- О, тем лучше!.. - воскликнул с улыбкой Макс. - Видите ли, путь освобождения себя от уз земли одновременно и очень прост и очень сложен. Первый шаг это обретение великого покоя. В океанах, которыми мы теперь проходим, часто вздымаются страшные циклоны, но опытные моряки теперь не боятся их, ибо они знают, что, если на окружности циклона скорость ветра достигает, скажем, ста миль в час, то в центре его - полный покой. И как только поднимается циклон, они уверенно ведут свой корабль в центр его, в это царство полного покоя. Так и человек в окружающих его бурях мира, где его ждет гибель души на каждом шагу, должен покинуть опасную периферию жизни и мужественно идти к центру всего, в себя, где царит великий покой. И, когда отрясет он так прах мира с ног своих, когда оставит он позади себя кровавые битвы страстей человеческих и удалится в светлые твердыни своей души, то с лучезарного престола, на котором в немеркнущем блеске восседает его вечное Я, он увидит мир преображенным: для него рушатся злые перегородки времени, пространства, причинности, тают в ослепительном свете контрасты между прекрасным и безобразным, грешным и святым, правым и виноватым и все сливается в одну вечную прекрасную поэму космического бытия в Боге… И только тогда может человек творить истинно прекрасную жизнь, ибо, если замерзает озеро, взбаламученное бурями, то ничего, кроме грязных, безобразных кусков льда, не получается, но если замерзает озеро тихое, то поверхность его расцветает миллионами прекраснейших белоснежных звезд… О, друзья мои!.. - вдохновенно воскликнул он, обращаясь к столпившимся вкруг него слушателям, которых все более и более зажигало его пламя. - О, друзья мои, вы не можете себе и представить того блаженства, которое ожидает вас на этом пути!.. Вот смотрите на эту звездную бесконечность, раскинувшуюся над нами в вечной красоте своей. Неужели вашей умиротворенной в эти тихие предрассветные часы душой не чувствуете вы, как с сверкающих воздушных кораблей этих льется на вас золотым, серебряным, алмазным дождем мировая любовь? Иногда, как сейчас вот, в этот светлый, молитвенный момент, эти блистающие светила представляются мне такими же вот кораблями, как и наш, быстро бегущими в какую-то таинственную и прекрасную Землю Обетованную… И я на расстоянии этих миллионов миль, разделяющих нас, - а, может быть, точнее сказать соединяющих нас, так как что для Бога эти головокружительные для нас бездны?… - я слышу на каждом из этих светил-кораблей мириады живых разумных существ, которые несомненно чувствуют мою любовь к ним и чрез бездны, затканные этими алмазными лучами, призывно простирают к нам милые, теплые, зовущие руки… Пред нами скоро - ибо вот уже светает, - встанет наша Земля Обетованная, но в этот торжественный час, пред лицом Бога и вечности, спросим себя искренне, от всего сердца: готовы ли мы свято и непорочно переступить порог ее, чтобы начать действительно новую, светлую жизнь? Я боюсь, что не все, не все готовы к ней… Но, друзья мои, если это так, то не новая жизнь ждет нас там, но старые страдания в тысячелетних окровавленных цепях…
- Нет, нет, мы готовы!.. - раздались со всех сторон голоса. - Мы умрем, но докажем нашу правду!.. Мы спасем мир…
- Нужна прекрасная жертва… - вся вибрируя, сказала громко Ева. - Вот этот золотой перстень - подарок умиравшего отца, прекраснейшего из людей, которого я боготворила. Я отрываюсь от всего прошлого, я поднимаюсь из тьмы, я рву дорогие цепи личных привязанностей, - я приношу этот перстень в жертву светлому Богу светлой вселенной…
И она бросила перстень в темный океан…
- Вот тут мои сбережения за всю жизнь… - растроганно сказала Маслова. - Я захватила их с собой на всякий случай. Кто знает, - думала я, - может быть, нас постигнет неудача. Но теперь я верю и хочу доказать свою веру… - воскликнула она и бросила несколько золотых монет в темные волны. - Вот!..
Всех охватило чрезвычайное воодушевление.
- И мы, и мы верим!.. - раздались со всех сторон голоса. - Мы верим в человека, верим в жизнь, верим в наш высокий идеал… Освобождайтесь, товарищи!.. Освобождайтесь, братья!..
И чрез борт полетели всякие украшения, золото, серебро. Иногда монета, зацепившись за ванты, отскакивала назад и катилась по слабо освещенной палубе.
- Какая чепуха эта истерика!.. - морщась точно от боли, говорил Гольдштерн. - Вот не люблю всегда!.. Для чего же бросать?.. Ведь, не на луне же будем мы жить… Ведь придется же покупать разное…
И, нагнувшись, он отыскивал монеты и клал их в карман, приговаривая:
- Вот глупость!.. Вот безобразие!..
- Мы завалим весь мир своими товарами… - кричали со всех сторон. - На что же нам золото? За борт всю эту грязь…
Быстро светало…
- Земля!.. - раздался вдруг с марса радостный голос.
Все бросились к бортам. кто встал на вещи, кто влез на ванты и все жадно смотрели вперед. Вдали, на фоне зари, чуть видный, встал и океана гористый остров, прекрасный, как утренняя греза. На одном из головных кораблей, чуть слышный в отдалении, вспыхнул торжественно "Интернационал", и тысячи и тысячи людей на других кораблях подхватили его. Некоторые плакали от восторга, другие обнимались, третьи простирали вперед руки. Ева восторженно сжимала руки Макса, с упоением глядя ему в глаза…
С правого борта густо дымил миноносец…
- Но как же, господа. - начал было взволнованный лорд Пзмброк, но со всех сторон его перебили:
- Здесь нет господ!.. Здесь все товарищи… друзья… братья…
- Виноват. Прекрасно… - сказал он. - Но я хотел только спросить: как же назовем мы наш остров - Остров Серпа и Молота… - твердо сказал Гаврилов, русский большевик, массивный тупой человек с дьявольскими скулами и кулаками.
- Нет. Остров Прекрасной Жертвы!.. - сказала Ева.
- Остров Преображения Человека… - отозвался Макс.
- Или Земля Обетованная… - предложила Маслова.
- Возвращенный Рай… - крикнул Арман.
- Остров Льва Толстого… - сказал Рукин, пожилой, бледный, бедно одетый толстовец в очках, с большой бородой, тихий, но невероятно упрямый человек.
- Эк их красноречие замучило… - грубо засмеялся Гаврилов. - Просто: Серпа и Молота. Или, может, еще лучше Остров Ленина - ведь он положил начало всему. Да дай же покурить, Скуйэ… Какого черта!.. - обратился он к высокому латышу с глубоким шрамом чрез бровь и вытекшим глазом и, громко зевнув, досадливо прибавил: - Всю ночь языки чесали…
- Почему Серпа и Молота?.. - лениво возразила Джу-лиа Венти. - Разве только для труда прибыли мы сюда? Предлагаю: Остров Наслаждений…
- Весь Господня… Остров Золотого Руна… - кричали со всех сторон. - Остров Живой Воды… Новая Атлантида… Рога Изобилия… Ах, оставьте эти засаленные названия из старых географий… Я предлагаю: Остров Солнца…
- А знаете что, господа… виноват, товарищи… - сказал профессор Богданов. - Чем спорить, давайте лучше предоставим самой жизни назвать наш остров.
- Превосходно… Великолепно… - раздались голоса. - А пока пусть будет Остров без названия…
Гаврилов снова громко, скучливо зевнул…
- Солнце!.. - радостно крикнул свежий девичий голос.
Вдали, из-за красивой горы ярко сверкнул первый луч солнца. В одно мгновение все корабли оделись массою красных флагов. Ярко вспыхнуло где-то "ура" и снова торжественно загремел по океану тысячеголосый "Интернационал", и снова, полные восторга, люди плакали, обнимались, говорили пылкие слова, - только один профессор Богданов был спокоен и на лице его играла его обычная улыбка…
Поляна Великой Беседы
Широкая зеленая поляна на берегу океана. Вокруг величественные столетние деревья, из-за которых смотрит красивая зубчатая пирамида горы Великого Духа. В океане, на рейде, дремлет сторожевой крейсер… Посередине поляны задрапированная красной материей трибуна, вокруг которой шумит большое собрание коммунистов. Тут же толпятся и рослые, совершенно голые туземцы и на все улыбаются добродушно…
- Вот уже десять дней прошло у нас, товарищи, в беспрерывных собраниях, которые истощают наши силы и без конца оттягивают начало творческого труда… - громко говорил с трибуны Рейнхардт. - Время уходит, а мы не только не вышли из наших споров, но наоборот, положение как будто все более и более запутывается. Сегодня по всему острову снова назначены собрания, которые непременно должны вынести совершенно определенные решения: ведь даже выгруженные с пароходов товары из-за этих споров мы не убрали как следует, и вчерашний ливень испортил все наши запасы сахара..
- Ну, не одного сахара!.. - насмешливо крикнул кто-то.
- Разрешите мне вкратце обрисовать общее положение… - продолжал оратор.
- Ах, только покороче!.. - раздались нетерпеливые голоса. - Просим!.. До чего надоела вся эта болтовня, и сказать невозможно. К делу, к делу!..
- И разрешите, товарищи, говорить всю правду… - сказал Рейнхардт. - Мы не должны прятать голову от опасности, как страус…
- К делу, к делу!.. - нетерпеливо кричали со всех сторон. - Какие там еще страусы?… Никаких страусов…
Послышался смех.
- Товарищи, еще во время пути оказалось, - продолжал Рейнхардт, - что, несмотря на все наши предосторожности пред отъездом, в нашу среду все же забрались те "коммунисты", которые составляли бич нашего движения и в старом мире, т. е. те, которые думают и здесь найти ту мутную воду, в которой им можно будет поживиться совсем не по-коммунистически. Мы должны немедленно решить, что нам делать с этим элементом. Я думаю, что мы не должны останавливаться даже перед самыми крайними мерами, только бы сразу очистить наш остров от этих растлителей великой идеи. Это первый вопрос, по которому мы сегодня же должны вынести совершенно определенное решение. Второй вопрос, не менее важный, этот тот идейный раскол, который успел уже выявиться в нашей среде с такой неумолимой резкостью и который - я боюсь сказать… - делает почти невозможной никакую общую работу… Во всяком случае факт налицо: прошло уже две недели, а работа и не начата…
- Вы повторяетесь… - раздались нетерпеливые голоса.
- Вот вам несколько примеров нашего идейного разброда… - продолжал оратор, сердясь, что его все перебивают. - Русские сектанты-коммунисты хотят прежде всего строить дом для молитвенных собраний, а атеисты смеются и не желают им помогать, но зато, когда все мы бросились спасать сахар, толстовцы и другие сектанты не пожелали прервать своей религиозной воскресной беседы, потому что спасение души важнее спасения сахара…
На поляне послышался смех.
- Не понимаю, чему тут смеяться… - сказал Рукин, толстовец с бородой. - Этот смех говорит только о том, что большинство из вас - слепые, несчастные люди, только и всего…
- Не перебивайте, товарищ!.. - сердито оборвал Рейнхардт. - Одни хотят строить здесь роскошные дворцы, насадить пышные сады, заставить машины делать весь тяжелый труд, а другие говорят, что все спасение человека именно в труде, третьи настаивают, что лучше всего довольствоваться куском хлеба, а в свободные часы слушать рокот морских волн, собирать цветы или беседовать о Боге. Одни хотят жить фаланстерой, другие из всех сил отстаивают свои отдельные гнезда, группа ярых пропагандистов желает прежде всего строить гигантский, небывалой мощи радио, а вегетарианцы не хотят пасти скот, потому что грех его резать, - буквально голова идет кругом от этой разноголосицы, которая подымается среди нас при решении всякого жизненного вопроса!
- Вы ужасно тянете… - сказал Арман. - Я предлагаю простейший выход из положения: пусть все эти группы обособятся и живут каждая своей отдельной жизнью… Остров достаточно богат и велик и места хватит всем.
- Позвольте… - воскликнул Рейнхардт. - Но тогда надо похерить наш коммунизм! Вы проповедуете ярый индивидуализм, анархизм, все, что угодно, но не коммунизм. Все хотят с первых же шагов разбежаться - хороша коммуна! А как же будем мы делать те дела, которые нужны всему острову?
- Например? - спросил Десмонтэ, бельгиец, тупой, ограниченный, но хитрый.
- Например, для поселения всего удобнее та, северная часть острова, - отвечал Рейнхардт, - а бухта, годная для погрузки и выгрузки судов находится на этом южном берегу, - следовательно, нужно связать весь остров дорогами. Вспомните: американское правительство прежде, чем заселять свои прерии, проводить там хорошие дороги. Так согласны ли все стать прежде всего на постройку дорог?
- Я и мои единомышленники не считаем эту работу не только безотлагательной, но и нужной вообще… - сказал Рукин, поглаживая свою бороду. - Какие дороги? На что? Живут же туземцы без дорог. А потом, какая разница жить там или здесь, у бухты? Важно жить честной, хорошей жизнью, а где - это совершенно безразлично…
- Ну, это я там не знаю… - сердито возразила Надьо, сверкая своими черными глазами. - А только, по моему, прежде чем думать о дорогах, надо подумать о крыше над головой… Я живу теперь с детьми в палатке - куда же денемся мы, когда наступят дожди? Надо строить дома.
- Да ведь не по воздуху же будут летать к вам на постройку бревна и камни!.. - раздраженно заметил Рейнхардт.
- Для того, чтобы их подвезти, нужны дороги…
- Вот и прекрасно!.. - сухо рассмеялась Надьо, которая терпеть не могла в глубине души этого "нахального жида".
- Придет зима, у нас будут дороги, но негде будет спрятать детей от дождя. Умно придумано…
Гаврилов все порывался на трибуну, но Скуйэ и другие, смеясь, удерживали его.
- Мы с удовольствием отделимся и образуем свою отдельную религиозную общину… - сказал Рукин. - Но принимать участие в ненужных, а часто и вредных для души работах мы не будем, потому что, если вступить на этот путь компромисса, то конца на нем не найти. Сегодня вам понадобилась дорога, а завтра телефон, потом трамвай, потом опера, аэропланы, кафе, и вот мы снова в водовороте мирских дел, снова у нас нет ни одной свободной минуты ни для ближнего, ни для Бога. Это все пустое. Брат Макс прекрасно говорил: с бурной поверхности жизни внешней надо направлять свой корабль в тихие воды внутренней гавани Великого Покоя…
- Да… - сказал Макс. - Но не заваливая своей души излишними заботами, не волнуясь, не озлобляясь, не изнуряя себя сверх меры в труде, я думаю, что все же надо принять меры, чтобы наша материальная жизнь протекала наиболее легко. Против дорог я ничего не имею. Они не мешают, но помогают общению людей…
- Конечно, не мешают, но они просто не нужны… - упрямо сказал Рукин. - Живут же здесь в лесах и обезьяны, и животные, и туземцы без дорог.
- Товарищи, у нас пропадает для созидательной работы еще один день!.. - в отчаянии крикнул Рейнхардт.
- Во-первых, ваша созидательная работа совсем уж не так важна, как вы зачем-то стараетесь ее представить… - сказал Рукин. - Искание истины дороже всякой работы… А во-вторых…
- Искатели!.. - презрительно захохотал Десмонтэ. - А сахар наш тем временем весь подмок и пропал…
- Можно жить и без сахара… - спокойно возразил Ру-кин. - Это не важно. А во вторых, мы же нашли выход и давайте и остановимся на нем: пусть единомыслящие разбиваются на соответствующие группы и пусть каждая группа устраивает свою жизнь по-своему.
- Но дорог строить вы не будете? - бешено крикнул Десмонтэ.
- Нет, не будем… - невозмутимо возразил Рукин.
- А пользоваться ими будете?
- Будет дорога - пойдем дорогой, не будет дороги, и лесом пройдем… - сказал Рукин. - Это совершенно не важно.
- Да для тех-то, кто ее строить будет, важно, черт вас совсем возьми!.. - заорал Десмонтэ. - Слушать птичек всякому приятно.
- Так и слушайте… - отвечал Рукин. - Кто же вам мешает?…
Гаврилов с искаженным бешенством лицом все рвется из рук товарищей на трибуну.
- Но это прямо какое-то издевательство, товарищи!.. - крикнул Рейнхардт. - Это какой-то новый вид саботажа… Мы опять увязли в сетях слов, товарищи, - давайте же переходить к делу! Несколько товарищей образовали инициативную группу, которая внесет сегодня на всех собраниях следующее предложение: во-первых, простым большинством голосов избрать сегодня же исполнительный комитет, который и будет пользоваться всей полнотой власти на острове, чтобы пустить, наконец, работу, а во-вторых, для того, чтобы бороться с нежелательным элементом, примазавшимся к нашему великому делу, чтобы ввести в рамки элементы анархические, образовать чрезвычайную комиссию по борьбе со всеми этими разлагающими явлениями…
- Прекрасно… Значит, опять за жандармов?… - раздались иронические голоса. - А там в тюрьмы, и казни?…
- Так что же! - пожал плечами Рейнхардт.
- Пусть и казни. Без крови на земле ничего не делается…
- Так зачем же мы тогда уехали из Европы? - сказал Рукин. - Это все и там было…
- В Европе казнили, защищая несправедливое устройство общества, - отвечал Рейнхардт, - а мы будем казнить, защищая устройство справедливое.
- Какая же это справедливость! - невозмутимо возразил Рукин. - Я не хочу строить для вас оперетки, а вы меня будете за это казнить.
- Довольно крови!.. - крикнула Надьо и с отчаянием добавила: - И вот мы все разговариваем и разговариваем, а дети брошены без призора и растут, как звереныши…
- Казни плохое начало… - сказал Макс. - И кто будет палачом?
- Можно бросить жребий… - сказал Рейнхардт.
- Никакой жребий не заставит меня сделать то, чего я не хочу… - сказал Макс.
- Разумеется!.. - воскликнула Ева.
- Охотники найдутся, только заплати… - грубо крикнул кто-то.
- И до чего надоела эта болтовня!.. - громко зевнул Гаврилов.
- Кто это сказал об охотниках казнить за плату, товарищи?… - строго сказал Рейнхардт.
- Кто это? - переглядывались все недоверчиво. - Какая гадость! Что же сказавший прячется?… Позор…
- Я должен напомнить вам о той ошибке, товарищи, которая так повредила нам в Европе… - сказал Арман. - Не будем снова повторять ее, не будем впадать в ту страшную канцелярщину, которую завели мы там, когда власть была в наших руках. В каждой улице у нас было по 30 комиссий, а при них 459 подкомиссий, и в конце концов счастливый гражданин социалистической республики без Бедекера не знал, куда ему и ступить…
- Разрешите и мне, товарищи, сделать одно заявление по просьбе русских крестьян-коммунистов… - сказала Маслова. - Если мы окончательно решим разделиться, то и эти коммуны единомышленников придется разбить на национальные группы: огромное большинство из нас ораторов на собраниях не понимает, так что все эти дебаты, в сущности, ведутся небольшим кружком образованных людей, а для остальных являются самой непроизводительной тратой времени. С годами, когда нами будут налажены школы единого языка, - эсперанто, например, - мы выйдем из этого затруднения, а пока, чтобы организация разумной жизни шла, действительно, сознательно, нам необходимо разбиться по национальностям…