Надев следом за сюртуком пальто с широким меховым воротником в столичном стиле, Оливер натянул тонкие черные перчатки, надел цилиндр, взял трость, черного дерева с серебряным набалдашником в виде головы старика. Щелкнула крышка часов, дорогих, отменного брумосского качества, не какие-то там лесские кузницы.
Как говорили "Брумос - если вам нужно качество, Ренч - если вы гонитесь за красотой и Лесс - если хотите купить задешево".
- Семь часов с четвертью. Якоб, ты уже заказал мне карету?
- Господин, я осмелился заказать паровой самоход.
Оливер молча повернулся к старому слуге. Приподнял бровь.
- Наемные кучера, господин, - спокойно пояснил свой выбор Якоб, - болтливы, пьющи и вечно нуждаются в деньгах. Любой, кто заплатит талер, сможет узнать, куда они отвезли молодого господина. Механики же самоходов - серьезные люди, в деньгах не нуждающиеся. К тому же кареты останавливаются у входа, и любой может увидеть вас, для самоходов же построен особый ангар, куда можно пройти…
- Спасибо, Якоб, я понял.
Не то, чтобы Оливер, или его слуга на самом деле подозревали, что кто-то будет следить за ними. Но привычки, привычки никуда не денешь. В графстве Драккен неосторожные и невнимательные к мелочам жили очень недолго.
Оливер подхватил небольшой чемоданчик. Брумос, разумеется: дорогая кожа, отполированные заклепки, надежные стальные замки.
- Господин, возможно…
Голос слуги дрожал. Чуть-чуть. Еле заметно.
- Нет, Якоб, ты же знаешь. Дальше я один.
- Хорошо, господин. Самоход номер три.
Оливер прикоснулся к полям цилиндра, открыл вагонную дверь и вышел на малолюдный перрон.
- Храни вас Королева, господин, - прошептал Якоб.
Морщинистые пальцы старого слуги, помнящего младенцем еще отца молодого господина, сжимали амулет. Крепко, до боли.
2
Полицейских Бранда называют "валунами". Невысокий, коренастый, серая форма, круглая серая же каска, полированные стальные пуговицы мундира… Как есть валун. А еще брандских полицейских также было трудно сдвинуть с места.
- Ты хочешь сказать, что я не могу выйти в город со шпагой??!
Карл айн Тотенбург был вне себя. Мало того, что в вагонах второго класса ехало неожиданно много народа и когда они все вышли на перрон и двинулись к вокзалу, непривычный к такому людскому скоплению юноша чуть было не растерялся. Одинокий, посреди безликой массы, сжатой между двумя каменными заборами, отделявшими зону второго класса от первого и третьего… Он постоянно спотыкался, уворачивался от мужчин, женщин, чемоданов, сумок, мешков, тележек, собак… На собаке Карл задержался, ибо такой любопытной породы еще не встречал и тут же натыкаться начали на него. Окончательно взбеленило его слово "деревенщина", брошенное вполголоса кем-то достаточно осторожным, чтобы произнести оскорбление тихо и достаточно внимательным, чтобы увидеть шпагу.
Наконец Карл добрался до здания вокзала, нырнул под навес, проскочил здание насквозь. Он непременно прогулялся бы по зданию, разглядывая мраморные полы, лепнину на стенах и роспись потолков - на потолке мчались в неизвестность сквозь тьму, туман и пыль паровозы всех мастей - заглянул бы в маленькие окошечки, к которым стояли хвосты очередей… Но сейчас юноша был слишком разъярен и мечтал только об одном: поскорее покинуть эту обитель прогресса и выйти в город. И тут этот полицейский!
В графстве Айнштайн, откуда прибыл Карл, полицейских не водилось отроду, да и в столице Шнееланда они появились года два назад. Поэтому для юноши было в диковинку зрелище одетого в серое человека с деревянной дубинкой на боку. Особенно когда сие диво загородило ему дорогу.
- Прошу прощения, господин, но в Бранде не дозволяется открытое ношение оружия.
В первый момент Карл даже не понял, что ему сказали. Оружие? Какое оружие?
- Ваша шпага, господин, - полицейский смотрел как будто сквозь юноши.
Вот тут Карл и вспыхнул:
- Впервые слышу, чтобы ДВОРЯНАМ запрещали носить шпагу!
Полицейский вздохнул:
- Пункт сто семьдесят три главы четырнадцать городского устава города Бранд: "Не дозволяется открытое ношение любого оружия, будь то холодное либо огнестрельное, любым лицом независимо от подданства и сословия, за исключением тех случаев, когда таковое ношение обусловлено особенностями службы лица, носящего оружие, либо когда лицо, носящее оружие, получило на то личное королевское дозволение…"
Фраза прозвучала как давным-давно затверженная наизусть. Неудивительно: Карл был далеко не первым дворянчиком из захудалого баронства или герцогства, который кроме шпаги и гонора за душой не имел ничего. Полицейский Генрих Клаб повидал таких горячих юнцов прибывших в столицу с таким видом, как будто они получили приглашение от короля. Он с трудом сдержал зевок.
- Ты хочешь сказать, что в этом городишке запрещено носить оружие?!!
- Нет, господин… - Генрих с удовольствием сказал бы "Прекрати орать, щенок!", но руководство приказало быть вежливым. Забери чума этот вокзал, лучше уж патрулировать рабочие кварталы, чем улыбаться каждому дворянчику…
- …не запрещено, а "не дозволяется".
Забери чума заодно и того крючкотвора, который написал этот пункт. Если "запрещено" - значит, хватать, тащить и не пускать. А если "не дозволяется"? Что делать? Может, пальцем погрозить? Тем более, что суд всегда на стороне дворянства. Ну или того, кто больше платит. Что в таком случае делать бедному - в буквальном смысле слова - полицейскому, к тому же не обремененном гербом?
Только быть вежливым.
- Подпункт два пункта сто семьдесят три главы четырнадцать городского устава города Бранд гласит, что ношение шпаги в столице стоит пять серебряных талеров.
Вообще-то подпункт два звучал несколько иначе: тот, кто будет пойман носящим оружие, будет оштрафован на пять талеров. Но смысл-то один и тот же.
Карл, уже набравший воздуха для очередной гневной речи, медленно выдохнул. Если он продолжит спор, то будет выглядеть так, как будто у него просто нет таких денег. Лишних денег у него действительно нет, но Карл ни за что на свете в этом бы не признался.
Они с полицейским стояли у выхода с вокзала, из которого выливался поток приезжающих и растекался по мощеной булыжником площади. К черепичным навесам, поддерживаемых каменными столбами, подъезжали и отъезжали кареты и повозки.
- Кто подписал этот ваш устав? - вздернул подбородок Карл.
- Его величество король Вольфганг Третий, отец нашего благословенного короля Леопольда Седьмого.
- Что ж ты молчал, болван?! Сказал бы сразу, что это - приказ короля.
Юноша снял с пояса шпагу, выдернул из дорожной сумки плащ и мгновенно привычным движением увязал оружие в длинный сверток. Низко опущенное лицо покраснело.
Дворяне, конечно, ДОЛЖНЫ исполнять приказы короля, но на самом деле считают, что приказы короля - да и любые приказы кого бы то ни было - это так, благие пожелания, которым можно следовать, если у тебя благодушное настроение.
Карл просто пытался сохранить лицо, при этом осознавая, что полицейский все прекрасно понимает.
Он выпрямился и, гордо выпрямив спину, зашагал к навесам.
Вот на каменном столбе укреплена жестяная табличка "Все, кто желает добраться до улиц… - дальше шел длинный список, среди которых встречались даже такие своеобразные названия, как улица Могильная и улица Королевского Волка - могут воспользоваться омнибусом номер шесть".
Взгляд Карла пробежал по списку и остановился на строчке "Улица Новой Голубятни".
Место, где располагалась штаб-квартира Черной Сотни.
"Омнибус номер шесть…".
Юноша вздохнул и потер ладонями замерзающие уши. Зима в Шнееланде гораздо холоднее айнштайнской.
Стоявшие шевельнулись, за спиной Карла запыхтело. Он обернулся. Ух ты.
По улице мимо стоявших на платформе людей катил паровой самоход: то же паровоз, только ездит не по рельсам, а по обычным дорогам и улицам.
Большие колеса с потемневшими латунными спицами катились по мостовой, тусклый глаз погасшего прожектора, длинный черный цилиндр котла, прямоугольное лобовое стекло, залепленное снегом, за которым стоял, дергая рычаги управления, механик в черной форменной фуражке. Мимо Карла, близко, рукой подать, проползла под гулкое чуханье паровой машины, узкая застекленная дверца отсека управления. Казалось, протяни руку и можно дотронуться до изогнутой металлической ручки, но дверь уже скрылась за ближайшим столбом, поползли квадратные окошки пассажирского салона, закрытые изнутри темно-синими шторками.
Паровик прополз и на любопытных опустилось облако едкого черного дыма из высокой трубы. Карл закашлялся, но продолжал с интересом смотреть вслед машине. На крыше, за низкими перильцами багажного отдела, лежал одинокий чемодан.
Юноша не обращал внимания на стоявшего чуть в отдалении одинокого парня, по виду - горожанина, которого обрабатывал шустрый фаран.
3
Как известно, нет плохих народов, есть плохие люди. У преступников нет национальности, и ни один человек не может быть признан преступником только потому, что он относится к национальности, традиционно представляемой преступной.
Это - строгое правило.
Но, как и из любого правила, из него есть исключение.
Это исключение - фараны.
Говорят, что там, где поселились эти черноволосые загорелые люди, с глазами как чернослив, спастись от воровства будет невозможно. Но это неправда. Фараны не воры. Их честнейшие глаза и ослепительно-белозубая улыбка с легкостью это доказывает. Так улыбаться могут только те, кто живет плутовством и обманом.
Фараны не воры. Они мошенники.
И один из них сейчас хотел продать что-нибудь Вильгельму.
- Вот посмотри, какие замечательные украшения. Серебро, лучшие камни Черных гор. Сами черногорские гномы не сделали бы украшения лучше, даже существуй они на самом деле.
На лотке, который молодой фаран разложил возле купеческого сына, блестели и переливались радужным разноцветьем колечки, перстеньки, серьги, браслеты, кулоны. Голубые камни, синие, красные, зеленые всех оттенков от травяного до темно-изумрудного.
- Благодарю, - спокойно произнес Вильгельм, когда фаран замолчал на мгновенье, - но ваше предложение меня не интересует.
Нужно быть сумасшедшим, чтобы купить что-то у фарана. Нет, их девиз "Каждый покупатель получает то, за что заплатил". Вот только, что он получит именно то, что ХОТЕЛ, фараны не обещают.
Черноглазые брюнеты известны всему миру, как самые большие специалисты по подделкам. Кажется, нет ни одного предмета, который они не смогли бы подделать. Фальшивые монеты, фальшивые золотые слитки, поддельные карты сокровищ, мед, в котором от настоящего только цвет и запах, кофе, сделанное из смеси шелухи и дорожной пыли… Что уж тут говорить о "самых настоящих" камушках, которые если и видели Черные горы, то исключительно проездом.
- Да вы только посмотрите, - фаран схватил Вильгельма за руку, - какая красота, какой цвет, какой блеск. Вот эти голубые, вот посмотрите, посмотрите, - он замахал перед лицом Вильгельма сережками, - прозрачные как горная роса, а цвет, посмотрите, посмотрите - как будто они только что вынырнули из ручья, сбегающего по склону. Или вот этот кулон, посмотрите, посмотрите. Да это же настоящие гранаты! Алые, как губы девственницы, ваша невеста будет в восторге!
- Благодарю, - Вильгельм продолжал смотреть куда-то вдаль, сквозь все серьги и кольца, - но ваше предложение меня не интересует.
Можно, конечно, заинтересоваться: кто же покупает у фаранов их поделки, если точно известно, что они - мошенники? Все дело в искренней вере.
Люди, которые искренне верят в то, что они самые умные и могут купить талер за два гроша, были, есть и будут всегда.
Фаран помолчал, разглядывая спокойное лицо Вильгельма.
- А еще, - затараторил он с теми же интонациями, - я могу предложить вам самый настоящий кирпичный джем, аллигаторов бутерброд и молоко куропаток.
Голова парня медленно повернулась, взгляд светло-голубых глаз, такой непробиваемо спокойный, что фаран даже занервничал, остановился на лице уличного торговца:
- Кирпичный джем? - невозмутимо переспросил Вильгельм.
- Простите, мне показалось, что вы меня не слушаете…
Голова вернулась в прежнее положение, взгляд опять устремился в известную только Вильгельму даль.
- Благодарю, - произнес он, - но ваше предложение меня не интересует.
Фаран мысленно сплюнул, продолжая широко улыбаться. Ты не сможешь продать стекляшки за камушки никому, если твое лицо будет хмурым, как у дневной совы.
"Нет, с этим парнем каши не сваришь…".
Парень-некашевар наклонился, подхватил свою сумку и двинулся к краю платформы. Под стук копыт шестерки лошадей к ожидающим подъезжал омнибус.
Вильгельм посторонился, пропуская внутрь какого-то шустрого молодого дворянчика, и вошел внутрь, доставая припасенную заранее монету для сборщика оплаты за проезд.
4
В окошко, отделявшее пассажира паровика от механика, постучали снаружи. Оливер айн Вимпер раздвинул занавески и отодвинул стеклянную пластину.
- Прошу прощения, господин, - в окошке показалась кожаная фуражка механика, с начищенной серебряной бляхой, - но дальше не проехать - затор. Сломалась ось у фуры и вся улица засыпана кусками угля. Подождем, пока расчистят?
- Улица Новой Голубятни далеко?
- Не сказал бы, господин. Фактически, она прямо за углом. Вам ведь в штаб-картиру Черной сотни?
- Угадал.
- До нее пара десятков шагов.
Оливер поднялся и накинул на плечи пальто:
- Пожалуй, я пройдусь.
Он надел цилиндр, вышел наружу. Да, затор был на самом деле серьезным: на боку лежала огромная деревянная телега, из которой высыпался уголь, большой черной кучей перегородивший улицу. Возможно, небольшая повозка и смогла бы протиснуться, но не неуклюжий паровик. Кучер с отрешенным лицом сидел на колесе и курил.
Механик спрыгнул с лестницы, укрепленной на задней стенке паровика, и подал Оливеру его чемодан.
- Благодарю, - в черную кожаную перчатку механика перекочевала монета, блеснувшая на мгновенье золотом, - Напомните мне, как я выглядел?
Механик поклонился:
- Пожилой мужчина с незапоминающейся внешностью, на вид - крупный землевладелец. В пути не разговаривал, вышел возле Собора.
- Еще раз благодарю, - Оливер зашагал по улице мимо угольной фуры. Один из пары впряженных в упавшую телегу коней - здоровенных гнедых тяжеловесов браунгафской породы - махнул хвостом, на мостовую зашлепали конские яблоки, курящиеся паром на морозе.
По улице Новой Голубятни, вдоль идущего по левую руку высокого каменного забора, окружавшего бывший женский монастырь сестер-магдаленок, а ныне занятого Черной Сотней, шагал высокий - еще более высокий из-за цилиндра на голове - юноша, с небольшим чемоданом в одной руке и черной тростью - в другой. До кованых железных ворот, у которых отирался молоденький монашек с кружкой для пожертвований, оставалось совсем недалеко.
Черная Сотня…
Общеизвестно, что в армию можно попасть двумя путями: либо попасть в рекруты либо попасться на глаза вербовщикам. Теоретически, существовала еще возможность стать добровольцем, но на практике доброволец среди солдат встречался реже чем черный бриллиант. У тех же солдат.
Король Леопольд - а, вернее, стоявший за его спиной кардинал Траум, старый черный лис - нашел третий путь пополнения своей армии. Указом короля три года назад была создана Черная Сотня, армейское подразделение, куда набирали смертников. Смертников, в буквальном смысле этого слова: треть из солдат состояла из приговоренных к смертной казни. Оставшиеся две трети дополняли воры, убийцы, разбойники и грабители, вытащенные с каторги. Всем им, в случае добросовестной службы, было обещано помилование, тем же из преступников, кто запишется в Черную Сотню добровольно, обещали простить все преступления, совершенные до этого и не отдавать суду в случае, если некий купец опознает в солдате того самого мерзавца, который пару лет назад ограбил его на лесной дороге.
Если быть совсем уж честным, то в плане укрывательства преступников Черная Сотня немногим отличалась от обычной армии: точно также никто не отдал бы хорошего солдата примерять пеньковый шарф только потому, что кому-то там чего-то показалось, точно также солдата записывали под тем именем, которое ему взбрело в голову назвать, разве что в обычной армии это было неписаным законом, а в черной Сотне стало писаным уставом.
В чем был смысл создания Черной Сотни, никто не мог точно сказать, возможно, в короле Леопольде Седьмом взыграла кровь его двоюродного дедушки, тоже Леопольда, только Шестого, правившего Шнееландом сто лет назад. Тот тоже любил всякие новшества и внедрял их в жизнь тех, кто не мог увернуться, пока дело не закончилось тем, что король собрал своих министров и сказал, что, по его глубокому убеждению, для процветания страны необходимо замостить поверхность Янтарного моря. Полностью. И начал требовать исполнения своей воли. Пару месяцев королю говорили о том, что все идет по плану, показывали чертежи и картинки будущего мощеного моря, рассказывали о ходе мощения… Потом ему захотелось лично посмотреть, как исполняется его приказ. Все напряглись, но короля удачно хватил удар. По слухам, в музее до сих пор можно увидеть, чем именно был нанесен удар.
Так или иначе, но Черная Сотня была создана и, что особенно хорошо для понимающих людей, правило о присвоении нового имени действовало и на офицеров тоже.