- Запросто. Вот давай с тобой рассмотрим коммунизм не с точки зрения исторического материализма, а с обычной, сермяжно-философской. Вот что он из себя представляет? А представляет он стремление человека к идеальному обществу, где каждому воздастся по труду его, и каждый будет вознаграждён по потребности. Так? Так!. А пока мы мужественно преодолеваем трудности, несомненно временные, но обязательно преодолеем. И вот тогда…, - Акифьев сделал паузу, ожидая реакции Сталина.
- И что тогда?
- А ты не задумывался, Иосиф Виссарионович? Вот скажи, кто будет определять при наступлении коммунизма меру человека, его достойность, заслуги в конце концов?
Вождь глубоко затянулся, что с ним случалось не часто, и встал с кресла. Прошёлся по кабинету, в раздумье разглядывая цветные гобелены на стенах. Так далеко в будущее он не заглядывал. И конечно же не верил во врождённую, или даже приобретённую честность и добропорядочность. И вопрос поставил его в тупик.
- Дальше пожалуйста, Алексей Львович.
- Вот и переходим к сути вопроса. Но сначала ответь на другой - что есть первостепенная задача истинно верующего человека? Правильно, построить Царство Божие на земле. И пусть сейчас мы преодолеваем искушения и соблазны, но они временны, а потом каждому воздастся по делам и грехам его. И Господь будет определять достойных. Улавливаешь аналогию?
- Ты хочешь сказать что…?
- Именно! Коммунизм - суть высшая степень развития любви к богу. И каждый шаг в его сторону приближает нас к торжеству….
- Коммунизма?
- Царства Божьего! И, соответственно, наши противники - богомерзкие еретики и пособники нечистого.
Дымящаяся трубка с негромким стуком упала на столешницу, разломившись у самой чашки, оттуда срикошетила на ковёр, чуть не устроив пожар, но Сталин только затоптал сапогом тлеющий уголёк, не торопясь поднимать обломки. Даже его искушённая в политической борьбе натура требовала некоторого времени на усваивание новой теории. А портрет Карла Маркса на стене как-то спал с лица и отвернулся. И только с иконы из-за спины Иосифа Виссарионовича одобрительно улыбался Михаил Архангел, показывая поднятый вверх большой палец.
- Подожди, товарищ Акифьев, а как это относится к космосу?
- Что тут непонятного? Человек должен стремиться к богу?
- Согласно последним постановлениям партии и правительства - должен, - подтвердил лучший друг советских священнослужителей.
- Вот! И потому лучшие представители будут отправлены к нему на личную встречу. Чего так удивляешься? Нет, я имел ввиду не расстрелы, а космические корабли.
- Так их у нас нет.
- Ну и что? Будем пока проводить подготовительную работу, составим планы, проработаем кодекс строителя космонавтики.
- Как-то не по-русски звучит, - поморщился Сталин.
- Пусть будут называться звездопроходцами, не в этом суть. А в том, что мы сразу зададим высокую цель, к которой будут стремиться и будущие поколения, и наши современники.
- А сейчас не стремятся?
- А сейчас нет. Разве что теоретически. Где коммунизм и где нынешняя жизнь? А звёзды…, а вот они, только голову подними. И главный стимул - туда можно попасть при жизни
Иосиф Виссарионович опять прошёлся по кабинету. Картина перед глазами вырисовывалась заманчивая. И что интересно - вполне осуществимая. Русский народ всегда с удовольствием брался за безнадёжные задачи и умудрялся решать их с минимальными для себя потерями. И всегда вопреки здравому смыслу.
А тут одни сплошные выгоды для государства. Во-первых, появляется замечательная возможность ткнуть интеллигенцию, преимущественно творческую, мордой об стол. Что вы, господа-товарищи, сделали для того, чтобы народ быстрее пришёл к коммунизму? Ах, вы писали про кареты на эллиптических рессорах? Тогда извольте взять в руки топор и пилу, и отправиться в вятские леса заготавливать топливо для будущих космических кораблей. Что говорите? Ракеты будут летать на керосине? Возможно…. Но пока потренируемся на дровах.
А потом…, что потом? Нет, сначала проведём соответствующую разъяснительную работу, создадим образ советского человека стремящегося к звёздам. А кто туда не хочет, тот козёл! Хотя об этом в газетах писать не стоит, не поймут. Но денег на программу всё равно придётся сколько-нибудь выделить, ещё бы знать где их найти.
- Алексей Львович, у тебя есть деньги?
- Есть, Иосиф Виссарионович, тысячи полторы с собой.
- Нет, я вообще, в глобальном смысле….
- Тогда нет, - Акифьев тяжело вздохнул и подёргал себя за бороду, что у него означало высшую степень печали. - Да и откуда? Сам знаешь, все епархии на голом окладе сидят, да ещё облигации церковного займа на половину зарплаты покупают.
- Какого ещё займа?
- А на что я тебе уже четвёртый истребительный полк сформировал? Или прикажешь ордена в ломбарде закладывать? Слушай, а может нам войну кому объявить?
- Война - дорогое удовольствие. Да и грех.
- Уж я побольше твоего в грехах разбираюсь, - парировал Патриарх. - Мы же не захватническую, так, братскую помощь кому оказать…. За контрибуцию.
- И кого ты имеешь ввиду?
- Я? Никого. А вот самолёты по твою душу с чехословацких аэродромов взлетали.
- Да, но направляли-то их из туманного Альбиона.
- Знаю, - опять вздохнул Алексей Львович, - но нам с ними пока не тягаться. А вот представь…, поднять бы пару полков, да по Лондону… Красота! А то непорядок, Румынию можно бомбить, а Англию нельзя.
- Какую ещё Румынию? - не понял Сталин.
- Разве не слышал про недавний инцидент? Румыны хотели на Галицийский Каганат напасть. Ах да, ты же занят был, не стали такими пустяками отвлекать.
- И что там произошло?
- Небольшой конфликт…, но сейчас на литовско-турецкой границе тишина.
- Разве у товарища Деникина есть с Турцией граница?
- Как номинально Каганат является его вассалом.
В дверь осторожно постучали, и появившийся Поскрёбышев, в обязательном сопровождении длинноногих девиц, доложил о прибытии глав дружественных государств. Таковыми, главами, а не державами, были Соломон Борухович Сагалевич, Антон Иванович Деникин, и Хокон Седьмой, которому нумерация заменяла фамилию и отчество. Представителя Японии, как ещё не заслужившей доверия, решено было не приглашать. Тем более отсутствие в японском языке буквы "Л" могло привести к конфузу при поименовании большинства из присутствующих.
Один президент, один Великий Князь, один король и один вождь (в европейском смысле этого слова), собрались сегодня чтобы обсудить завтрашнюю церемонию коронации и согласовать свои речи, которые будут произнесены экспромтом. Фонограммы же протокольных выступлений подготовили заранее. Мероприятие планировалось серьёзное, и пускать его на самотёк никто не собирался.
Пока секретари накрывали стол, а Патриарх увёл в уголок норвежского короля, обсудить с ним, как с единственным монархом, нюансы торжественного вручения меча Даниила Галицкого, товарищ Сталин взял в оборот Деникина и Сагалевича. Антон Иванович выразил полное недоумение, знать мол не знаю, вместе были, а Соломон Борухович округлил глаза:
- Надо же, какие негодяи!
- Кто?
- Да каган, племянник мой. Он утверждал, что направил туда войска исключительно для обеспечения сохранности пожертвований, собранных трудолюбивым и очень умным румынским народом для выражения признательности Советскому Союзу.
- За что признательность?
- А за всё!
Иосиф Виссарионович пристально посмотрел на президента Балтийской Конфедерации:
- Врёте же….
- Таки да! Но исключительно в благородных целях.
- Каких?
- У моего племянника появляется выход к Чёрному морю, а у вас, товарищ, сто миллионов фунтов и репутация миротворца, сдерживающего кровожадные порывы своих союзников.
- Сомнительная репутация….
- Да что Вы говорите? Да за сто пятьдесят миллионов я готов прослыть кем угодно, даже антисемитом.
- Соломон Борухович, но зачем Вам кусок Болгарии?
- А им зачем, Иосиф Виссарионович? Они там все молодые и здоровые, пью ракию и сливовицу, зачем им море? Или они такие же старые, как бедный Соломон, уговоривший румын пожертвовать триста миллионов?
- И Плоешти?
- Я таки разве это не сказал?
Глава 15
Вам, Зизи, никогда не понять,
Сидя в благополучном Париже,
Что такое по-русски "едрить твою мать",
В исполненьи финансовой биржи.
В этой странной, могучей стране
Бизнес чествуют все до едина.
А в сторонке толчётся мужик в зипуне,
И приветливо машет дубиной.
Сергей Трофимов
Прохладное лето 34-го. Дрогичин.
Нарком обороны окинул критическим взглядом принарядившегося председателя колхоза имени Столыпина:
- Нет, Александр Фёдорович, так не пойдёт.
- А что не так? - спросил Беляков, поворачиваясь перед большим, в рост человека зеркалом. - Бабочка не в тон носкам?
- Ну…, как тебе сказать? - Каменев неопределённо покрутил рукой. - Может они и в тон, только этого не видно. И вообще, зачем сапоги надел?
- А ты?
- У меня к парадному мундиру положены. А к смокингу лучше лаковые штиблеты подойдут, - посоветовал Сергей Сергеевич.
Больше он ничего не успел сказать, потому что стремительно открылась дверь, и в комнату влетел запыхавшийся Булгаков:
- Вы долго ещё? Будьте на месте через двадцать минут. Роли заучили?
- Ох, грехи мои тяжкие, - ответил Александр Фёдорович, стягивая с себя сапоги с узким голенищем, за которые отдал четыре сотни честно заработанных рублей. - А без меня никак?
- Никак, - отрезал нарком культуры. - Вы, товарищ Беляков, вместе с Иосифом Виссарионовичем будете представлять на коронации весь русский народ.
- Ну почему я? Пусть Каганович представляет.
- Нельзя, он пойдёт в составе дружной семьи братских народов. И не спорьте, сценарий утверждён окончательно и обжалованию не подлежит. Ну что, вперёд?
День выдался на славу, солнечный но не жаркий, как и всё лето. По случаю торжеств в городе был объявлен выходной, и заранее ликующие толпы народа стекались на площадь перед Сретенским собором по трём главным, и единственным, улицам Дрогичина - Пинской, Хомской, и ещё одной, названия которой председатель не помнил. Лепота…, празднично одетые местные женщины в коротеньких, почти на две пяди выше щиколотки, платьях; маскирующиеся под крестьян слушатели Военной Академии, все до единого в шляпах-канотье местного производства…. Дети с воздушными шарами в руках. Знамёна с Великокняжеским гербом - белым всадником на красном поле, на щите которого серп и молот. Радостные блики в прицелах снайперов на крышах домов…
Всего этого Беляков не увидел, не до того было. Он мученически терпел тяготы и лишения церковной службы, ожидая окончания торжественного богослужения, когда можно будет выйти на свежий воздух, где и произойдёт сам момент возложения короны на Деникина. А пока эта самая корона покоилась на каравае ржаного хлеба, символизирующего чего-то там, и всю тяжесть приходилось держать на вытянутых руках уже часа полтора.
Александр Фёдорович покосился на Сталина - ещё один представитель русского народа стоял не напрягаясь, элегантно опершись на громадный меч, по легенде, опубликованной во всех советских газетах, принадлежавший когда-то самому Даниилу Галицкому. Кто это такой, в смысле - Даниил, председатель колхоза до сих пор не знал, но глядя на Галицийского кагана, неумело но усердно пытающегося перекреститься в такт молитве, догадывался о его происхождении. Естественно - рабоче-крестьянском.
А держать тяжёлый хлеб становилось всё тяжелее и тяжелее. Да ещё запах свежей корочки…
- Товарищ Беляков, прекратите есть казённое имущество, - не разжимая зубов, дабы не нарушить торжественности момента громким голосом, потребовал Иосиф Виссарионович. - В одиночку прекратите.
- Да я только чуть-чуть, снизу. Видно не будет.
- Всё равно перестаньте. Или отдайте каравай товарищу Трошину.
Из-за спины поименованного товарища, только час назад приехавшего с территории бывшей Румынии, но успевшего надеть новые погоны, высунулся вездесущий Булгаков:
- Вы что, нельзя отдавать хлеб подполковнику, он же у нас литовский народ изображает.
- И что?
- Откуда у них хлеб?
- Из России.
- Вот! И потому, пусть председатель колхоза его и держит. Сам выращивал, сам и вручит.
- Простите, Михаил Афанасьевич, - возразил Беляков не оборачиваясь, - но мы больше по огурцам и капусте специализируемся.
- Ваши глупые шутки здесь неуместны! - рассердился нарком культуры. Но потом злорадно рассмеялся, и что-то черкнул в блокноте с надписью на обложке - "Ричард Львиное Сердце. Сценарий". - Всё, Патриарх пошёл. Наш выход, товарищи!
- Что, всё? Пойдём шапку отдавать? - не поверил своему счастью Александр Фёдорович.
Да, он оказался прав в своих ожиданиях - от ноши удалось избавиться. После помазания их елеем реликвии были уложены на специально установленные аналои, покрытые тяжёлым алым бархатом с золотыми кистями по краям. В уголке полотнища председатель заметил какую-то вышитую эмблему, но по слабости зрения так и не смог толком её разглядеть. А потом и некогда стало - оказывается церемония не только не заканчивалась, но и не начиналась толком.
- Теперь все идём встречать Деникина, - руководил Булгаков. - Алексея Львовича вперёд пропустите!
Специалистам не зазорно подчиняться даже вождям, и Сталин первым подал пример, направившись к выходу. А на другой стороне площади, из старой, покосившейся от старости ратуши, величаво спустившись по деревянным скрипучим ступенькам, застеленным красным сукном, навстречу шёл Великий Князь Литовский в сопровождении генералов Хванского и Скоблина. За ними, воспользовавшись правом старейшего друга, по ковровой дорожке семенил Сагалевич, скрывая старческую хромоту при помощи изящной трости с накладными монограммами. На ходу он приветливо раскланивался с многочисленными знакомыми, вежливо приподнимая котелок.
По обе стороны этого пути были расставлены скамейки для гостей. По правую руку для нарочитых - глав дружественных государств, деникинских офицеров не младше полковника, советских генералов и наркомов, а слева - для публики подлого происхождения. К таковой относились дипломатические представители и послы стран нейтральных, полунейтральных, и откровенно враждебных. Последние чувствовали себя особенно неуютно, поёживаясь под пристальными взглядами прикреплённых к каждому автоматчиков.
В центре площади Деникин со Сталиным встретились и под исполняемое Кубанским казачьим хором многолетие пожали друг другу руки. Патриарх окропил обоих святой водой, перекрестил, и спросил, перекрывая мощным голосом гул толпы:
- Великий государь, генерал-лейтенант и Великий Князь Антон Иванович, како веруеши и исповедуеши Отца и Сына и Святаго Духа?
- Служение во благо Отечества - вот символ веры! - прозвучало в ответ.
- Любо! - громко воскликнул Алексей Львович, давая казакам знак начинать молебен.
Он длился недолго, не более получаса. Затем Патриарх взял Деникина под руку и повёл к двум стоящим кормой к друг другу танкам, на которых был установлен настил, а поверх его - Великое Чертожное Место. По виду - обычный стул из музея, только на спинке нацарапано чем-то острым "В.Мономахъ".
Для Алексея Львовича тоже поставили сиденье, но пониже, на которое он устало опустился, привалившись спиной к танковой башне. А сопровождающим лицам надлежало стоя выждать паузу, предназначенную для благочестивых размышлений. Но деятельная натура Иосифа Виссарионовича не утерпела, и он толкнул Александра Фёдоровича локтем в бок.
- Товарищ Беляков, обратите внимание вон на того господина с тросточкой.
- На Сагалевича? Знать не хочу пройдоху старого, вчера проиграл мне в шашки четыре трактора, а расписку написал только на два. Остальное предлагает заменить шпротоукладочным станком. А зачем он мне, если в Волге килька не ловится? Стерлядей укладывать? Так калибр не тот.
- Конечно не соглашайтесь, - улыбнулся Сталин. - Но я не про него. Видите, молодой такой, с набриолиненым пробором? Да вот же он, справа от бедуина с золотой цепью.
- Бабуина?
- Пусть будет так. Это американский миллионер, и к тому же довольно благожелательно настроенный к Советскому Союзу. Вернее к деньгам, которые можно на нас заработать.
- Жадный?
- Да не так чтобы очень, за копейку не удавится. Но за десять долларов зарежет любого.
- На Соловки бы его…, - мечтательно протянул председатель колхоза.
- Это всегда успеется. Но сейчас он просит устроить разговор именно с вами, Александр Фёдорович, а не с товарищем Блюхером.
- Чего ему надо? Виски пить не буду, у меня от него печень.
- А если Родина попросит?
- Родина? Тогда буду.
- Значит можно передать господину Арманду Хаммеру о вашем согласии?
Беляков машинально кивнул, не желая больше спорить, и тут его настигло озарение:
- Постойте, Иосиф Виссарионович, а он не родственником приходится Инессе Арманд?
- Вот этого не знаю, но его папа был некоторое время американским послом в РСФСР.
- Да хрен с ним, с папой этим, товарищ Сталин! Вот мужики в Подновье удивятся, когда узнают, что я с шурином самого Владимира Ильича виски пил.
На этой радостной ноте и закончилась несколько затянувшаяся минута молчания. Патриарх и Великий Князь встали, и Деникин подошёл к краю помоста. По регламенту ему надлежало произнести историческую речь.
Антон Иванович начал издалека, значительно углубившись в дебри истории. Ведь именно из славного прошлого, по его мнению, и пришла привычка русского народа делать заначки на чёрный день. Потом это стало более глобальным, проявившись в двух головах у орла на гербе, двух столицах и, как апофеоз - в двух русских государствах. Именно благоразумие и здравое опасение за судьбу всего человечества послужили истоком тому. Мало ли что может случиться с одним государством? А тут вот, пожалуйста, ещё одно…, даже с армией, всегда готовой придти на выручку.
Потом пошёл рассказ об обстоятельствах, предшествующих его избранию на престол. О воле народа, заставившей сделать трудный выбор. Сам народ, сверкая золотом парадных эполет и погон, в зависимости от наличия партбилета в грудном кармане, встретил речь овацией. Когда она уже переходила в бурные и продолжительные аплодисменты, Великий Князь Литовский продолжил:
- Мы все помним, чем закончилась Великая Смута. Тогда, в далёком тысяча шестьсот двенадцатом году, нижегородское ополчение, ставшее предвестником Рабоче-крестьянской Красной армии, освободило Москву от иноземных интервентов. Его вели в бой земский староста, так тогда называлась должность председателя горисполкома, Кузьма Минин, и князь Пожарский, в соответствии с титулом являющийся патриотом России…
- Что за чушь он несёт? - вполголоса возмутился Сталин.
- Это не чушь, Иосиф Виссарионович, - пояснил стоявший за спиной Булгаков. - Это параграф семьдесят восемь из учебника истории для шестого класса.
- Кто автор? Расстреляю собственноручно…