Мужчина, глядя перед собой, проследовал мимо, не заметив приветствия, беззвучно насвистывая пухлыми губами, с думой в глазах, оставив лёгкий запах французского парфюма. Он открыл дверь огромного джипа, сияющего чёрным бриллиантом, и его полный стриженый затылок скрылся в кожаном нутре джипа. Следом исчезли брючина и лакированный ботинок. Джип величественно тронулся – оказалось, он заслонял пешеходную дорожку. Какая-то молоденькая мамочка, барахтавшаяся с коляской в рытвине на газоне, в отчаянных попытках объехать джип, обрадованно покатила коляску в освободившийся проход.
- Послал боженька соседа, - сплюнул Николай, оскалив мелкие кошачьи зубы и недобро глядя джипу вслед. – Ни разу, сучонок, не поздоровался – за все полгода... Ещё раз попробует не ответить – харю разобью, - в жёлтых глазах Николая вспыхнуло и погасло тигриное бешенство. - Обрати внимание, Андрей. Мелкая шишечка в каком-то комитете при мэрии, ему даже водитель не полагается. А машинка - за шестьдесят тысяч долларов. И квартирку тут прикупил за двести тысяч долларов... А ещё, говорят, коттеджик строит, именьице на несколько гектар. Куда уж тут секретарям обкома с их задрипанными чёрными "волгами"... Р-ряха на ширине бёдер, по-ме-щи-чек новоявленный...
Андрей машинально посмотрел туда, куда уплыл сияющий джип.
- Сколько-сколько?! – спохватился он.
Николай повторил.
Андрей тихо присвистнул:
- Обычная квартира – в обычном панельном доме?..
- Это он ещё недорого купил...
- Двести тысяч долларов... - Андрей озадаченно покачал головой. – Рехнуться... А почему ты так любишь называть цены в долларах? – вдруг спросил он.
- Привычка... – пожал плечами Николай.
Он уже закрывал "форестер", как тихо подкатила патрульная машина. Николай спокойно, деловито захлопнул дверцу – всем видом демонстрируя, что он - не их клиент. Обычный жилец дома возле своей машины, совсем не подозрительный...
Патрульных "эцилоппов" он очень не любил. Пару раз был ими обчищен, а один раз его даже отправили в вытрезвитель, задержав возле самого дома. Николай тогда выпил всего две бутылки пива – обычный пятничный послеработный расслабон, просто смешно для его комплекции. Но это не имело значения: от него "пахло спиртным", и он попал под план по сбору пьяных... В вытрезвителе, на безукоризненно вежливую просьбу Николая отпустить его, совершенно нормального и адекватного, в связи с явным недоразумением – внезапно набросились вчетвером, придушили дубинкой, и оставили голого до утра в холодной бетонной камере. Стоит ли упоминать, что наутро ему вернули пустой кошелёк, без трёх тысяч, которые были там до задержания... "Был доставлен в бессознательном состоянии, в тяжёлой степени опьянения. Денег при себе не имел".
Поэтому Николай, умом понимая, что не все менты сволочи, что всё-таки худо-бедно они ограждают общество от криминала, и даже, говорят, гибнут под бандитскими пулями - тем не менее, старательно держался подальше, и твёрдо усвоил: при встрече вести себя как со стаей собак - не показывать страха и не делать резких движений...
Вдруг он обмер: у Андрея ведь не было документов! По спине его побежал нехороший липкий холодок...
"Езжайте мимо... езжайте мимо... ничего подозрительного..." - отчаянно заговаривал патруль Николай.
Но патруль мимо не проехал, а остановился. Недвусмысленно рядом с ними.
По их душу.
Из машины грузно полезли три хмурых сержанта в чёрных бронежилетах, гремя "суками", обступили, и потребовали предъявить документы. Раньше таким тоном требовали двадцать копеек...
- Это мой друг, из Новгорода, - как можно спокойнее сказал Николай, протягивая свои права и показывая на Андрея.
- Разберёмся, - ледяным тоном ответил старший наряда. Один сержант, присев на корточки, стал ощупывать швы на брюках Николая. Другой сержант занялся Андреем. Старший лениво стоял в сторонке, страхуя.
- Это что?! – грозно спросил первый сержант. Он сунул руку Николаю в карман джинсов, повозился там, и достал свёрнутый комочком фантик от жевательной резинки. Ощущение было омерзительное, как в детстве, когда гопники выворачивали карманы. Только вот драться сейчас никак нельзя было... Сержант, тем временем, развернул фольгу. В глазах его мелькнуло разочарование – наркотиков там не оказалось.
- Придётся проехать с нами, - хмуро сказал старший Андрею. Его тут же взяли под руки и усадили в машину.
- Мужики, - тихонько обратился Николай к старшему, дружелюбно показав ладони, - давайте как-нибудь решим этот вопрос... Ну, на стройке у меня парень работает...
- Разберёмся, - безжалостно повторил старший, - у меня ориентировка. - Он сел рядом с водителем и взялся за хрипящую рацию. Андрея было еле видно сквозь блики стекла: он сидел на заднем сидении, худой и маленький, стиснутый с боков сержантскими бронежилетами.
- "ЛИПИЦЫ", Я – "СУЗДАЛЬ-ДВА", ЗАДЕРЖАН ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ...
- ВАС ПОНЯЛ, "СУЗДАЛЬ-ДВА".
Патрульная машина укатила, оставив Николая в бессильном одиночестве.
"Подозреваемый?! Ориентировка?!"
Николай выматерился – злобно и незамысловато - и в ярости пнул колесо "форестера". "Форестер" жалобно взвыл сигнализацией.
И телефон – молчит... Как выпить – так нельзя; а как в ментуру – так пожалуйста?! С-суки...
7.
Дежурный – тощий старлей с ничего не выражающими глазами - покосился в открытую дверь и быстро показал два пальца, белых и чистеньких. Николай достал две тысячи, тихонько сунул дежурному. Тот, всё косясь на дверь, неуловимым бесшумным движением взял, и пошёл к обезьяннику греметь ключами. Через минуту он вывел бледного Андрея.
- Всего доброго, - зверски оскалился Николай дежурному, в светском полупоклоне.
Андрей отрешённо молчал – и в райотделе, и по пути до машины.
- Ну что - в милицию замели, дело шьют? – Николай нагнулся к севшему в "форестер" Андрею, глаза его горели довольным жёлтым пламенем.
Но Андрей не улыбнулся.
- Нет такого народа, которого нельзя посадить в Бастилию, - неунывающе заметил Николай, садясь за руль. – Придётся тебя пивом отпаивать.
- Спасибо, Николай, - Андрей смотрел перед собой, – за заботу. В милиции меня проверили по базе – я назвал свой грозненский адрес. Меня и вправду больше нет. И моей Октябрьской площади – тоже больше нет...
Повисло тяжкое молчание. Николаю очень хотелось как-то заговорить зубы Андрею, но по-настоящему подходящих слов не находилось. Он стал импровизировать, в надежде что кривая вывезет.
- Ты пропал без вести. С семьёй, - рассудительно начал он. – Это может означать, что тебя там просто нет. Ты учёл будущее и смылся...
Мысль Николаю понравилась, он хотел её развить – но Андрей внимательно взглянул на него, и печально улыбнулся:
- Ты-то сам в это веришь?..
Николай разозлился. Он хотел демонстративно взорваться, наорать на Андрея, обозвать соплежуем - потому что нет ничего проще, чем уехать из Чечни, и нечего сопли тут разводить - но у него вдруг схватило сердце. Впервые в жизни. До того он и не знал о его существовании – и вдруг сердце подпрыгнуло, опало, перестало биться, провалилось куда-то в бездну, и брызнула тупая боль. В глазах потемнело. И навалилось на Николая жуткое предчувствие – что всё бесполезно, скоро всё это лишится всякого смысла... Что случится с ним какая-то страшная беда, настолько страшная - что судьба решила с ним напоследок поиграть, устроив провалы во времени и прочие чудеса, невозможные в нормальном мире. Всё равно он уже никому не расскажет...
Николай машинально прижал ладонь к сердцу. Боль тут же исчезла, как заноза выскочила, сердце опять забилось. А предчувствие – осталось. Николай растерянно посмотрел на ладонь. Вот она – широкая, живая, и, как говорят, нежная и ласковая – но он почему-то смотрит на неё, как на неживую, как на омертвевший кусок дерева...
"Пива... Надо выпить пива. Бессмысленное лекарство, бесполезное, как заряженная Чумаком вода - но ведь ничего другого нет..."
- Ты взятку дал? – неприязненно спросил Андрей.
- Коррупция... – Николай тихонько покашлял, потрогал грудь, и вставил ключ зажигания. - Рыба гниёт с головы. В Москве – бОльшая часть денег страны. Немерено нефтедолларов. А жена московского мэра – самая богатая баба в России. Угадай с трёх раз, чьи это деньги на самом деле, и с помощью какого ресурса они собраны? Тут подрядик, там заказик... Да и соседика моего ты видел.
...В ларьке они долго ждали, пока маленькая старушка перед ними, ахая, разбиралась с продавщицей. Андрей стоял, нахохлившись, и рассеянно слушал. Николай украдкой потрогал грудь – но сердце снова было в полном порядке.
- Опять подорожало? – наконец, поняла глуховатая старушка. Она обречённо вернула продавщице пакет молока, и убрала деньги в потёртый кошелёчек. Забрав пшено и половинку хлеба, старушка печально зашаркала к выходу - крошечная, морщинистая.
Андрей вопросительно посмотрел на Николая. Тот терпеливо стоял. Наверное, он привык к зрелищу старушек, неспособных купить пакет молока...
- Всех не пережалеешь, - пожал он плечами, и отвёл глаза.
...Старушка хитрила и изворачивалась, убеждённо отнекиваясь и уверяя, что ей ничего не нужно. Николаю пришлось попросту засунуть пакет молока в её кошёлку, пока Андрей осторожно держал тоненькие морщинистые руки. А вот тысячерублёвку гордая старушка с силой запихнула Николаю в карман – неожиданно твёрдыми пальцами, зыркнув больными выцветшими глазами так, что стало понятно, что это Человек - хоть и немощный, но которого нельзя оскорблять милостыней – и поспешно заковыляла во двор.
Потом они пили пиво во дворе – в глубине, за кустами, чтобы опять не нарваться на патруль. Николай пару раз куснул кончик ногтя, в задумчивости, и сплюнул. Он потихоньку наливался злостью, глядя на чёрный джип, который снова наглухо запирал дорожку, ведущую с детской площадки. В голове его, между тем, мало-помалу зрел план спасения Андрея.
Ведь Андрея же можно спасти!
- Что-что? – переспросил Николай рассеянно.
- Я говорю, как же всё так получилось? – глаза Андрея снова были как у святого на фреске, неподвижные, страдальческие и широко раскрытые.
- Как, как... – Николай дёрнул щекой. - Слишком многие вообразили о себе слишком много. Вообразили, что заслуживают много большего – и недополучают это из-за кого-то. Что кто-то лишний мешает им жить богато, что кто-то виноват, что кто-то им теперь должен. Что будут им золотые горы - стоит побыстрее отречься от родства и от прошлого, и отдаться богатым хозяевам. Ждут, что в награду обрушится на них дождь долларов и европейских благ... Психология фарцовщиков, восторжествовавшая на государственном уровне. Жадность прикусила людей.
- Кругом - фальшивое дерьмо и жадность... В магазинах фальшивое дерьмо, в телевизоре, в книгах, в людях... И доллары, доллары, доллары... Слушай, может быть, вас просто купили за фальшивые доллары?
8.
Для осуществления плана Николаю требовалась одна вещь, которую надо было забрать из квартиры. Вернее, две вещи... На это понадобилось пятнадцать минут.
Выходя из квартиры на площадку, они нос к носу столкнулись с начальственным соседом. Тот, равнодушно скользнув по ним взглядом, надменным и ничего не выражающим, направился к лестнице.
- Здравствуйте! – Николай преградил соседу дорогу.
- Добрый день, - сквозь зубы, неохотно выдавил из себя тот. Он недовольно смотрел мимо Николая. – Пройти - можно?
- Только один вопрос, – кротко улыбнулся Николай. - Ты зачем на нас ментов натравил, соседушко?
- Свали с дороги, - глухо, стиснув зубы, прошипел сосед. Он посерел от злости.
- С соседями здороваться нужно, а не ментов на них насылать, - наставительно продолжал Николай, солнечно улыбаясь. - Это раз. И не надо загораживать своей колымагой пешеходную дорожку. Это два. Об окружающих тебя людях надо думать, ясно?
Глаза соседа так и буравили стену рядом с плечом Николая, как два сверла на низких оборотах. Ни дать, ни взять – благородный граф, не удостаивающий хамьё вниманием.
- Молодой человек, - наконец, когда пауза затянулась, прошипел он ещё тише, – сейчас ты быстро, - (он одним непечатным словом объяснил, что именно - быстро), - и больше не попадаешься мне на глаза. Иначе огребёшь неприятностей по полной. Понял?
Николай изумлённо рассмеялся и несколько раз пожал плечами.
- Да что ты мне сделаешь, пупсик? – глаза его сияли как два янтаря. – Ты, смотрю, окончательно охренел от вседозволенности...
- На нары захотел? – сосед говорил совсем тихо, на грани слышимости, заставляя прислушиваться - очень зловеще. – Это мы тебе легко устроим. Ты ещё не знаешь, что такое государство...
- Вот что, государев человечек. Я тебе как представитель гражданского общества скажу, - недобро ухмыльнулся Николай. – Ещё раз увижу, что загораживаешь пешеходную дорожку – ноги вырву. – Он немного подался на соседа, но тот оставался недвижимым. – А грозить мне не надо. Менты твои далеко – а я здесь, рядом, и всегда тебя найду. Ясно?
- Всё. Ты меня достал... - ещё больше стиснул зубы сосед – так, что, казалось, от челюстей сейчас пойдёт дым - и полез за телефоном.
Николай расстроенно вздохнул и коротко дёрнул плечом. Послышался глухой резкий звук, как будто лопнул канат. Сосед, выпрямившись, как палка, тяжело рухнул на бетонный пол, звучно ахнувшись с размаху затылком – и там, где только что было его серое круглое лицо, мелькнули в падении лакированные туфли...
- Гадёныш!!! – Николай, уже с бешеным лицом, в следующее мгновение тряс соседа, нависая над ним и схватив за трещащую рубашку. – Я тебе такой административный ресурс устрою – совсем говорить разучишься! Понял?!
Голова соседа моталась, рубашка на безволосой груди расползлась, и бессмысленно смотрели на Андрея широко распахнутые голубые глаза. Тускло блеснул увесистый золотой крестик на толстой цепочке - благочестивая дань, жертвоприношение Великому Бессребренику...
- Ты меня понял?!!
Андрей с ужасом смотрел на тюк тряпья в лакированных туфлях, не подающий признаков жизни.
-...Ва... – вечность спустя, еле слышно простонал сосед, всё так же бессмысленно глядя на Андрея. Изо рта у него выступила кровь.
- Ты больше не будешь парковать свой катафалк напротив дорожки на детскую площадку?!
- ...Эт...
- Вот и умница! – Николай злобно потащил соседа вниз по лестнице, к мусоропроводу. Волочащиеся лакированные туфли вяло шевелились и звучно пересчитывали ступени.
...В машине Николай, злобно причмокивая "антиполицаем", сунул Андрею папку.
- Изучай!
- У тебя теперь будут неприятности из-за этого чинуши...
- Да насрать. Изучай и запоминай!
В папке оказалась стопка листов, похожих на ксерокопии – видимо, отпечатанных на чудо-принтере Николая. Андрей углубился в чтение. Портреты, краткие досье. Какой-то генерал со взглядом Пиночета, с такими же мерзавскими усиками. Другие лица, дикие и бородатые... Дудаев Джохар... Яндарбиев Зелимхан... Басаев Шамиль... Радуев Салман... Хроника событий, фотографии бурлящих митингов, отрубленные головы, расстрелы... Страшно – до неверия - было представить, что это случится...
Николай, тем временем, матерясь, минут десять объезжал пробку – уже по выходным тут пробка! - потом рулил по каким-то промышленным закоулкам. Вокруг тянулись унылые бетонные заборы. Доехав до места, он снова с досадой ругнулся: дорогу, на которую надо было свернуть, загораживал кордон из двух гаишных "пятнашек". Толстомордые гаишники безразлично скучали рядом. Возле кордона уже собрались какие-то машины, и энергично размахивал руками перед невозмутимыми гаишниками некий сын гор. Сына гор не пускали. Дальше, очевидно, можно было только пешком...
- Да чтоб вас... Как это самое – так разуваться... - Николай, криво ухмыльнувшись, развернулся, и углубился в лабиринт проездов промзоны. Пару раз он переговаривался через опущенное стекло с охранниками, очевидно, его знакомыми, и те поднимали шлагбаумы, пропуская "форестер". По радио диктор, загадочным голосом сообщив о многообещающих результатах встречи Большой Восьмёрки, понёс стандартную бодрую белиберду на птичьем языке - про "инвестиционные потенциалы" и "региональные проекты".
- Здесь... Вот так будет лучше.
Впереди виднелись широко распахнутые стальные ворота. За воротами стоял ангар, похожий на громадного серебристого червя с разинутой квадратной пастью. Стройматериалы аккуратными штабелями. И - никого... За густыми кустами и грунтовкой, размытой до состояния танкодрома, шумела автодорога. Где-то там стояли гаишные машины – но ушлый Николай их обставил.
- Тебе – туда, в этот ангар, – Николай заглушил мотор. – У нас ещё двадцать минут. Я дурачить тебя, тешить сладким самообманом больше не буду. Ты видел материалы - и теперь точно знаешь, чем это кончится. Впереди у тебя - смерть и ужас. Иллюзий ты теперь не испытываешь. Решать – только тебе.
Андрей сидел, поникнув. На листы на коленях он уже не смотрел.
- Поэтому я предлагаю очень простую вещь. Посмотри на меня!
Андрей поднял тоскливое бескровное лицо, и Николай, приблизив свои полыхающие неугомонным янтарным огнём глазища, раздельно и убедительно произнёс:
- Всё. Будет. Хорошо. Сейчас мы тихо уезжаем – и ты остаёшься здесь, в нашем времени. Живой, понял? Будем пить пиво, жрать водку, смотреть хорошие фильмы. Стругацких своих почитаешь... Жизнь продолжается!
Андрей тяжело вздохнул.
- Не надо, Николай. Нельзя. Они – найдут...
- А я тебя так спрячу, что ни одна сволочь не найдёт! Понимаешь? Они просто не будут знать, где искать!
- От них - не спрячешься... Неужели ты не понял? Они неумолимы, как исторические законы. Да я и не хочу жить в таком будущем... Понимаешь? Не хочу... – Андрей посмотрел Николаю в глаза, и твёрдо добавил: - Я должен быть на своём месте.
- Хорошо... Это - слова бойца. Уважаю... – Николай вытащил из-за спины, из-за брючного ремня, "макаров". – Держи.
Андрей машинально взял тяжёлый потёртый пистолет. Тот был тёплым, и удобно лёг в ладонь.
- Зачем?!
- Пригодится. Тогда слушай внимательно. Найди генерала Дудаева – как хочешь, найди – и застрели. Застрели как бешеную собаку, без всяких сожалений. И любого из этого списка – чем больше, тем лучше - тысячи жизней спасёшь. Горбатого и ЕБНа не предлагаю – их тебе не достать... Не решишься стрелять этих тварей – никто тебя не осудит. Их всё равно убьют потом другие люди – правда, слишком поздно. Но в любом случае – волына пригодится.
Далее. Главное – ты сам уходи. Пытаться предотвратить, обращаться к чиновникам, военным и комитетчикам – можешь даже не пробовать; тебе никто не поверит и сочтут психом – а когда поверят, будет поздно. Да и слишком много прикушенных. Комитетчикам особенно не верь – они люди подневольные и дисциплинированные, только всё испортишь. Вообще больше в государство не верь, у него впереди тяжёлые времена - рассчитывай только на себя. Государство же тебя сдаст.
Запомни: не верь никому; не верь, что как-нибудь всё обойдётся. Человек склонен к самоуспокоению – не забывай об этом.