А ещё Паоло очень хотелось пригласить в такое путешествие Франческу, соседку-ровесницу из дома напротив. Кому-то такое совпадение в именах могло показаться излишне нарочитым, но сам парнишка отлично знал, что это не более, чем совпадение. Ну вот начинало у него сильнее биться сердце, когда он видел именно Франческу, а не какую другую девчонку, и всё тут… Одна беда, Паоло сильно опасался, что так и не найдет в себе сил ей этого предложить. Слишком уж язвительный и независимый характер был у соседки. Скажет что-нибудь такое обидное… Вот и в Мурмино он её позвать не решился, хотя мог бы. Валерка против не был, и Кирилл Андреевич возражать бы не стал: в гостиничных коттеджах научного посёлка сейчас полно свободных мест.
- Ну, гости дорогие, раз уж пришли, говорите, что такого интересного вам показать? - поинтересовался Воробьёв-старший.
Валерка слегка пожал плечами и искоса глянул на Никиту. Откуда ему было знать, что тут есть интересного. Братец их затащил, пусть он и выбирает.
Никита хитровато блеснул глазами из под разлохмаченной чёлки и предложил:
- Покажи нам лабораторию развёртки. Если, конечно, сейчас не проводится возбуждения.
- Вот видишь, Паша, молодёжь времени зря не теряет. Хочет посмотреть самое интересное. Ну что ж, на ваше счастье, последнее возбуждение закончилось…
Кирилл Андреевич поискал взглядом настенные часы.
- …закончилось два часа восемь минут назад.
- Неудачно? - поинтересовался Никита.
- Как обычно, - поправил его отец. - Поэтому небольшую экскурсию в лабораторию развёртки мы организовать можем. Минут так на десять пятнадцать. Паша, ты тут один справишься?
- Обижаете, Кирилл Андреевич.
- Тогда, идёмте за мной. Робик, ты тоже идёшь с нами, - и физик первым двинулся к выходу из комнаты.
- А почему она так называется: "лаборатория развёртки"? - спросил Паоло.
- Потому что в этой лаборатории мы пытаемся развернуть суперструны.
- А как вы их разворачиваете?
- Ого! Я вижу, в вас проснулся аппетит к квантовой физике. Это замечательно, - Воробьёв-старший бодро потёр руки. - Правда, знаний от этого не прибавилось, поэтому придется начать с самого начала. Итак, что вы знаете об устройстве материи на микроуровне?
- Довольно много, - ревниво заметил Паоло. - Мы знаем, что существуют две формы состояния вещества: материя и поле. Материя состоит из элементарных частиц, которые на самом деле имеют двойную природу: и частицы, и волны; а поля формируются за счёт квантов - порций энергии поля. Только для гравитационного поля это экспериментально не доказано, его квант опытным путём обнаружить до сих пор не удалось.
- Отличная подготовка, - одобрил Кирилл Андреевич. - Большинство ваших ровесников на Земле этого, скорее всего, в силу возраста ещё не знают.
Никита незаметно для спутников скорчил презрительную рожицу: он во всём этом разбирался ещё пару лет назад.
- Но про струны мы вообще ничего не слышали, - самокритично признался Паоло.
- Струны - это следующий шаг вглубь строения материи. Вот ты сказал: "частицы". А что такое частицы? Обычно их представляют как маленькие шарики. А мы считаем, что они - это особые колебания маленьких струн. Ведь колебанию струны соответствует определенная энергия. Верно?
- Верно, - подтвердил Паоло.
- Ну так вот. А формулу "е равно эм цэ кварат" вы, конечно, знаете.
- Кто ж её не знает, - усмехнулся Валерка.
- То есть получается, чем сильнее колебания, тем больше масса частицы? - предположил Паоло.
- Да, именно так. Так вот, когда возникла эта теория, сразу выяснилось, что в привычном четырёхмерном пространстве-времени она не работает. Для того, чтобы реальность соответствовала этой теории, нужно добавить в неё дополнительные измерения.
- И много? - поинтересовался Валерка.
- Сначала немного, но дальше пришлось добавлять больше. В итоге сейчас мы исходим из того, что мир существует в тридцати двух пространственных измерениях, плюс ещё время.
- Неслабо, - протянул Валерка.
Впечатлительный Паоло громко прицокнул языком.
- Вы, конечно, спросите меня, как же так может получиться, что мы живем в трёхмерном пространстве и никаких двадцати девяти не замечаем. Ответ заключается в том, что мы живем как бы на трехмерной проекции этого пространства. А в остальных измерениях оно свёрнуто. Вот потому мы этих дополнительных измерений и не замечаем. Но если удастся эти измерения развернуть… Понимаете теперь, почему "лаборатория развёртки"?
- Теперь, конечно, понимаем, - признался Валерка.
- Минутку, - физик свернул к очередной двери, она отъехала в сторону, открывая вход в другой коридор, вдвое уже того, по которому они шли перед этим. Вдали коридор упирался другие двери.
- Мы надеемся, что, научившись разворачивать свернутые измерения в пределах микромира, мы затем сможем делать это в более крупных масштабах. А это может дать ключ к межзвездным и даже межгалактическим перелётам. С обычными скоростями даже межзвёздные экспедиции лишены смысла. Вы ведь астрономы, сами знаете, сколько световых лет отделяет нас от самой ближайшей звезды.
- Четыре целых двадцать две сотых светового года, - одновременно выпалили Паоло и Валерка.
- Да-да, четыре с лишним световых года. А наши космические корабли, как вы понимаете, летают намного медленнее скорости света. Человечество оказывается запертым в Солнечной системе.
Кирилл Андреевич остановился возле двери, но не спешил её открывать. Развернувшись к ребятам, он продолжил:
- Конечно, и в ней есть ещё много интересного и неисследованного. Мы и Марс-то пока что толком не обжили. А дальше уже только одни научные станции, вроде вашей. Если не ошибаюсь, то мы только-только начинаем обживать облако Орта. Дальше пояса Койпера на постоянной основе человек ещё не забирался. Первую станцию на орбиту Эриды вывели лет где-то лет тридцать назад, "Квавар-1" и вообще каких-то три года. А в глубине облака Оорта постоянных станций, насколько мне известно нет?
- Пока нет, - Валерка особо подчеркнул голосом слово "пока". - Но экспедиции туда отправляются довольно часто.
Таинственную Немезиду, спрятавшуюся в облаке Оорта планету, плотно искали не меньше тридцати лет. Но неудачно. Перед каждой экспедицией теоретики были убеждены, что наконец-то вычислили её орбиту, но на предсказанном месте Немезиды всякий раз не оказывалось, выяснялось, что в расчетах неверно учтены сторонние гравитационные возмущения. Приходилось возвращаться и начинать расчеты заново, внося поправки.
И хотя каждая экспедиция приносила с собой массу ценной научной информации, учёные не чувствовали себя удовлетворенными, ведь главная цель полётов оставалась надостигнутой.
Конечно, можно было бы объявить Немезидой давным-давно открытую Седну, но почти все астрономы мира в один голос открещивались от такого решения. Словно с его принятием астрономия потеряет что-то неосязаемое, но очень ценное.
Эти мысли вихрем пронеслись в Валеркиной голове, а Кирилла Андреевича уже был готов ответ:
- Ну, так ведь и расстояния с межзвёздными не сравнимы. По нынешним временам на экспедицию к Проксиме и обратно не хватит человеческой жизни. А главное, когда эта экспедиция вернется, она может оказаться ненужной, потому что все знания, которые она добудет, человечество получит раньше, из других источников.
- Не может она быть не нужной, - заспорил Валерка. - Одно дело знать, что там происходит, а другое - побывать и почувствовать. Ведь Гагарин знал, что его в космосе ждёт. И никаких открытий не сделал. Но разве его полёт был ненужным?
Никита возмущенно засопел, давая понять, что полностью солидарен с братом. Паоло промолчал, но Валерка не сомневался, что его друг думает так же, как он.
- Да, я очень неудачно сформулировал, - признался Кирилл Андреевич. - "Ненужно" плохое слово, оно здесь не подходит. Но, кстати, сравнение с Гариным тоже неудачное. Его полёт был великим достижением его времени. Именно тогда. А прошло каких-то десять лет, и простые космические полёты стали почти рутиной. Научные открытия важны всегда, а для такого рода достижений история отмеряет небольшие промежутки когда они становятся прорывом для всего человечества, а дальше это становится не более чем личным спором с судьбой. Магеллан обошел вокруг света и вошел в историю. А сейчас реконструкторы чуть ли не каждый год повторяют его поход на судах похожей конструкции, но это мало кому интересно, кроме них самих. Потому что с Магелланом победу над неведомым ощутила вся передовая Европа. С Гагариным - весь мир. А в случае с реконстукторами победу ощущают только они сами. Конечно, ещё знакомые и друзья, но и не больше. Вот так может получиться с теми космонавтами, которые могли бы сегодня полететь к Проксиме Центавра. Когда они вернутся, то это может оказаться лишь только их победой, но не победой человечества. Мне кажется, это неправильно.
- Мне тоже так кажется, - хмуро заметил Никита. Валерка согласно кивнул.
- Вот потому-то мы и говорим о пленении в Солнечной системе, - подытожил Воробьёв-старший. - Вы, конечно, помните замечательные слова Циолковского: "Земля - колыбель человечества. Но нельзя всю жизнь жить в колыбели".
Валерка снова молча кивнул. В чём-то дядя Кирилл был ужасно наивен. "Вы, конечно, помните…" Да кто же из работающих в космосе не знает этих слов. А работать на научных станциях начинают с восьми-девяти лет. И пусть труд сначала оказывается невелик и несложен, но он нужен, он настоящий, а не символический вклад в общую работу всего коллектива станции. Каждый мальчишка и каждая девчонка знают об этом и этим гордятся. Здесь, на Земле, например, Никита при всех его знаниях, в родительском институте всего лишь гость. А живи Воробьёвы на станции в Дальнем Космосе, он бы был настоящий сотрудник.
- Наши опыты имеют огромное теоретическое знание. Если мы сможем пронаблюдать за развертыванием струны, то получим огромный материал для исследования, который двинет вперед наши представления о мироздании, которые последние пару сотен лет, надо сказать, порядком застоялись. Но помимо этого у них может возникнуть ещё и очень практическое значение. Многие учёные, и я разделяю эту точку зрения, полагают, что, поняв механизм развертывания и свёртывания струн, мы получим в свои руки ключ, который откроет нам путь к звёздам. Начальная и конечная точки этого пути будут находиться в нашем, так сказать, подпространстве, а сам он проляжет за его пределами.
- То есть в тридцати двух мерном пространстве расстояние до Проксимы Центавра окажется ближе, чем в его трёхмерной проекции? - догадался Паоло.
- Намного ближе, - уточнил Кирилл Андреевич. - Настолько, что человечество сможет не только дотянуться до ближайших к Солнцу звёздных систем. Но и путешествовать по всей Галактике. Только представьте себе, какие перспективы открывает такая возможность…
- Да уж, - восхищенно прошептал Валерка.
Для астронома это было бы сущее раздолье. Хочешь, пульсары вблизи наблюдай, хочешь - квазары. Да и к знаменитому объекту "Лебедь икс один" подобраться поближе было бы крайне полезно, выяснить, что же он такое на самом деле: чёрная дыра или всё-таки что-то иное.
Судя по тому, как поблескивали глаза у Паоло, он предвкушал те же самые перспективы.
- К сожалению, пока что это только гипотезы. И это "пока", увы, длится уже почти восемьдесят лет. Да-да, именно столько времени уже продолжаются исследования в нашей лаборатории и пока что они не дали результата. Но мы не теряем надежды, что рано или поздно, но заставим матушку-природу открыть нам эту тайну. А пока что откроем дверь.
Любовь к театральным эффектам была Кириллу Андреевичу явно не чужда. Дверь он распахнул с таким видом, словно был шпрейхшталмейстером в цирке и открывал кулису, из-за которой должен был показаться лучший клоун всех времён и народов.
А вот сама лаборатория ребят разочаровала. Своим видом она больше всего напоминала опустевший футляр от хоккейной шайбы, если только такие бывают. Иначе говоря, представляла собой пустоту в виде диска высотой примерно два с половиной метра и диаметров где-то метров десять. Вели в неё две двери: та, через которую Кирилл Андреевич впустил ребят, и точно такая же вторая, расположенная строго напротив. В отличие от комнаты, куда сначала привёл мальчишек Робик, эта была практически абсолютно пуста. Если не считать того, что находилось в самом её центре. А находился там маленький квадратный столик на толстой ножке, над центром которого из потолка свисал толстый металлический стержень. Очень толстый, сантиметров двадцать в диаметре, не меньше. Первая мысль у Валерки возникла про сталактит (или сталагмит, Валерка их постоянно путал, никак не мог запомнить, кто из них растёт сверху, а кто - снизу). Вторая - про в мурованный в потолок гигантский карандаш. Это сравнение было более точным: стержень, в отличие от сталактита не плавно менялся от толстого основания до тонкого острия, а имел постоянную ширину и лишь на конце был заточен в виде конуса, как раз именно так и точат карандаши.
Когда ребята подошли поближе к столику, то они увидели, что под самым острием "карандаша" на нём в небольшой подставочке лежит маленький металлический шарик, размером и видом больше всего напоминающий шар от детского бильярда. Ну, может, совсем чуть-чуть побольше.
- И это всё? - разочаровано спросил Паоло.
- А что ты рассчитывал увидеть? - вопросом на вопрос ответил Воровьёв-старший.
- Аппаратуру… - неопределённо произнёс мальчишка.
- Там, - физик сделал широкий жест рукой, давая понять, что вся аппаратура находится за пределами лаборатории. - Ну а вся поступающая на датчики информация выводится в комнаты наблюдения, в том числе и в ту, где мы с вами только что были. Квантовая физика, ребята, наука весьма сложная и опыты у нас тоже сложные. Работаем чаще всего, как говорится, "не прикладая рук".
- А это? - Паоло указал на шарик.
- А это наш, если так можно сказать, самый грубый струнометр. Слабые возбуждения струны мы сможем только зафиксировать с помощью приборов. А если оно будет достаточно сильным, то вызовет определенные изменения в структуре этого шара. В смысле сместит его часть в одном из ранее свёрнутых измерений.
- А весь шар струна сместить сможет? - поинтересовался Валерка.
- Нет, это уже фантастика, - рассмеялся Кирилл Андреевич. - На резонанс такой силы мы даже теоретически не рассчитываем. Пока что наши задачи скромнее: сместить хотя бы частичку этого шарика. Потом, когда мы научимся это делать, сможем повышать мощность перехода. Когда-нибудь мы обязательно добьёмся того, что перебраться через эти свёрнутые измерения будет так же просто, как сегодня слетать на Луну. Но это вопросы завтрашнего дня. А сегодня… Сегодня мы учимся делать первые шаги и наша задача расколоть вот этот "орешек знаний".
В этот момент у Воробьёва-старшего мелодично заиграл коммуникатор.
- Да, я слушаю… Зачем?.. Блин… Ладно, сейчас… Да, сейчас подойду, хорошо…
Кирилл Андреевич огляделся. Вид у него при этом был слегка очумелый, можно было подумать, что он не очень понимает, где находится, и что происходит вокруг.
- Па… - опасливо позвал Никита.
- Погоди, - раздраженно махнул рукой отец. - Вот что, парни, постойте-ка тут минут пять. Я быстро добегу до Семёнова. Робик, проследи за тем, чтобы они тут вели себя прилично.
- Мы всегда ведем себя прилично, - ревниво прокомментировал сын.
- Я знаю, - рассеяно улыбнулся Воробьёв-старший. - Всё, бегу.
И скрылся за второй дверью.
- Что-то странно, - пробормотал Валерка, когда дверь за физиком хлопнулась.
- Ага, - согласился Никита. - Папка так себя никогда не ведёт.
- Наверное, Кирилл Андреевич получил очень важную информацию, - прогудел из вокабулятора Робик.
- Точно! - согласился Никита. - Наверное, приборы что-то засекли.
- Развёртку струны, - предположил Паоло.
- Не, - Вороьёв-младший уверенно качнул лохматой головой. - Только не это. Если бы оно было связано со струнами, папка бы нас здесь ни за что бы не оставил.
- Да, это точно, - согласился Валерка. - А жаль. Прикиньте, парни своими глазами бы увидеть…
- Точно, - азартно согласился Никита. - Вот было бы здорово.
В следующее мгновение между острием "карандаша" и столиком ударил голубоватый разряд. Яркая молния ломаной линией расчертила воздух. От её ослепительного света мальчишки непроизвольно зажмурились.
Каждый из них невольно напружинился, сжался, ожидая взрыва, удара и боли, но ничего этого не последовало. Только еле заметно дрогнул пол под ногами, как бывает, когда мягко трогается вниз скоростной лифт, оборудованный высококачественными компенсаторами.
И больше ничего…
А потом они услышали дробный перестук, будто где-то рядом обосновался дятел и занялся своим привычным делом - долбежкой древесного ствола.
Никита осторожно приоткрыл глаза и издал нечленораздельный сдавленный звук.
И было от чего. Лаборатория исчезла. Начисто. Все четверо - он сам, Валерка, Паоло и Робик стояли на краю широкой лесной поляны.
По яркому синему небу ветер неспешно гнал лёгкие белые облака, он же слегка покачивал макушки деревьев на той стороне поляны. Где-то в глубине леса продолжал громко трудиться дятел. В траве стрекотали кузнечики.
А через поляну, почти прямо на ребят, шел мальчишка, Никитин ровесник. Русоволосый, вихрастый, худой…
Мальчишка в камуфляжной форме с пистолетом-пулемётом через плечо…
Глава 2.
Отважная песня, смелей улетай -
Напишут о нас еще книжки.
Пусть помнят враги - легендарный Чапай
Был тоже когда-то мальчишкой.
(Л.Кондрашенко. "Отважная песня")
До "таёжников" Серёжке было не просто далеко, а очень далеко. Эти, говорят, могут пройти по лесу так, что в двух шагах не увидишь и не услышишь. Ни один листик не шелохнется. А от самих ни одно движение в радиусе ста метров, а то и больше не укроется. Ну, так ведь они с малых лет в лесу, он им, что называется, дом родной. Наверное, на охоту ходить начинают в те же шесть лет, когда Серёжка впервые за рычаги трактора сел.
Да что там "таёжники". Игорь не "таёжник", но и до него Серёжке далеко. Но это тоже понятно, Игорь - дворянин, они из другого теста сделаны. А Серёжка кто? Простой хуторянин-переселенец. Нет, конечно, он не жаловался. И родных папку с мамкой не променял бы даже и на семью самого Императора. Но свой шесток знал. Дворяне - высшие люди, вот и весь сказ. Оттого, что они больше и лучших простых людей умеют, им и положено командовать, а простым людям, значит, подчиняться. На том и стоит Империя Российская.