- Или в Израиль, или куда-нибудь еще… - немного загадочным тоном ответил гестаповец.
- Ох, Гельмут, Гельмут, - покачал головой Вальтер. - И как ты можешь с такими убеждениями жить? Просыпаться по утрам, ходить на работу, смотреть в глаза людям, наконец?
- А ты? - лукаво прищурился Фогель.
Ответил Шольц не сразу. В конце концов, он тоже был убежденным национал-социалистом, и тоже относился к Адольфу Гитлеру с благоговением. И все же взгляды Гельмута казались Вальтеру слишком уж… радикальными.
- Настоящий национал-социалист, - заговорил наконец Шольц, - это прежде всего патриот Германии. Долг верного члена национал-социалистической партии состоит в том, чтобы всемерно бороться за величие Рейха и поддерживать гегемонию своего отечества в Европе и Азиатской России…
- Ну что у тебя за привычка? - скривился Фогель. - Почему ты всегда повторяешь чужие слова? Неужели у тебя совсем нет собственных мыслей?
- Понимаешь, Гельмут, - задумчиво сказал Вальтер, - иногда чужие слова настолько хороши, что я с ними полностью соглашаюсь. После чего они-то и становятся моими собственными мыслями.
- Ну, как знаешь, - не стал спорить Гельмут. - Что же касается меня, то я всегда поступаю так, как мне позволяют обстоятельства. Взять хотя бы Захарченко - этого упрямого журналиста, про которого я тебе сегодня рассказывал. Да, я не могу обращаться с ним, как с говорящей скотиной, чего этот славянский недочеловек безусловно заслуживает - но зато могу как следует поиздеваться над ним на допросе - а если он и дальше будет запираться, то и применить физические меры воздействия. Или возьмем вон того еврея за стойкой. Да, я не могу стереть его с лица земли - но зато могу… ну, скажем, уйти и не заплатить.
И Фогель действительно встал из-за стола, явно намереваясь удалиться восвояси.
- Подожди, подожди, - недоуменно забормотал Шольц. - Ты что же, действительно уходишь?
- Действительно ухожу, - подтвердил Гельмут. - Пусть только попробует меня остановить. Небось побоится связываться с гестапо.
- А я как же? - спросил Вальтер. Конечно же, невкусный кофе допивать он не собирался, но оставлять недоеденными два пирожных не собирался тем более.
- А ты оставайся, - ответил Фогель. - Мне все равно пора бежать. Через полчаса у меня свидание с Радой.
- С кем? - не понял Шольц.
- Ну, с актрисой. Из театра… как он там называется… "Ромэн", да. Красавица - с ума сойти. Личико и фигурка такие, что пальчики оближешь. Ладно, потом расскажу поподробней. А сейчас некогда. Пока!
Проводив приятеля взглядом, Вальтер тяжело вздохнул. Нет, не потому, что Гельмут Фогель явно собирался поступиться своими нацистскими принципами.
А потому, что теперь Шольцу предстояло расплачиваться за двоих.
* * *
22:30
Москва
Красная площадь
Будучи истинным немцем, Вальтер Шольц почти всегда планировал свои действия заранее, не оставляя в непредусмотренном виде ни одной детали. Но только почти.
Его вечерние прогулки по центру советской столицы, где он провел на службе Германскому Рейху и лично фюреру уже немало лет, были тем самым пресловутым исключением, подтверждающим правило. Во время этого ежедневного моциона маршрут Вальтера был случайно-хаотическим - гулял Шольц согласно принципу, описанному в русской поговорке "куда глаза глядят".
В этот день глаза… вернее, ноги Вальтера привели его в святую святых Государства Российского (как бы оно в данную историческую эпоху ни называлось) - на Красную площадь, где майор интендантской службы не бывал уже давно - месяца полтора, а то и два.
Несмотря на позднее время, площадь, как и всегда, была отлично освещена. Народу, впрочем, было не так уж много - ведь завтра, как и сегодня, советским гражданам предстояло идти на работу. Так что большинство окружавших Шольца людей были, как и он сам, иностранцами - но, конечно же, не офицерами вермахта, а просто туристами.
Внимание Вальтера привлекла группа японцев, как по команде направивших свои извечные фотоаппараты на Мавзолей. Хотя усыпальница двух великих вождей закрылась для посетителей уже несколько часов назад, специально подсвеченные надписи "ЛЕНИН" и "СТАЛИН" четко выделялись на темном фоне. Также без труда можно было разглядеть (и запечатлеть на фотопленку) двух часовых, безмолвно стоящих на Посту Номер Один - советского курсанта Высшей школы КГБ и немецкого капрала "Ваффен-СС".
По правде говоря, Шольцу всегда больше нравилось другое произведение монументального искусства, также расположенное на Красной площади, но на некотором от Мавзолея отдалении. Майора всегда восхищал Памятник Германскому Воину-Освободителю, сооруженному целой бригадой берлинских скульпторов вскоре после войны. Этот мраморный богатырь (если уж употреблять русский термин) гигантских размеров был чем-то похож на легендарного Отто Скорцени в исполнении Арнольда Шварценеггера. В руке своей, однако, чудо-богатырь держал не пистолет и даже не автомат, как капрал у Мавзолея - нет, его оружием был меч, как бы символизирующий все то оружие, с которым вермахт некогда пришел на эту землю, дабы освободить советский народ от жестокой тирании и подарить ему возможность наслаждаться мирным трудом. Так, во всяком случае, гласила надпись, красиво исполненная на двух языках - готическим шрифтом по-немецки и славянской вязью по-русски.
У подножия памятника лежали цветы. По рассказам старших товарищей Шольц знал, что когда-то их здесь было очень много - при Сталине традиция подобных благодарственных подношений со стороны москвичей и гостей столицы неукоснительно соблюдалась и поощрялась. При Берии она понемногу сошла на нет, а при Хрущеве и вовсе игнорировалась почти демонстративно - и даже Брежнев восстанавливать ее не стал. Так что цветы к памятнику давно уже подносили только сами же немцы, служившие в освобожденном их отцами и дедами стольном граде. Впрочем, многие офицеры, включая также и Вальтера с Гельмутом, подобными вещами предпочитали не заниматься, справедливо полагая, что подобная "благодарность" будет выглядеть в их исполнении скорее как издевательство.
Полюбовавшись мраморным освободителем еще секунд пятнадцать, Шольц повернулся и пошел домой - в конце концов, завтра ему тоже предстояло идти на службу, пусть и не такую увлекательную, как у его приятеля Фогеля.
Дойдя почти до самого края площади, Вальтер вдруг услышал оживленный разговор на неизвестном ему языке. Сначала ему показалось, что отчаянно размахивающие руками друг у друга перед носом молодые туристы говорят по-арабски, тем более что внешность у них была самая что ни на есть ближневосточная. Однако после того, как один предполагаемый араб назвал другого "Эйтан", а тот его - "Гиора", Шольц сообразил, что неизвестным ему языком является иврит.
Что ж, подумал Вальтер, бывает. Ну да, в свое время Советский Союз не последовал примеру Германии и не разорвал с Израилем дипломатические отношения после Шестидневной войны, как это сделали большинство европейских стран. Но ведь и Хрущева понять можно. Когда руководишь страной, не признаваемой США и другими странами НАТО, ценность любого иностранного посольства в Москве несколько возрастает. Особенно, если речь идет о прозападной капиталистической стране. В конце концов, сохранение отношений с еврейским государством само по себе антигерманской деятельностью не является, верно?
Поэтому Шольц лишь пожал плечами и перевел взгляд туда, куда указывал палец одного из израильтян - нет, не на здание ГУМа, а на висевшие как раз напротив Мавзолея огромные портреты трех известных государственных деятелей. Разумеется, самым большим по размеру был портрет Фюрера-Освободителя - однако Вальтер, не питавший к основателю Третьего Рейха теплых чувств, устремил свой взор несколько левее. Там, естественно, были изображены все те же Ленин и Сталин, как бы с некоторым изумлением любующиеся собственным пантеоном. Вальтер пристально посмотрел им в лицо - сначала студенту-недоучке из Симбирска, потом недоучившемуся семинаристу из Гори. А ведь это по-своему иронично, подумал Шольц - когда-то они недоучились, а вот теперь их недопохоронили.
Усмехнувшись своим не вполне политически выдержанным мыслям, Вальтер покинул наконец Красную площадь и свернул в хорошо знакомый переулок. Однако ход его рассуждений на этом не прекратился.
Что ни говори, а для одного из двух вечно живых советских вождей подобное состояние могло и прерваться. И Берия после XX съезда, и Хрущев через десять с небольшим лет уже собирались предать тело Сталина земле, освободив Красную площадь как от его портрета, так и от останков. И если бы не вмешательство немцев - как в 56-м, так и в 68-м…
А ведь в 68-м было куда сложнее, подумал Шольц - доходило аж до уличных боев с баррикадами, да и сам Вальтер был тяжело ранен, после чего при первой же возможности перевелся из танкистов в интенданты. Что же до 56-го, то тогда хватило подкрепления в виде одной дивизии вермахта, спешно переброшенной в Москву из Псковской области. Впрочем, Вальтер всего этого толком не помнил - ему про "московскую прогулку" рассказал старший брат Дитер, как раз служивший срочную в этой дивизии.
Тяжело вздохнув, Шольц ускорил шаг, но тут же снова его замедлил и прислушался - где-то в одном из подьездов забренчала гитара, и какой-то явно молодой парень весело затянул хрипловатым голосом на мотив известной песни про чемоданчик:
- Кто прошлого не помнит и не знает,
От этого нисколько не страдает.
На прошлое плевать,
Мозги не забивать -
Нам в жизни настоящего хватает.Что было, то прошло - и не вернется,
Уйдет в небытие и рассосется.
Зачем копаться в том,
Что поросло быльем
И в будущем навряд ли отзовется?..
Дальнейшего повернувший за угол Вальтер уже не услышал. Впрочем, Шольцу хватило и первых двух куплетов, которые его просто поразили.
Черт возьми, а ведь так оно и есть! Не расскажи ему Дитер про 56-й, так он бы, наверное, и не задумывался о событиях, произошедших давным-давно и не оказавших тогда на его детство абсолютно никакого влияния. Но ведь и нынешняя молодежь, которая в 68-м в лучшем случае едва появилась на свет, наверняка не желает забивать себе голову делами давно минувших дней. А это значит, что когда пройдет достаточно времени…
Но тут что-то привлекло внимание Шольца, и он остановился.
На свежепокрашенной стене дома ярко выделялся рисунок, сделанный черным углем. Цифра "20" в черной рамке. И чуть пониже надпись, печатными буквами: "Россия помнит".
- Да, - прошептал Вальтер, - они помнят…
* * *
20 января 1969 года
16:00
Ванзее, Германия
Вилла семейства Райнеке
Не успел Вальтер нажать на кнопку звонка, как входная дверь открылась, и Шольц увидел добродушного толстяка с хлебными крошками в бороде.
- Вальтер! Приехал! Наконец-то! - накинулся толстяк на Шольца и заключил его в свои мощные обьятия.
- Мартин, да ладно тебе… - попытался вырваться Вальтер. - Я ж до сих пор…
- Да, Мартин, ты уж давай поосторожнее.
Это вышел в коридор Эрих - высокий элегантный блондин с несколько ироничным выражением лица.
- Вальтер ведь у нас ранен, - наставительным тоном сказал Эрих. - Пострадал за фюрера, партию и фатерланд.
Тем не менее он тоже подошел к Шольцу и обнял старого друга - правда, сделал это более мягко и деликатно.
Лет десять назад, когда отец Вальтера, доцент Дюссельдорфского Политехнического Института, получил наконец долгожданную должность профессора в Берлинском Университете Гумбольдта, Шольцу-младшему пришлось перейти в новую школу. Двое других ребят в его классе также оказались новичками - Мартин Ламсдорф, переехавший в столицу из Дрездена, и Эрих Райнеке, чья семья вернулась на родину из долгосрочной командировки. Естественно, Вальтер, Мартин и Эрих немедленно сдружились. Вместе ходили в кино и на футбол, вместе заготавливали шпаргалки и прогуливали уроки, вместе ездили в походы и на рыбалку. Конечно, после выпускного вечера судьбы трех друзей разошлись. Вальтер, начитавшись мемуаров Гудериана и прочих книжек о войне, подался в защитники Рейха, став доблестным офицером танковых войск. Эрих пошел по стопам отца, избрав дипломатическую карьеру - и уже успел дважды съездить за рубеж, да не куда-нибудь во Францию или даже в Испанию - нет, ему пришлось послужить фатерланду в Канаде, на вражеском Западе. Что же до Мартина, то он давно уже был механиком на крупнейшем берлинском автозаводе - впрочем, эта работа его вполне устраивала.
Однако друзья по-прежнему продолжали встречаться при каждом удобном случае. А поскольку Вальтер приезжал в отпуск не так уж часто - раза два-три в год - каждый визит Шольца превращался в небольшой праздник, для которого Эрих любезно предоставлял загородную виллу своего отца.
- Ну, проходи, проходи, - поманил Вальтера за собой Мартин, направляясь в ту сторону, откуда очень вкусно пахло.
Войдя вслед за друзьями в столовую, Шольц увидел за обеденным столом человека лет тридцати со шпионским лицом. Нет, на незнакомце не было темных очков, и выглядел он отнюдь не загадочно - напротив, лицо его было самым что ни на есть обычным и неприметным. С таким лицом легко затеряться в толпе, не оставив у окружающих о себе никаких воспоминаний.
- А это Хорст Шефер, - представил его Вальтеру Мартин. - Хороший парень. Мы с ним в шахматном клубе познакомились. Гроссмейстер Штейн сеанс давал. Я-то продул, а вот он вничью сыграл.
Пожав руку новому знакомому, Шольц уселся за стол и присоединился к роскошной трапезе. Однако Мартин с Эрихом тут же попытались ему помешать, набросившись на Вальтера с глупыми, по его мнению, вопросами.
- Да отстаньте вы, - попытался отмахнуться от друзей Шольц, откусив очередной кусок колбасы. - Ну их к чертовой матери, этих русских. Я до сих пор не понимаю - ну что им не нравится? Разве мы с ними плохо обращаемся? На войну их не гоним, жить не мешаем, в лагерь не отправляем - если не бунтуют, конечно. Да и уровень жизни у них практически не хуже нашего. Так нет же… Вот ведь неблагодарные свиньи!
- А чему ты, собственно, удивляешься? - усмехнулся Эрих. - После того, как мы их в сорок первом захватили…
- Освободили, - уточнил Вальтер, с важным видом подняв вместо указательного пальца вилку.
- Ладно, не будем спорить, - пожал плечами Эрих. - Мы их покорили. А какому народу такое понравится?
- Тоже мне проблема, - фыркнул Мартин, осушив новый стакан пива. - У моей сестры муж из Зальцбурга, так говорит, что австрийцы от такой ерунды нисколько не комплексуют.
- Это совсем не то же самое, - покачал головой Эрих. - Австрию мы не оккупировали, а аннексировали, как японцы Корею или американцы в прошлом веке Калифорнию с Техасом. Мы сделали Австрию частью Рейха. Австрийцы - такие же немцы, как и мы. А русские, поляки, французы - это другое дело. Мы ими, по сути, управляем, но и гражданства Рейха не даем. Вот они и чувствуют себя эдакой низшей расой. Вторым сортом. Проигравшими. Нам-то этого как следует и не понять.
- Ну, Германия тоже испытала горечь поражения, - вступил в разговор молчавший до сих пор Хорст.
- Когда? - удивился Мартин, но тут же вспомнил. - Ах да, в первой мировой.
- Тем не менее даже тогда, в восемнадцатом, нас никто не захватывал и не оккупировал, - возразил Эрих.
- Однако до революции-то они нас довели, - хмыкнул Мартин, наливая себе новый стакан. - Раз-два - и нету кайзера. Буржуазная демократия.
- Хорошее было время, - мечтательно вздохнул Эрих с таким видом, как будто лично помнил эпоху Веймарской республики.
- Ох, не верю, - покачал головой Вальтер. - Я никогда не жаловал историю, но все-таки помню из учебника, что время тогда было довольно мерзопакостное.
- Вот именно, - кивнул Мартин. - Голод, безработица, инфляция…
- Национальное унижение, - добавил Хорст. - Версальский мир. Отторгнутые территории. Запреты на вооружение. Армия игрушечных размеров.
- Ничего вы не понимаете, - махнул рукой Эрих. - Тогда Германия была свободной. Тогда правительство действительно выбиралось народом, а не как сейчас. Тогда можно было ездить за границу, заниматься крупным бизнесом, да и вообще делать, что хочешь, не испрашивая особого разрешения.
- Ну вот, поехали, - протянул Мартин. - Опять за свое. Эх, Вальтер, дружище, знал бы ты, сколько раз я уже с этим вольнодумцем хреновым спорил на эту тему. И ведь не боится же, что настучу в гестапо. Знает ведь, что друзья друзей не выдают. А если б и выдали - так что с того? У него ж папаша - начальник отдела в МИДе, без труда сыночка отмажет. Да и что ему будет за эти застольные разговоры? Сейчас же не тридцатые годы, и даже не сороковые.
- И не двадцатые, к моему великому сожалению, - не унимался Эрих. - А ведь были мы, немцы, свободным народом, были…
- Ну и что? - пожал плечами Мартин. - Толку-то от этой свободы с демократией. Может, каким другим народам все это и нужно - американцам там всяким или англичанам. А мы, немцы, устроены по-другому. Нам нужны порядок и дисциплина. И вождь - или кайзер, или еще лучше фюрер.
- Так оно и есть, - поддержал Мартина Вальтер, запивая капусту пивом. - В конце концов, наш народ сам сделал свой исторический выбор.
- Вальтер, а ты не мог бы поменьше цитировать школьный учебник? - язвительно сказал Эрих, отодвигая от себя тарелку с остатками пирожного. - Ты хоть вообще знаешь, как все это происходило?
- Ну, в общих чертах знаю, - неуверенно ответил Шольц. - В начале тридцатых были выборы. И партия победила.
- Какая партия? - резко спросил Эрих.
- Будто их у нас не одна, а несколько, - пожал плечами Вальтер.
- А известно ли тебе, Вальтер, - ироническим тоном осведомился Эрих, - что слово "партия" происходит от английского "part", то есть "часть"? Партия - это часть общества, а частей всегда больше, чем одна. Иными словами, партий в стране по определению должно быть несколько.
- Тогда и было несколько, - не стал отрицать очевидного Шольц. - Но потом наша партия победила, а остальные… как это говорил учитель… ага, помню… а остальные сошли с исторической сцены.
- Можно сказать и так, - кивнул Мартин.
- Ух, как все запущено… - покачал головой Эрих. - Ладно, Вальтер, слушай меня внимательно. Как известно - пусть известно и не всем - в 1932 году состоялись очередные выборы в Рейхстаг, за победу на которых боролись три партии - национал-социалисты, социал-демократы и коммунисты. И вот перед самыми выборами две из этих партий обьединились в так называемый Народный Блок.
- По указанию русского фюрера, - уточнил Мартин, отрезая себе большой кусок торта.
- Подожди, подожди, - покачал головой Вальтер. - Русский главный руководитель так не называется.
- Да какая разница! - махнул рукой Мартин. - Раз он самый главный - значит, начальник, то есть фюрер.
- Это как раз не важно, - сказал Эрих. - Получив указание от русского… главного руководителя, Эрнст Тельман обьединился с социал-демократами в Народный Блок. Который и выиграл те выборы.
- Ну да, я ведь так и сказал, - кивнул головой Вальтер. - Партия победила.