Так ли я коварен, как сказывают люди, жесток ли, проверять никто не решится и с удовольствием встанет в ряды тех многих, кто продолжает пересказывать залихватские байки, оправдывая свое чудесное выживание после встречи со мной не иначе как моей милостью и добрым расположением духа. Ну а уж, чтобы в грязь лицом не ударить, приписывали порой что-то от себя: то клыки окровавленные, что выпирают аж до подбородка, то рост в две сажени, то злых духов, что окрест меня вились да злобно завывали, как дворовые собаки. Такие порой небылицы плели, что в них я самого себя и не узнавал даже.
Те бедолаги, что осмелились взять себе три купеческих корабля с моим товаром, видать, слухам не верили или, того проще, вовсе не слышали про то, каков я есть. Встретившая нас у опушки леса разведка доложила, что налетчиков две сотни, все оборванцы, голь перекатная, калеченые да беглые, но руководят ими люди пришлые – кочевые. Шесть десятков конников, все при добром оружии, по виду вроде как казары, да только говор их разведчикам показался незнакомым. По смыслу догадались мои лазутчики, что и сами бандиты недовольны тем товаром, что прихватили вместе с кораблями, да и что теперь делать с такой добычей, не знают. Прочие у конников были вроде как в подчинении, да все спрашивали, какую долю им дадут. А давать, как выяснилось, и нечего. Еще доложили мне, что по всему видно: голодно пришлым людям на чужой земле.
– Очень уж неумелые охотники, – заметил один черемис из разведки. – Луки у всех на казарский манер костяные, тугие, а даже кабана, что в дубраве окопался, взять не смогли.
Олай-черемис был, наверное, самый опытный охотник из тех, кто мою разведку натаскивал, и сам же ее возглавлял. Слова этого человека я никогда не подвергал сомнениям. Все мальчишки, что были в его подразделении, опыта набирались стремительно, премудрость выучили, вот только таким чутьем, как у старого охотника, еще не обладали.
– Что повелишь, батюшка? Что делать станем?
– Две сотни да шесть десятков – это конечно многовато для нас, – заметил я, отдавая поводья одному из молодых разведчиков, укутанному в маскировочный плащ. – Князька я в стороне оставлю, как говорится, не княжеское это дело – саблю марать. А вот нам с вами, Олай да Наум, придется поработать. Помнишь, Олай, как на Чертовом луге монахов стращали?
– Одного скрасть языка или двух? – тут же спросил черемис, пригибаясь, как бы принимая боевую стойку лазутчика. Ох и азартный же мужик этот Олай!
– Одного хватит, да только того, что самый горластый да задиристый. Ты давай с ребятами добудь мне "паникера", а я пока с Наумом стрелков расставлю.
– И я с тобой пойду, батюшка, – вдруг услышал я голос молодого Александра у себя за спиной. – Не пристало мне – воину, в стороне сидеть да дожидаться…
– Бравый вояка, я смотрю, – ответил я, сдерживая смех, вызванный нелепой напыщенностью мальчишки и безудержным его рвением. – Ладно, быть по-твоему – нюхни моего пороху, будет потом чем ответить перед людьми.
Бесшумно, практически незаметно и быстро, разведчики во главе с Олаем двинулись через овраг брать языка. Разомлевшие на пригорке налетчики судачили о чем-то своем, почесывая бока, жгли костры, некоторые спали, ничего не опасаясь. Всадники на лошадях держались особняком у своих укрытий и добраться до них, выбравших открытое место на поляне у реки, было непросто. Случись драка – достать их маленький лагерь надо будет еще постараться.
– Плохо, что часть ватаги на кораблях. Все трясут товар, думают, небось, скрыли от них чего-то купцы, – заметил Наум, натирая меч и блестящие детали доспехов темно-зеленой пастой из деревянной коробочки. – Попрячутся, как заварушка начнется, но мы их все одно выследим, вот только побегать придется.
– Неужто ты думаешь, что стану я свои ноженьки мочить да по здешним болотам эту голытьбу выискивать? Вот дались они мне – как зайцу гвозди. Меня больше интересуют вон те всадники. Голытьба пусть восвояси бежит – кто куда, не интересны они мне, а кочевников надо посечь, нескольких изловить да поговорить с ними по душам.
– Ох, боюсь я, батюшка, когда ты вот так злорадно шипеть начинаешь, да все гнешься к земле, того и гляди, в волка невзначай обернешься.
– Дурья твоя башка, Наум! Сам пригнись! В нас с тобой росту под два метра, а мы тут торчим на ярком солнышке в начищенных доспехах, как истуканы, отсвечиваем. – Присев на корточки за высокий муравейник и ухватив за кожаные шнуры стягивающие зерцала Наума, я подтянул его еще ближе. – Вдоль по оврагу ставь стрелков, да так, чтоб друг друга видели. Первый залп – самый малый горчичный заряд над поляной, где голытьба кучкуется. Вторым пусть заряжают шумовые ракеты, да на случай ответной атаки пусть подготовятся. Черт их знает, иноземцев, куда рванут, контуженые, после второго залпа. Дай стрелкам задание: пусть, если нужно будет, бьют шумовыми да гонят к реке только конников, если кто исхитрится в седло сесть.
– А мне что делать? – спросил Александр, так же, как и мы с Наумом, притаившийся за кочкой.
– Тебя, молодой князь, я в бою чести не имел видеть, уж извини, потому желаю узнать, как готов ты к таким битвам. Станешь другом, коль прикроешь мне спину в бою. Тебе чем удобней, копьем или луком? Может, мечом?
– Я копьем привык, – согласился мальчишка, часто моргая.
– То, что привык, это плохо. Использовать в бою следует то, что нужно, а не то, к чему привык. Ну да ладно, копье так копье, смотри только в пылу меня не задень. Я хоть и Коварь, но резаным страсть как ходить не люблю, а ну как осерчаю…
– Я все понял, – кивнул Александр и деликатно изобразил веселую ухмылку, оценивая мое скупое чувство юмора.
– Да, и еще, княже, отправь восвояси своих медведей, боярина да слуг, грохочут кольчугами, что скоморохи бубенчиками. Пусть вон в лесочке дожидаются, лошадей стерегут. Мы как боем пойдем, вражьи лошади шустрее, чем от ядовитых змей, прочь рванут.
Наум сбегал к лошадям, попутно выпроводив княжеских людей, вынул из седельной сумки "гуделку" и встал над оврагом за корявым стволом дерева. В это время по едва заметному движению кустов на той стороне стало понятно, что возвращается разведка, волоча за собой перепуганного, связанного пленника. Совершенно бесшумно и ловко маскируясь: словно оживший подлесок, кочки да кусты сами собой сползли вниз по глиняному склону, скользнув по заметной черной полосе перегноя.
Выволочив несчастного на поляну, разведчики обступили его по обе стороны и, удерживая за плечи, не давая подняться, вынули кляп изо рта и присели при моем приближении, чуть приоткрыв маски-капюшоны плащей. Я снял шлем, открывая лицо, и навис над пленным грозной тучей, буравя его ненавидящим жестоким взглядом.
– Что-то он худ да костляв, – буркнул я, тут же состроив недовольную и грозную мину. – Пожирней, что ли, найти не могли? Тут мне одному только на обед.
– А мне? – возмутился Наум немного наигранно. – Чур, голова моя, я ее в углях запекать буду, объедение! – При этом состроил такую страшную рожу, что я едва удержался от смеха.
Несчастный босяк от таких гастрономических интересов к его персоне даже побелел и, похоже, был в предобморочном состоянии. Связанные конечности пленника судорожно дергались, лицо перекосилось от ужаса. Из пересохшего горла вырывался какой-то сип. Безумный, остановившийся взгляд сфокусировался на здоровенном ноже в руке Наума, которым тот неторопливо разрезал путы из гибких ивовых прутьев на руках и ногах бедолаги, незаметно подмигивая невозмутимым разведчикам.
– Как же, батюшка Коварь? – подхватил игру Олай, распевно и раболепно запричитав: – Велел ты мне взять самого толстого и не сильно обросшего, вот мы тебе его и привели.
– Коварь! – прошептал пленник одними губами и еще больше затрясся. – То не я, то не мы…
Почуяв в какой-то момент, что разведчики чуть ослабили хватку, насмерть перепуганный пленник вывернулся ужом и соскользнул в низинку, к ельнику, встал на четвереньки и быстро пополз к своим, умудряясь как-то на ходу креститься и причитать, нещадно обдирая колени на еловых корнях и хвое. Через пару десятков метров он вскочил на ноги и, не разбирая дороги, рванул к стоянке, хрипя и сипя в попытке громко крикнуть, но вместо этого завыл отчаянно, словно побитый пес, сгинул в зарослях.
Мы не бросились в погоню; напротив, даже немного отступили, хохоча в полный голос. Наум, все посмеиваясь, тут же размотал "гуделку" и отмерив два локтя веревки, стал раскручивать полусферу вокруг себя.
По сути "гуделка" была низкочастотной сиреной, не инфразвук, конечно, но тоже весьма неприятная по ощущениям вибрация очень низкой частоты. Гулкое завывание всколыхнуло сонный лес, как охотничий рев неведомой дикой твари, жаждущей крови и добычи. Я даже со своей тенистой опушки услышал, как заржали лошади наемников на песчаной отмели вдоль берега. Гул все усиливался и усиливался, набирал мощность, что, в свою очередь, послужило сигналом для стрелков, почти синхронно пустивших в небо над поляной ракеты. Дымные шлейфы резанули небо, как арканы, наброшенные на ретивых жеребцов, затаившихся в глубине табуна. В это же время вырвавшийся из наших рук пленник достиг разбойничьего стана, вопя на всю округу срывающимся голосом что-то совершенно неразборчивое. Одного его перепуганного вида хватило, чтобы в лагере бандитов началась суета и беготня. В общем шуме никто и не заметил, как над поляной прозвучали еле слышные хлопки взрывающихся ракет. Заряд был крошечный, ничтожный, достаточный лишь для того, чтобы только разорвать тонкую берестяную оболочку, под которой скрывалась горчичная смесь. Желтое облако едкой пыли оседало над углями тлеющих костров, над временными, ветхими убежищами и лежанками, устланными свежим лапником. Жгучий туман легко удерживался во влажном воздухе полуденным жарким ветерком.
Князь Александр стоял позади меня и смотрел на все это безобразие, вытаращив глаза, стараясь не пропустить ни одного мгновения разворачивающегося действия. Спектакль, продолжившийся у берега, был явно из категории черного юмора. От такого зрелища невозможно было оторвать взгляд.
Первые крики, проклятия и стоны послышались из подлеска, куда налетчики стаскали награбленное добро и где теперь продолжали упорно потрошить упаковки в бесплодных поисках чего-нибудь ценного. Теперь же эти "старатели", полуслепые от льющихся слез, чихающие и воющие от нестерпимого жжения, кинулись куда попало, хаотично сталкиваясь друг с другом и сея еще большую панику дикими воплями. Ни оружие, ни взятый с кораблей товар их уже не интересовал. Сам воздух в это мгновение превратился для них в злой яд, режущий глаза и горло, рвущий ноздри, опаляющий языки. Это были не просто крики, скорее истошные стенания грешных душ, бьющихся в вечной гиене огненной, воспылавшей внезапно посреди леса. Привязанные лошади сорвали поводья с чахлого трухлявого ствола, к которому их небрежно закрепили, и бросились врассыпную.
Вспотевший от натуги Наум остановил бешено вертевшуюся "гуделку". Это послужило очередным сигналом для стрелков, которые к этому времени должны были давно уже перезарядиться и встать на исходную позицию для прицельного прямого удара.
Молодой князь не отступал от меня ни на шаг. Еще пять минут назад бравый и самоуверенный, он сейчас готов был прятаться за моей спиной, лишь бы не видеть того, что, по его мнению, должно было случиться.
Первый залп шумовых ракет в самые густые скопления людей был для них действительно как гром среди ясного неба, разметавший обезумевшую толпу по земле. Даже сами стрелки в этом легко убедились и тут же отложили пусковые установки, сменив их на арбалеты, заряженные стрелами с тупыми травматическими наконечниками. Непривычный к такому грохоту молодой князь не выдержал и зажал уши, испуганно пригибаясь даже от падающей на него хвои и листьев.
Еще до начала психической атаки я заметил направление ветра и потому чуть задержался, обходя поляну по оврагу с наветренной стороны. Торопиться не стоило. Горчичный туман еще висел в воздухе, и поэтому я не рискнул идти через зону поражения.
Кто-то из наименее пострадавших и самых рьяных, видимо, все же попытался выхватить оружие, за что тут же получил удар тупой стрелы в живот или грудь. Другие поняли всю бессмысленность сопротивления и, бросив любые попытки огрызаться, стягивались у крутых бортов кораблей, наполовину выволоченных на отмель.
Грязные, сопливые, почти слепые, с покрасневшими глазами и лицами, они ползали в мокром грязном песке кто без штанов, кто и вовсе голый, не решаясь поднять на меня взгляд. Более опытные и поэтому сдержанные наемники демонстративно выбросили оружие и тоже сбились в кучу недалеко от того места, где привязывали лошадей. Оставшаяся без дела на дальней опушке свита князя Александра сейчас ловила по бурелому разбежавшихся в страхе коней и даже здесь, на берегу, их крики были слышны довольно отчетливо.
Стрелки держались в тени, разведчики бесшумными призраками проверяли кусты и тенистые ямы убежищ на предмет затаившихся врагов, а на песчаную отмель вышли только мы трое.
Наум чуть впереди, прикрывая меня в полкорпуса, молодой князь, все еще пребывающий в некоторой растерянности, но не выпускающий из рук копья, двигался шагов на пять позади меня. Надо было видеть удивленные рожи этих бандюганов, когда из леса вперевалочку, по песочку вышли два великана в тяжеленных доспехах и мальчишка с копьем. Один из великанов, словно не замечая всей этой грязной, настороженной толпы, вдруг хлопнул ручищей по спине другого и заорал весело:
– О! Наум, глянь-ка! Кажись, мой товар нашелся!
Похоже, этой выходкой я добил их окончательно.
2
Правильно говорят, что первое впечатление о человеке – оно самое верное. Как только я услышал рассказ разведчиков о кочевниках в разбойничьей ватаге, сразу понял, что они воины тертые и не самого робкого десятка. И увидев их, я утвердился в этом мнении. Застигнутые врасплох моей внезапной атакой, они просто не успели дать отпор, а могли бы. Со злорадством вспоминаю их лица, удивленные и обиженные одновременно, когда они увидели все мое войско, состоящее всего из пяти стрелков, которое теперь вязало им руки и ноги, усаживая в рядок под колышущимся от ветра корабельным навесом. Только колдовством и злыми чарами они, видимо, оправдывали собственное бессилие и страх перед горсткой этих деловитых, невозмутимых воинов, споро вяжущих узлы на их запястьях. Да и наверняка их пугала наша троица, особенно Наум, небрежно покручивавший два меча, обеспечивая порядок и очередность. Особо прытким уже досталось – удар мечом плашмя по голове – и уноси готовенького. Александр рылся в куче оружия, сваленного на песке, выуживая интересные образцы и показывая их мне. Разведчики подносили еще, собирая по лесу брошенное.
У большинства из наемников было очень хорошее вооружение, шелковые одежды, золотые украшения и монеты, которых я раньше не видел. По некоторым клеймам и знакам я понял, что вооружение у них китайского производства. Это в XXI веке фраза "китайское качество" станет чуть ли не синонимом определению "дешевая подделка". А в моем случае найденные на вполне приличном оружии иероглифы говорили только о том, что воины прибыли издалека и, скорее всего, именно оттуда – из монгольских степей, где роилось несметное полчище, готовое по мановению руки своего вожака преодолеть любое пространство, стирая в пыль все на своем пути.
Лазутчики орды, в чем я теперь совершенно не сомневался, намеревались, видимо, зимовать в здешних краях, собрав вокруг себя несколько сотен балбесов, шастающих по лесам в поисках легкой добычи. Мелкие группки босяков не могли серьезно навредить купеческим караванам, хорошо охраняемым и осторожным. Щипали по селениям, били зверье, кто посмелей да неприметный, выходили с убогой добычей на торги – пытались выменять на хлеб да соль. Так же, как когда-то Петр, приютивший меня в первый год, отсиживались в труднодоступных местах, мастеря наспех землянки да убежища, словно медведи – берлоги.
С этими оборванцами как раз все было ясно и понятно. Им дело найдется. Для начала поработают бурлаками и допрут-таки ладьи до крепости, где их ждет преемник убиенного ими купца, надеющийся вернуть товар. Ну а после состоится суд, сход старейшин. Если ни в ком из бандюг не признают обидчика в каких-то других делах, то для начала пущу их на тяжелые работы в искупление грехов, а там – как народ решит. Может, кто из ремесленников попросит подмастерья, может, кому в дворовые человек понадобится. Демократия – это хорошо, но вот строить тюрьмы для блатных и воров "в законе", кормящих вшей на нарах от безделья, я не собирался. Особо упертых определял гребцами на купеческие суда, где местные приказчики да надсмотрщики быстро научат хорошим манерам. Вот и вся система наказания за проступки. Раскаялся, осознал – добро пожаловать на общественно полезные работы с дальнейшей перспективой укоренения. Уперся, пошел в отказ – милости прошу на невольничий рынок, а там крутись, как знаешь. Хотя и у меня в крепости уйма не выкопанных ям для клозетов, а сделать экскаватор с паровым двигателем я еще не сподобился. Вот с кочевниками у меня будет отдельный разговор. Даже если через месяц за ними явятся послы, купцы или просто авторитетные люди с ручательством, я все одно возвращать их не стану. Пусть они в моей крепости ничего толком и не увидят, но самому отпускать на волю пойманных лазутчиков станет большим упущением. Во-первых, мне нужны будут консультанты и переводчики. В свете предстоящих событий я должен буду иметь как минимум двух-трех человек, владеющих языком врага. Плюс ко всему, мне потребуются сведения о численности войска, его структуре, иерархии, способах передвижения, питания, пополнения припасов, вооружении. Все это я когда-то читал в книжках по истории, но одно дело – книжки, и совсем другое – живые свидетели, которым врать станет невыгодно. Если человек имеет желание жить, рано или поздно его можно довести до такой степени отчаянья, что он расскажет все, как бы ему этого ни хотелось. Не я придумал способы, как, не применяя насилия, довести любого, даже самого стойкого, до того, что он будет молить о смерти, и в данном случае этими методами я брезговать не стану. Если вынудят.
Наум со стрелками и частью княжеской свиты остался приглядывать за тем, как пленные станут бурлачить корабли до крепости. Олай со своими людьми все еще прочесывали окрестности и уже собрали приличный табун лошадей, который им предстояло перегнать в крепость. Мы с князем не спеша двинулись в обратный путь. Я уже давно не ощущал такой безмятежности и покоя. Кругом шумел кронами высоченных деревьев дремучий лес, беспечно щебетали птички, где-то в глубине чащи ухала потревоженная сова. Видимо, задремав, очнулся уже у переправы от стука копыт по доскам настила моста. Поводья моего коня были в руках Олая, невесть откуда взявшегося и теперь идущего впереди. Оглянувшись, увидел в клубах пыли догоняющий нас табун лошадей в окружении разведчиков. Олай, свирепо гримасничая, погрозил им кулаком. Те, весело скалясь, засуетились, придерживая табун, давая нам возможность спокойно пересечь мост. Впереди, у поворота на дорогу к крепости, топтались, спешившись, люди князя. Сам Александр плескался у берега, боярин Евпатий, стоя по колено в воде, держал наготове рубаху, что-то сердито выговаривая князю. Тот в ответ окатил его водой так, как делают это все мальчишки на свете: выставив ладошки и резко двигая руками. Боярин позорно ретировался, выронив рубаху и неуклюже карабкаясь на глинистый, скользкий берег. Следом за ним полетела намокшая рубаха. Скомканная и метко запущенная рукой Александра, она попала беглецу, прямо в затылок.