Вырвавшиеся вперед ратники Федора догнали и принялись добивать убегавших татар.
– Федор! Прочеши со своими всю местность вокруг. Вдруг спрятался кто. Если обнаружите, постарайтесь живым взять. "Язык" нужен – узнать, сколько их было и, главное, как просочились они на наши земли. Русинов я с собой беру.
– Будет исполнено, князь!
Федор собрал ратников и отдал распоряжение. Конники рассыпались широкой цепью и стали осматривать местность – овраги, заросли кустарника, скирды с рожью. Я же с двумя русинами направился в деревню.
Недалеко от центра ее стоял многоголосый плач. Туда я и подъехал.
У одной избы я увидел несколько повозок, доверху набитых узлами с трофейным добром. Понятно, татары приготовили обоз. Рядом с повозками стояли связанные люди. Воспользовавшись нашим нападением и отсутствием татар, они безуспешно пытались развязать узлы и освободиться. Тщетно. Разбойники связывали на совесть.
– Хлопцы, рубите веревки!
Русины соскочили с коней и ножами шустро перерезали пеньковые веревки. Освобожденные кинулись к своим избам – узнать, что с семьями. Лишь одна женщина бросилась ко мне. Грязное лицо, порванный сарафан, трясущиеся руки.
– Князь!
Я всмотрелся в ее лицо. Вроде бы тут меня никто и знать-то не должен, кроме боярыни. Ба! Да это же она и есть – сама боярыня Василиса Куракина! Вот уж никак не признал ее среди крестьянок.
Я соскочил с коня.
– Прости, боярыня, не сразу признал. Богатой будешь! – сморозил я от неожиданности ночной встречи.
– Какое там богатство, князь?! Усадьбу спалили ироды, людей многих поубивали, саму в полон взяли. Да из дома моего все мало-мальски ценное вытащили. Откуда теперь богатству быть? – горестно развела она руками. – Спасибо тебе и поклон низкий за выручку-спасение! – Боярыня поклонилась мне в пояс. – Быстро ты на помощь пришел, я и не чаяла, что так скоро здесь будешь.
– Подожди-подожди, ты о чем это говоришь? Ты что, гонца ко мне посылала?
– Ну конечно! Как только татары нагрянули, я холопа своего, Гришку, к тебе за помощью послала, лучшего коня дала.
– Видно, не доехал твой холоп, не было никого. Федор, десятник мой, случайно зарево от пожара увидел да меня поднял. А на дороге – уже совсем рядом от деревеньки твоей – мальчонку встретили, пастушка Митьку.
– Неуж татары Гришку убили? Среди тех, кого в полон взяли, его не было.
– Да и мы убитых на дороге не видели. Утек, наверное, от испуга, да от татар подальше и спрятался. Что делать думаешь, боярыня?
– А что мне остается? Усадьбу, еще мужем построенную, восстанавливать буду. Осень уже, и зима на носу, жилье нужно. А ну как дожди зарядят? Избы ведь сгорели. Только вот ума не приложу, что делать – все ценности татары забрали.
– Экая беда! Вон – все узлы на повозках лежат. Осмотри сама, коли холопам веры нет. Что из дома своего найдешь – забери, в хозяйстве все пригодится.
Боярыня кивнула, соглашаясь. Я уже собрался ехать дальше по улице, сопровождаемый двумя русинами, как боярыня вскинулась:
– Князь, ты еще не уезжаешь?
– До утра побуду – рассвета уже недолго ждать. Сюда спешили, а обратно чего в потемках ехать – ноги коню переломать можно да себе шею свернуть. Тем более, хлопцы мои вокруг деревни твоей все прочесывают – не притаился ли где недобиток какой?
– Слава тебе, Господи, услышал Ты мои мольбы. Плохо в имении без боярина, без сильной руки!
И столько жалости к себе да сожаления в голосе ее было, что меня аж передернуло. И в самом деле. Мне, мужику, и то тяжко управляться с имением, времени на все не хватает. А каково ей тут одной?
Из темноты возник Федька.
– Князь! – в голосе его слышалось ликование. – Пленного взяли да еще холопа боярыни, в стогу прятался. А рядом конь бродил. Его, сказывает. Только че бросил-то? В голову не возьму, темнит он. А еще…
Федька похлопал по узлу с барахлом.
– Чего в узле?
– Откуда мне знать, не смотрел покуда.
– Коли вещи, можете себе оставить – то ваш трофей! Разделишь среди людей своих потом. А коли злато-серебро…
Я не закончил предложение. Федор кивнул:
– Нешто мы не понимаем!
– Волоки сюда татарина и холопа. Допросить желаю.
– Это мы мигом!
Федька обернулся, заложил пальцы в рот и свистнул.
К нам подъехал ратник. К седлу его была привязана длинная веревка, к другому концу которой были привязаны связанные по рукам двое мужиков. Кто из них татарин, а кто холоп, было ясно и так – по одежде.
Я обратился к холопу:
– Назовись!
– Гришка, холоп боярский.
– Подожди-ка, это ведь тебя боярыня ко мне за помощью посылала? Тогда почему тебя в стоге сена нашли?
– Прости, боярин, испужался я!
Федор хлестанул его плеткой по спине.
– Князь перед тобой, смерд!
– Вот что, Федор. Холоп этот трус и предатель. Не исполнил он боярского поручения – за помощью ко мне скакать. Свяжи его, да утром суд учиним.
Холоп, заслышав мои слова, упал на колени и завыл.
– Заткнись, пес смердящий! – Федор от души еще раз угостил его плетью.
– А ты кто? – повернулся я к татарину.
– Юнус.
– Расскажи-ка мне, Юнус, сколько человек в набеге участвовало и где прошли порубежье?
Татарин молчал.
– Не хочешь говорить? Ты думаешь, я просто так возьму да отрублю башку тебе, как воину? Не воин ты, а разбойник. Поутру отдам тебя на растерзание крестьянам этой деревни. За то, что вы здесь натворили, они тебя живьем на части порвут.
– Не надо отдавать, – испугался расправы татарин.
– Тогда говори живей.
– Нас было… один десяток и еще семь.
– Федор, убитых татар считали?
– Нет еще.
– Посчитайте, свериться надо.
– Откуда пришли?
– Из Казанского ханства! – горделиво поднял голову татарин. – Из улуса Юмчи-бека.
– Где шли?
– По Дикому Полю – на той стороне Оки.
– Так ведь заставы на порубежье стоят?
– Напились они, мы их ночью и вырезали всех, – пренебрежительно сплюнул татарин.
Меня передернуло – и что у них за привычка постоянно плеваться?
– Здесь переправились? – показал я рукой в направлении Оки.
– Нет, здесь, однако, река широкая, мостов нет. Дальше отсюда.
– Так, выходит, эта деревня у вас не первая в набеге?
– Еще одна была – вчера ночью на нее напали. Богатую добычу взяли.
Татарин замолк, поняв, что проговорился, да было поздно.
– Добыча где?
– В этой деревне ничего взять не успели, ты отбил.
– А из первой деревни, где добыча богатая была, куда трофеи дели?
Татарин замолчал.
– Федор! Попроси нашего гостя дальше говорить.
Федор спрыгнул с коня, вытащил нож и полоснул им по щеке татарина. Татарин завыл и схватился рукой за щеку.
– Князь! Промахнулся я в темноте. Позволь ему глаз вырезать, – подыграл Федор.
– Зачем глаз? Не надо глаз! – заверещал до смерти испуганный татарин.
– Как детям да старикам животы вспарывать, так вы горазды, а за свой глаз ишь как испугался!
– Князь, не надо глаз. Все скажу. Там, на берегу, две подводы стоят. При них – десятник с двумя воинами. Там добыча.
– Ну, смотри мне, коли врешь, бабам тебя отдам.
Татарин радостно затряс головой.
– Федор, бери ратников – и за мной! Макаровским – пленника охранять, да смотрите мне, чтобы не убег. А то я сам головы вам поснимаю.
В предрассветных сумерках мы направились к Оке. Над водою стоял туман, и было промозгло.
– Федор, бери половину воинов и иди вверх по течению, я же с остальными – вниз. Если помощь нужна будет, пальни.
– Выполню, князь.
Мы разделились и стали двигаться вдоль берега, стараясь не шуметь. В тумане, у реки голоса и так далеко разносятся.
С той стороны, куда ушел Федор, раздался выстрел.
Мы остановились, прислушались. Я подозвал Демьяна:
– Так. Демьян, ты охотник. Потому поручаю тебе вот что сделать. Спустись по берегу еще на версту, только тихо. Посмотри, нет ли там еще где татар? Остальные – за мной!
Мы развернулись и, не особо таясь, рванули через кусты, вверх по течению реки – на выручку Федору. Только помогать уже не пришлось. У подвод лежало двое убитых татар – явно из простых.
Я огляделся по сторонам, ища глазами старшего татарской охраны.
– А десятник их где?
– Как нас завидел, сука, так к воде сиганул с мешком. Я ему в спину и стрельнул. Поплыл в Казань свою, кверху задницей. Не встречали?
– Шутки у тебя, Федор! А что за мешок-то? Где он?
– На дне теперь, а что в нем, не знаю.
– Ну, так достал бы, коли упустил.
Все ратники, как по команде, начали упорно разглядывать землю под ногами. Понятно, в воду лезть желающих нет, тем более что еще не рассвело. Пуще смерти они боялись навок, русалок и водяных. По поверьям, ночью в воде – их власть. Утащат в подводное царство или жизнь выпьют.
– Ладно, посмотрите, что в подводах лежит. Чай, трофей ваш.
Ратники с удовольствием ринулись к подводам. Вот так всегда: как барахло смотреть – так все кинулись, не то что в воду лезть.
Я смотрел, что достают из узлов. Небогата добыча: одежда, полушубки, сапоги. Чего же это пленный говорил о богатой добыче? Все-таки надо доставать тот мешок из реки.
А вот и немного провизии обнаружили воины – мешок крупы, вяленой рыбы. Очень кстати! Проголодавшиеся ратники развели костер, зачерпнули котлом воды из реки и высыпали туда найденную в повозке крупу.
Вскоре запахло кашей. Ложки у всех с собой были – это непременный атрибут в любом походе. На день воин идет или на месяц – нож и ложку всегда с собой берет. У кого-то ложка за голенищем сапога, а у кого-то – в чехле на поясе, как у меня.
Тут послышался топот копыт. Я всмотрелся – это Демьян вернулся.
– Князь, проехал, как ты сказал, вниз по реке. Никого!
– Ну и хорошо. Давай к костру! Каша готова.
Федор разделил на всех вяленую рыбу, мы уселись вокруг котла и по очереди черпали ложками кашу. Была она без соли, но ее прекрасно заменял вяленый лещ.
В животе разлилось приятное тепло. Мы передохнули немного, кое-кто уж и захрапеть успел. Меня не оставляла мысль о мешке на дне реки. Быть может, всего в нескольких метрах от нас находится такое богатство. Но – надо! Надо действовать!
Я встал, сбросил одежду, стянул сапоги. Федор смотрел на мои приготовления удивленно.
– Ты чего, княже?
– За мешком полезу, коли все боятся, – буркнул я.
Федор и сам потупился.
– Ты же знаешь меня, князь, я не одну сечу с тобой прошел, не трус я. С врагами злейшими воевать пойду, скажи только, а в воде – нечисть речная, супротив нее с саблей не попрешь.
Я улыбнулся суевериям отважного десятника, посмотрел на коряги, торчавшие у берега, на волны, с шелестом набегающие на гальку, поежился от одной мысли о предстоящей малоприятной процедуре и вошел в воду. Холодная вода обожгла ноги. Я невольно дернулся, сзади ахнули. Обернувшись, я увидел, что все ратники с тревогой наблюдают за мной. Федька трижды перекрестился, что-то шепча губами.
Конечно, можно было бы и с берега нырнуть, да вдруг под водой на корягу какую наткнусь. Шею себе сверну, а молва недобрая сразу пойдет, мол, на их глазах водяной князя утопил.
Зайдя по пояс, я наклонился и стал обшаривать руками дно. Ил один, да и все. Пошел вдоль берега, зашел поглубже, вновь ощупал дно – ногами. Ничего!
– Федор! В каком месте татарин мешок бросил?
– Да вроде там где-то.
На берегу заспорили: "Дальше, кажись, выше по течению".
Ладно, чего их слушать, не приметили. Да то и понятно – на воде ориентиров нет.
Когда я уже совсем замерз и подумывал о выходе на берег, погреться у костра, ноги наткнулись на что-то плотное. А мне здесь уж по шею. Пришлось нырнуть.
Руки нащупали что-то плотное – никак кожаный мешок? Я попытался его поднять. Какое там! Тяжелый, черт, вроде его и в самом деле водяной держит.
Я вынырнул, глотнул воздуха. Все ратники подошли к реке и стояли у самого уреза воды, не представляя, чем мне можно помочь. Я нырнул снова, подтянул мешок волоком по дну под водой, в сторону берега. Снова вынырнул, а то от нехватки воздуха уже в висках стучало. Отдышался и опять под воду. С каждым нырком удавалось подвинуть мешок поближе к берегу. Как же татарин так далеко его зашвырнул? Или мешок воды набрал и еще более оттого потяжелел?
Когда уже можно было стоять почти по пояс, я поднял мешок и с силой швырнул его на берег, заорав:
– Поберегись! Это водяной!
Мешок со звоном упал на гальку, не пролетев и метра, настолько он был тяжел.
Ратники брызнули в испуге в стороны, даже Федька не удержался. Ох, и смеялся же я, даже про озябшее тело забыл. Стыдно бывалым воинам стало, руки мне протянули, помогли на берег выбраться. Федор подал какую-то тряпку. Я обтерся насухо, оделся и обулся.
Глава 4
Я присел поближе к костру, стуча зубами от холода. Федор меж тем подтащил мешок ко мне поближе.
– Раз-звяжи! – У меня до сих пор зуб на зуб не попадал.
Федор ножом просто взрезал веревочку у горловины мешка, потому что она набухла от воды и не развязывалась. Любопытствующие ратники попытались было сунуть нос в мешок, но Федор рявкнул:
– Как в воду лезть, так вас не было, а как добычу смотреть, так вы поперед князя норовите! Брысь отседа!
Ратники отошли, но не далеко. Уж очень им интересно было узнать, что там, в мешке?
Федор запустил руку в мешок, вытащил в кулаке серебряные монеты и массивную серебряную же цепь с крестом. Среди ратников пронесся завистливый вздох.
– Федя, все из мешка вывали на тряпку, а то там воды полно.
Федор сбегал к подводам, принес чистую рогожу, опрокинул над ней мешок.
Зазвенели и покатились по рогоже монеты. Небольшой грудой лежали кольца, перстни, цепочки, серебряные чарки и ковш.
– Ого! – откинулся назад Федор.
– Дай всем воинам по рублю серебряному, а подводы с добром дома поделите.
Распоряжение мое было встречено восторгом и ликованием.
– Князь, вот повезло-то! – торжествовал Федька.
– Не рано ли радуешься, Федор? Как бы боярыне злато-серебро возвращать не пришлось. Жаловалась она, что совсем без ценностей осталась. А вот рухлядь, что в подводах – то уж точно ваш трофей.
– И это трофей, князь! – горячился Федька. – Все, что на саблю взято, – наше!
– Так не по-соседски, Федя. Сейчас в деревню вернемся, покажу боярыне все, что в мешке. Признает ежели за свое, то верну.
– Ай-яй-яй! Креста на тебе нет, князь! – чуть не застонал Федор. – Кони да пищали для макаровских ратников надобны, а ты своими руками добытое серебро отдать хочешь!
– Молчи, Федька. Знаешь поговорку: "Жизнь – государю, а честь – никому".
Федька обиженно сопел всю дорогу.
Занималась утренняя заря. Впереди показались черные остовы сожженных изб и блуждающие вокруг люди. Пахло гарью. Мы въехали в деревню, вернее, в то, что еще вчера было Окуневом. С полуобгоревших изгородей хрипло перекрикивались два чудом уцелевших петуха, возвещавших наступление тяжкого для погорельцев дня.
Страшное зрелище открылось нашим взорам. Подожженные татарами избы догорали. Черные головешки еще тлели и курились дымком. На месте сгоревших изб лишь высились печные трубы, да и то не везде, а лишь там, где не топили по-черному.
Ехали мы медленно, обоз разогнаться не давал. Может, оно и к лучшему: глазели по сторонам – прикидывали ущерб. Вчера, во время боя, было просто не до этого. Теперь же, когда рассвело, мы воочию увидели, какое горе и разрушение принесли своим неожиданным и стремительным набегом татары. Треть изб и построек была сожжена. У каждого двора лежали на холстинах тела убитых.
У хлопцев моих от ярости и ненависти зубы скрипели.
– Вот нелюди!
Мы подъехали к сгоревшему дому боярыни. Она вышла навстречу нам, уже умытая и одетая в простенький сарафан, но явно не боярский, из холопских запасов – из тех, что понаряднее.
– Здрав будь, князь. Прости великодушно, но угостить тебя и воинство твое нечем.
– Да мы уж и откушали немного. Мы тут пленного татарина судить собрались. Вот, холопа твоего, Гришку, сыскали. Что с ним делать думаешь?
– Высечь его, да пусть на свинарнике работает. Пригрелся в боярском доме, как змея, да и подвел в нужный момент.
– Воля твоя, боярыня, только уж больно ты мягка. Он не поехал за помощью, струсил, в стогу прятался, бросив коня. Сама подумай, если бы мы не поспели на помощь вовремя, вы бы все сейчас за татарскими лошадьми на аркане в плен бежали. Думаешь, на чужбине да на скудных харчах и тяжелой работе долго протянуть можно? Или на невольничий рынок в Кафе отвезли бы и продали в рабство. Вспомни даже у соседей – вернулся ли кто-нибудь из плена?
Боярыня наморщила лоб и задумалась:
– Нет, не припомню таких.
– Ладно, я тебе сосед, и не след мне тебя поучать. Сейчас татарина осудим, да и к себе поедем. Собери людей.
Жители деревни к полусгоревшему барскому дому собрались быстро.
Я сидел на коне – больше просто не на чем было. Боярыня стояла рядом. Макаровские русины привели связанного татарина. Я поднял руку:
– Православные! Люди русские! Сейчас будем суд чинить. Один из разорителей деревни вашей – перед вами. Как народ скажет, так с ним и поступим. Остальных с Божьей помощью удалось живота лишить.
Из толпы стали раздаваться гневные крики. Татарин втянул голову в плечи и затравленно озирался.
– Все видели зверства и бесчинства татарские?
– Видели! – разом выдохнули люди.
– Чего заслуживает татарин?
– Смерти! Казнить его! Вздернуть супостата! – кричал возмущенный народ.
Я посмотрел на боярыню Куракину. Она устало кивнула головой.
– Быть по сему! Федор! Повесить татя! Чтобы и другим неповадно было.
Ратники нашли сук покрепче, перекинули через него заготовленную Федором веревку, и вскоре татарин уже болтался в петле. В самом деле – чего на него время тратить? Не в Охлопково же везти под охраной? Все свидетели и пострадавшие – здесь. И пусть все видят: скорая и справедливая кара настигнет каждого разбойника и убийцу.
После казни все крестьяне быстро разбрелись по избам. Много у сельчан сейчас забот: в первую очередь – гробы делать да погибших хоронить по-человечески, по-христиански. А потом жилье восстанавливать, живым надо жить дальше.
Я же подъехал к боярыне, соскочил с седла. Махнул рукой Федору. Он опустил передо мной тяжелый кожаный мешок.
– Василиса! Трофей мы взяли. По "Правде" все, что с мечом у врага отбито, – мое. Но я хочу остаться в добрососедских отношениях с тобой. Посмотри, нет ли здесь и твоего добра?
Федор осторожно высыпал на холстину ценности из мешка. Боярыня склонилась, перебрала руками блестящие чаши, цепочки.
– Нет, князь, не признаю своего.
Федор шустро собрал обратно в мешок ценности и довольно улыбнулся.
– А мое добро, князь, не сыщешь ли? Ведь усадьбу поднимать надо! – с надеждой в голосе спросила Василиса.
– Невозможного просишь, боярыня!