Вдали виднелся лес, в нем – широкая просека. Если татары в этом месте захотят ударить, сначала через просеку им проехать надо, потом построиться развернутым фронтом для атаки. На это не менее получаса, а то и поболе уйдет. Для нас – выигрыш во времени. Надо дозорных сюда поставить, пусть поглядывают.
Я спустился вниз, переехал через реку и отдал распоряжение выставить дозор на вершине холма.
Нашел в расположении лагеря молодого боярского сына Евлампия.
– Назначаю тебя помощником воеводы – будешь отвечать за лагерь и обоз. Выставь охранение стана и готовь ему смены. Если же основные силы полка примут бой за рекой – будь готов принять отвод конницы и пешцев.
Предусмотреть "отвод", то есть организованно собираться и отступить, было важно, чтобы сберечь ратников. А наличие за спиной надлежащим образом устроенного "обоза" благоприятно влияло на моральное состояние конницы перед боем.
Я выделил Евлампию пеших воинов и конных ратников – для связи со мной.
Воинский стан жил своей жизнью – тесали колья, чистили и точили оружие, драили песком и смазывали конопляным маслом кольчуги – так, что они сверкали, словно серебряные. Несколько человек кашеварили у костров. Почти привычная жизнь ратника в походе, но чувствовалось во всем напряжение. Всех тяготила неизвестность. Для воина держать оружие в руках – не обязанность, а почетный долг. Только судьба, жребий решит – кому пасть на поле брани, кому быть раненым, кому стать калекой безруким или безногим, а кто цел останется, пройдя самое пекло сечи.
Меня беспокоил мой полк – все-таки государь облек высоким доверием в первый раз, и не хотелось ударить в грязь лицом. А пуще того – и побить крымчаков хотелось, и людей своих сохранить. Хоть и велика Русь, а со всех сторон окружена соседями злобными, желающими оторвать земли кусок или пограбить, в полон взять, причем угоняли самых молодых – будущее страны.
Далеко за полдень вернулись подводы, тяжело груженные проволокой.
– Всю проволоку на торгу скупили, боярин-воевода! И даже в сельских кузницах по дороге докупали, – похвастался десятник, – денег едва хватило.
– Показывай!
Десятник провел меня к подводам. На каждой лежали мотки проволоки.
– Слышь, боярин, на торгу да в мастерских удивляются – зачем, мол, проволока ратникам понадобилась. Да я не сказывал – понимаю, что тайна сие, татары случаем прознать могут.
Я объявил для конников общий сбор.
Все отправились за реку – в лощину, туда же погнали и подводы с проволокой.
Перво-наперво – разметить надо было, где натягивать проволоку.
Мы с боярами встали в центре лощины. Я хотел выслушать их суждения. Большинство сходилось во мнении, что ряды проволочные надо делать в центре, поперек лощины.
Мы посудили, порядили, но в итоге все пришли к одному – ставить их надо ближе к нашим позициям, но не далее чем шагов на сто пятьдесят от наших конников. Пусть конная лава успеет набрать скорость под уклон и сойти в лощину, – тем сильнее окажется завал. Коли заграждения вынести далеко, крымчаки успеют вскочить на уцелевших коней. Ход, конечно, потеряют, но оправиться время будет. А если поближе к нашей коннице – только начнется свалка, мы тут как тут.
– Эх, хорошо бы сулиц побольше – подскакали, метнули. Если каждый конник хоть по одной сулице метнет, татарская конница заметно поредеет, – заметил Денисий.
– А что, предложение дельное. Сколько их у нас в обозе?
– Да десятка три, не более.
– Плохо.
Сулица – короткое легкое копьецо длиной от метра до полутора, предназначенное для метания по боевым порядкам противника. Весит оно немного, древко можно в лесу срубить, а вот где железный наконечник взять?
Я повернулся к Денисию.
– Пока мы с проволокой возиться будем, отправь свой десяток по кузницам сельским да в Коломну. Хоть сколько-то да привезут железных наконечников. Сейчас каждая сулица потребна.
Я снова расстегнул кошель и отсыпал Денисию денег.
Денисий ускакал.
Я же с боярами поехал вдоль лощины и каждому из них показал, где его воины должны ставить проволочный ряд. По моему мнению, ряды проволоки должны отстоять друг от друга не более метра-полутора. Если кто и сможет проскочить над одним рядом, обязательно наткнется на следующий.
Работа закипела. Колья забивали обухом топора, кои были у каждого воина. А уж топором почти каждый русский мужик владел, как ложкой.
Стоп! Я подозвал бояр и показал им, что здесь непорядок – колья вбиты слишком близко к холмам. Надо между рядами проволоки и холмами оставить свободное место, метров по пятьдесят, причем – с обеих сторон. Случись нашей коннице в обхват идти, для окружения – должен быть свободный безопасный проход для маневра.
Колья перенесли, затем стали натягивать проволоку. Высоко натянуть – видна будет, низко – конские копыта над ней пройдут и ее не зацепят. Кстати, надо учесть – с какой стороны солнце лощину освещает? Вроде мелочь, а блеснет проволока на солнце, и – пиши пропало. Фу, с утра солнце слева от лощины, после полудня – справа. Это хорошо, солнечные лучи вдоль проволоки идти будут.
До вечера всю проволоку натянули. Я прошел вдоль проволочных рядов и остался доволен увиденным.
– Воины! Осмотрите сами и запомните, где преграда. Коли случится в обход идти – у холмов место свободное, проходы оставлены. В лоб не рискуйте – кони ноги сломают, а вы шеи свернете!
Ратники засмеялись.
– Коли мы сами делали, боярин, так ужель забудем? Нешто поможет? Во скольких походах были, этакой хитрости не видывали.
– Боярин-воевода, а после сечи железо-то снять можно?
– Живы останетесь – можно. А лучше железо с убитых вами крымчаков снять. Богаче трофей будет.
Ратники засмеялись снова.
Хорошо, когда руки да головы совместной работой заняты, дух это поднимает. Тем более когда рядовые ратники видят, что бояре не вино хлещут, а о деле пекутся. Хуже всего, когда люди бездельем маются – мысли дурные да черные в голову лезут.
Денисий со своим десятком вернулся уже затемно. Они привезли с полсотни готовых сулиц да столько же наконечников. Я распорядился сразу раздать конным доставленные сулицы, а к наконечникам с утра древки делать.
Ко мне подошел Федька-заноза.
– Боярин, ты бы поел. Как утром кулеша отведал, так весь день в седле и провел.
А ведь и верно. За заботами и о еде забыл.
Я подошел к своему десятку. Все сидели у костра и бодро стучали ложками, уплетая кашу из общего котла. Мне отложили в отдельную миску. Приятно – не забыли обо мне.
Рядом с воинами, ничем от них не отличаясь, сидел сын Василий. Надо бы ему внимания побольше уделить, да времени на это за заботами не остается. После прочтения Книги судеб я как-то не беспокоился о своей и его жизни. Ведь писано же было – наследником и княжичем станет. О! До меня только сейчас дошло! Ведь ноне я боярин, а если сын будет княжичем, то, стало быть – и я князем! Писано же было – княжичем! Сыном князя, надо понимать! Хо, повоюем еще!
Я дал указания сотникам выставить боевое охранение и, пожелав всем спокойной ночи, улегся на попону рядом со своим десятком. Долго не мог уснуть, мысленно перебирал варианты боя – все ли предусмотрел, не упустил ли чего? Ведь если ошибся где-то, не предусмотрел чего-либо – те воины, что спят сейчас рядом со мной в воинском стане, жизнями своими за это заплатят. Да и, честно говоря, не хотелось осрамиться с доверенным мне полком в первом же бою. Потом – через года даже, при упоминании фамилии Михайлова все будут спрашивать:
– Это какой Михайлов? Не тот ли, что полк бесславно положил?
Нет, такой славы мне не надобно! С тем я и уснул.
После завтрака конники принялись рубить деревца с прямыми стволами для сулиц, а я повел пешцев на холмы. Разделил их надвое и назначил бояр командирами каждой половины.
– Займите холмы и укройтесь, чтобы вас не было видно из лощины, – дал я указания старшим.
Ратники разбрелись по холмам. Какое там – "укройтесь"! Никто даже за куст спрятаться не смог. Торчали, как три тополя на Плющихе из известного фильма.
Я сделал боярам внушение, и через полчаса картина изменилась. Кто-то за кустики прилег, кто-то нарвал травы и зацепил ее за кольчуги, кто-то – воткнул в шлемы. Уже лучше. С первого взгляда, мельком, не сразу и поймешь – есть ли на склонах ратники и сколько их. Это мне и надобно.
Я собрал ратников в лощине.
– Перед боем постарайтесь укрыться еще лучше, чем сегодня. Чем позже татары вас заметят, тем больше шансов, что они попадут в ловушку, и вы тогда уцелеете.
– Это почему же?
– Стрелы метать не будут, ужель не понятно? Стрелами в цель попадать они мастера. А уж когда татары падать начнут, попав на проволоку, тут вы сигнала дождитесь – и вперед. Татарин страшен, когда он на лошади, да еще когда их много. А как с коня упал – бей его саблей, коли копьем. Убил своего врага – помоги товарищу рядом. Одолеем ворога, я уверен! С такими-то молодцами – да струсить? Не бывать этому! А сейчас есть – и отдыхать.
Я добивался от воинов, чтобы они внимательно следили и понимали в пылу сражения мои сигналы – "ясаки" – звуком трубы, знаменем.
Вечер прошел спокойно. У костров раздавались шутки, смех. Надо поддерживать у ратников боевой дух – унылый и удрученный воин уже проиграл.
А утром примчался посыльный.
– Татары недалеко – в одном дневном переходе. Князь приказал дозоры усилить. Сколько идет их – неведомо, но пыли много: сколько глаз хватает, везде пыль.
Гонец ускакал.
Много пыли – много воинов. Устоять бы. По спине пробежал холодок.
Я собрал бояр, сообщил новости. Огорчились бояре – ведь каждый в душе лелеял надежду, что пронесет – повернут крымчаки на Литву, как уже не раз бывало. Но не пронесло. По нашей земле идут крымчаки, и, знать, не одно селение уже сожжено и малочисленные городки разорены.
– Высылаю конный дозор, пусть уйдут верст на десять, упредят. А в дозор пойдешь ты со своими ратниками, – я показал рукой на молодого боярина, что первым высказывался на совете.
– Так у меня всего трое конных!
– Я тебя не с ордой воевать посылаю! Гляди в оба, не спи. Верный признак татарской конницы – пыль столбом на горизонте. Как увидишь – приближаются татары, так сразу сюда с докладом и скачи.
– Понял, воевода, исполняю!
– Остальным надеть брони, у кого есть, и коней с пастбища привести – пусть рядом будут. Пока стоять у реки, но не переходить.
Все разбежались по своим десяткам.
В ожидании дальнейшего развития событий мы простояли полдня, а в полдень примчались дозорные.
– Самих татар не видели, но пыли много, а землю послушали – аж дрожит, знать – немалая рать идет.
– Далеко ли?
– Верст десять, да похоже – не на нас идут – вправо уходят.
Я приказал всем вернуться к месту отдыха, оставив лишь дозорных.
Татары сперва, как у них заведено, вышлют разведку – с полсотни всадников. Те выведают расположение наших войск, стрелы покидают и – галопом назад. А уж остальных надо с утра ждать, кони за ночь отдохнут после большого перехода. Вот и мне не стоит людей в напряжении держать. Как появятся их передовые дозоры, так жди вскорости и основные силы. А пока – отдыхать.
Я поел со своим десятком и, несмотря на день, поспал.
Ночь тоже прошла без происшествий.
Утром я снова выслал дозор, определив в него десяток Денисия. Он воин опытный, не в одной сече был – не проглядит врага.
И только мы позавтракали, как прискакал воин из его десятка.
– Татары!
Мы всполошились. Я объявил сбор, все помчались к коням, стали подтягивать подпругу. Несмотря на то, что мы ждали этого известия, но прозвучало оно неожиданно.
– Где татары, сколько их?
– С полсотни, боярин велел передать, не иначе – передовой дозор.
– Сам-то боярин где?
– Татары стрелы метать стали, он их – в сабли, и отогнал маленько.
– Скачи назад, передай – пусть не увлекается, а то не заметит, как в ловушку попадет: татары – народ коварный.
Посыльный умчался.
Я оглядел уже готовых воинов. Пешцы собрались быстро, конники седлали лошадей из пригнанного табуна.
– Все готовы? Каждый – на свое место. Выступаем! Евлампий, следи за сигналами моими и будь готов принять отвод! Знаменная группа – за мной!
Через пять минут конники пересекли вброд неглубокую речушку и растянулись фронтом поперек лощины.
Через полчаса пешие заняли места на склонах холмов.
Вскоре у места слияния двух холмов, в верхней части лощины, появились всадники.
– Наши, дозор возвращается! – разглядел кто-то.
Всадники гнали лошадей быстро, несколько минут – и Денисий уже докладывал:
– Татары близко – версты три! Тысяча!
– Как вы посчитать успели? – изумился я.
– А чего их считать? Там впереди мурза ихний – доспехи начищены, блестят. Рядом с ним воин бунчук зеленый несет.
– И что?
– Бунчук-то один, стало быть, всадников – тысяча.
М-да, немного опростоволосился я, подзабыл про бунчуки у крымских татар.
– Мыслю – в бой сразу ринутся, заводных коней при них нету.
Это уже серьезно. Татары в походе запасных, или, проще говоря – заводных коней в поводу за собой ведут. Прямо на ходу пересаживаются, не сбавляя темпа. А когда в сечу идут – заводных в отдельный табун собирают.
Ценные сведения Денисий доложил.
– За зоркость твою и сведения ценные благодарю!
Я еще раз окинул взором конницу. Пешцы засели на склонах холмов и замаскировались. Всадники стояли поперек лощины в ста метрах от реки плотным строем. Маловато нас против тысячи опытных вояк, маловато. В душе шевельнулся страх. Не за себя, нет – за полк. Удастся ли удержать врага, а если и удастся, то какой кровью?
Наверху лощины показались первые татарские всадники. Они постояли и исчезли. А немного погодя вся седловина между холмами почернела – ее заполнили татары. Было их много, слишком много.
Впереди на скакуне гарцевал мурза. На его груди уже можно было разглядеть доспехи, из-под которых видны полы расшитого халата. В руке сабелька поблескивает.
Вот мурза оценил обстановку, счел, видимо, что мы не представляем серьезной угрозы, взмахнул саблей и что-то прокричал. Татарская конница перестроилась для атаки и стала медленно разгоняться, ускоряясь вниз по склону лощины. От топота множества копыт дрожала земля.
В животе стало пусто, как бывало у меня перед сечей. Мои всадники стояли неподвижно, глядя на приближающегося врага, и ждали моего сигнала. Вот уже различимы лица, раскрытые в крике рты.
– А… а… а… – накатывался татарский боевой клич "Алла!".
Бояре стали переглядываться. Неуж татары благополучно миновали наши проволочные заграждения?
Ан нет! Милостив русский бог!
Первая шеренга всадников как будто споткнулась – падали, переворачиваясь через голову, кони, своими тушами ломая кости всадникам. Задние налетали на упавших и падали сами. Над полем брани стоял крик раненых и покалеченных, конское ржание. Пора!
Я взмахнул саблей, привстав на стременах:
– Трубач! Сигнал к атаке!! С богом! Вперед!
Всадники хлестнули коней, и мы начали разбег. За полсотни метров до проволоки я показал саблей вправо и влево, и всадники разделились, устремившись к проходам. Через мгновение первые бойцы уже метали во врага сулицы.
Ответные действия русских были очень неожиданны для татар. Вначале их таранный удар был смят нашим проволочным заграждением, потом внесли свою лепту сулицы, лишив жизни многих врагов – почти каждая сулица нашла цель.
Татары сбились в плотную массу, не понимая, что произошло впереди. Они увидели наших ратников, обходящих их с обеих сторон.
Теперь закипела сеча на саблях. Звон стоял, как в кузнице. Только к звону этому добавились крики, стоны, ржание. Дрались даже лошади – кусали за ноги всадников, вставали на дыбы, били передними копытами низкорослых, мохнатых и, в общем, неказистых, но выносливых татарских лошадей.
Я оглянулся. За мной развевалась священная хоругвь, вдохновляя воинов на смертный бой с погаными, умножая силы. Знаменщики следили за моими сигналами, готовые в любой момент подхватить знамя, если кто-нибудь из них будет ранен или убит.
Пора и пешцев в бой вводить: татары немного пришли в себя и пытались пробиться вперед, к речке – через раненых и трупы своих же воинов.
Я привстал на стременах и заорал. Крик ли это был, звериный рык, рев? От оглушительного, парализующего звука присели на задние ноги кони – и татарские, и наши, запрядали ушами. Бой на мгновение остановился, все пытались понять – что это такое? Однако со склонов холмов поднялись и бегом вниз ринулись пешцы. Было их много, они с ходу били остолбеневших крымчаков копьями и рубили боевыми топорами.
Теперь бой кипел по всей лощине. Эх, были бы еще силы – с тылу бы теперь ударить татар. Да нечем!
Из дерущейся массы донесся звук пистолетного выстрела, затем – еще один! Мать твою! Да ведь пистолеты были только у моей десятки да у нескольких бояр.
Я ринулся на звук выстрелов. Там ведь Василий, сын мой, должен быть!
Навстречу мне из сечи вынесся татарин с перекошенным лицом и саблей в поднятой руке. Я выхватил из-за пояса пистолет и с пяти шагов успел выстрелить ему в лицо. Он упал, а я сунул пистолет за пояс и выхватил саблю.
Вот кто-то яростно рубится спиной ко мне. А халат-то то на нем – татарский, и шлем не наш. Не раздумывая, я рубанул его поперек спины.
Рядом на молодого ратника наседали двое татар, и мне было ясно, что долго он не продержится. Ближайшего ко мне татарина я ударил сбоку – прямо в подмышку, достав до сердца. Фонтаном ударила кровь, рукоять сабли стала липкой, скользкой. Второго кончиком сабли в лицо успел достать молодой ратник.
Да где же мой десяток? По-моему – вон там, впереди. Только попробуй пробейся к нему, когда все вперемешку – и русские, и татары.
Я пробивался вперед, когда на меня накинулись сразу трое крымчаков. От злости или гнева я, не владея собой, выбросил вперед левую руку, и в татар полетел клубок огня. Вспыхнули сразу все – и кони, и люди. Жуткий вой и лошадиное ржание на миг перекрыли звуки боя. От горящей троицы все бросились врассыпную – никто не понял, от чего они загорелись, а все непонятное пугает.
Вот и мой десяток. Почти все целы – некоторые в крови, но не понять – сами ранены или чужая кровь на них. И Василий цел – саблей орудует.
Я врубился в сечу, нанося удары направо и налево и постепенно приближаясь к сыну. За мной следовали знаменщики в плотном окружении конных воинов.
Рядом с моим сыном – чуть позади его, прикрывая ему спину, яростно работал саблей Федька-заноза.
С земли кинулся на меня с ножом татарин. Лошадь свою он уже где-то потерял в сече. Я успел выставить саблю вперед, и крымчак сам наткнулся на нее.
Оглядеть бы сейчас поле боя, да как выбраться из сечи? По большому счету, управлять боем я уже никак не мог. Бой разбился на схватки отдельных людей или групп. Со всех сторон – лязг железа, стоны, крики, ржание и – страшный мат.
Я подскакал к Василию и помог ему: зайдя справа, после короткого поединка отрубил крымчаку руку, а потом и добил его.