VII
Плутон обращается вокруг Солнца за 247 земных лет, поэтому никому из землян не довелось наблюдать на нем смену времен года. Впрочем, и эти времена имеют только календарный характер. Солнечный диск, в сорок раз меньший в диаметре, чем на Земле, не в состоянии внести различия в плутонианскую зиму и плутонианское лето. Все разнообразие, каким он может наполнить жизнь поселенцев, связано только со сменой дня и ночи. Но и эта смена длится дольше, чем на Земле - 6 земных суток, да и день на Плутоне по земным меркам с трудом походит на день. Солнце на Плутоне напоминает очень большую и яркую звезду. Его свет не затмевает свет других звезд, хотя и не теряется в их россыпи. От других звезд Солнце отличается только тем, что оно всё же освещает. Оно царит на небосводе, напоминая всему окружающему, что именно оно является хозяином планеты. На людей, впервые прибывших с Земли и не привыкших видеть, чтобы какая-либо звезда могла рассеивать тьму, это производит потрясающее впечатление. Когда Солнце появляется из-за горизонта, ночь постепенно заменяется серебряными дневными сумерками. Полупрозрачные минералы, повсюду выходящие на поверхность, аккумулируют в себе скудные лучи Солнца, наполняясь чуть заметным матовым свечением. Многочисленные сколы на их поверхностях дополняют это свечение крохотными блестками. Ребристые пики высоких остроконечных гор оказываются сплошь усыпанными такими серебристыми огоньками и в плутонианских полусумерках на фоне черного небосвода кажутся подсвеченными изнутри. Затененные же поверхности темнеют повсюду обширными свинцовыми пространствами. Слабых серебряных отсветов не хватает, чтобы растворить в них черноту.
- А все-таки не достает здесь Солнца, - проговорил Дар.
Бэрб пожал плечами, оглянувшись на сияющую у горизонта небольшую яркую точку.
- Я не в том смысле. - Дар перехватил его взгляд. - Слишком маленькое оно, не чувствуется в нем Солнца. А без него планета не кажется планетой. Мы словно на большом небесном теле, свободно блуждающем по вселенной.
Они вышли из павильона и отправились на прогулку по окрестностям. Легкими летящими прыжками они двигались по неровной поверхности. Вдали, почти у самого горизонта, серебрились пирамидальные вершины. Пирамиды Плутона - еще нераскрытая загадка этой планеты. Эти природные образования имеют удивительно правильные формы и внешне они даже похожи на земные египетские пирамиды. Даже высоты их примерно одинаковы. Одинаков и их возраст. Первые поселенцы на Плутоне даже сочинили изящную романтическую гипотезу-легенду, согласно которой их построили инопланетяне из другой звездной системы, когда-то проследовавшие мимо солнечной системы. Будто инопланетяне сделали здесь, на самой крайней планете, остановку и скопировали земные пирамиды, оставив их в качестве сюрприза потомкам древних египтян как знак о самих себе.
- А тебе не приходила в голову мысль, что на Плутоне как бы уже другой мир? - спросил Дар. - Даже символический металл другой: там - золото, здесь - свинец. Там - тепло, здесь - холод. И спутник не светится, как Луна на Земле.
Они остановились и посмотрели наверх. Прямо над их головами, на яркой россыпи Млечного пути чернел большой круг. Это был Харон - планета-спутник Плутона. Сам Харон был всего лишь в пять раз меньше Плутона и в двадцать раз ближе, чем Луна к Земле, поэтому его непривычно большое черное пятно на небосводе производило угнетающее впечатление.
- Поверишь ли, - сказал Дар, глядя на Харон, - мне однажды подумалось, что это не естественный спутник. Его, так же как и пирамиды, оставили здесь пришельцы.
Бэрб с удивлением посмотрел на Харон.
"Странная мысль, - подумал он, - но что-то в ней есть. Этот спутник иногда и в самом деле кажется необычным".
- Как хочется побыстрее на Солнце, - сказал Дар. - Завидую тебе, ты уже через неделю отправишься туда.
У Бэрба шевельнулся в груди тяжелый комок. Неясное чувство преследовало его в последние дни. Он словно видел на Даре какую-то недобрую печать. Это ощущение всплывало каждый раз, когда Дар заговаривал о Солнце и Юнне.
- Зачем тебе спешить? - сказал он Дару. - Там опасно. Я бы тоже не поехал. Мне здесь больше нравится.
- Ты просто не бывал на Солнце, - мечтательно протянул Дар. - Там Юнна.
Бэрб сник.
- Ты просто не поэт! - воскликнул Дар. Он не заметил перемену в Бэрбе. - Там такая необузданность! Такая страсть!
Бэрб помрачнел. Не поэт он… Но будь он поэтом, воспевал бы иное: здешний вселенский сумрак, холодный свинец Плутона, даже эту тень Харона… Это его, Бэрба, мир. Нигде больше он не чувствовал себя так же естественно и спокойно.
- А что здесь? - продолжал Дар. - Мрачный Харон?!..
"Не только Харон! - подумал Бэрб. - Здесь простор. В этом ты прав: здесь ощущаешь себя будто на вольно блуждающем небесном теле. Солнце далеко, и, кажется, надо только посильнее оттолкнуться от поверхности планеты, и ты в свободном межгалактическом пространстве. Ничто тебя никуда не притягивает, ничто не связывает. Ты абсолютно свободен".
Бэрбу вспомнились его мальчишеские фантазии - вырваться в черный космос, превратиться в серебристую россыпь и начать стремительно расти, превращаясь в огромное-преогромное существо, поглощая неизмеримые просторы, вбирая в себя громадные звездные скопления, простирая руки на бесконечные расстояния…
Ведь в космонавтику его тоже привела романтика. Но это была совсем другая романтика - романтика далекого холодного космического величия. В его мечтаниях еще не было присущего теперь неясного сумрака. Будучи студентом, он грезил далекими галактиками, пылевидными туманностями, квазарами, пульсарами, черными дырами.
Дар сравнил Плутон, - подумалось Бэрбу, - со свободно блуждающим космическим телом, а ведь Солнце само является такой свободно блуждающей звездой.
Когда-то миллиарды лет назад вспыхнул сверхновой звездой быстро вращающийся галактический исполин. Он извергнул из себя материю в виде гигантских лучей. Вращение материнского исполина привело к тому, что выброшенные лучи вещества образовали рукава гигантской спирали, сформировалась большая галактика. Но не все звезды новой галактики родом из чрева звезды-прародительницы. Немалая часть из них подхватывается галактикой из космоса. Таковым явилось и Солнце. Оно движется не синхронно с вращающимися спиральными рукавами галактики, а путешествует свободно, пересекая эти рукава. Как-то Бэрб, изучая историю Млечного пути, проследил по его карте путь Солнца. Вот здесь оно малым карликом вошло в галактический диск под небольшим углом к нему. Здесь оно подхватило пылевое облако. Прошив плоскость галактического диска и выйдя в свободное пространство с его другой стороны, оно было притянуто полем диска и направилось назад к его плоскости. Вот здесь оно обросло дополнительной оболочкой, превратившись из тусклого карлика в светящуюся звезду. Снова прошив диск и выйдя в свободное пространство, оно опять было притянуто назад. Так оно с тех пор и движется - волнистой змейкой, пересекая плоскость галактики то с одной, то с другой ее стороны. Всякий раз, когда Солнце заходит в рукав галактики, из-за повышенной плотности окружающего гравитационного поля в нем притормаживается грависветовое излучение, и звезда немного остывает. Когда же она оказывается опять в свободном пространстве, свечение усиливается. Синхронно с этим на Земле наступают то похолодания, то потепления…
- Слушай! - вдруг перебил мысли Бэрба Дар. - Я по поводу этого Харона прочту тебе свой собственный перевод одной средневековой баллады.
- Средневековой!? - удивился Бэрб. - По поводу Харона!?
- Да, средневековой! - улыбнувшись, ответил Дар. - Нет, конечно, не прямо о Хароне там написано, но мне думается, что такое вполне мог бы написать какой-нибудь плутонянин "под луною" Харона.
"Плутонянин" - Бэрб покосился на Дара и взглянул наверх. Черный круг все так же мрачно смотрел на них. Дар немного отступил назад, широко расставил ноги и поднял глаза к этому черному кругу на небосводе. В его взгляде сверкнул вызов.
Извечный бой, жестокий бой На поле битвы мирозданья, Сомкнувшись в схватке роковой, Ведут могучие созданья.
Тепло и Холод, Жизнь и Небыль, Добро и Зло, Рассвет и Тьма Сошлись однажды в битве давней, И нет ей в вечности конца.
Но бестелесных исполинов Пусты движения в руках, Удары резкие бессильны В бесплотных, призрачных боях.
И потому малые твари За них сражения вершат. За них на поле страшной брани Простые смертные стоят.
Страсть, кровь, потери и страданья Кипят на крохотных полях. Где битвы - мелкие метанья, Победы - жалкая возня.
Но нет у грозных великанов Ни рук других, других сердец. Они бессильны долгой битве Иначе подвести конец.
И в малых, крохотных батальях Пылают смертные сердца, То бьются в схватке вековечной Добро и Зло, Рассвет и Тьма.
Мой друг! Не доверяй наветам О жизни мелкой суете, О тщете благих устремлений, О преходящей маете.
И в самых маленьких успехах - Добра и Света твердый ход. Твой малый путь по жизни этой - Ступенькой новой Правды всход.
А позовет тебя рог боя За Справедливость встать в ряды, Знай: то Титаны неземные Скрестили копия борьбы.
Там, в малых, крохотных батальях Горят великие сердца! То бьются в схватке вековечной Добро и Зло, Рассвет и Тьма.
Дар остановился, продолжая смотреть на Харон, а Бэрб вдруг почувствовал приступ сильной боли, той самой, которая приходила к нему во снах. Но на этот раз боль неведомым образом исходила от черного диска на небосводе. Тот будто навалился на него всей своей тяжестью, дохнув чернотой, точно такой же, как во сне из каменного века. На миг Бэрбу почудился обращенный на него из этой черноты знакомый по снам пристальный взгляд. Невидимый Дух ночи опять схватил его своими клыками.
Но продолжалось это секунды. И прежде чем Дар оторвал свой взгляд от неба и взглянул на Бэрба, боль успела пройти.
Дар посмотрел на Бэрба, и его лицо вытянулось в изумлении.
- Ну, нельзя же быть таким хмурым постоянно! - вдруг резко вскрикнул он. - Бэрб, встряхнись когда-нибудь! Ведь в твоей жизни все складывается прекрасно!
Он взял Бэрба за плечи.
- Скажи себе, Бэрб: "В моей жизни все прекрасно!"
Он тряхнул его.
- Скажи! - повторил он. - "Все очень здорово!"
Бэрб отвел взгляд в сторону и попытался улыбнуться. Он боялся поднять глаза наверх.
Нет, не все в жизни складывается здорово…
Вот и сейчас, когда Борис вспоминал этот эпизод, ему подумалось, что не все в жизни складывается здорово. Даже для Дара… Он, Бэрб, ведь, знал, чем для Дара все закончится…
В памяти всплыла самая мрачная и гнетущая его все эти дни картина.
…Солнце. По лайкуне объявлена тревога. В солнечных недрах обнаружен поднимающийся гигадомен. Его размеры неимоверно велики. Готовится экспедиция. Все знают, что это может быть опасно, но пока не представляют масштабы опасности. К Бэрбу подошла Юнна.
- Бэрб! - сказала она. - Транспортник Дара скоро опустится на солнечную поверхность. Дар еще в анабиозе и не знает, что здесь произошло. Ты выйдешь к нему навстречу, но не говори ему пока ничего. Я знаю его. Он ринется туда, в недра, к нам. Он молод и горяч, бросится спасать меня и может помешать.
Бэрб отрицательно повел головой.
- Не возражай мне, Бэрб! - опередила его Юнна. - Такого шанса мне больше не предоставится.
- Юнна! Я не могу так!
- Бэрб! - голос Юнны стал настойчив. - Ты сейчас поедешь его встречать, и очень прошу: не говори ничего!
- Юнна! Там может быть очень опас…
Юнна приложила палец к его губам и долгим взглядом своих потрясающих золотистых глаз посмотрела ему в глаза. Бэрб оцепенел. Он прочитал в ее взгляде, что слишком легко произносит это слово "опасно", до него вдруг дошло, насколько это опасно.
- Бэрб! - тихо сказала она. - В этом Гиге вся моя жизнь. Мы не можем спуститься к ядру, а тут оно само поднимается к нам. Поезжай, прошу тебя, задержи Дара. Я уже оставила ему послание.
Бэрб несколько минут стоял, не двигаясь. Не сводя с него глаз, Юнна отошла к квоцу.
Вскоре городок опустел. К Бэрбу подкатил цибель.
Уже в кресле штурмана Бэрб почувствовал, как в нем опять шевельнулось недоброе предчувствие, которое посещало его, когда еще на Плутоне Дар говорил о своей предстоящей встрече с Юнной. Бэрб положил руку на рукоятку. Юнна уходила практически на погибель. Он не может отпустить ее. Ему надо ехать не за Даром, а за ней. Но ему вдруг вспомнился Дар, и он представил его рядом с Юнной.
Стон вырвался из его груди.
Они окажутся вместе.
Он дернул рукоятку, и цибель двинулся… наверх.
"Куда же я? - лихорадочно запрыгали мысли. - Вниз надо, вниз!"
Но руки больше не двигались. Цибель все быстрее и быстрее удалялся от Юнны.
Бэрба охватила паника. В голове смешались самые разные мысли. Он видел на себе долгий взгляд Юнны, видел Дара, видел опять Юнну, снова Дара, видел первое ее видеоизображение на Плутоне и слышал голос Дара.
"Это моя Юнна", - звучали в ушах слова Дара.
- Наверх! Наверх! - проговорил себе Бэрб и испугался собственных слов. - Наверх! - торопливо перебивая свои мысли, заговорил он себе. - Там скажу Дару все, и мы с ним вместе поедем к Юнне… Скорее наверх!..
…Он ничего не смог сказать Дару… Он ничего не смог сказать Дару…
VIII
Борис сел к компьютеру. Но, опустившись на стул, он некоторое время просидел в полной неподвижности. Рука так и не поднялась нажать кнопку выключателя. Наконец он встал и тяжелым шагом прошелся по комнате.
Нет, не идет у него статья.
Он протянул руку к телефону и поднял трубку.
"…Ничего не смог сказать Дару…" - затухающим эхом прозвучало в его голове.
Борис набрал номер.
- Александр Сергеевич! - сказал он тихо в трубку. - Снимите с меня обзор… Не получается… Заболел?.. Не знаю!.. Может быть… Наверное.
Он еще некоторое время промолчал, слушая собеседника на другом конце линии. Затем, тихо сказав "До свидания" и "Спасибо", положил трубку.
Главный посоветовал ему взять отпуск и предложил путевку на Иссык-Куль.
"В горы, к солнцу?… Нет, не надо!.. - Борис сел за стол, обхватив голову руками. Из него вдруг будто выплеснулась злость. - В тайгу, куда-нибудь, в глушь, подальше от всех…"
Он опять сел к компьютеру и остановил взгляд на темном мониторе.
Там на Солнце в его комнате было видеофото Юнны, которое он никому никогда не показывал. Он включал его, оставаясь в одиночестве. Он ничего при этом не делал. Просто сидел и смотрел. Нет, он не пытался думать о ней, не фантазировал, не купался в грезах. Просто смотрел… Перед ним была девушка, которая была ему недоступна…
Здесь на Земле, он часто просиживал перед темным монитором, вспоминая те свои часовые сидения перед видео Юнны. Вот и теперь он снова застыл перед экраном.
…Он ничего не смог сказать Дару…
Знают ли люди, что ждет их там? Готовы ли они к этому?
Однако, он ведь не просто промолчал тогда, он ведь не просто так промолчал, ничего не сказав Дару!
Борис напрягся. Ему вдруг пришло в голову, что он не все помнит из этого эпизода, что в его памяти есть какой-то пробел. Он еще раз попытался вспомнить встречу с Даром в подробностях и обнаружил, что что-то ускользает в его воспоминаниях. Он ведь не мог просто так промолчать! В те минуты на Солнце что-то произошло.
Но что?!
По телу пробежала мелкая дрожь.
Борис встряхнулся.
Ну зачем я себя накручиваю? - он попытался успокоить себя.
И причем здесь "Буран"? - подумалось ему после того, как его мысли пришли в некоторое равновесие. - Почему о нем-то ничего не пишется? Почему я решил, что это не моя стезя? Я же писал не только негативные статьи.
Да, были у него и другого рода работы. Были!
Борис понемногу взял себя в руки.
Хотя, по правде сказать, и его позитивные материалы получались далеко не однозначными. Так, однажды он подключился к дискуссии о нравственности в науке. Было много публикаций о возможности обращения во зло лучших ее достижений. Борис написал статью, в которой высказал мысль, что проблема заключается в общем взрослении человечества. Весь род человеческий, как и отдельный индивид, проходит этапы взросления. Например, атомная бомбардировка, которая произошла в 1945-м году, была бы невозможной, появись атомное оружие в 2000-м. И, наоборот, в восемнадцатом, например, веке двумя бомбежками дело бы не завершилось. Человечество меняется, как меняется, взрослея, каждый отдельный человек. И поэтому не надо торопить прогресс. Люди прежде должны пройти этапы освобождения от темных пятен в их душах. В каждом человеке в течение всей его жизни идет процесс очищения от мелочных чувств и мыслишек, начиная от эгоизма, зависти, амбициозности и кончая самой обычной трусостью. Надо терпеливо ждать. Малое проявление этих изъянов при ускоренном научном прогрессе может привести к ужасным последствиям. Это все равно, что малых детей посадить за штурвал большого лайнера, или хуже того: дать им в руки оружие.
Его статью не поняли. Редактор не принял ее к публикации. Борис же не проявил настойчивости. Это было как раз тогда, когда разбиралось его дело о приписках в хронике преступлений, и он пребывал в состоянии растерянности и смятения. Этот провал еще больше подавил его, а затем произошло то, что окончательно его доконало. Он увидел тот самый сон об истории далекого Бэрба. Борис увидел в той солнечной истории именно то, о чем он писал в своей статье. Эгоизм и трусость одного единственного маленького человека привели к большой трагедии.
Борис резко встал и прошелся по комнате.
Да, он (в смысле - Бэрб) смалодушничал! Да, из-за него погибли люди! Но разве он сам поехал на Солнце!? Что за идиотская страсть к перевоспитанию!? Что за маниакальная озабоченность очищением чужих душ? Почему ни там, ни здесь к нему не прислушиваются!? Почему он сегодня мучается из-за поступка, которого могло бы не быть!? Почему никто не слышит его предупреждений!? Ну куда они лезут со своими "Буранами" и "Мирами"? Нельзя рваться туда! Нельзя!!!
Мелкая дрожь стала перерастать в чувство непонятной озлобленности. Ему вдруг подумалось, что это неспроста. Неспроста ему сегодня приснился его страшный сон. Сегодня с ним должно будет случиться что-то очень дурное, непременно должно будет случиться. Сегодня он готов был настучать всем по башке - настучать, если не сказать хуже, и за то, что не опубликовали его статью, и за то, что отправили на Солнце Бэрба.
Ему вспомнилась книга из библиотеки, появляющаяся там из ничего, и следом в памяти всплыл эпизод из нее, в котором неведомый толстяк в малиновом пиджаке говорил Артему, что хватит строить голубые города. Легкие мурашки пробежали по спине Бориса. Он уловил какую-то туманную связь между этими словами из книги и своими мыслями о том, что мир, где он живет, это не его мир, что ему надо было родиться в другом мире, где бы не было "Буранов" и "Миров", где люди бы не думали ни о них и ни о чем-либо подобном, где бы царили иные пристрастия, иные приоритеты. Да уж, действительно, лучше бы он родился в каком-нибудь таком мире.
Мысли Бориса потекли по новому руслу.