как-нибудь обойдусь - авось и без доспехов выстою, ежели господь подсобит.
Господь подсобил. По-моему, он послал на помощь Воротынскому не только ангела-хранителя, но и самого главного из своих вояк - архангела Михаила, не забыв про все его войско. Поначалу я еще осторожничал, но потом из-за колких подначек князя озверел и пошел напролом, пытаясь задеть его хотя бы один разок. Не вышло. Бдил архангел. Не зря у них с князем одинаковые имена. Так я его и не поцарапал.
До обеда мы с ним конечно же не дотянули, но мне хватило и пары часов, чтоб я вновь стал мокрый с головы до пят. Как на крыльце.
Будя. - Воротынский вложил саблю в ножны и кивнул кому-то позади меня.
Повернуться, почуяв неладное, я успел, потому очередной холодный водопад пришелся прямо в лицо. И как мой прихрамывающий стременной ухитрился подкрасться ко мне незамеченным - до сих пор не пойму.
Теперя голову в бой запускай, - предупредил меня князь. - Обмысли все промахи, что допустил, потому как опосля обеда я тебе спуску уже не дам. Устрою, чтоб небушко с макову соринку показалось, - пообещал он мне с легкой угрозой. - Да бронь не забудь надеть, - напомнил, уходя.
Признаться, я думал, что он шутит. Оказалось - нет. Никакого юмора - только голая правда и реальный прогноз ближайших событий. Хорошо хоть клинки были обмотаны рогожей - все не так больно.
Первый удар я не пропустил - только третий по счету выпад достиг цели, да и то, как мне показалось, почти случайно.
Чуть ошибся, - пояснил я. - Исправлюсь.
В бою дважды не ошибаются, - сурово заметил Воротынский. - Там одного за глаза. И это я медленно. А теперь учну в полную силу, - честно предупредил он.
Свое обещание он сдержал.
Вот тогда-то я и понял до конца, чем хороший подмастерье - я про Осьмушку - отличается от истинного мастера. В тот раз, еще зимой, когда мне довелось посмотреть их учебный поединок, я многого не понял. Увидел лишь главное - перед Осьмушкой стоял мастер, но остальное…
Оказалось, это надо не видеть - почувствовать. На собственной шкуре, разумеется. Только тогда ты и уразумеешь все свои недочеты, промахи и слабые места. Нет, не в чем они заключаются - это придет потом. В первый же день ты получишь представление об их количестве, и только. Но даже тут точно не сосчитаешь - бесполезно и пытаться.
Я этого тоже не знал. Понял, лишь когда сбился со счета.
"Ну-ну-ну! - говорил Каа, делая выпады, какие не мог отразить Маугли. - Смотри! Вот я дотронулся до тебя, Маленький Брат! Вот и вот! Разве руки у тебя онемели? Вот опять! Голова! Плечо! Живот! Голова!"
Так и со мной. Воротынский хоть и не каждый раз, но тоже говорил, куда он сейчас ударит. Но что толку? К середине боя я уже ошалело тыкал саблей куда ни попадя, лишь бы успеть подставить под его беспощадный стремительный клинок. Как получится. А потом рукоять сабли все чаще и чаще вообще стала вылетать из моей ладони.
Потому первый день так и называется - "постижение", - пояснил в конце занятия князь.
Верно замечено. В самую точку. И обиднее всего, что он почти не запыхался. Еще бы. Он даже передвигался эдак с ленцой. Так, шагнет в сторону раз в минуту и опять стоит на месте. Затем надоест, и он снова сделает шаг. Например, вперед. Хрясь саблей по моей шее и вновь улыбается. Ну что ж, зато я постиг.
"Я знаю, что ничего не знаю, - сказал Сократ и в утешение себе добавил: - Но другие не знают даже этого".
Это он про меня. Это я не знал. Спасибо "дню постижения" - теперь я дошел до уровня Сократа.
А за вечерней трапезой Михайла Иванович меня еще и "порадовал":