"Да твою ж мать, неужели не мог где-нибудь поближе отлить?! – выругался про себя Кобрин, торопливо отползая в сторонку: не хватает только, чтобы его, советского командира, какой-то фашист обоссал! – С другой стороны, хорошо хоть не по-большому пристроился, мог бы и заметить…"
Покряхтывая от наслаждения, фриц опорожнил мочевой пузырь, закинул за плечо "98К" и, к великому облегчению разведчика, потопал обратно. На этот раз пронесло, но убираться с открытого места нужно поскорее. Вот только дождется, пока фашисты уедут, и снова уйдет в лес. Единственный уцелевший из не выполнившей боевого задания разведгруппы… К утру, если повезет, завершит то, ради чего их отправили в немецкий тыл, и доберется до передка. А там и до своих рукой подать, линию фронта ему переходить не впервой. Перейдет, куда денется.
Тяжело вздохнув, Федор спустил курок с боевого взвода, запихнул пистолет под камуфлированную куртку и перевернулся на спину, устало прикрыв глаза. Вот именно, что единственный уцелевший! А ведь поначалу ничего не предвещало беды…
* * *
На немцев они наткнулись, едва удалившись от похожей на слоеный пирог передовой километров на пять. Ну, как сказать "наткнулись"? Скорее, встретились… неожиданно, что для тех, что для других. К сожалению, гитлеровцы оказались не какими-то там пехотинцами, которым в лесу, по понятной причине, и делать нечего, а самыми настоящими диверсантами, судя по характерной экипировке и обмундированию – парашютистами. Наверное, не торопись они поскорее покинуть район высадки (а советская разведгруппа, в свою очередь, углубиться в тыл противника), ничего бы не произошло. Но и первые и вторые спешили выполнить свою задачу. Вот и столкнулись, одновременно выломившись из зарослей на открытое место буквально метрах в десяти друг от друга.
Идущий в авангарде Санька Болдин среагировал мгновенно, заорал "шухер!" и, припав на колено, вскинул карабин, выжимая спуск. Немец в серо-зеленом комбинезоне, высоких шнурованных ботинках и непривычном шлеме без закраин практически один в один повторил его движение, метнувшись вбок и направляя в его сторону автомат. Гулкий выстрел и торопливый перестук короткой, патронов на пять, очереди прозвучали одновременно. Тяжелая винтовочная пуля угодила гитлеровцу чуть пониже среза каски; позади головы на миг вспухло алое облачко, и он завалился навзничь, широко раскинув руки. Получивший несколько попаданий в грудь Санька со сдавленным стоном мешком осел на землю, роняя карабин и утыкаясь лицом в траву.
А дальше все завертелось в стремительной карусели смерти. Разведчики прыснули в стороны, парашютисты – тоже. И тех и других готовили к подобному, и готовили хорошо. Пятеро оставшихся немцев были вооружены автоматами, четверо русских – двумя карабинами и двумя же "ППД-40". Впрочем, воспользоваться преимуществом в огневой мощи и скорострельности противник не успел. После того как глухо бухнула, раскидывая выдранный взрывом дерн и сравнивая счет выживших, брошенная ефрейтором Лапченко граната, это уже не имело никакого значения. Не прошло и минуты с неожиданной встречи, как началась рукопашная.
Присев, лейтенант Кобрин пропустил над головой зажатый в руках противника автомат, которым тот намеревался нанести ему удар в голову, и сделал короткий выпад. Увесистый приклад "дегтярева" впечатался немцу под дых, и тот, охнув, сдулся, словно проколотый мяч. Не теряя ни мгновения, Федор ударил снова, снизу вверх, одним движением ломая фашисту челюсть и шейные позвонки. Парашютист еще падал, нелепо запрокинув голову, когда разведчик уже вскидывал пистолет-пулемет, переключаясь на новую цель. Со всех сторон доносились резкие выдохи и сдавленные ругательства на двух языках, сопение, короткое звяканье сталкивающейся стали.
Вот сержант Ваня Рохлин подбивает под колено атаковавшего его парашютиста, опрокидывает на спину и наваливается сверху, намереваясь добить выдернутым из ножен штыком. Но немец ожидает чего-то подобного, успевая подставить предплечье под готовую опуститься руку. Другой рукой он торопливо рвет клапан кобуры на поясе. Разведчик резко сгибает ногу в колене, нанося удар в промежность. Сдавленно охнув, гитлеровец на миг теряет контроль, и заточенное до бритвенной остроты лезвие вспарывает плотную ткань прыжкового комбинезона, по самый фиксатор входя ему в бок. И тут же негромко хлопает пистолетный выстрел. И еще один. Рохлин замирает, удивленно глядя на поверженного врага, из тускнеющих глаз которого с каждым мгновением уходит жизнь, приподнимается – и падает рядом с ним. На груди, напротив сердца, дымятся два темных отверстия с опаленными краями.
Вот ефрейтор Лапченко, отбросив заклинивший на третьем патроне автомат, выхватывает нож и замирает в паре метров от противника. Осклабившись, гитлеровец делает то же самое, принимая вызов. Судя по исказившей лицо гримасе, в собственных силах, равно как и в исходе поединка, он нисколько не сомневается. Первые несколько секунд противники прощупывают друг друга, делая ложные выпады, затем парашютист решается атаковать всерьез. Выпад, уход, еще один. Лезвия сталкиваются, раз, другой. Откуда-то сбоку раздается выстрел, и нога ефрейтора подламывается: кто-то из камрадов решает помочь десантнику. Свирепо зарычав, парашютист наваливается на раненого, сбивая его с ног… и натыкаясь на выставленный ефрейтором штык. Закусив от боли в раненом бедре губу, Лапченко, тяжело дыша, отваливает в сторону тело противника. Уперев ладони в землю, с видимым усилием садится. И в этот момент камуфляжную куртку на его спине рвут девятимиллиметровые пули.
Заметив стрелявшего, здоровенного немца, застывшего над последним бойцом его группы, молодым разведчиком со смешной фамилией Брынза, Кобрин срезает фашиста очередью. Вот только ефрейтору это уже ничем не может помочь… Рывком преодолев разделяющие их метры, Федор отпихивает не успевшего упасть немца и склоняется над разведчиком. Гитлеровец еще жив; рухнув на спину, он хрипит, пуская изо рта кровавые пузыри. Руки пытаются разодрать комбез на пробитой пулями груди, а согнутые в коленях ноги конвульсивно подергиваются, скребя по земле ребристыми подошвами ботинок.
Федор отмечает все эти мелкие, никому не нужные детали самым краешком сознания – все его внимание приковано к раненому товарищу. Рядовой Брынза еще жив, но Кобрин прекрасно понимает, что это ненадолго – шансов у парня нет. Он не видел, что именно произошло, но прижатые к животу скрюченные судорогой боли окровавленные пальцы говорили сами за себя. То ли ножом его фриц пырнул, то ли выстрелил. Второе, конечно, вон автомат рядом валяется, а штык так и остался на поясе. Судя по обильно пропитавшейся кровью потемневшей куртке, до своих он его не донесет, раньше помрет. Ранение в живот одно из самых паршивых, а ежели пулевое – так и особенно. А немец в него, похоже, очередью стрельнул, практически в упор.
– Ко… командир… – тяжело прохрипел Брынза, глядя на лейтенанта мутными от с трудом сдерживаемой боли глазами. – Прости, сплоховал… – Букву "л" боец произносил излишне мягко, и Федор не к месту вспомнил, что родом тот из недавно освобожденной Красной Армией братской Бессарабии. Да, не повезло… румынскую оккупацию пережил, в комсомол успел вступить, и вот такой конец…
– Не разговаривай, – буркнул Кобрин. – Сейчас перевяжу, и двинем обратно.
– Зачем? – Боец попытался улыбнуться, но вышло плохо. – Какой из меня ходок? И на себе живым не дотащишь, с такой-то раной. Пистолет оставь и уходи. Не… не теряй времени. Только приподними меня… к дереву оттащи.
Сглотнув вязкую слюну, Кобрин молча кивнул. Вытащив из кобуры затихшего немца "люгер", передернул тугой затвор и вложил оружие в окровавленную ладонь товарища.
– Ты… это, ты иди, командир. Я сам. Не нужно… смотреть. Не мешай мне…
– Добро. Потерпи чуток, я быстро, только наших проверю.
Тот едва заметно кивнул и устало прикрыл глаза.
Уложив погибших товарищей неподалеку от Брынзы (ни документов, ни наград или личных вещей ни у кого из разведчиков, разумеется, не имелось), лейтенант осмотрел немцев. Пятеро уже начали остывать, лишь шестой, последний, еще поскуливал, но все тише и тише. Вытащив пистолет, Федор добил его, не испытав ровным счетом никаких эмоций. Поколебавшись, снял с одного из парашютистов подсумки с запасными магазинами и забросил за плечо ремень одного из трофейных автоматов. В принципе, боеприпасы к "ППД" еще оставались, но, коль уж он собирается в одиночку шастать по вражеским тылам, лучше взять немецкий ствол. И с патронами меньше проблем, и ползать с ним поудобнее, если уж начистоту. Заодно и "парабеллум" вместе с запасным магазином прихватил – уж больно надежная и точная машинка, жаль бросать. Боеприпасы с автоматом, опять же, взаимозаменяемые. Остальное оружие собрал и спрятал в зарослях, замаскировав ветками и дерном. Мелькнула было мысль заминировать захоронку, но Федор лишь криво усмехнулся: зачем, собственно? Если его кто в этой глуши и найдет, так чисто случайно. Место, разумеется, запомнит, как до своих доберется, отметит на карте. Вдруг удастся вернуться с группой да похоронить товарищей, тогда и оружие заберут, жаль оставлять. Вот и все, можно уходить.
Бросив на сидящего у комля сосны Брынзу прощальный взгляд, лейтенант решительно двинулся прочь. Когда он отошел метров на двадцать, за спиной сухо щелкнул одиночный пистолетный выстрел. Оглядываться разведчик не стал. Прощай, братишка…
А еще примерно часа через полтора, перебираясь через разбитую гусеницами грунтовку (оставшись в одиночестве, Кобрин принял решение идти другим маршрутом, напрямик, срезав несколько километров), едва не напоролся на немцев, в последний момент успев укрыться под сгоревшим советским танком, одним из трех застывших на лесной опушке…
Окрестности Смоленска, август 1941 года
Авиаподдержку немцы все-таки вызвали. Почему так поздно? В принципе, вполне объяснимо: как и предполагал Кобрин, боялись побить своих, до последнего надеясь, что оные справятся своими силами. А вот как не справились, так и прилетели, суки. Вот только Сергей этого ждал, поскольку сам поступил бы примерно так же. И, едва взяв станцию, отдал приказ машинам бригады взять на броню пехотинцев вместе с легкоранеными и на максимальной скорости уходить в лес. Часть тяжелых отправили в тыл на нескольких подоспевших полуторках, остальных, кому транспорта не хватило, укрыли в подвалах дожидаться эвакуации – комбриг надеялся, что налет долго не продлится, да и вряд ли фрицы станут утюжить бомбами и без того разрушенные постройки. Заодно – припомнив, как воевал в теле комбата Минаева, – он распорядился в случае опасности палить в небо трофейными ракетами. Разумеется, оговоренных сигналов капитан не знал, но сбить немецких летунов с толку – точно собьют. Наверняка решат, что спрятавшиеся в руинах уцелевшие камрады просто что-то напутали, и с большой долей вероятности не станут швыряться бомбами. За оставшийся за спиной мост Кобрин особо не переживал: успевший занять позиции зенитно-артиллерийский дивизион сумеет прикрыть переправу.
Когда подошли, завывая моторами, первые тройки "Ю-87", потрепанная бригада уже укрылась под кронами лесной опушки, от которой до шоссе оставалось около километра. До станции – раза в два больше. Глядя на заметные в разрывах ветвей "лаптежники", до последнего выдерживающие строй, Кобрин лишь зло кривил рот: ну, давайте уж, падлы, начинайте. Начали, разумеется: врубив сирены, самолеты один за другим повалились на крыло, с полукилометровой высоты входя в пике. Первый, второй, третий… пятый… девятый. Над и без того затянутой дымом станцией поднялись кусты новых взрывов. Интересно, что именно фрицы бомбят? Во время пикирования тип танка вряд ли разглядишь, так что будем надеяться, что лупят по своим же подбитым "коробкам". Ну, и по нашим, разумеется, ни времени, ни возможности утащить в тыл поврежденные танки не имелось. С другой стороны, горелое железо – оно железо и есть. Новые танки и построить можно.
Одно звено пикировщиков, проигнорировав основную цель, сразу же потянуло в сторону моста – не то бомбить переправу, не то с разведкой. И тут же торопливо затарахтели скорострельные тридцатисемимиллиметровые автоматы зенитчиков: пах-пах-пах! Пах-пах! И снова – пах-пах-пах-пах-пах, на всю пятизарядную обойму. Резким хлопкам "61-К" вторили приглушенные расстоянием очереди счетверенных "максимов", установленных в кузовах грузовиков. Подсвеченные трассерами очереди были заметны даже в дневном свете, короткими искорками взмывая вверх. Первую "Штуку" завалили уже через несколько секунд: полетели в стороны ошметки оторванного крыла, и охваченный пламенем самолет, кувыркаясь вокруг продольной оси, вошел в свое последнее в жизни пике. Даже если пилоты и уцелели, шансов выброситься с парашютами у них не было ни одного.
Остальные два "восемьдесят седьмых" ушли в разворот и, неприцельно сбросив бомбы, попытались уйти.
Пах-пах-пах!
Хвост правого брызнул клочьями дюраля. Несколько секунд самолет еще летел ровно, затем рыскнул из стороны в сторону и пошел к земле, постепенно увеличивая угол атаки.
Пах-пах-пах-пах!
Бум! Бум!
Кобрин удивленно сморгнул. Вот так ни хрена себе, дают зенитчики жару: ухитрились еще дважды влупить в и без того обреченный самолет! Первый снаряд снес выкрашенную в желтый цвет закраину крыла, второй попал в двигатель, мгновенно вспухший огненным шаром. Раздуваемое потоком воздуха полотно бензинового пламени мазнуло по остеклению, проникло внутрь, в мгновение ока превращая внутренность кабины в подобие плавильного горна. Плексиглас тут же потемнел, со стороны места заднего стрелка выметнулся столб пронизанного огнем черного дыма. Несколько секунд – и далеко за мостом, в лесу, гулко грохнул взрыв. Минус два.
Третий "лаптежник" все-таки ушел, хоть и получил в плоскость и фюзеляж пару пулеметных очередей. Даже весьма далекий от авиации капитан заметил, что на запад "юнкерс" потянул тяжело, словно пилоту вдруг стало сложно управлять машиной. Тоже неплохо, есть шанс, что до аэродрома он все-таки не долетит, грохнувшись через полдесятка километров.
– Тарщ подполковник! – Высунувшийся из переднего люка радиотелеграфист, задрав голову, выразительно похлопал рукой по шлемофону. – Связь со штабом дивизии наладилась! Вас просят. Срочно.
– Добро. – Кобрин убрал бинокль в потертый кожаный футляр. Ну, наконец-то! А то впору почтовыми голубями, блин, переписываться. Интересно, что там у соседей? И как долго им еще ждать?
Заметив, что Божков хочет еще что-то сказать, вопросительно кивнул:
– Что еще?
– Так это, тарщ командир, умыться б вам и рану обработать. Пол-лица в кровище. Видок у вас…
– Ах это. – Кобрин осторожно коснулся пальцами стянутого засохшей кровью лба. – Я и позабыл, Гриша. Потом, а то снова кровить начнет. Да и какая там рана, так, пустяки, царапина. Давай свою связь, узнаем, как у "соседей" дела…
Дела у "соседей", как выяснилось спустя несколько минут разговора, почти сразу пошли не очень. Поселок-то они взяли, вот только со второй попытки и потеряв при этом почти половину танков. Подробностей Сергей не знал, поскольку качество радиосвязи оставляло желать лучшего, но основное уловил: сначала ломанувшиеся в лобовую атаку танки практически одновременно попали под фланговый огонь батареи ПТО и замаскированных на лесной опушке самоходок. То ли разведка ушами прохлопала, то ли, что вернее, немцы в последний момент умело сманеврировали. Батарею подавили с ходу, потеряв всего одну машину, раскатавшую гусеницу: фрицам не повезло, на этом направлении атаковала рота тяжелых танков. А вот со "Штурмгешютц" пришлось повозиться, расплачиваясь за каждую сожженную САУ тремя-четырьмя легкими танками. Ситуация изменилась, когда подошли "тридцатьчетверки", добившие уцелевшие САУ, но почти два десятка "БТ" и "Т-26" так и остались догорать вдоль обочин. А перед самым поселком по советским танкам долбанули легкие гаубицы, уничтожив несколько бронемашин и вытеснив остальные на минные поля.
Услышав про гаубицы, Кобрин лишь многозначительно хмыкнул – про себя, разумеется, – смотри-ка, угадал! Ох и повезло ему с тем капитаном-разведчиком, что немецкие пушки захватил! Не то гореть бы и его "коробочкам", разваленным в хлам 10,5-см гранатами!
Пришлось отступить для перегруппировки и атаковать снова. Со второго раза поселок все-таки захватили, выдержав недолгий встречный бой с немецкими панцерами, по счастью, оказавшимися в основном легкими. Еще с час красноармейцы при поддержке танков выбивали засевших в домах фрицев: озверевшие от потерь танкисты сначала разносили очередной огрызавшийся огнем дом осколочно-фугасными, и только после этого вперед шла пехота. Несмотря на это, без потерь все равно не обошлось – постарались немецкие минометчики, батарею которых сразу обнаружить не удалось. Короче говоря, задача была выполнена… с одной стороны. С другой же, существенной помощи от "соседа" теперь ждать не приходилось – слишком серьезными оказались потери в живой силе и особенно технике. Значит, основной удар придется именно на бригаду Кобрина, у которого, так уж выходило, и со снарядами получше, и с топливом, и с количеством боеспособных машин. Хреново… Вот такой вот каламбур – одновременно и "получше", и "хреново", ага…
А тут еще и нежданно-негаданно нашедший комбрига старый знакомец, командир разведвзвода капитан Никифоров, "порадовал", сообщив, что вернулся считавшийся погибшим командир разведгруппы. Согласно информации которого немцы перебрасывают в этом направлении подкрепление силами до моторизованного полка. Судя по условным обозначениям на броне, на них перли механизированные части из состава "2. Panzergruppe" Гудериана, что Сергея нисколечко не радовало…
– Сведения точные? – мрачно буркнул Кобрин, осторожно щупая лоб. Пожалуй, и на самом деле не мешает умыться. А то выглядит он, мягко говоря, своеобразно. Вон, даже разведчик то и дело мазнет взглядом по окровавленной физиономии комбрига и тут же отводит глаза, явно не решаясь задать крутящийся на языке вопрос.
– Абсолютно, тарщ подполковник. Федька – мужик надежный, верю ему, как самому себе. Да он, собственно, еще и пленного с собой приволок, аж цельного ихнего майора! Допросили уже, все подтвердил. Вам просто доложить не успели, вы ж не в штабе отсиживались, а впереди атаки, на, так сказать, боевом коне… – В голосе разведчика сквозило нескрываемое уважение.
– Добро. – Сделав вид, что ничего не заметил, комбриг расстелил на помятом и заляпанном грязью крыле танка карту. – Показывай, откуда гостей ждать?
– А чего тут показывать? – невесело хмыкнул тот. – Вот мы, вот шоссе, а они отсюда идут. Мост хотят обратно отбить, это и ежику понятно. Перед атакой разделятся, это уже пленный напел. Один удар, главный, со стороны вот этого поселка, второй – отсюда, фланговый. Удары, разумеется, сходящиеся, точка сбора – за переправой. Результат – мы в мини-котле, путь отступления для наших, который дивизия и пробивала, – отрезан. Других-то путей для них нету, болота кругом. Так что времени у нас совсем даже немного. Согласны?
– Согласен, – задумчиво кивнул Кобрин, размышляя о своем. – Все верно, это для них единственно возможный вариант. Что ж, капитан, спасибо тебе. Очень вовремя мне сейчас твоя информация, уже во второй раз, кстати! Хорошо у нас разведка работает. Тебе еще за те гаубицы награда положена – орден не обещаю, но медаль точно получишь. И ребята твои тоже.
– Гаубицы-то ладно, разберемся, а в этом какая ж моя заслуга? – внезапно погрустнел Никифоров. – То Федька Кобрин, взводный мой, пленного приволок.