- А как же слава?
- Я никогда ей не прельщался. Ее, как известно, на хлеб не намажешь. А моя страна не так богата, чтобы заниматься восторженными глупостями, пусть и красивыми. Разумный прагматизм и рационализм - вот лучшие друзья государя.
- Хорошо, - после небольшой паузу произнес Август, - я готов принять твое предложение.
- Отменно, тогда давай скрепим это на бумаге. - С этими словами Петр легким движением руки открыл папку, сиротливо лежащую на столе, и передал Августу заранее подготовленные договоры в трех экземплярах.
- О! Я вижу, Леопольд уже поставил свою подпись… - удивился курфюрст.
- Конечно. Как же иначе я мог с ним все это согласовать? Даже карты пришлось рисовать с весьма доброй проработкой деталей. Иначе он не соглашался ставить свою подпись.
- А если бы я не согласился? - Повел бровью Август.
- Маловероятно. Тем более что венским ювелирам уже заказали королевскую корону Саксонии. Ты представляешь, какие пойдут после этого слухи?
Август от этой мысли поежился, фыркнул и, стараясь не медлить ни единой секунды, бросился проставлять свою подпись на всех экземплярах договора и визировать прочие листы. Да, у него не было выбора. Но какого черта? Хорошее ведь предложение! Тем более что внутри у него разгоралось легкое, но такое приятное злорадство. В свое время при выборах короля эти жалкие, ничтожные шляхтичи чуть ли не открыто насмехались над ним, стараясь выпятить свою важность и родовитость. А теперь…. Где они теперь? Капли чернил, на кончике прекрасного стального пера решали их судьбу не хуже звонкой монеты или клинка.
- Раз уж мы теперь станем родственниками, то я хочу попросить тебя об одном одолжении. - Произнес Август, завершив подписывать договор. - Отгрузи мне партию таких перьев, - кивнул он на то, что держал в руке. - Мои запасы остались в Дрездене… - Курфюрст лукавил. Таких перьев не было нигде, кроме канцелярии русского царя, но разве можно было просить иначе?
- Присылай посыльного. - Благодушно отозвался Петр. - Я тебе еще и чернил новых дам, да бумаги особого качества и чистоты. Во всем мире только у меня в канцелярии такие имеются.
Глава 2
4 мая 1702 года. Окрестности Минска
Мягкий, обволакивающий молочно - белый туман неохотно отступал, обнажая свежую зелень травы и далекие силуэты. Начиналось новое утро.
Петр вышел из штабной палатки и окинул взглядом позиции. Грамотно сооруженные редуты. Прикрытие из люнетов второй и третьей линий. Резерв, отведенный на два километра от передовой. Все было практически безупречно. Даже выспавшиеся солдаты, уже добрые полчаса, ожидающие начала сражения на позициях. И тишина. Если конечно не считать за шум утренние трели каких‑то птиц в ближайших кустах.
Август, вышедший следом, был нахмуренным и каким‑то взъерошенным. Двадцать пять тысяч русского войска не вызывали у него никакой уверенности в победе. И это против ста тысяч Карла! Лишь стыд и честь не позволяли ему покинуть расположение армии союзника. Да и банальное желание 'позырить'. Все‑таки какое - никакое, а уважение к Петру у него уже появилось за те полгода, что он прожил в Москве. Не мог такой продуманный человек так глупо идти на фактически самоубийство. Или мог?
Государь же, прочитав по лицу своего союзника эти мысли, вдохнул с какой‑то блаженной улыбкой свежий утренний воздух и, чуть нараспев произнес:
- Приятно вспомнить в час заката любовь, забытую когда‑то…
- Что? - Удивленно вытаращился на него Август, неплохо подучивший русский язык за это время.
- Полезно вспомнить в час рассвета, - назидательно смотря на курфюрста, заметил царь, - слова забытого поэта: Щедра к нам грешникам земля. А небеса, - произнес Петр, скосив глаза наверх с наигранным ужасом, - полны угрозы. И что‑то там еще… тра - ля - ля - ля… А! Перед грозой так пахнут розы… - Август ошалело оглянулся, натыкаясь на улыбки и ухмылки офицеров штаба корпуса, прекрасно понявшие весь юмор момента.
- Не понимаю…
- Мы знаем все, ведь мы не дети. Опасно жить на белом свете. - С улыбкой продолжил Государь, кивнув в сторону позиций Карла. - Но как не жить на свете белом? Коль любишь жить душой и телом! - Самодовольно похлопав себя по животу, отметил царь.
- Щедра, к нам грешникам земля, - подхватил Меньшиков, догадавшись повторить припев.
- А небеса полны угрозы, - с наигранным сожалением добавил Петр, сокрушенно покачав головой.
- Кого‑то там уже тра - ля - ля - ля, - хохотнул Апраксин.
- Перед грозой, так пахнут розы… - жутко фальшивя, потянуло уже человек десять из окружений Государя, а потом громко расхохоталось. Лишь Август стоял совершенно потерянным, не понимая этого веселья.
Когда все успокоились, Август поинтересовался буквально шепотом:
- Что это было? Я ровным счетом ничего не понял.
- Урок на будущее мой дорогой друг. Если командир теряет веру в свою победу, то и воевать не стоит. А потому, какой бы безнадежной не была ситуация - встречай ее с улыбкой. Конечно, кто‑то подумает, что ты тронулся умом, но иные, видя твое спокойное, благодушное настроение заразятся уверенностью и станут сражаться, не оглядываясь постоянно и не думая об отступлении.
- Но ведь Карл нас вчетверо превосходит! Как тут сохранять спокойствие?
- Плохо считаешь. Ой, плохо! Вот смотри. Мы стоим в обороне, а Карл наступает. Так? Так. Значит уже вдвое он нас слабее. Ведь мы на редутах все. Да при пушках. А ему через поле под огнем идти, да картечными салютами нас не угощать. Видишь - уже не так страшно. Дальше идем. Видишь - все мои стрелки с винтовками, то есть, бьют на пятьсот шагов, причем не абы как, а прицельно. Насколько бьют солдаты врага? На сто от силы. Если прицельно то и того меньше. Вот и считай, что не у Карла, а у нас уже преимущество. Да почитай как вдвое или более. А еще можно по мелочи посчитать. Картечь добрая, бьющая вдвое дальше обычного. Резерв. Тяжелая артиллерия. Так что, друг мой, нет никакой причины для тревоги. Армия шведского короля хоть и велика числом, но против меня на этих позициях и выеденного яйца не стоит.
- Мне сложно в это поверить…
- И не нужно, - усмехнулся Петр. - Думаешь, я не видел, как ты метался, помышляя лишь о бегстве от войск? Я бы тебя давно отпустил, но то, что сегодня произойдет лучше один раз увидеть, чем потом слушать в пересказах. Для пущей крепости нашей дружбы.
После чего царь снова прильнул к зрительной трубе, наблюдая за движениями войск противника….
Но вот, спустя примерно полчаса пехота шведского союза наконец‑то двинулась вперед. Ровные, словно выверенные по линейке, линии мушкетеров и фузилеров согласно лучшим идеям тех лет шли как на параде. Шеренга за шеренгой. Под барабанные ритмы и звуки флейты. И важно так, пафосно, словно не в атаку идут, а по бульвару прогуливаются.
- Вот ведь цирк, прости Господи, - усмехнувшись, бросил Государь, после того, как первая шеренга прошла отметку триста метров.
Но Август не успел удивиться этим словам. Так как буквально следом за ними все редуты окутались клубами сизого порохового дыма. Это заработали винтовки и легкие полковые пушки, угостившие наступающую пехоту пулями Минье и железной картечью. Добро так. От души. Солдаты так и посыпались на землю, словно спелые сливы.
Не прошло и двадцати секунд, как к этим медленно расползающимся и тающим клубам порохового дыма добавились еще. Потом еще. Еще. Еще…. Уже через пару минут Августу показалось, что в этом дыме и треске, перемежающемся уханьем пушек, совершенно потонуло все. А солдаты шведской коалиции сыпались на землю с какой‑то немыслимой скоростью. В его представление от редутов не огонь велся, а какой‑то губительный ветер дул, уносящий жизни несчастных. Лишь Петр откровенно скучал, скрашивая себе ожидание попыткой подсчитать хотя бы 'на выпуклый глаз' количество поверженных врагов. Хотя бы офицеров.
Однако всему на свете приходит конец. Вот и совершенно доведенный до отчаяния и ужаса один из полков, насмотревшись на засыпанное трупами поле, психанул и, нарушив строй, бросился вперед, дабы скорее добраться до редутов. Очень несвоевременно. Так как оказался на короткое время в фокусе внимания, приняв на себя бодрый залп всего редута. Да еще соседи немного помогли. И это жуткое 'дуновение' свинцового ветра в буквальном смысле слова смело полк ….
Это стало последней каплей.
То тут, то там, как одиночки, так и целые группы стали разворачиваться и убегать, стремясь как можно скорее выйти из зоны столь губительного огня. Причем, нередко, бросая свое оружие. Поэтому не прошло и минуты, как это печальное действо превратилось в натуральное и всеобщее бегство. Ну, то есть, массовое организованное отступление под защиту резервов и орудий.
- Ну что, друг мой, ты доволен? - Обратился Петр к совершенно ошарашенному Августу. - Помогло шведам и их союзникам численное превосходство?
- Нет… - с трудом выдавил курфюрст, хотя это ответ дался ему очень тяжело.
- И не поможет, - усмехнулся Государь, после чего кивнул вестовому, ждавшему его отмашки.
Меньше чем через минуту дивизион тяжелой артиллерии изрыгнул из себя беглый залп увесистых шестидюймовых стальных гранат с ударным взрывателем. Да, эти пушки были не совершенны: коротки стволом, заряжались с дула куда более легкими снарядами, чем могли бы. Какие‑то жалкие тридцать килограмм стальной оболочки, начиненной дымным порохом. Но эти гостинцы летели на три с половиной километра и по местным временам оказались чем‑то безумным… запредельным по разрушительной мощи.
Бедные, несчастные шведские батареи. Сорок полевых пушек, безрезультатно обстреливавших чугунными ядрами земляные склоны редутов, оказались буквально сметены двумя апостольскими залпами. Благо, что стояли очень плотно по практике тех лет, а дивизион тяжелой артиллерии заранее произвел все расчеты и имел карточки стрельбы….
Станислав Лещинский был при Карле и смотрел на поднимающиеся черные султаны земли с каким‑то завороженным, мистическим восторгом, смешанным с цепенящим ужасом. Никогда в своей жизни он не видел ничего подобного… никогда.
Из состояния стопора его вывела оплеуха, настолько сильная, что пустила юшку.
- Что вы себе позволяете!? - Взвился король Речи Посполитой, обнаружив перед собой герцога Фридриха Гольштейн - Готторпского. Однако возразить тот не сумел - шестидюймовый снаряд лег очень близко к ставке, отчего ударная волна завалила обоих. - Фридрих! - Закричал Станислав, пытаясь выбраться из‑под него. - Фридрих! Как вы смеете!?
Однако тот уже не слышал, смотря стеклянными глазами куда‑то в вечность. Стальной осколок пробил ему затылок, обеспечив быструю, практически мгновенную смерть.
Грузному Лещинскому потребовалось время, чтобы выбраться из‑под тела Фридриха, фактически спасшего ему жизнь. Но лишь поднявшись на ноги, он осознал весь ужас произошедшей трагедии: ставку накрыло двумя снарядами, отчего те, кто там находился либо погиб, либо упал раненным за редкими исключениями. Скосило все руководство шведской коалиции, включая Карла XII, лежащего ничком с неестественно вывернутой головой и торчащими из спины обломками ребер.
Ужас, тихий ужас охватил короля, начавшего затравленно озираться. Но никто больше не тратил снаряды на испуганного одиночку.
- Ваше Величество! - Воскликнул, подбежавший полковник. - Петр атакует! - С этими словами он махнул в сторону редутов, откуда по полю приближались не линии, а батальонные колонны противника. Причем не мерным шагом, а стремительно. По - суворовски. Хотя этого, конечно, Лещинский не знал.
Станислав окинул взглядом совершенно расстроенное войско, среди которого регулярно рвались снаряды, вздымая черные султаны земли…. Да, наступало едва ли десять тысяч, но пушек, чтобы встретить их картечью не было. Пехота деморализована и сбилась в испуганную толпу, то есть, ни штыком, ни залпом встретить русских не сможет. Да что уж там - побежит еще дальше при их подходе.
- Выводи гусар. Нужно остановить продвижение этих, - он махнул на русскую пехоту.
- Слушаюсь, - кивнул полковник, и направился к стоящей поодаль кавалерии, которую даже и не собирались вводить в бой, рассчитывая на успех пехоты.
Шесть тысяч гусар, сверкая белыми перьями и начищенными доспехами, двинулись вперед.
- Гусары, - произнес Август, задумчиво и вопросительно посмотрев за царя, который хранил самодовольное спокойствие. - Это ведь большая сила. Двадцать лет назад именно они смогли снять осаду с Вены, отбросив османские войска.
- Поверь, в современной войне успехи двадцатилетней давности ничего не значат. Впрочем, скоро ты и сам все увидишь.
Бабах! Ударила пристрелочным первая шестидюймовка. И спустя несколько секунд за ней остальные одиннадцать пушек, снаряды которых кучно вошли в нежное тело тяжелой кавалерии, строящейся для атаки. Как несложно догадаться двенадцать тридцатикилограммовых стальных гранат даже начиненных дымным порохом, взорвавшись в скученной толпе кавалеристов, наделали очень много самых неприятных дел. И, разумеется, об атаке после первого же накрытия все резко позабыли. Когда же пришло третье, обезумевшие от ужаса люди и лошади думали только об одном - как можно скорее убежать куда‑нибудь подальше.
А от редутов выступил в поддержку пехоты тысячный полк русских гусар, сверкая серебристым металлом доспехов. В свою очередь, строясь для атаки…. Это стало последней каплей. Войска шведской коалиции окончательно дрогнули и побежали, бросая все.
- Вот как‑то так, - отметил Петр, передавая зрительную трубу адъютанту. - Битва выиграна. Мы можем наступать дальше.
- Невероятно… - выдохнул Август, присев в растерянности на услужливо подставленный ему раскладной стул. - Этого просто не может быть…
В этот момент откуда‑то издали стали доноситься выстрелы.
- Что это? - Спросил вскочивший курфюрст. - Шведы контратакуют?
- Нет, что ты, - усмехнулся Петр. - Это мой полк конных егерей. Я ведь его еще по туману отправил обойти противника с тыла и встать гребенкой встречать отступающие войска.
- То есть?
- У них там сейчас считай тренировочная площадка - учатся стрелять по бегающим мишеням. Ну и в перезарядке на скорость упражняются.
- Вы добиваете бегущего врага?! - Взвился курфюрст. - Как же так? Это… это не вяжется с порядками войны!
- Один очень умный человек сказал, что если враг разбит и отступает, то это поражение. А вот если разбит и уничтожен - то только в этом случае успех можно назвать победой. И я не смею оспаривать сие здравое суждение.
Глава 3
21 июня 1702 года. Крепость Орешек
- Русские! Русские! - Вбежал с криком адъютант.
- Ты спятил!? - Заорал на него в ответ Густав Вильгельм фон Шлиппенбах, комендант крепости Нотебург, которую русские называли Орешек. - Почему без стука?!
Но именно в этот момент раздался раскатистый звук тяжелого выстрела и спустя совсем небольшой промежуток времени - страшный взрыв, от которого, казалось, все зашаталось вокруг…
- Какого черта!? - Возмутился было комендант, но тут же осекся и, прихватив со стола шпагу, ринулся на стены.
Выбежав, вслед за адъютантом Густав Вильгельм быстро достиг невысокой крепостной стены, сложенной из камня, и стал разглядывать в зрительную трубу корабли, приближавшиеся с востока. Во главе эскадры шли четыре странных 'утюга'. Тяжеловесные, широкие, приземистые. Даже отсюда было видно, что построены они очень добротно и прочно. По бортам этих кораблей располагались вывешенные банки с огромными веслами - по восемь гребцов на каждое. Что еще больше увеличивало визуальную ширину судна. Но главное - спереди стояла одна довольно массивная пушка с какими‑то непонятными приспособлениями вокруг.
И вот эти чудные корабли, имевшие едва ли три узла хода, остановились примерно в миле от крепости и начали заводить якоря. В самом же Нотебурге все стояли на ушах, готовясь к обороне. Ведь чуть вдали отчетливо проглядывал десяток легких галер, забитых под завязку солдатами. Что говорило о вероятном штурме, причем скором.
Однако дальше все пошло не так, как ожидали шведы. Могучие двухсотмиллиметровые нарезные пушки оказались чем‑то поистине чудовищным в представление Шлиппенбаха, легко и просто простреливали все невеликое пространство острова. И перекапывая его восьмидесятикилограммовыми бомбами, которые, к удивлению, взрывались сразу, от удара, а не как обычно, пошипев запальной трубкой. Особенно страшно становилось, когда такие вот гостинцы попадали в немногочисленные здания Нотебурга, буквально разнося их в щебенку.
Прошли тридцать минут, которые, казалось, никогда не кончатся.
Густав Вильгельм выбрался из воронки и огляделся. Крепости больше не было. Кое - где все еще высились небольшие участки стены, но в целом в руинах лежало все, что только могло лежать. Ну и воронки… казалось, они были везде.
Он снял с головы парик, почерневший от грязи, и попытался его вытряхнуть. Безрезультатно. Впрочем, ему это было и не нужно. Густав Вильгельм хотел себя хоть чем‑нибудь занять, хотя бы такой глупой и бесполезной работой. А эти страшные корабли, потихоньку снялись с якорей и двинулись в сторону Невы, вероятно, намереваясь повторить свой успех в Ниеншаце. Разве что от кавалькады, что сопровождала канонерские лодки, отошли две малые галеры и устремились к Ореховому острову. Вероятно, чтобы добить остатки гарнизона.
В то же время. Копенгаген
Король Дании встревоженно вышагивал по залу.
Сведения об исходе Минского сражения будоражили его воображение. Карл мертв, как и большинство руководителей коалиции. Из‑за чего разразилась натуральная истерия династических кризисов, поразившая побережье Балтики. Единственным руководителем коалиции, пережившим то сражение, оказался Станислав Лещинский, который не отличался особыми талантами. Кроме того, он бился в панике, собирая войска всеми правдами и неправдами. Страшный русский медведь его так напугал, что даже сто двадцать тысяч штыков, собранных со всей округи под обещания чуть ли небесного царствия, не внушали ему уверенности….
- Посол России - Петр Шафиров! - Возвестил секретарь, слегка перепугав своим голосом датского короля, явственно так вздрогнувшего.
Недолгая церемония приветствия закончилась очень быстро, так как Фредерика просто распирало от любопытства.
- Ты был там?
- Увы, - покачал головой Петр Павлович.
- Жаль, очень жаль. А что, говорят, у царя появились новые пушки совершенно разрушительной мощи?
- Его личное изобретение, - с довольным лицом кивнул Шафиров. - А еще очень интересные винтовки. Замечательная вещь, скажу я вам. Что в бою, что на охоте. На пятьсот шагов прицельно бьют!
- Ого! А пушка?