В 1891 году в Японии полицейский Цуда Сандзо попытался убить наследника престола Российской империи цесаревича Николая. Покушение не удалось, но с тех пор бывший "японский городовой" стал солдатом тайной войны, выполняющим приказы неведомых хозяев.
Загадочный предмет "Сверчок" ведет самурая Цуда Сандзо опасными дорогами. Он едет в Россию, где устраивает провокацию на Ходынском поле, взрывает броненосец "Петропавловск", спасает тяжело больную жену Ульянова-Ленина и внедряется в ряды партии большевиков. Самурай не знает, для чего он это делает, но это и не нужно - за него все решает Сверчок, приносящий удачу в злых делах.
В то же время поэт и путешественник Николай Гумилев получает от спасенного им в Абиссинии старика предмет "Скорпион". Талисман хранит его в дебрях Африки, и Гумилев начинает догадываться, что предназначение Скорпиона - помогать добрым и справедливым людям.
Григорий Распутин дарит Николаю II фигурку Кота, позволяющую видеть будущее.
Между тем на мир надвигается страшная тень Первой мировой войны и ее порождения - революции 1917 года. Решающая схватка Сверчка и Скорпиона еще впереди…
Как связана эта книга с другими проектами "Этногенеза" - "Марусей", "Марусей 2", "Блокадой", "Миллиардером"?
Сериал "Этногенез" развивается нелинейно, разные серии посвящены разным временным отрезкам и героям. Неизменна лишь сквозная тема сериала - влияние на нашу жизнь магических артефактов, дарующих владельцам сверхъестественные способности.
По большому счету, знакомство с "Этногенезом" можно начинать с любой из серий. Серия "Революция" посвящена тайной борьбе за будущее Российской империи, которую вели обладатели некоторых артефактов в конце XIX - начале XX веков.
Одним из главных героев "Революции" является великий русский поэт Николай Гумилев. То, что Маруся и ее отец, герой "Миллиардера", носят ту же фамилию - вовсе не случайность.
Еще один главный герой "Революции" Цуда Сандзо имеет самое непосредственное отношение к Есиюки Футикома или Юкки (герою "Маруси"), а также к Юкио Сато (герою "Блокады"). Какое? Это выяснится во второй и третьей частях "Революции", где обязательно появятся персонажи, связанные как с "Блокадой", так и с остальными книгами проекта.
Содержание:
ГЛАВА ПЕРВАЯ - Меч и трость 1
ГЛАВА ВТОРАЯ - Сверчок на Хоккайдо 4
ГЛАВА ТРЕТЬЯ - Мунан 6
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ - Молчаливые 10
ГЛАВА ПЯТАЯ - Дельфины и скорпион 12
ГЛАВА ШЕСТАЯ - Негус негести 17
ГЛАВА СЕДЬМАЯ - Заговор и бегство 20
ГЛАВА ВОСЬМАЯ - Путешествие из Петербурга в Харар 23
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ - Демоны пустынных земель 28
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ - Вместо эпилога 36
Примечания 40
Юрий Бурносов
РЕВОЛЮЦИЯ
Книга 1. Японский городовой
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Меч и трость
Ночь опустилась. Все тихо: ни криков, ни шума…
Дремлет Царевич, гнетет Его горькая дума:
"Боже, за что посылаешь мне эти страданья?
В путь я пустился с горячею жаждою знанья:
Новые страны увидеть и нравы чужие…
О, неужели в поля не вернусь я родные?
Ты мои помыслы видишь, о праведный Боже!
Зла никому я не сделал… За что же, за что же?"
Алексей Апухтин
- Дяденька Афанасий, а правда, что у японцев рылы желтые? - спрашивал молодой марсовый полуброненосного фрегата "Память Азова" Сенька Котов.
Матрос первой статьи Афанасий Попов отвечать не спешил: обстоятельно выколотил червей из сухаря, осмотрел его, откусил и, вкусно хрустя, сказал:
- Не то чтобы совсем желтые. Всякие попадаются. Есть что и почти как у тебя рыло. Но, само собой, желтее, чем у любого православного. Потому что японец от облизьяны произошел, и душа в нем - ровно как пар.
- Нешто в самом деле от облизьяны? - усомнился Сенька.
- Ну. Да вот придем в порт, сам увидишь. Облизьяна и есть: глазки узенькие, усы еле-еле растут, сами меленькие, только что хвоста нету.
- У облизьян тоже не у всех хвост имеется. Вот я видал в зверинце чимпанзю, так у той хвоста не приделано, - сказал сигнальщик Винничук.
- А может, японцы его в портках прячут, - предположил Сенька.
- Может, и так. А может, и эдак, - не стал с ними спорить Попов. - Придем в Нагасаки, сам и посмотришь.
- Какие же у них названия богомерзкие, однако, - покачал головой Винничук. - Нагасаки…
Попов аккуратно вытащил из дырки в сухаре еще одного, не замеченного раньше червяка, придавил ногтями и бросил на пол.
- Поди, царь-то червятину не ест, - злобно сказал молчавший до сей поры матрос Еропка Дугин.
- Чего царь ест, не твое с нами дело, - спокойно отвечал Попов. - Царь, он, чай, один. Тебя, Еропка, не обожрет, поди. Да и всяко не угонится.
"Азовцы" засмеялись. Дугин махнул рукой и принялся пересчитывать монеты, бережно хранимые им в специальном холщовом мешочке. Попов же продолжал, очищая теперь крупную луковицу:
- Червячок в сухарике - не страшно. Он чистый, хлебушек снедает, как и мы, грешные. Вот когда я на "Палладе" сюда, к японцам, плавал с Иван Семенычем Унковским, царствие ему небесное… Вот тогда сухарики были не дай господь, да еще и подмокнут порой. На палубе, бывалоча, разложим их сушить… Адмирал Путятин подойдет - тоже с нами плыл, царствие ему небесное - и спросит: "Что, братцы, сушим?!" Сушим, говорим, ваше превосходительство, как не сушить! Господин писатель Гончаров, говорят, очень завлекательно это плавание потом в своей книжице описал. Может, и про меня там есть. Как домой вернусь, всенепременно куплю.
С этими словами матрос первой статьи аппетитно захрустел луковицей.
Полуброненосный фрегат "Память Азова", всего лишь без малого три года назад спущенный на воду со стапелей Балтийского завода, вошел в бухту Нагасаки 5 апреля 1891 года. Двадцатидвухлетний цесаревич Николай стоял на кормовом мостике и задумчиво гладил пальцами двуглавого орла, в качестве украшения прикрепленного к компасу. Внизу, на палубе, порыкивала в клетке пантера и бродили туда-сюда два слоненка, прикованные цепями, словно кандальники: это была лишь часть дорожных приобретений и подарков из Индии и Сиама.
Длинную бухту, вытянувшуюся с юго-запада на северо-восток, цесаревич нашел весьма красивой. Однако его глаз куда более радовали российские корабли, вставшие на рейд Нагасаки в связи с прибытием "Памяти Азова"; а собралась тут значительная часть Тихоокеанской эскадры, начиная с крейсеров "Владимир Мономах" и "Адмирал Нахимов" и заканчивая пароходами Добровольного флота. К кораблям уже устремились сотни японских лодчонок разного размера - местные жители везли товары на продажу.
Рядом с Николаем что-то лихорадочно записывал в блокнот князь Эспер Эсперович Ухтомский - поэт, журналист и издатель. Ухтомский собирался по возвращении издать печатный труд о плавании фрегата. Цесаревич и сам понемногу заносил в дневник впечатления от путешествия, а их хватало. Чего стоила хотя бы встреча в греческом Пирее с дорогой крестной - королевой эллинов Ольгой, прибывшей на корабль с королем Георгом. Тогда в число офицеров фрегата был включен принц Георгий Греческий, который стал Николаю верным товарищем и конфидентом во всех затеях, порой весьма авантюрных.
В Египте они взбирались на пирамиды фараонов - весьма утомительное и скучное занятие, кстати сказать. Фараоны строили долговечно, но некрасиво и бессмысленно, то ли дело Исаакиевский собор, к примеру.
К тому же именно из-за египетских похождений пришлось отправить домой Жоржа - так цесаревич звал своего брата, великого князя Георгия Александровича. Жорж был сам виноват: вначале закрутил амор с красавицей итальянкой и катал ее по рейду на шустром паровом катере, отчего братца и продуло. А после поездки к пирамидам он еще и поспал на сквозняке у окна… Потому в Индии охотиться на слонов и аллигаторов пришлось уже без захворавшего Жоржа, который уплыл домой на "Адмирале Корнилове".
А жаль, ведь Жорж так много пропустил! Представления с цейлонскими слонами в Коломбо, еще одна охота на крокодилов, теперь уже в голландской Батавии, пересечение экватора, когда всех новичков насильно брили и купали в парусиновом бассейне… Правда, цесаревичу и принцу Георгию Греческому (которого Николай называл Джорджи, почти как брата) окунуться в бассейн не пришлось, хотя адмирал Дубасов очень хитро на них смотрел, и Николай уже испугался, что сей участи и ему не избежать.
Да, путешествие выдалось крайне веселым. А пребывание в Японии обещало быть еще веселее - по крайней мере так надеялся цесаревич, недавно дочитавший весьма пикантный роман Пьера Лоти "Мадам Хризантема" о прелестях японского "временного брака". О них же не раз говорили и офицеры с "Памяти Азова" и "Мономаха", даже командир фрегата, капитан первого ранга Николай Николаевич Ломен на несколько смущенные вопросы цесаревича отвечал с неизменной улыбкой знатока. Советов, впрочем, напрямую не давал…
- Нико, - сказал подошедший принц Георгий, - я только что говорил с лейтенантом Ивановым-двенадцатым. Не поверишь, он тоже собирается заключить брак по контракту. Вот флотские офицеры… Их, по-моему, уже человек сто пятьдесят таковых.
- Что можно флотскому лейтенанту, не всегда разрешено наследнику престола, - ответил Николай. - Еще и Страстная неделя на носу…
Принц засмеялся:
- Нико, уволь! Ты не у своей крестной. Никто ничего и не узнает.
- Легко говорить. Ты не представляешь, Джорджи, сколько здесь ушей и глаз. Потом это просочится в печать, и папенька устроит мне такое… Полагаю, тебе тоже достанется на орехи.
- Как это говорится у вас? Видит око, да зуб неймет? - уточнил принц и еще пуще рассмеялся. К нему присоединился и цесаревич, отчего князь Ухтомский с интересом покосился на веселящихся молодых людей, не переставая между тем писать в блокнот.
- Ладно, поживем - увидим, - заключил принц, положив руку на плечо цесаревичу. - Возможно, и насчет Страстной недели что-нибудь придумаем.
В самом деле, с местными "мадам Хризантемами" ничего не вышло - это оказалось бы совсем из рук вон, и Георгию пришлось двоюродного брата поддержать, о чем оба весьма горевали.
В остальном же Николай старался ни в чем себе не отказывать. Он вначале с отвращением, а потом с удовольствием поедал японские блюда из сырой рыбы и морских тварей, квашеного риса, из водорослей, пахнущих йодом… Посещал чайные домики, неожиданно обнаружив, что японские гейши - совсем не то, что он полагал ранее. Пил саке и скучал по шампанскому, говоря принцу Георгию:
- Эх, Джорджи, вот погоди, вернемся домой, свожу я тебя на учения в Красное Село. Знаешь, что такое пить "до волков"?
- Не знаю, - улыбался грек.
- Представь: раздеваемся мы догола и выскакиваем таким манером на мороз, а там уже буфетчик заготовил нам лохань с шампанским!
- Но оно ведь, полагаю, замерзнет?
- Не успевает, Джорджи, не успевает замерзнуть! Господа гвардейцы быстро хлебают его прямо из лохани, да притом еще и воют по-волчьи.
- Это несколько дикий обычай, - удивился принц. - Но мне нравится!
- Гвардия! - с непонятной греку гордостью сказал цесаревич. - Да не видал ты еще, как "локтями" пьют или "лестницей"! Не то, что этот… чай.
И он с отвращением осушил глиняный кувшинчик саке.
- Кампай! - радостно воскликнул принц.
* * *
Цуда Сандзо тоже пил саке. Но делал он это уже в другой день, притом грустно, сидя на большом круглом камне у обочины лесной тропинки к городу Оцу. С собой у немолодого уже полицейского было несколько кусочков тофу, перышки зеленого лука и колобок риса. Тем не менее есть ему не хотелось, поэтому Цуда задумчиво прихлебывал напиток, а рисовый колобок катал между пальцами свободной руки.
Русские корабли пришли в бухту Нагасаки и стояли там, словно дохлые черепахи, всплывшие на поверхность. Люди вокруг радовались, и Цуда сам читал в "Нити нити симбун": "В Европе Россию можно сравнить с рыкающим львом или разгневанным слоном, тогда как на Востоке она подобна ручной овечке или спящей кошке… Те, которые думают, что Россия способна кусаться в Азии, как ядовитая змея, похожи на человека, боящегося тигровой шкуры потому только, что тигр - очень свирепое животное".
Однако Цуда не считал Россию ручной овечкой, хотя и не говорил этого вслух, боясь показаться глупым. Собственно, и говорить было некому: родных и друзей у Сандзо почти не осталось, и единственный, с кем он беседовал за последний день, был один молодой лодочник. Лодочник и сказал, что русские приплыли не просто так - они хотят обмануть императора и в трюмах своих огромных кораблей привезли мятежника Сайго Такамори.
Цуда прекрасно знал, кто таков мятежник Такамори. Служа в армии, он сражался против него и даже был легко ранен. А вот Такамори вроде бы погиб, получив тяжелую рану и, чтобы не достаться живым неприятелям, попросил одного из лейтенантов отрубить ему голову.
Но, если человек поднял мятеж, значит, у него нет самурайской чести.
А раз у него нет самурайской чести, что может помешать такому человеку притвориться убитым, сбежать за море, а после вернуться, спрятавшись на русском корабле, и поднять еще один мятеж при помощи иноземцев?
Ничего. Так сказал и лодочник. Эти слова запали глубоко в душу Цуда Сандзо, и поэтому он сидел, задумавшись и отпивая маленькими глотками холодный саке.
- Здравствуй, Цуда, - сказал кто-то мягким, вкрадчивым голосом.
Это оказался старик в залатанной одежонке, совсем стоптанных сандалиях-гэта, соломенном плаще. Голова его была повязана запачканным платком, а маленькая бородка дрожала от холода.
- Здравствуй, почтенный, - учтиво сказал Цуда. - Откуда ты знаешь мое имя и не хочешь ли поесть и выпить глоток саке? Правда, мне не на чем его разогреть.
- В холодную погоду даже холодное саке согревает…
Старик благодарно принял напиток и плотнее укутался в свой ветхий плащ.
- Так откуда ты знаешь меня, почтенный? - снова спросил Цуда. - Или ты не хочешь сказать? Или не можешь?
- Я знал твоих родителей, - ответил старик. - Ведь это они служили лекарями у князей Ига?
- Служили. Но…
- А ты прославился вместе с другими в сражениях с Такамори, предавшим микадо.
- Я не осмелился бы говорить так, - скромно сказал Цуда, хотя ему, несомненно, были приятны слова старика.
Совсем скоро они уже вдвоем допили остатки саке, доев и рис, и перышки лука, и тофу. На вопрос старика о том, что нового слышно в Оцу, полицейский рассказал все, что знал. Хотя новости в Оцу ожидались общеизвестные: приезд русского наследника, который должен встретиться там с принцем Арисугавой. Цуда знал об этом особенно много, потому что ему, в числе других стражей порядка, было приказано охранять проезд гостя по улочкам города.
- А ты слышал, что говорят о том, кто приехал с русскими? - спросил старик.
- Ты говоришь о мятежнике Такамори?!
После этих слов Цуда удивился сам себе: не так уж много он выпил саке, чтобы язык сделался таким болтливым. Разговор у них получается плохой, совсем не нужный… Этого старика он видит в первый раз; что, если старик пойдет отсюда к губернатору и отплатит доносом за добро?
Старика неплохо бы убить, решил Цуда, и еще более удивился, когда старик спокойно сказал:
- Не думай об этом, самурай. Сейчас я расскажу тебе все, и ты поймешь.