– Чего это ты, боярин, так наедаешься, как будто после поста?
– Домой выезжаем, Федор.
– Когда?
– А вот доем…
– Что-то уж больно поспешно.
– Никак понравилось в Москве?
– Все лучше, чем в Вологде. Там каждый переулок знаешь, и тебя каждая собака знает.
Мы доели, я расплатился. Прислуга вывела наших коней – уже оседланных, отдохнувших и застоявшихся в конюшне.
Федор быстро сгреб наши вещи в переметные сумы, и мы не спеша выехали со двора. Впереди еще полдня – далеко отъехать успеем.
Выбрались за город. В Москве снег был серым от золы и пепла множества печей, а за городом снежная белизна глаза резала и дышалось вольготно.
– Э-ге-гей! – заорал Федор во все горло.
– Ты чего?
– Так, боярин, от радости жизни.
– Ну-ну.
Мы пустили лошадей в галоп – только снежная пыль сзади завихрилась.
Гнали до сумерек, остановившись на ночевку на постоялом дворе. Обстоятельно – не спеша и сытно – поужинали да и улеглись спать. После гонки по морозу в комнате уютно – тепло и чисто.
Мы с Федором отрубились сразу. Однако же далеко за полночь были разбужены криками в коридоре. Оба сразу проснулись, по привычке мгновенно оделись, обулись, опоясались саблями и лишь после этого вышли в коридор. Из дверей выглядывали испуганные постояльцы, большая часть которых была в исподнем.
Снизу, из трапезной, раздавались крики:
– Ратуйте, люди добрые, убивают!
Мы с Федором ринулись туда.
За стойкой стоял бледный от испуга хозяин, зажимая рукой разбитый, окровавленный нос. Посредине трапезной здоровенный детина в синем кафтане стрельца, изрядно в подпитии, держал за косу женщину, стоявшую перед ним на коленях. Правой рукой он яростно размахивал бердышом и орал:
– Не подходи, всех порешу!
Кричала и плакала женщина, причитал хозяин, плакали в голос сбившиеся в угол служанки.
– Чего тут происходит?
– Постоялец напился. Показалось ему, что один из гостей на жену его заглядывается. Вот он и приложил гостя секирой своей.
– Бердышом, – механически поправил я. – А чего он хочет?
– Да кто же его знает?
Я подвинулся вперед, выглянул из-за стойки. Постоялец, которого ударил бердышом стрелец, лежал неподвижно, но крови видно не было. Это уже хороший знак. Может, он его не лезвием, а обухом ударил и оглушил?
Я сделал еще шаг в направлении стрельца. Федор меня понял без слов и начал пробираться вдоль стены, обходя стрельца слева.
– Стоять! – заорал стрелец. – А то я сейчас ей башку снесу, а потом и вас на куски порублю!
Глаза его были красны от выпитого и возбуждения. В таком состоянии с ним говорить бесполезно, он даже не помнит, как его зовут. Черт, что делать? Убить его можно – Федор сделает отвлекающий маневр или шумнет, и стрелец переключит свое внимание на него. Достать его саблей за один прыжок можно, но убивать своего – не бандита – мне не хотелось. Обезоружить, в подвал холодный бросить, чтобы протрезвел, – и все дела. Но сейчас он – как разъяренный бык, да и могуч.
Я сделал Федору знак подождать, отошел к лестнице, зашел за штору, достал из мешочка белый порошок и высыпал несколько крупинок в огонь светильника. Так, теперь надо зеркало найти. Себя-то я вижу, а вот окружающие?
Зеркало висело аккурат рядом с хозяином, у стойки.
Стараясь не стучать каблуками сапог, я подошел к зеркалу, но, уже выйдя из-за занавеса, понял, что невидим: на мое появление никто не среагировал – даже головы не повернул. Тогда пора.
Я смело пошел на стрельца. Устав размахивать бердышом, он уперся им в пол. То, что надо.
Подойдя ближе, я подпрыгнул и с размаху, изо всей силы ударил стрельца ногой в грудь. От неожиданного удара тот уронил бердыш, отпустил волосы женщины, отлетел назад и сильно приложился спиной о стену – так, что у него дыхание перехватило. Не в силах сделать вдох, он лишь беззвучно разевал рот.
Федор бросился к нему и заломил руку за спину. Я же расстегнул пряжку ремня на кафтане стрельца, затянул ремень на руке и, подтянув вторую руку, туго их стянул. Мы с Федором действовали так согласованно, как будто он меня видел.
Федор тихо прошептал:
– Боярин, ты здесь?
– Тихо, здесь! Тащи его с хозяином в подвал, пусть на холодке полежит, очухается.
Я отошел от стрельца, ударом ноги отправил бердыш подальше, к стойке, и увидел, как от удивления у хозяина округлились глаза и отвисла челюсть.
– Свят, свят, свят, – забормотал он и стал креститься, – не иначе – нечистая сила помогла.
Ага, жди – как же.
Я подошел к лежащему неподвижно постояльцу, осмотрел, перевернул. Крови нет, но на голове – здоровенная шишка. Повезло мужику, удар древком бердыша получил. И еще – сотрясение мозга. Не смертельно. Больно и неприятно, но главное – жив. А ведь запросто мог лежать сейчас с разрубленной надвое головой.
Ну и все, представление окончено, больше мне тут делать нечего.
– Эй, хозяин, – это Федор подал голос. – Давай буяна в подвал оттащим, пусть там протрезвеет.
Хозяин утер кровь с лица замызганным полотенцем и нехотя побрел к Федору. Вдвоем они подхватили уже очухавшегося стрельца под руки и поволокли во двор. Я же, тихо ступая, пошел по лестнице наверх – в свою комнату.
А вдруг стрелец не один? И в комнатах спят или играют в кости его сослуживцы? Неожиданных неприятностей я не любил и потому решил пройтись инкогнито по жилым комнатам. Все равно ведь пока не виден.
Прошел сквозь ближайшую дверь. На столе горела свеча, а на постели в одном исподнем сидел купец и пересчитывал деньги.
"Не то", – я прошел сквозь стену. Двое девиц лежали в одной постели в ночных рубашках, прижавшись друг к другу.
– Ужас какой – ты слышала крики?
– Тихо, Катерина, – конечно, слышала. Не дай бог, это животное с топором к нам в дверь ломиться будет! Я со страху умру.
Я улыбнулся – теперь уже никто ломиться не будет.
Прошел еще сквозь стену – следующую. Думал, будет моя комната, оказалось – не дошел, просчитался.
На постели сидели двое мужиков. Без одежды, в исподнем. А потому определить – кто они, было невозможно. Мужики обстоятельно беседовали. Я бы прошел к себе, но разговор заинтересовал, и я решил задержаться.
– Верно тебе говорю, Серафим! Охрана небольшая будет – всего два десятка стрельцов, а золота – два сундука. Набери шпыней непотребных, коих никто искать не будет, побольше. Погибнут в схватке – так и не жалко.
– Так ведь не все погибнут!
– А мы на что? Добьем сами, а золото поделим.
– Опасно! Это тебе не купцов грабить. Золото-то государево.
– На нем не написано, чье оно! Возьмем – наше будет!
Ого, да тут, похоже, решили казну государеву ограбить, вернее – не саму казну, а "золотой обоз". Самое уязвимое место – перевозка. Сама казна – под укрытием мощных стен, пушек и многих стражей. Вот только где и когда они грабить станут? Черт, где зеркало? Надо посмотреть на себя, не дай бог – действие порошка закончится, и я стану виден.
Я увидел в углу небольшое зеркало и двинулся к нему. Видимо, пошел неосторожно – каблуком стукнул или еще чего зацепил, потому что оба мужика сразу насторожились и замолчали.
– Иване, у стен уши тоже бывают. У меня ощущение, что мы в комнате не одни.
– У меня, Серафим, тоже. Вроде как ветерком обдало, да и запах чужой.
Вот! Запах их насторожил. Всяк человек по-своему пахнет, и я этого совсем не учел. Пора мне убираться отсюда, а за мужиками проследить. Злодейство задумали.
Я прошел сквозь стену в свою комнату – и вовремя. Сразу подойдя к зеркалу, увидел, как в нем на глазах стало проявляться мое изображение. Сначала – призрачные очертания, потом оно стало более четким, приобрело краски.
В двери заскрежетал ключ, и вошел Федор.
– Боярин, ты здесь уже – что-то я тебя просмотрел.
– Бывает.
– Ты голову кому другому дури, а я с тобой уже не один год. То с руки огонь пускаешь – думаешь, сеча была, так я не увидел? То, как сегодня – это другие поверили, что нечистая сила была. Я-то почуял, как меня ровно ветерком обдало, а потом стрелец в стену влип. Понял я сразу – твоих рук дело!
– И что теперь? В церковь пойдешь или серой окуриваться станешь?
– Как ты, боярин, подумать такое мог? Ты мне жизнь спас, и я тебе до смерти своей должен. А то, что бывают у тебя… – Федька подбирал слово, – … странности, так мы все не без них.
– Вот что, Федор. За стеной два мужика договариваются, как обоз с государевым золотом ограбить. Что думаешь?
– А чего думать – порешить их обоих, и все дела.
– Порешить несложно, только, похоже, за ними люди из их банды есть. Один вроде – главарь, второй – наводчик. Плохо, что не знаю – где, в каком месте и когда злодеяние замышляют исполнить.
Федор ответ выдал сразу:
– Тоже мне загвоздка. Проследить за ними, вот и все.
Я задумался, а Федор запер дверь, разделся и лег в постель.
– Боярин, давай спать, до утра уже немного осталось. А утро вечера мудренее, завтра чего-нибудь и решим.
Так я и сделал.
Едва проснувшись, мы оделись и спустились вниз.
Хозяин стоял за стойкой с распухшим носом и отекшей верхней губой. В трапезной было пусто. Довольно необычно: в это время народ завтракает поплотнее – и в путь.
– Чего у тебя так тихо, постояльцев не видно?
– Съехали все спозаранку, даже откушать не изволили.
– Что случилось?
– Так ночью стрелец бузил.
– Видели, знаем.
Хозяин оглянулся по сторонам, вроде боясь, что его кто-то подслушает.
– Так нечистая сила, не иначе, помогла. Стрелец-то об стену как шарахнулся, чуть дух не испустил. Все то диво видели. Вот и решили – нечистая сила, да и разъехались чуть свет, испугавшись ее.
– И стрелец?
– Да выпустил я его, – махнул рукой хозяин. – Он в подвале холодном посидел – живо очухался, еле назад по ступенькам выбрался, аж посинел. У меня в подвале лед чуть ли не до осени не тает.
– Что, и мужики из соседней с нами комнаты съехали?
– И они, – подтвердил хозяин.
– Твою мать! – огорчился я. – Называется – проследили. Ладно, хозяин. Давай-нито поесть, да поплотнее. Может, следующий раз покушать только вечером удастся.
– Сейчас, сейчас! – засуетился хозяин. – Глашка, ты чего телишься, гости есть хотят!
Глашка заполошно заметалась, выставляя на стол горшочки с кашей, обильно заправленной мясом и луком, пряженцы на блюде, пиво.
– Э нет, пиво не надо, вина дай. От пива на морозе только замерзаешь, а вином немного согреешься.
– Хозяин, а ты не видел, в которую сторону соседи наши направились?
Хозяин огорченно развел руками:
– Нет, не видал. Как-то все сразу разъехались. Да и не мое дело смотреть, куда кто поехал.
– Верно, – вздохнул я.
Почему-то мне подумалось, что один из гостей – Иван – отправился в Москву. Иначе откуда бы он знал о "золотом обозе"? Наверняка он не из простых, скорее всего, в Казенном приказе кружится, возможно, даже – мелкой сошкой, вроде писаря. Это только на первый взгляд кажется, что слуги да мелкие служилые люди мало знают. Умеющий слушать да наблюдательный может знать много. Наверняка идея – его. Узнав об обозе, он план захвата разработал да друзей старых нашел, чтобы разбой осуществить. Не зря же он этого Серафима уговаривал.
А Серафим, скорее всего, в провинции живет, на пути следования обоза или просто недалеко. А где государева казна хранится? В Вологде или Белозере. И оба хранилища – на одной дороге, на торговом пути к Соловкам. Аккурат из первопрестольной через Дмитров, Ростов, Ярославль на Вологду, а далее на Белозеро. Так что если они и направятся куда, то непременно в ту сторону. Только больной на голову засаду устроит рядом с Москвой. Нет, если и задумают они обоз перехватить, так подальше от первопрестольной и, вероятнее всего, – между Ярославлем и Вологдой. Там и городков-то нет, изредка деревни да постоялые дворы. Помощи обозу в случае чего ждать неоткуда, а в лесах местных армию укрыть можно, не то что разбойников. Единственное, что мешать будет, – зима. В лесу без костра долго не усидишь, замерзнешь. Костры же разводить побоятся. Так что перед появлением обоза сообщник их предупредит.
Что делать? В Москву вернуться, к Федору Кучецкому? А если его на месте не окажется? К другому кому? Могут и не поверить. В Вологду ехать? Плещеев точно поверит и ополчение соберет. Да ратью мы разбойников только напугаем, разбегутся по лесам – ищи-свищи их. Знать бы место засады и самим ударить по банде.
Мои размышления прервал Федька.
– Боярин, ты чего сиднем сидишь, не кушаешь? Если ехать надо, то ешь, не на голодный ведь желудок по морозу скакать.
– Верно, Федор. Задумался.
– Я даже догадываюсь, о чем.
– Скажи, какой умный! И о чем же?
– Где и как разбойников перехватить.
– Тихо! Хозяину это слышать совсем ни к чему.
Федор наклонился ко мне.
– Мыслю – между Ярославлем и Вологдой нападут. Леса там глухие, да и стрельцы устанут – самое место!
– И я так же думаю. Тогда давай есть – и в дорогу.
Есть пришлось в одиночку. Пока я раздумывал, Федька уже успел покончить с завтраком – просто мне мешать не хотел.
Вещей у нас почти не было, так что мы собрались быстро, а слуги вывели уже оседланных коней.
И погнали мы направо, по торговому пути. Считай, с разбойником Серафимом нам было пока по дороге. Хорошо бы за ним проследить, если, конечно, удастся догнать.
Ехали мы до вечера, так никого и не нагнав. Тракт был оживленный, саней и всадников много, но, как я ни вглядывался, знакомого лица не увидел.
Периодически мы давали лошадям возможность отдохнуть, переходя с галопа на шаг или рысь.
За день удалось проехать не меньше пятидесяти верст. Вконец вымотанные зимней гонкой, мы остановились на ночевку на постоялом дворе, что так зазывно светил огоньком в ночи.
Мы плотно поужинали – ведь ели-то еще утром, часов десять назад.
Я подступил к хозяину с расспросами, описав Сера– фима.
– Ага, есть такой. Часом ранее появился. Как откушал, так из комнаты и не выходил.
Я сунул ему полушку – за молчание. Медная монета мгновенно исчезла в широкой ладони трактирщика. Уф, догнали! Теперь не упустить бы.
Я отсыпал Федору немного медных монет:
– Пойди на конюшню, дай прислуге. Как запрягать Серафим станет, так пусть они нас немедля известят.
– Сделаю, боярин.
Я прошел в отведенную нам комнату, разделся. Как только Федор вернулся и запер дверь, меня сморил сон.
Утром проснулись рано, не дождавшись известия от слуг. Умылись, плотно перекусили. Черт, чего Серафим не выходит? Долго ли нам в трапезной болтаться? Или он поджидает кого-то? Не подойдешь же, не спросишь. А может, взять его в плен да допросить с пристрастием? Сам ведь, по доброй воле, не скажет. А у нас, кроме подслушанного мною разговора, и улик никаких нет. Мало того что отопрется – скажет, что разговора не было, напраслину боярин возводит, так еще и в суд меня призовет за навет. Нет, задержание и допрос не годятся. Придется выжидать, хотя мне эта пассивность никогда не нравилась.
Появился в трапезной все-таки Серафим – заспанный, зевает. Не торопясь поел и исчез в своей комнате. Вышел одетый и не спеша пошел в конюшню. Эдак мы полмесяца ехать будем.
Серафим все-таки выехал. Мы отпустили его подальше, но в пределах видимости, и пустились за ним. Так и ехали – день, второй… Уж и Ростов проехали, Ярославль скоро…
А за Ярославлем Серафим нам загадку подкинул – повернул с тракта направо и направился по льду замерзшей Волги. Там, в паре дней пути, Кострома. Неужели он костромской? Плохо. Если он местный, то город знает, сообщники у него там, и если от нас оторваться захочет, сделает это запросто.
После Ярославля Серафим как-то насторожился. До этого он спокойно ехал, не оглядываясь. Спиной наши взгляды почуял или всегда при приближении к дому подстраховывался?
Ближе к вечеру наш подопечный свернул с наезженной дороги по льду Волги на ее левый берег и по узкой санной колее поехал к небольшому селу на взгорке. Интересно, живет он там или к сообщникам направился?
Пока мы не спеша продвигались по дороге, Серафим исчез. Близко подъезжать было нельзя – он бы нас сразу засек, отпустили подальше – и вот итог. Теперь гадай – в какой он избе, как долго пробудет?
Уже темнеть начало. Если в селе есть постоялый двор, то нам, считай, повезло, все не на улице ночевать придется. Вечером селяне крепко закрывают ворота и чужаков не пустят. Да и не в каждой избе место свободное найдется – детей-то у крестьян много, сами вповалку спят.
Глазастый Федор узрел огонек на единственной улице.
– Боярин, давай подъедем.
Тут и впрямь оказался небольшой постоялый двор.
Мы остановились у ворот; Федор сбегал на конюшню, переговорил с конюхом. Вернулся слегка озадаченный:
– Нет, боярин, конюх говорит – не приезжал никто.
Мы завели лошадей во двор – хоть сами переночуем в тепле и лошади отдохнут. Как бы узнать, живет Серафим здесь или в гости приехал?
Слуга повел лошадей в конюшню, мы же прошли в трапезную.
Постоялый двор был пуст – мы были его единственными гостями.
Обрадованный хозяин усадил нас на лучшие места и любезно осведомился, что милостивые судари откушать соизволят?
– А все, что с пылу с жару, тащи на стол, – распорядился я. Мы здорово продрогли, хотелось поесть и согреться.
Хозяин сам принес жареного поросенка, соленых огурцов, капусты, куриного супчика, вина стоялого, пирогов рыбных. Да тут еды хватило бы и на пятерых.
Когда первый голод был утолен и мы немного согрелись, я завел разговор.
– А скажи, хозяин, как село называется?
– Кривой Лог, барин.
– Много ли в нем дворов?
– Много – пять десятков будет.
– Жителей всех знаешь?
– А то!
– Не подскажешь – есть ли такой Серафим?
Я подробно описал мужика. Хозяин поскреб затылок:
– Да вроде не припомню такого.
Я достал из поясного кошеля серебряную монету и бросил ее на стол. Хозяин цапнул серебро, но я припечатал его руку своей.
– Сначала расскажи!
– Не живет у нас такой, но заезжает. Третий дом отсюда – Самоха. Серафим – скользкий тип, да и Самоха не лучше. На что живет – непонятно. Огород в запустении, из живности во дворе только птица да свинья. А бабе своей меж тем одно обновки меняет. Наши бабы уж обзавидовались.
– Ты – к Серафиму поближе.
– А что Серафим? На постоялый двор заходит редко – только забежит иногда твореного вина выпить. Но вот приметил я – как Серафим в селе появляется, так Самоха на несколько дней куда-то пропадает. Не иначе – оба одним делом промышляют.
– Каким же?
– То мне неведомо.
– Все сказал?
– Что знал.
Я убрал свою руку. Хозяин попробовал серебро на зуб, удовлетворенно кивнул и сунул монету в калиту на поясе.
Мы доели поросенка, допили вино. Потянуло в сон.
– Веди, хозяин, в комнату.
Поднялись на второй этаж. Хозяин открыл дверь жарко натопленной комнаты.
– Отдыхайте, гости дорогие.
– Ты вот что, хозяин. Разбуди с первыми петухами.
– Как изволишь, барин.