– Неуж государь не мог собрать рать побольше, да с пушками, и ударить по Казани – сердцу татарскому? – с горечью в голосе спросил серпуховский воевода.
– И русского во главе поставить, – добавил я.
Конечно, есть на службе у государя татары, служившие верно, но ставить Шах-Али – из верхушки казанской, в походе против соплеменников – неразумно.
– А может, государь что-то знает, чего мы не ведаем? И поход – лишь ход в подковерной игре?
Так мы и проговорили до самой Коломны, не прояснив даже для себя причин бесславного набега. Татар не потревожили, трофеев не взяли, поместное ополчение с мест сорвали. Странно. Ведь государь, когда это диктуется интересами Руси, может принимать довольно жесткие и решительные меры. Позже я узнал, что логика в действиях государя все-таки была: набег наш был отвлекающим – дал ему возможность спокойно возводить деревянные крепости на реке Суре, чтобы обеспечить успех нового похода на Казань.
Дня через два по приезде, расквартировав дружину и решив неотложные вопросы, я навестил свое имение в Охлопкове. К моему удивлению и радости, дом мой стоял уже под крышей, сиявшей медными листами.
Веселый Антонио, сверкая белозубой улыбкой и смешно коверкая слова, сказал:
– Князь, деньги давай. Уже к отделке приступаем. Думаю, к зиме жить можно будет.
– А двор? Пьетро обещал пруд устроить, дорожки проложить.
– О, не все сразу, Георгий! Это – только в следующем году. Сил на все не хватит.
Ну что же, я и этим был доволен, право, не ожидал, что так славно все выйдет. Я походил по еще не отделанным комнатам, с удовлетворением отметил, что они просторны, лестница внутри широкая. Сразу видно – княжеский особняк. В таком и гостей принимать будет не зазорно. Только и забот впереди будет не меньше – обслугу искать надо, мебель заказывать, ковры купить. Ну, скажем, коврами и прочей мелочовкой пусть Елена, жена моя, занимается. Но мебель надо заранее заказывать. В той же Италии или Франции. К примеру, отменные столы, конторки и шкафы красного дерева делает Венеция. Должен сказать, что даже в очень богатых домах заморская мебель встречалась нечасто, в основном у людей высокого звания и с хорошим вкусом.
После похода в земли черемисов и мордвы, напряженного труда в Коломне по созданию дружины в Охлопкове я себя чувствовал легко, как-то сразу ушли на второй план заботы и проблемы воеводства.
Мои ставленники оправдали мои надежды – имение свое я нашел в полном порядке. Полагаю, даже будь я безвылазно здесь, навряд ли смог поддержать его лучше. Люди сыты и обуты, поля ухожены, ратники в отличной форме – хоть сейчас в бой. Видя все это, я ощущал на сердце радость. Грешен, расслабился, бдительность потерял. Это меня и подвело.
Возвращался я из Охлопкова в Коломну в приподнятом настроении, не глядя по сторонам. Меня сопровождали двое коломенских ратников, которых я брал с собой.
Я отъехал от своего имения не более версты, когда раздался щелчок тетивы, короткий свист стрелы, и скакавший сзади и левее ратник вскрикнул и медленно сполз с коня, рухнув на дорогу. Второй ратник успел вскричать: "Опасность, князь!" – и даже выхватил саблю, как каленая стрела угодила ему в шею, и он свалился замертво с коня.
Я было хотел пришпорить своего коня, но тут увидел перед собой выходящих на дорогу людей. Я развернул коня назад, думая вернуться в Охлопково, но из леса уже выбежали мужики, отрезав мне путь к отступлению.
Странные это были люди. Одеждою своей – бродяги: в драных рубахах, ветхих штанах. Однако же в прорехи рубах посверкивали юшманы да куяки , да на ногах – сапоги справные. Странно – откуда им взяться на бродягах? Что-то здесь нечисто! Не иначе – засада, видно, специально поджидали. Значит, не случайный это грабеж.
Я вытащил из-за пояса пистолет, взвел курок, переложил оружие в левую руку, вытянул из ножен саблю. Надо во что бы то ни стало пробиваться в Охлопково, там моя дружина. Только как теперь это сделать? Впереди – пять воинов с оружием в руках, сзади – столько же. Ну одного-двух убью, но не десять же!
И только я решил ринуться вперед, как в бок мне уперлось лезвие джериды – короткого татарского метательного копья вроде русской сулицы.
– Не балуй, князь! Слезь лучше! – услышал я грубый голос.
Черт, опоздал я! Не надо было на месте стоять, долго оценивая обстановку. Слишком расслаблен был, не ожидал опасности рядом со своим имением. Вот и князем назвали, стало быть, знали, на кого засаду устраивали.
– Слазь с коня. Лучник сзади, не промахнется! Брось оружие на землю!
Я швырнул наземь пистолет и саблю. Как сопротивляться, когда такой убедительный аргумент в бок упирается?
Слез с лошади. Ко мне тут же подскочили двое, расстегнули пояс, забрали второй пистолет, заломили руку за спину и стянули их кожаным ремешком – до боли.
– Эй, поосторожней, – подал я голос, – русского князя вяжете, а ровно татары полонянина.
Ответом мне был увесистый удар по скуле.
– Как смеешь князя бить, смерд! – взъярился я.
– Оставь его, – услышал я за спиной спокойный голос. Он показался мне знакомым.
Я обернулся. Ба! Вот уж кого не ожидал здесь увидеть. Сам Иван Оболенский-Телепнев!
– Долгонько ждать себя заставляешь, князь! – укоризненно молвил он.
– Знал бы, что ждешь, аки тать, пораньше бы выехал, да не один – со всей дружиною своей, – съязвил я. И получил от воина еще один удар по лицу. – За то, что князя бьешь, ответишь, – пригрозил я.
Меня окружили странные мужики.
– Да какой он князь! Поглядите на него, вылитый Юрка Котлов! Что, я его рожу не знаю? Рядом на топчанах сколько спали!
Телепнев подошел ко мне поближе и всмотрелся в мое лицо.
– Вроде похож, – с сомнением в голосе сказал он. – А может, и не он.
– Говорю вам, я не какой-то там Котлов, я – князь Михайлов! И я на своей земле! Почто бесчинства творишь, князь?
– Ну-ка, отойдите все подальше, – сказал Телепнев.
Воины его отошли шагов на двадцать, не спуская с меня глаз.
– Вопросы у меня к тебе есть, князь.
– Хотел бы по-человечески спросить – приехал бы ко мне в Коломну.
– Там видаков слишком много. Ты мне вот что скажи, любезный: почему, как только ты в Москву из Коломны уезжаешь, у меня в доме что-нибудь приключается?
– Боярин, ты в своем ли уме?
– В своем, не сомневайся. Я даже числа сопоставил.
– Не Шклядин ли, сродственничек твой, кляузы на меня шлет?
Не ответил Иван, пожевал губами. Помолчав, он добавил:
– А еще, как ты на татар в поход уехал, странности в доме прекратились.
– Да откуда мне знать, что в доме твоем творится? – пожал я плечами.
– Что-то больно смело ты разговариваешь, непочтительно. Я вот честь тебе оказал, специально к тебе приехал, ожидал.
– Не звал я тебя. А гость незваный хуже татарина. Государю на тебя пожалуюсь. Двоих дружинников убил, на меня напал, связал, даром тебе это не пройдет!
– Ты мне еще угрожаешь?! – Иван засмеялся, хлопнув себя руками по ляжкам. – Да я сейчас прикажу холопам, и ты умрешь. Бывает же, нападают и разбойники, и степняки… Сам погляди: стрелы, что в дружинниках твоих убитых – татарские, и тебя мы копьецом татарским убьем. Не зря брали! – торжествовал московский боярин.
– Все предусмотрел, гад! Только одного ты пока не знаешь!
– Ну-ка, ну-ка! О чем это ты? – скользнул по мне взглядом Телепнев.
– Интересные бумаги я видел! А еще – сам письмецо написал. Так что, ежели найдут меня убитым, бумаги те всплывут, и кое-что к государю непременно попадет.
– Это ты о Шуйских говоришь? – заскрежетал зубами Иван.
– Не только.
– А, побратима Кучецкого вспомнил?
– А хоть бы и так!
– М-да, – задумался Иван. – А что за бумаги?
– Думаю, ты лучше меня представляешь их ценность. И бумаги те задевают честь многих боярских фамилий. Ты хоть и высокий пост при дворе занимаешь, но представь, сможешь ли ты противостоять сразу многим знатным родам? Гнездо осиное разворошить хочешь?
– Молчи! – посуровел-нахмурился князь.
Я видел, что Телепнев раздумывал. И даже предполагал, о чем именно он думает. Убить меня – здесь и сейчас – и получить ворох неприятностей или отпустить?
– Ты блефуешь! Нет у тебя никаких бумаг, – наконец выдохнул он.
Я напряг память. Кое-что – самые первые фразы из бумаг, что в сундуке хранились, я прочитал, прежде чем все поджечь. И потому я почти дословно передал Телепневу первые предложения из нескольких писем.
Видно, их помнил и Иван. Он скрипнул зубами, нервно заходил. Была у него такая привычка – по кабинету ходить.
– Афанасий! Привяжите его к дереву, и уезжаем: не хочу грех на душу брать, сам сдохнет.
Меня примотали веревкой к березе.
Телепнев с ватажкой вскочил на лошадей, до этого укрытых в лесу, и они поскакали по дороге на Коломну.
Господи, я же был на волосок от гибели!
Путы – что веревка вокруг тела, что кожаный ремешок на запястьях – не представляли для меня препятствия, и освободился я от них мгновенно. Вышел на дорогу, подобрал свой пояс и оружие. Опоясался, вложил саблю в ножны, заткнул пистолеты за пояс. Ничего не забрали ратники Телепнева. И в самом деле – зачем? А вдруг потом кто мою саблю узнает? Улика! Ничего не скажешь – умно, дальновидно…
Я свистом подозвал к себе лошадь, вскочил в седло и галопом поскакал в Охлопково. Ярость, злость на свою беспечность, желание отомстить – все смешалось и клокотало в моей груди.
– Тревога! – заорал я, едва въехав в острог. Забегали ратники, ко мне подскочили Федор, Макар и Глеб.
– Татары? – выдохнули они.
– Нет, тати напали на меня на дороге – и недалеко. Дружинников из охраны стрелами посекли. Глеб, остаешься здесь, и с тобой – десяток из макаровских. Вы же оба, с остальными людьми – за мной!
– Много ли нападавших было и куда они направились? – спокойно спросил Макар.
– Нападавших с десяток было – конны и оружны: одеты оборванцами, но то – лжа! Воины они. Поехали по дороге на Коломну, но полагаю, оттуда сразу в Москву направятся.
– Тогда зачем нам к Коломне скакать? У них – фора во времени. Есть дорога короче – кругаля срежем и верст двадцать выгадаем. Аккурат на московский тракт выедем.
– Тогда не медлим. Веди, Макар, коли дорогу знаешь!
Макар скакал впереди, за ним – я, и затем уж – вся дружина.
Часа через три скачки мы выехали на московскую дорогу. Дальше уже двигались рысью. Я приглядывал место для засады.
О! Вот здесь – как специально сделано. Мост деревянный в пятнадцати шагах, потом – открытое поле в двести аршин, и дальше дорога в лес ныряет.
– Стоп! Макар, всех людей – в лес, немного в сторону от дороги. Приготовьте пищали, и – тихо! Главное, чтобы с дороги вас не увидели – ну, крестьяне там или другие проезжие. Федор, со своими людьми пили опоры у моста с той стороны речки, но не до конца!
– Боярин! Чем пилить-то – пил нету!
– Саблями рубите, зубами грызите – чем хотите… но чтобы сделали!
Озадаченный Федор вернулся к мосту. Уж не знаю, чем они бревна рубили – ножами ли резали, саблями рубили, но только через полчаса, показавшиеся мне вечностью, Федор со своим десятком вернулся.
– Готово, княже!
– Молодец! Оставь под мостом людей, пусть сидят тихо, как мыши. И как стрельбу нашу услышат, так пусть бревна и рушат. Надо мерзавцам путь назад отрезать.
– Слушаюсь, княже!
Федоровские отвели лошадей в лес и пешком вернулись к мосту. Через несколько минут они уже спустились под мост. Теперь ничего не насторожило бы даже внимательного наблюдателя. Нам оставалось только ждать.
Вначале я молил Бога, чтобы Телепнев с ратниками не появился раньше, теперь горел желанием увидеть их скорее.
Солнце катилось к закату. Движение телег и всадников становилось реже, никто не хотел быть застигнутым на дороге темнотой. Я начал беспокоиться. Неужели Телепнев заночует в Коломне? Или рискнет все же добраться хотя бы до Воскресенска?
Часа через три ожидания, когда я уже было решил, что сегодня Телепнев со своими людьми не появится, вдали показались всадники. Он или не он? Я впился взглядом в верховых. Ближе, ближе – да, они!
– Приготовиться! – вполголоса скомандовал я.
Когда вся группа проехала мост и до них оставалось не больше полусотни метров, я скомандовал: "Огонь!"
Ударил пищальный залп. Все затянуло пороховым дымом.
Не в силах усидеть в лесу, ничего не видя за клубами дыма, я выбежал из-за деревьев и чуть не завыл от досады. Двое всадников уходили в сторону – между лесом и рекой. А наши лошади – далеко в лесу, чтобы не заржали в ненужный момент.
Мост обрушился одним концом пролета, и из-за высокого берега выглядывал Федор со своими людьми, державшими пищали на изготовку.
– Макар, осмотреть противника!
Держа наготове пищали и сабли, ратники двинулись к лежащим людям и лошадям. Живых не осталось, только добили двух лошадей, чтобы не мучились.
Я внимательно осмотрел лица убитых. Князя среди них не было. Ушел, собака! Вот ведь – везет ему! И еще неизвестно, что он будет делать сейчас – к государю направится? Так нас он не видел – никого. По его представлениям, я еще должен быть в лесу, привязанным к березе.
– Уходим. И держите язык за зубами.
Кое-как мы перебрались на другой берег, вымочив одежду. Речка была хоть и неширокой, но глубиной около двух метров, да берега топкие.
Уже в темноте добрались до Охлопкова.
А утром в сопровождении десятка Федора я подъезжал к воротам Коломны. Федор сразу же повернул назад.
Я, как ни в чем не бывало, прошел в управу. На пути встретился Шклядин. Увидев меня, наместник удивился:
– А сказали, что на тебя разбойники напали! А ты жив!
Я выхватил нож и приставил его к горлу наместника:
– Кто сказал? От кого ты слышал? Не скажешь, распорю шею от уха до уха!
Испугался боярин, побледнел:
– Я уж и не припомню, кто.
– В Коломне никто о нападении на меня не знает. И ты мог услышать это от единственного человека – покровителя своего и родственничка князя Телепнева! Иуда!
Наместник стоял бледный, как полотно. Я вернул нож в ножны. С удовольствием бы убил его, да нельзя. Люди вокруг. А вины за наместником пока нет. Меня же и обвинят в убийстве. Не пощадит тогда государь, даже доводы мои о мерзости Шклядина слушать не станет – самого на плаху отправит.
Потому пусть живет покуда. А я тем временем решил вызнать, кто в Москву от Шклядина доносы возит.
Чтобы никто из шклядинского окружения не прознал о моих намерениях, пустил слух, что в Москву собираюсь, а через неделю – выехал из Коломны. Только отъехал я недалеко, всего верст за десять.
Расположился вместе с тремя доверенными городскими дружинниками на окраине деревушки, мимо которой дорога на Москву проходила.
Я ждал, наблюдая за дорогой.
Мимо нас проезжали крестьянские повозки, купеческие обозы, шли пешие с котомками за плечами – все не то. Тот, кого мы ждали, должен быть конным и непременно один. В таком деле важна скорость и секретность.
Ждать долго не пришлось – не более полдня.
На дороге показался всадник. По одежде и не поймешь, кто он – мастеровой, мелкий купчик? Одет добротно, но как-то уж безлико. Надо бы проверить.
– Ну-ка, ребятки, остановите его!
Дружинники встали на дороге и перегородили ее своими конями.
– Эй, служивые, освобождайте дорогу! – закричал всадник.
Я подъехал сбоку:
– Кто такой, куда путь держишь?
Всадник посмотрел на меня и отвел взгляд. Но я успел увидеть, как в глазах его метнулся страх. Узнал небось меня.
– Ну-ка, хлопцы, обыщите его. Бумага при нем должна быть.
– Это по какому такому праву? – визгливо закричал неизвестный.
– Лазутчика ищем. По описанию на тебя похож, – объяснил я. – Ежели найдем чего – вздернем вон на том дереве!
– Нету у меня ничего, – загундосил он.
– Тогда и бояться тебе нечего. Ищите.
Дружинники стянули мужика с коня и шустро его обыскали.
– Нету у него писулек, воевода! – растерянно развел руками старший.
– Быть такого не может. Ну-ка, друг любезный, сними сапоги!
– Не буду, и ты мне не указ. Воинами своими командуй!
Однако воины слушать его не стали, повалили на землю и стянули сапоги. Старший сунул руку в голенище.
– Кажись, есть чего-то.
И вытащил на свет божий сложенный вчетверо лист.
Рванулся мужик, хотел выхватить бумагу, да воин сзади огрел его по голове плетью.
– Сиди, смерд!
Я взял пованивавшую портянками бумагу и развернул. "Доброго здоровьичка, любезный боярин. К тебе с нижайшим поклоном – родственник. Довожу сим, что интересное тебе лицо отбыл сегодня в Первопрестольную". Ни подписи, ни имен. Но кто нужно, поймет. Гладко бумага составлена. Сведения есть, а не прищучишь.
Я подступился к мужику. Он с нескрываемым страхом ждал своей участи.
– Лазутчик? – грозно нахмурил я брови.
– Что ты, что ты, воевода-батюшка! Какой из меня лазутчик? Истопник я в управе городской. Нешто ты меня ранее не видел? Петром меня звать.
Я всмотрелся в мужичка. Нет, лицо незнакомое. Может, и встречал когда, но не княжеское это дело – истопников, людей подлого сословия, в лицо знать.
– Отвечай немедля, куда письмо везешь?
– В Москву, к родне.
– Или признаешься, или повешу.
Дружинники многозначительно поглядели на березу по соседству.
– Ей-богу, в Москву! – юлил Петр.
– Ты думаешь, я поверю, что у истопника в управе может быть такой хороший верховой конь? Тягловая кляча тебе, может быть, и по плечу, но только не верховой конь. Он стоит больше, чем твое жалованье за год.
– От родни достался, барин.
– Тогда почему письмо в сапоге держишь?
– Куды же мне его прятать?
– Сам писал?
– Нет, неграмотный я. Писарь в управе помог. Я ему сальца шматок за то принес.
– Юлишь, смерд! Хлопцы, вешайте его!
А сам подмигнул дружинникам. Те живо перебросили веревку через сук, свободный конец привязали к седлу лошади, поволокли незадачливого мужика к дереву и накинули ему петлю на шею.
– Рятуйте, люди добрые! – завопил мужик. – Что же это делается! Без вины смертию лютой казнят!
– Хватит блажить! Или говоришь правду – кому и от кого письмо вез, или сейчас с жизнью расстанешься. Со мной шутки плохи!
– Все скажу, отец-воевода! Все, как на духу, только пощади!
– Сказывай, да поспешай!
– Петлю с шеи пусть снимут – боязно мне, барин.
Я махнул ратникам рукой. Те сняли петлю с шеи, и теперь она качалась перед лицом истопника. Пусть болтается, это впечатляет. Своего рода метод давления.
– Письмо то – в Москву, высокому боярину, – выпалил Петр, косясь на свисающую веревку.
– Имя!
– Если скажу, он сам меня повесит.