* * *
Несмотря на радушный приём, с наступлением темноты французы вернулись на свои корабли. Шамплен благоразумно решил оградить пылких галлов от соблазна провести ночь в индейских шалашах, под одной крышей с не слишком отягощенных одеждами индеанками. Денье уверял, что хозяева могут и угостить бледнолицых пришельцев ласками своих сестёр и жён, однако де Сентонж отнёсся к его словам скептически. Но главное - Шамплен помнил другие слова того же Денье "ирокезы - это страх и ужас этих мест". И поэтому он приказал убрать сходни, отвести бригантины от берега и стать на якорь - пусть лучше между ними и стеной густого леса будет подобие крепостного рва, наполненного водой.
Недоброе предчувствие не обмануло королевского картографа - среди ночи он был разбужен дикими криками. Основательно приложившись спросонок о дерево корабельной переборки, полуодетый Самуэль схватил заряженный мушкет и выскочил на палубу, где уже суетились его люди, не понимавшие, что происходит.
Ночную темноту разогнало пламя - индейские хижины, крытые корой, горели как порох. В селении царила паника: гуроны - мужчины, женщины, дети, - бестолково метались по всему берегу. А среди уже знакомых ему фигур виандотов Шамплен разглядел других индейцев - тех, кто напал. Эти другие были до пояса обнажены и одеты только в ноговицы и в нечто среднее между короткой юбкой и набедренной повязкой; их красные в отсветах огня тела покрывала то ли татуировка, то ли боевая раскраска. Головы нападавших воинов были выбриты, а в оставшуюся "скальповую прядь" воткнуты орлиные перья - расстояние до берега было невелико, шагов тридцать, и Шамплен отчётливо видел все детали.
- Ирокезы! - со страхом произнёс оказавшийся рядом с ним Жиль.
"Так вот вы какие…" - подумал господин де Сентонж.
Ирокезов было меньше, чем виандотов, но они, вооружённые копьями и короткими дубинками, двигались с хищной стремительностью волков, атаковавших оленье стадо, и опустошали ряды захваченных врасплох гуронов. Внимание Шамплена привлёк плечистый рослый ирокез - вероятно, вождь, - раздававший удары направо и налево, и сваливший на его глазах троих виандотов. Исход ночного боя сомнений не вызывал…
Над головой Самуэля тонко свистнула и воткнулась в мачту стрела с костяным наконечником. Шамплен инстинктивно присел, вскинул мушкет, прицелился в ирокезского вождя и нажал на спуск. Ружейный замок щёлкнул, но выстрела не последовало - осечка.
"Не стреляй!" - прозвучал в его сознании властный голос.
Де Сентонж обернулся.
Солдаты в блестящих шлемах разворачивали фальконеты; красными яркими точками светились во тьме зажжённые фитили. Течение развернуло бригантины параллельно берегу, и д'Арманьяк уже готов был открыть огонь: он только не понимал, в кого стрелять, и надо ли это делать вообще.
- Не стрелять! - выкрикнул Шамплен. - Поднять якорь! Вёсла на воду - отойти от берега!
- Но господин де Сентонж, - подал голос лейтенант, - похоже, там избивают наших туземных союзников. Не правильнее ли будет им помочь?
- Не стоит вмешиваться в чужую войну, толком не разобравшись, - отрезал Самуэль. - Мы откроем огонь только если ирокезы сядут в каноэ и попробуют на нас напасть. А эти гуроны пока ещё нам не очень союзники…
Сьер де Шамплен де Сентонж отличался живостью ума и по праву гордился этой своей особенностью. Но в эту ночь он был удивлён быстротой, с которой выстраивались в его мозгу цепочки умозаключений.
"Мы с лёгкостью разгоним сотню этих голых дикарей, их каменные копья и стрелы бессильны против наших кирас. А наши мушкеты - я знаю, как в абордажном бою тяжёлые мушкетные пули навылет пробивают двухдюймовые доски фальшборта. К тому же местные туземцы почти не видели европейцев, огнестрельное оружие покажется им громом небесным и повергнет их в ужас. Но что дальше? Гоняться по лесу за индейцами, которые чувствуют себя там как дома? Нам нужны надёжные союзники - они не только дадут нам ценные меха, но и помогут сделать все эти земли владениями французской короны. И если ирокезы самые лучшие воины здешних мест - а скорее всего, так оно и есть: я помню страх в глазах вождя виандотов и страх в голосе этого бродяги Денье, и кое-что вижу собственными глазами, - то пусть тогда этими союзниками - а не врагами! - станут ирокезы. Хорошо, что мой мушкет дал осечку".
Бригантины медленно отгребали от берега. Сражение тем временем закончилось - победители-ирокезы сгоняли пленных и собирали трофеи. Нападать на бледнолицых они, похоже, не собирались. Вождь ирокезов - тот самый, в которого недавно целился Шамплен, - подошёл к самой воде, разглядывая французские корабли. Его высокая фигура была ярко освещена пламенем горящих шалашей, и де Сентонж видел, как с дубинки, зажатой в правой руке индейца, срывались в воду Сен-Лорана густые тёмные капли.
* * *
1613 год
Деревня ирокезов напоминала укреплённый форт - продолговатые дома, в каждом из которых обитал отдельный род, располагались внутри бревенчатого частокола высотой в два человеческих роста; концы брёвен, надёжно вкопанных в землю, были обтёсаны и заострены. В длинных домах, крытых пластами коры вяза, уложенных на каркас из деревянных шестов, жили многие сотни индейцев, однако сейчас никого из них не было видно - важной беседе, идущей возле костра на площади, нельзя мешать.
- Я рад, что ходеносауни и франки стали братьями, - Глэйдэйнохче, сашем мохоков, выпустил изо рта струйку дыма и передал трубку Шамплену.
Губернатор Квебека не любил курить табак, но понимал, что нарушать церемонию, на подготовку которой он затратил столько времени и сил, ни в коем случае нельзя. Трубка мира, переданная ему ирокезским вождём, одновременно была и томагавком войны: рукоять боевого топорика была высверлена по всей длине, а на обушке сделана выемка для табака. "В одном предмете мир и война, грань между которыми так тонка, - подумал Самуэль. - И грань эту перейти очень просто - за десять лет мы с ирокезами не раз стояли на этой грани". Он бросил быстрый взгляд на тёмное лицо сашема - крючковатый нос индейца напоминал клюв хищной птицы. "Этот индеец соответствует своему имени, - мысленно усмехнулся Шамплен. - Ничего, теперь он станет нашим охотничьим ястребом".
- Я рад, - повторил вождь мохоков, когда де Сентонж в свою очередь затянулся из трубки и выдохнул сизый дым, с трудом удержавшись от кашля. - Ирокезы будут хозяевами всех этих земель. Так гласит пророчество нашего мудрого шамана Деганавида, основавшего Лигу Пяти Племён, и наш союз будет тому подтверждением.
"Не знаю, что там говорил этот ваш пророк, - подумал Самуэль, сохраняя каменное выражение лица, столь ценимое индейцами, - но я знаю, что хозяевами здешних мест станут французы. И наш союз будет подтверждением того, что ваши томагавки помогут нам в этом". Тем не менее он, изучивший язык ирокезов и обходившийся при встречах с ними без переводчика, молча кивнул, выражая согласие со словами сашема.
Он вспомнил, каких трудов ему стоило убедить королевских вельмож и саму Марию Медичи, мать-регентшу малолетнего короля Людовика XIII, в том, что рассматривать Новую Францию только лишь как источник ценных мехов, недальновидно. "Эти земли могут стать залогом будущего могущества нашей державы! - с жаром говорил господин де Сентонж. - Но наши поселения там немногочисленны и малолюдны, а на Северную Америку зарятся и голландцы, и англичане, и даже шведы, не говоря уже об испанцах. И поэтому нам нужны там надёжные и сильные союзники, и я их нашёл. А пушнина будет - бобрам ведь всё равно, какое индейское племя снимает с них шкурки". Красноречие Шамплена сыграло свою роль - интерес французской короны к Америке заметно возрос, а сам Шамплен, основавший в 1608 году Квебек, вскоре был назначен губернатором этого быстро растущего города. А теперь, после основания в 1611 году Монреаля, господин де Сентонж вот-вот станет генерал-губернатором всей Новой Франции. И решающим аргументом в его пользу будет договор с ирокезами, наконец-то согласившимися встать на сторону бурбонских лилий. А меха - меха в метрополию идут: при поддержке французов Лига Пяти вытеснила виандотов и алгонкинов с берегов Сен-Лорана и захватила их богатые охотничьи угодья. Молва не лгала - воины-ирокезы действительно оказались лучшими воинами среди всех местных племён.
Теперь Самуэль Шамплен знал об ирокезах куда больше, чем десять лет назад. Союз пяти племён включал в себя племена кайюга - "людей большого болота", мохоков - "людей кремня", онеида - "людей гранита", онондага - "людей холмов" и сенека - "людей великих холмов". Общая численность ирокезов достигала примерно пятнадцати тысяч человек, из них три тысячи воинов - большая сила для здешних лесов, причём сила умелая и хорошо организованная. Действуя небольшими отрядами, ирокезы уходили за сотни лье от родных мест и появлялись там, где их не ждали. По-змеиному тихо пробираясь в мягких мокасинах через заросли, ходеносауни повергали противников в ужас своим умением вести бой в лесу и своей беспощадной свирепостью. Шамплен знал о донесении, написанном в Париж отцом Лалемэнтом: "Ирокезы так бесшумны в их приближении, так быстры в их разрушении и так молниеносны в отступлении, что каждый обычно узнает об их уходе прежде, чем узнает об их нападении. Они проходят, словно лисы, сквозь лес, который дает им убежище и служит им неприступной крепостью. Они нападают, как львы, и так же неожиданно в тот момент, когда меньше всего ожидают, не встречая сопротивления. Они налетают, как птицы, исчезая прежде, чем они действительно появятся", и был полностью согласен со словами святого отца.
Война была основным занятием ирокезов-мужчин. В отличие от других индейских племён, народ длинного дома жил не только охотой: основой пропитания было земледелие - ходеносауни возделывали поля, на которых росли кукуруза, соя, тыквы и табак. Сезон охоты длился с осени до середины зимы, сезон рыбной ловли приходился на весну, а война - война шла круглый год.
А самым удивительным было то, что народом великих воинов правили женщины. Племена Лиги управлялись советами вождей-мужчин, но выбирали их женщины. Женщины возглавляли кланы; женщинам принадлежала вся собственность племени, от полей и домов до утвари и одежды; под наблюдением матерей кланов женщины обрабатывали поля. После женитьбы муж переселялся в "длинный дом" своей жены, а их дети входили в клан матери. Всё хозяйство Союза Пяти Племён держалось на женщинах - мужчины приносили дичь и рыбу, внося разнообразие в кукурузное меню, зачинали детей, которых воспитывал клан, и воевали, воевали, воевали, расширяя земли, занятые племенами Лиги. И женщинам всё это нравилось…
Да, теперь Самуэль де Шамплен де Сентонж многое знал об ирокезах - "римлянах лесов", и всякий раз его обдавало холодом при мысли о том, что история Северной Америки и всего мира могла бы пойти иначе, если бы в ту памятную ночь 1603 года на берегу Сен-Лорана его мушкет не дал осечки.
* * *
- Нам нужно оружие, бледнолицый брат, - сашем принял из рук Шамплена трубку мира, совмещённую с томагавком, и положил её на расстеленную на земле шкуру медведя. - Железные ножи. Томагавки, - он коснулся лезвия боевого топорика, сделанного из мыльного камня-стеатита. - И ружья - много ружей и много пороха. А у вас будут шкуры бобров, лис и куниц - много шкур.
"Да, ирокезы быстро, гораздо быстрее всех своих соседей, оценили все преимущества огнестрельного оружия и предпочли его примитивному оружию своих предков, - подумал губернатор Квебека. - Умный народ - они не боятся грома, живущего в железных трубках, и уже научились им пользоваться. Сберегая порох, они охотятся с помощью лука и стрел, но по тропе войны они хотят идти с ружьями. Алгонкины с радостью меняют меха на сукно и ситец, а ходеносауни требуют оружия. Ну что ж, я не против… пока это совпадает с моими интересами".
- Вы получите ружья, брат мой Ястреб-парящий-в-воздухе, - торжественно произнёс Шамплен, - столько, сколько вам будет нужно. Столько, за сколько вы сможете заплатить, - добавил он вкрадчиво. - И мы привезём вам железные ножи и томагавки ("Абордажные топоры - чем не томагавки?").
- О! - глаза сашема превратились в узенькие щёлки. - В лесах чужих племён много бобров - мы купим у вас много ружей. И скальпы врагов вождя франков будут дымиться в руках воинов ходеносауни!
- Это хорошо, - де Сентонж кивнул. - Союз между франками и племенами длинного дома поможет обоим нашим народам. Ирокезы - лучшие люди этой земли, от Великих Озёр до берегов Великой Солёной Воды.
С этими словами он обернулся к своим спутникам, сидевшим за его спиной. Один из них, поняв молчаливый приказ губернатора Квебека, развернул длинный свёрток и подал Шамплену тяжёлую шпагу в изукрашенных ножнах. Взявшись за золочёный эфес, Самуэль чуть выдвинул клинок из ножен - блеснула голубоватая сталь.
- Прими, вождь, - коротко сказал Шамплен, протягивая шпагу Глэйдэйнохче.
Лицо индейца хранило привычную бесстрастность, но француз понял, что Ястреб восхищён подарком. Десять лет общения с ирокезами не прошли для Шамплена бесследно, и к тому же его чуткий слух уловил восторженный вздох, вырвавшийся у младших вождей, сидевших за спиной сашема. Глэйдэйнохче обнажил клинок, полюбовался им, коснулся пальцем лезвия. Вложив шпагу в ножны, он осторожно опустил её на медвежью шкуру рядом с трубкой мира и сказал торжественно:
- У меня тоже есть для тебя подарок, бледнолицый брат. Метэйнэй!
"Метэйнэй? - удивился Шамплен. - Кажется, на языке ирокезов это значит "птица, поющая при дневном свете". Он что, хочет подарить мне какую-то певчую птичку? Мило, но как-то странно для народа воинов…".
Из дверей ближайшего дома появилась женщина и спокойно направилась к костру переговоров. Когда женщина подошла ближе, Шамплен увидел, что она молода и красива - да, да, красива! - даже по европейским меркам. На ней было длинное платье из выделанной кожи, украшенное узорами из игл дикобраза, и очень изящные мокасины, отличавшиеся от обуви воинов. Чёрные волосы женщины были разделены пробором и заплетены в две косы, переброшенные на грудь. Женщина ступала с какой-то первобытной грацией, свойственной диким животным и почти утраченной людьми за столетия цивилизации. Но больше всего Шамплена поразило лицо индеанки - смуглое, с тонкими правильными чертами и яркими лучистыми глазами. "Вот так птичка! - ошарашено подумал губернатор Квебека. - Неужели мой краснокожий братец собирается мне её подарить?".
А лесная красавица подошла к костру, улыбнулась (француз почувствовал, как у него усиленно забилось сердце) и, словно прочитав мысли Шамплена, сказала:
- Слово сашема Глэйдэйнохче не точно. Женщины ходеносауни - не вещи, которые дарят. Мы сами решаем свою судьбу. Я хочу быть твоей женой, бледнолицый вождь.
"А если я откажусь? - мелькнуло в голове Шамплена. - Что тогда?". Но он уже знал, что не откажется: эта женщина привела бы в трепет даже дряхлого старца, а де Сентонж в свои сорок шесть отнюдь не считал себя стариком. Белых женщин в Новой Франции были единицы, и поселенцы сплошь и рядом женились на индеанках.
- Метэйнэй - дочь старшей матери клана Черепахи, - пояснил сашем (от Шамплена не укрылось, что суровый воин явно сконфужен). - Она вдова - её мужа убили делавары.
- А потом наши воины сожгли их селение, и тень моего мужа напилась делаварской крови, - перебила его Метэйнэй. - У воинов-мохоков были ружья, полученные от франков, - оружие бледнолицых помогло отомстить, за что я благодарна тебе, белый сашем.
"Интересная форма благодарности…" - подумал губернатор Квебека.
- Но главное - ты мне понравился, - невозмутимо закончила индеанка и замолчала, ожидая ответа.
- Ты прекрасна, - произнёс Шамплен с французской галантностью (это было первое, что пришло ему в голову).
- Но ты не можешь войти в мой длинный дом? - усмехнулась Метэйнэй. - Этого не нужно - я согласна войти в твой дом, сашем франков, и жить по законам твоего народа.
"Династический брак? Хм… А почему бы и нет? Военные союзы, подкреплённые брачными узами, прочнее. И разве плохо, если мой дом украсит такая яркая птичка, да ещё "поющая при дневном свете"? Старость-то не за горами…".
- Я рад, что ты решила стать моей женой, - ответил Самуэль, благоразумно избегая снисходительно-оскорбительной, с точки зрения ирокезок, фразы "я согласен взять тебя в жёны", и тоже улыбнулся.
"Несколько неожиданное завершение переговоров" - подумал он, глядя на Метэйнэй.